Rovdo_Sravnitelnaya_politologia

171

правом пересмотра законодательства на предмет его соответствия Основному Закону. Он также решает споры органов правительства разного уровня, стоит на страже конституционного и демократического порядка. Членов конституционного суда назначает бундестаг и бундесрат. Они могут быть смещены только в случае серьезных нарушений, допущенных при исполнении служебных обязанностей.

3.  Политическая культура и значение ресоциализации

История развития политической системы Германии свидетельствует о существовании серьезных проблем с формированием демократической гражданской политической культуры. Во времена монархии жителям Германии приходилось выполнять роли подданных, а не граждан. Политический цинизм и отсутствие толерантности, стремление к неучастию в политической жизни большинства немцев погубили Веймарскую республику и проложили путь к власти Гитлеру. В годы третьего рейха сформировалось новое поколение людей, воспитанных в духе авторитарных ценностей.

Поэтому важнейшим вопросом, вставшим перед ФРГ в первые годы ее существования, был: насколько политическая культура населения совместима с демократическими институтами политической системы? Опросы общественного мнения не внушали большого оптимизма на этот счет. Большинство немцев проявляли нетолерантность, авторитарность мышления. Многим был свойственен антисемитизм и поддержка нацистской идеологии. В начале 50-х гг. большинство немцев считало, что Германская империя, или довоенный рейх – это лучшее время в их жизни. Многие выступали за реставрацию монархии или однопартийного государства. Более 50% верили в то, что если бы Гитлер не развязал войну, то он был бы величайшим

политическим деятелем в немецкой истории [16].

Ресоциализация. В силу этого значительно большее удивление, чем экономическое чудо, должны вызывать успехи немцев в формировании новой политической культуры. Для совершения этой действительно культурной революции потребовалась смена всего лишь одного поколения. Через двадцать лет после создания ФРГ ассоциации с добрыми старыми временами и политиками ушли в прошлое. К 1970 г. подавляющее большинство западных немцев считало, что современная эпоха – это лучший период в истории Германии; им стала свойственна толерантность; к 1978 г. 1/3 граждан ФРГ заявляли, что гордятся политическим устройством своей страны [17].

Однако по последнему показателю Федеративная Республика существенно отстает от других развитых демократических государств из-за психологической травмы, полученной в годы правления нацистов. Об этом свидетельствует, например, острая полемика в высших эшелонах власти, которая разгорелась в 2001 г. Она была спровоцирована высказыванием генерального секретаря

172

Христианско-демократичсекого союза (CDU) о том, что “он гордится тем, что является немцем”. Член правительственной коалиции от партии зеленых заявил, что данное высказывание отражает менталитет ультраправых скинхедов. Президент Иохан Рау попытался снизить напряженность, заявив, что любой человек может быть“довольным”и“благодарным”за то, что он является немцем, но нельзя “гордиться” этим обстоятельством. Затем к дискуссии присоединился канцлер Шредер, заявивший, что “он горд достижениями немецкого народа и нашей демократической культурой… В этом смысле я являюсь немецким патриотом, который гордится своей страной”. “Очень трудно себе представить, чтобы что-то подобное могло происходить в Лондоне, Вашингтоне или Париже”, – резюмирует журналист еженедельника Экономист [18].

Важную роль в достижении подобного успеха сыграла политика ресоциализации – целенаправленного формирования государством и

иными институтами политической системы новых ценностей, норм и моделей поведения у граждан. Основными агентами данного процесса выступают система государственного образования и неформального образования взрослых, средства массовой информации, политические партии и неправительственные организации, процесс политического участия.

Как подчеркивает Р. Далтон в своем новом исследовании, посвященном анализу политических институтов и процессов в Германии, ключевыми факторами культурной революции в послевоенной ФРГ выступили следующие.

Во-первых, социальные группы, которые могли поддержать антидемократическую политическую альтернативу (аристократия и крупные экономические династии), были полностью уничтожены нацистскими чистками, а также полностью дискредитированы сотрудничеством с режимом третьего рейха. В отличие от Веймарской Германии демократический эксперимент в ФРГ не встретил значительного сопротивления в обществе.

Во-вторых, с самого начала новая политическая система страны встретила поддержку со стороны всех влиятельных политических партий и других представителей организованных элит. Политический экстремизм правых был дискредитирован нацистским режимом, а деятельность крайне левых сил в Федеративной Республике не встретила массовой поддержки из-за непопулярности методов коммунистического правления в ГДР и СССР. Таким образом, демократия стала единственным реальным выбором страны.

В-третьих, консенсус элит относительно поддержки демократических идеалов привел их к разработке и осуществлению осознанной политики, направленной на перевоспитание немцев и их адаптацию к ценностям демократической политической культуры. Однако более важными были не сами образовательные программы по ресоциализации, а позитивный опыт граждан, связанный с их включенностью

173

в деятельность новых политических институтов и процедур. По большому счету, демократии можно научиться только практическим путем, а не через посещение занятий многочисленных школ политического образования. В свою очередь, позитивный опыт политического участия граждан ФРГ оказал положительное влияние на их восприятие демократической системы.

В-четвертых, успешность усилий элит по преобразованию политической культуры послевоенного поколения западных немцев в немалой степени был связан с благоприятным экономическим и социальным фоном. Достижения экономического чуда выгодно контрастировали с глубоким экономическим кризисом, подорвавшим жизнеспособность Веймарской Германии. Вместо высокой инфляции и экономического коллапса демократия в сознании граждан Федеративной Республики стала ассоциироваться с процветанием и почти полной занятостью [19].

ВСТАВКА 12.3.

Стереотипы восприятия восточных немцев на западе Германии

“Многие западные немцы сообщают, “исходя из опыта”, что образы мыслей, жизни и действий в Восточной Германии являются просто-напросто “отсталыми”. Они приравнивают их (например, семейственность, уход в частную жизнь, формализм, материализм, конформизм, преклонение перед государством) к тем, которые в Западной Германии и в других индустриально развитых обществах были распространены более двадцати лет тому назад, но которые сегодня кажутся там совершенно неуместными. Эти западногерманские “практики” в большинстве случаев имеют в своем арсенале еще и обоснования для подобных оценок “отставания”. Чаще всего следуют отсылки к данным о развитии Германской Демократической Республики. В ГДР до последнего времени доминировало механизированное массовое производство товаров. Люди работали на стандартизированных рабочих местах, их труд зависел от машин. На Западе в этот период работающие уже намного чаще производили дифференцированные услуги. Материальные условия жизни и потребительские возможности в ГДР характеризовались скудостью и однообразием, причем в большей степени, чем в Западной Германии непосредственно после Второй мировой войны. Кроме того, социализм сохранил “специфическую немецкую культурную традицию” протестантизма, ориентированную на обязательность, прусский дух и верноподданность государству” [20].

Вторым культурным вызовом, с которым столкнулись немцы в начале 90-х гг., стало объединение страны. Политика индоктринации, которую проводили коммунистические власти Восточной Германии, ставила своей целью формирование социалистической личности, коллективизма, социалистического патриотизма, убежденности в

174

верности марксистско-ленинской идеологии. Конечно, как указывалось выше, данный процесс происходил не в полностью изолированной системе (2/3 граждан ГДР имели возможность смотреть западногерманское телевидение, некоторые – совершать поездки к родственникам). Безусловно, огромное влияние на политическую культуру оказала сама демократическая революция 1989–1990 гг., которая разрушила многие доминировавшие в сознании восточных немцев стереотипы относительно капиталистической системы. Однако проблема культурной ассимиляции 16 млн восточных немцев до сих пор остается актуальной. Один из лидеров демократического движения на востоке страны в 1990 г. предупреждал западногерманское правительство: “Присоединив ГДР, вы открыли двери для 16 млн сумасшедших”. Это означает, что формирование демократической культуры у новых граждан связано в том числе и с преодолением стереотипов о восточных немцах в сознании их западных соотечественников.

Как подчеркивает Р. Далтон, социологические исследования, которые проводились в 1990 г. на западе и на востоке ФРГ и которые регулярно повторяются с тех пор, не свидетельствовали о какихлибо существенных различиях в понимании и принятии принципов демократии всеми гражданами страны. Более того, жители бывшей ГДР вначале демонстрировали более высокий уровень политической эффективности: больший интерес к политическим событиям, поддержку многопартийности, терпимость к меньшинствам и одинаковое с западными немцами неприятие режима третьего рейха. Серьезной проблемой стало быстрое разочарование многих граждан бывшей ГДР в том, как демократические идеалы реализуются на практике в деятельности политических институтов ФРГ. К этому следует добавить и относительно неблагоприятный экономический и социальный фон: существенный разрыв в степени экономического развития и уровне жизни населения на западе и востоке, обострение многих социальных проблем в бывшей ГДР в связи с рыночной модернизацией экономики. Последнее обстоятельство позволяет ответить на вопрос, почему до сих пор 3/4 жителей Восточной Германии испытывают ностальгию по старому экономическому порядку, соглашаясь с утверждением социологов, что “социализм был хорошей системой,

но плохо претворенной в жизнь” [21].

Национальная идентичность. Проблема национальной идентичности всегда была актуальной для Германии. Общность истории, культуры, территории, языка здесь сложилась до возникновения национального государства. Идея единого народа Volk была притягательной для немцев вне зависимости от их социального происхождения и политических симпатий.

175

Немецкая модель формирования нации и национализма, как указывает швейцарский исследователь Урс Альтерматт, существенным образом отличалась от французской. Вначале здесь возникла стандартизированная культура, лишенная единого государства. Национальное движение в силу этих причин сделало акцент на особенностях и преимуществах своей культуры, а в политическом плане стало не столько освободительным, сколько этатистским (государственническим), направленным на объединение всех представителей определенного этноса под крышей сильного и не обязательно демократического государства.

Такая ситуация с формированием нации может приводить при определенных обстоятельствах к формированию этнокультурного национализма, который подчеркивает объективность существования нации как естественноисторического явления. Делается акцент на ее культурные и этнические характеристики. Различия между этнической группой или народом и нацией носят только количественный характер, по мнению представителей этого течения. Нация как бы возвращается к своей этимологической ассоциации с природой

иместом рождения, определению корней во времени и ограничению сообщества в пространстве. В классическом прошлом понятие natio могло относиться

ик клану, и к группе людей, имевшей общее происхождение. Теперь этим понятием обозначаются только наиболее важные и крупные виды культурных ассоциаций [22].

Неустойчивые политические системы прошлого не смогли удовлетворительно решить проблему формирования стабильного национального государства, и в конце 40-х гг. ФРГ столкнулась с ситуацией, которая существовала прежде: строительством политического сообщества в разделенной нации. Несмотря на успехи, достигнутые на этом пути (экономический прогресс, развитая демократия, становление гражданской политической культуры), травма третьего рейха и сорокалетнего периода сосуществования двух Германий до сих пор оказывает влияние на политическую культуру ФРГ. Как отмечалось выше, здесь значительно меньше людей, чем в других развитых демократиях, которые гордятся своей страной, ее национальными символами, отмечают национальные праздники.

Проблема национальной идентичности еще острее стояла в Восточной Германии. Там коммунистические власти внушали населению, что только ГДР – это подлинное немецкое государство, ФРГ является наследницей третьего рейха. Социализация была насквозь пропитана марксистско-ленинской идеологией. Социологические опросы молодежи уже в 1990 г. свидетельствовали, что для большинства молодых людей величайшим немецким политическим деятелем всех времен и народов все еще оставался Карл Маркс. Правда, молодежь ГДР была той социальной группой, которая сильнее других ощущала разницу между красивыми картинками официальной пропаганды и невзрачной действительностью. Массированная пропаганда дополнялась внушением страха. ГДР была подлинно полицейским государством.

176

В архивах всемогущего ведомства государственной безопасности штази хранились досье на более чем 6 млн чел.

Объединение государства, которое произошло 3 октября 1990 г., только открыло путь к подлинной национальной интеграции Германии. Переход к консолидированной демократии, который продолжается в восточных землях ФРГ, осуществляется в условиях, когда большинство граждан страны разделяет общую симпатию к демократии, социальной рыночной экономике, правам человека. В целом он проходит в более благоприятных условиях, чем те, которые существовали после Второй мировой войны. Но часто западные немцы и их восточные соседи вкладывают разный смысл в одни и те же понятия. Например, жители бывшей ГДР подчеркивают, прежде всего, роль экономического фактора, когда позитивно оценивают демократическую систему. Гражданам Германии с востока и запада свойственен разный стиль и образ жизни. В ФРГ даже появились особые термины для обозначения таких различий: ossis и wessis. Жители восточных земель опасаются, что им уготована участь людей второго сорта в их собственной стране. Восточные немцы больше, чем западные, высказываются за большее государственное вмешательство в экономику и социальные отношения. Как оказалось, гораздо более важную роль играет не разрушение физической берлинской стены, а той ментальной стены, которая все еще проходит через сознание немцев [23]. Решение последней задачи может потребовать гораздо более длительного времени, чем потребовалось для формирования демократической политической культуры в послевоенной ФРГ.

Субкультурные различия в Германии также связаны с устойчивыми региональными идентификациями и оказывают существенное влияние на политическое поведение. В бывшей ГДР симпатиями электората пользуются более радикальные политики и партии левого и правого толка, нежели в старых землях ФРГ. Многие исследователи считают, что значительная часть этих политико-культурных различий сохранится даже после выравнивания экономического уровня развития регионов. В пользу такого утверждения свидетельствует то, что в бывшей ГДР жители все еще называют себя восточными немцами, в то время как в остальной стране – немцами.

Доверие. Важным индикатором политической культуры является

отношение граждан к системе правления. На протяжении истории в сознании немцев сформировалось отношение к государству как к святыне. Считалось, что прогресс, стабильность, порядок, благосостояние возможны только в случае подчинения индивидуальных интересов общим, воплощением которых выступает государство. Политическая власть абсолютна, она проистекает из государства, а не от граждан. Идеи правления большинства при уважении прав мень-

177

шинства, гражданских прав и свобод, плюрализма – это новация в политической культуре Германии.

Чтобы сломать авторитарные убеждения и модели поведения, в ФРГ было многое сделано для стимулирования политического участия граждан, в том числе и на локальном уровне системы. Демократические институты продемонстрировали не только свою стабильность, но и способность обеспечивать существенный экономический рост и улучшение благосостояния широких слоев населения. Большую роль, безусловно, сыграла и очень развитая система гражданского образования взрослых, работа фондов основных политических партий по передаче простым людям знаний о демократии. В послевоенной Германии политические кризисы разрешались без применения недемократических методов и навязывания воли победителей побежденным.

К середине 60-х гг. в ФРГ в основном завершился процесс формирования ценностного консенсуса граждан относительно демократической политической системы. В 70-е гг. немецкая демократия выдержала испытание на прочность в связи с эскалацией деятельности ультралевых террористических группировок из Фракции красной армии (RAF), а в 80-е гг. – во время усиления акций протеста анархистов и радикальных экологических организаций. Эти проблемы были решены без применения чрезвычайных мер и массовых нарушений прав и свобод граждан.

В 90-е гг. в ФРГ, как и в ряде других развитых стран мира, наблюдалось снижение доверия к политическим институтам в связи с

формированием новых ценностей постиндустриального общества и постепенного становления нового ценностного консенсуса. По мнению Ф. Фукуямы, в сложившейся ситуации у Германии есть важные

преимущества по сравнению со многими другими развитыми демократическими странами. Это связано с высоким уровнем межлич-

ностного доверия, традиционно свойственного немецкой культуре. В отличие от Р. Далтона, он акцентирует внимание не на изменчивости, а на элементах преемственности в политической культуре этой страны, которые сохранились и выжили в весьма непростых политических условиях. Высокое доверие друг другу в конечном итоге лежит в основе успехов Германии в экономическом развитии; эта черта роднит немецкую культуру прежде всего с японской, считает философ.

“Аналогии между этими культурами, многие из которых напрямую связаны с развитым в них обеих чувством сплоченности, представляют значительный интерес и отмечались многими исследователями. Обе нации известны своей

приверженностью порядку и дисциплине, что отражается, скажем, в ухоженности общественных территорий и частных домов. И там и там люди любят “играть по правилам”, что усиливает их чувство принадлежности к определенной культурной группе. Оба народа крайне серьезно относятся к своей

178

работе и славятся отсутствием легкости в общении и недостатком чувства юмора. Страсть к порядку часто превращается в фанатизм как положительного, так и отрицательного свойства… Подобная национальная сплоченность выливается в неуважение к чужакам; и японцы и немцы никогда не относились дружелюбно к иностранцам, также они известны невероятной жестокостью по отношению к завоеванным народам. В прошлом именно из-за страсти к порядку обе страны пришли к диктатуре и слепому подчинению власти.

В то же время не следует преувеличивать сходство между Японией и Германией, особенно после Второй мировой войны. С тех пор Германия претерпела серьезнейшие культурные изменения, в результате чего стала более открытым

ииндивидуалистичным обществом, чем Япония. Тем не менее культурные традиции обеих стран легли в основу схожих экономических систем. Необходимо отметить, что в Восточной Германии культурная преемственность серьезно пострадала за время коммунистического правления. Многие немцы, и западные и восточные, после объединения Германии были сильно удивлены множеством разделяющих их культурных отличий. Управляющие на западе говорили, что их турецким рабочим в большей мере свойственны классические немецкие добродетели (например, трудовая этика и самодисциплина), чем немцам, выросшим при коммунизме. Со своей стороны, в условиях посткоммунистического мира в своих устремлениях, тревогах и реакциях восточные немцы чувствовали себя в большем родстве с поляками, русскими и болгарами. Это лишний раз говорит о том, что культура не есть что-то незыблемое и первобытное – под влиянием постоянно меняющихся политических

ипрочих обстоятельств меняется и она сама… Задолго до послевоенных демократических реформ немецкие унтер-офицеры были облечены гораздо большим доверием, чем их коллеги во Франции, Великобритании или Соединенных Штатах, и они выполняли многие функции, которые в других странах были закреплены за старшим командным составом. В армии любой страны унтер-офицеры обычно являются выходцами из малообразованных рабочих слоев – среды “синих воротничков”. Соответственно, в результате того, что во главе боевого отряда или роты становился именно такой человек, а не лейтенант – “белый воротничок”, разница в социальном положении между командиром и солдатами значительно сглаживалась… Отношения между немецким унтер-офицером и солдатами имеют свою параллель и в мирной жизни – в тесных и равноправных отношениях между цеховым мастером на немецком заводе (Meister) и рабочим коллективом в его подчинении.

Может удивить, что подобные отношения внутри малых групп (в армии или на заводе) существуют именно в Германии – в обществе, прославившемся своим почитанием власти и иерархии. Однако высокий уровень обезличенного доверия, который характерен для этой страны, позволяет ее гражданам сравнительно легко вступать друг с другом в контакт, не опосредованный внешними правилами и формальными процедурами. Чтобы понять, какую роль играет доверие в отношениях (на уровне малой группы), нам на более общем уровне необходимо понять сложную природу взаимосвязи между доверием и формальными правилами.

Согласно Максу Веберу и основанной им социологической традиции, “сущность современной экономической жизни состоит в возвышении и распространении правил и законов”… Это связано с процессами рационализации

ибюрократизации западной цивилизации… “Кроме прочего, современная экономическая жизнь, согласно учению Вебера, связана с возникновением

179

института целенаправленного контракта. В отличие от статусных контрактов, касающихся брака и наследства и существовавших в течение тысячелетий, целенаправленные контракты не опирались на систему общественных отношений в целом, а ограничивались конкретным действием… Возникновение таких институтов, как частная собственность, контракт и стабильная система коммерческого права, были решающим моментом в зарождении современного западного мира. Эти юридические институты пришли на смену доверию, естественным образом существовавшему между членами семьи или рода, и определили условия, в которых посторонние люди могли взаимодействовать между собой в совместных предприятиях или на рынке” [24].

Правила и контрактная система действительно важны для современного бизнеса. Но столь же очевидно, что они вовсе не отменили необходимость взаимного доверия между теми, кто принимает в нем участие… Специалистам обычно доверяют в большей степени, чем неспециалистам, и поэтому они оперируют в менее регламентированной среде… С экономической точки зрения существуют совершенно очевидные преимущества работы в нерегламентированной среде. Это явствует хотя бы из негативных коннотаций слова бюрократизация. Труд будет более эффективен, если все (а не только квалифицированные) работники будут действовать – и восприниматься – как специалисты, отвечающие определенным стандартам поведения и подготовки. В любом случае избыточное умножение правил, регулирующих все большее и большее число общественных отношений, свидетельствует не о рациональном и эффективном подходе, а о социальной дисфункции. Между правилами и доверием существует обычно обратная зависимость: чем больше людям нужны правила, которые регулируют их действия, тем меньше они доверяют друг другу, и наоборот… Экономическим выражением принципов тотального недоверия стала система

Тейлора, с ее массовым конвейерным производством, широким использованием неквалифицированного труда и огромным количеством регламентирующих деятельность рабочих и управленческого персонала правил и инструкций. Все действия рабочего, включая движение его рук и ног на конвейере, диктовались подробными правилами, созданными инженерами. Все остальные человеческие качества – способность к творчеству, инициатива, изобретательность и тому подобное – требовались лишь специалистам, трудящимся

вдругих отделах. Тейлоризм, как стало называться “научное управление”, стал примером предельного выражения организации труда, основанного на недоверии и зарегламентированности. Последствия тейлоризма для трудовых отношений в тех областях промышленности, где он был применен, был предсказуемым и в долгосрочной перспективе, довольно пагубным... Несмотря на внедрение технологий серийного производства, сам тейлоризм не очень охотно принимался немецкими управленцами и промышленными инженерами, а еще в меньшей степени усваивался рабочими. Деквалификацию труда, избыточную его фрагментацию и безрадостную участь “синего воротничка”

вмодели Тейлора немцы воспринимали как угрозу понятию Arbeitenfreude (радость от работы), которое было глубоко укоренено в немецкой ремесленной традиции… Одной из важнейших отличительных черт современной Германии является сосуществование двух совершенно разных образов немецкого общества. С одной стороны, Германия (как любое европейское общество) полно классовыми антагонизмами и препятствиями для социальной мобильности. В Германии развилось сильное и влиятельное рабочее движение,

180

которое долгие годы соглашалось с марксистским тезисом о необходимости классовой борьбы и пыталось добиться справедливой оценки труда от управленцев и собственников… В то же самое время значительная часть рабочего класса в Германии гордится своим трудом и профессией, что позволило немецким рабочим отождествлять себя не просто со своим социальным классом, а со своей отраслью промышленности и управляющим аппаратом. Это чувство профессионализма и признания сглаживалось стремлением к благосостоянию и привело к разнообразию отношений на рабочем месте… Если в самой абстрактной форме представить, как бы выглядело более коллективистски ориентированное предприятие… которое большинством правил не соответствовало бы системе Тейлора, у нас возникла бы следующая картина. Вместо углубления разделения труда на простейшие работы, постоянно выполняемые специальными сотрудниками, коллективистское производство сохраняло бы значительную степень гибкости в использовании персонала. Каждый человек мог бы выполнять разные виды работ и мог бы занимать разные должности в зависимости от конкретной потребности предприятия. Ответственность была бы распределена по всем уровням иерархии. На коллективистском производстве не сохранялась бы жесткая классификация заданий, которые возводят неодолимую преграду между управляющим аппаратом и рабочими, наоборот, “статусные” различия между ними размывались бы и путь продвижения по карьерной лестнице был бы открыт для всего персонала – и для синих

идля белых воротничков. Работу выполняли бы команды, члены которых (в результате многоплановой подготовки) могли бы заменять друг друга, если возникает такая потребность. В отличие от тейлористской организации, предполагающей четкую систему поощрений и премий за индивидуальные усилия

ибольшой разрыв между заработной платой управляющего аппарата и подчиненных, на коллективистском производстве была бы относительно равная шкала оклада, а премии выплачивались бы за коллективные усилия. Если тейлористская система тяготеет к заформализованности из-за своего принципа узкой специализации, то коллективистское производство поощряло бы личные контакты и неформальные способы решения проблем. Наконец, если на предприятии, организованном в соответствии с принципами Тейлора, чернорабочие не имеют никакой квалификации и нет необходимости доверять им, коллективистская система организации поддерживала бы повышение профессионализма рабочих, поскольку им доверяли бы значительную ответственность как в разработке, так и в применении деталей производственного процесса.

Множество скрупулезных исследований, сравнивающих промышленную организацию Германии и других индустриальных стран, показывает, что у немецких трудовых отношений действительно есть все эти черты, причем они развиты в большей мере, чем в других европейских странах… Готовность немецких управляющих доверять подчиненным, передавая им ответственность, напрямую увязана с высоким уровнем квалификации последних – результатом работы немецкой системы профессионального обучения (важной формы

социализации, в том числе и политической – замечание автора). Эта система подготовки кадров для промышленности всегда вызывала восхищение, в частности, у команды Билла Клинтона, которая сделала учреждение в стране системы профессиональной подготовки одним из лозунгов президентской кампании в 1992 г. Однако в Германии система производственного обучения и стажировки является элементом общей образовательной системы, которую