Заключение

Мы не будем сейчас оценивать все разнообразие позиций по поводу типа общества, который сформировался в современной России, обозначим лишь, что сами мы не относим себя ни к сторонникам буржуазного, ни демократического сценария его развития. Мы решительно против того, чтобы считать любое общество, не обладающее этими характеристиками, обществом недоразвитым или обществом, обреченным на трагическую судьбу. Мы рассматриваем современную Россию, как представительницу специфической евразийской цивилизаций с тысячелетиями воспроизводившимися в ней отношениями «власти-собственности», как носительницу определенных традиций управления и организации социальной и гражданской жизни. Очевидно, что в этом обществе за вычетом отдельных периодов возможны высокие темпы мобильности, которые связаны с интенсивными процессами индустриализации и/или урбанизации.

Мы исходим из того, что предыдущая фаза, фаза советского этакратизма, как раз совпала с этапом такой модернизации, которая создала параллельную индустриальную экономику, равноценную капиталистической, но созданную на принципиально иных началах. Поэтому естественно было ожидать, что уровень социальной мобильности в таком обществе мог быть достаточно высоким. Исходить из принципа, что советское общество состояло лишь из номенклатуры и массы бесправных граждан, значит не понимать сущности социальных отношений и социальной стратификации в обществе этого весьма своеобразного порядка.

Данные о развитии социальных процессов в нашей стране за постсоветский период, продемонстрировали, что в условиях трансформационной ломки, в условиях затянувшегося на все 1990-е годы, а в некоторых аспектах и затронувшего 2000-е социального кризиса мобильность в российском обществе носила деформированный характер. Ее масштабы были явно недостаточны с точки зрения выдвижения на передние позиции более динамичных и более подготовленных членов общества. Теоретически мы предполагаем, что это было связано с реализацией так называемого медитократического принципа с консервацией на высших слоях общественной системы лояльных к ней, но не обладающих при этом высокой степенью одаренности и подготовленности членов общества.

Гипотеза о медитократической организации социальной мобильности и формировании элиты была сформулирована нами как результат проработки данного исследования, и мы не имели возможности провести специализированное исследование, которое позволило бы признать эту гипотезу вполне обоснованной. Поэтому речь идет лишь о некотором наброске, предпосылках, развивающих данную гипотезу. Что касается, нисходящей социальной мобильности, то, к сожалению, ее масштабы, особенно относительно таких важных для модернизационных процессов слоев, как высококвалифицированные профессионалы и высококвалифицированные рабочие была избыточной, и начавшиеся было процессы, скорректировавшие эту негативную мобильность и во многом ее преодолевшие, были прерваны текущим кризисом. Таким образом, мы считаем, что эти результаты не подводят черту под исследованиями, и скорее позволяют сформулировать некоторые идеи, дающие основание другим исследователям или нам самим рассчитывать на более корректные научные результаты в будущем.