- •Часть I
- •Глава 1.
- •1 Мартин Хайдеггср в поздний период своего творчест ва писал об антитезе двух установок: бездушно-технического
- •13 Людвиг Витгенштейн (1889—1951) — создатель аналитической философии, в частности, концепции «совершенного» или «идеального» языка. Известен афоризмом: «Мир — это описание мира».
- •15 Платон. Государство / Платон. Сочинения. В 3 т.: Пер. Сдревнегреч. Т. 3. Ч. 1. М.: Мысль, 1971. С. 89—455.
- •23 По Платону, к миру «идей» прежде всего принадлежат «идеи» высших ценностей и абсолютных качеств, к которым относятся «идеи блага», «идеи истины», а также «прекрасного» и «справедливого».
- •28 Прежде всего, в лице Жан-Поля Сартра и Альбера Камю.
- •3(1 Уилер имеет в виду учение Лейбница о субстанциях-Монадах, своего рода вечных единицах бытия, жизнь которых
- •1Оследствия этих взглядов являются насущными и чрез
- •44 «Первичный процесс» или «первичный позыв» по Фрей-
- •44 Томас Гоббс (1588—1679) — знаменитый английский
- •54 Ницше называл это «попыткой перевернутых оценок», которая была одним из ключевых принципов его философской системы.
- •1Римеч. Редактора), от мировоззрения и апологии нацистов,
- •56 Принятый перевод последнего термина на русский язык -«бытие-для-другого». См.: Сартр ж.П. Бытие и ничто. М.: Рсс публика, 1999. Ч. 3.
- •Глава 2. В поисках альтернативной парадигмы
- •I смысл жизни. Однако, как мы видели, экзистенциалис-ов ограничивали узы скрытых кулыуральных положений
- •Ie интеграции исследований аффективно-когнитивных
- •3) Третье отчетливое различие, значительно сглаженное приведенными рассуждениями, касается эмоций "
- •0 Поля и, следовательно, вашего техпроцесса на взаим-
- •996 А). Как будет видно из следующих глав, эти соображения
- •Часть II
- •I ценности, служащие компасом для действия и обозна-
- •1Ы прошли вместе с его участниками путь от первичного
- •Глава 4. Self и контакт — интеграция и процесс в поле жизни
- •Стратегии и способы разрешения проблем
- •Джейк: слишком чувствителен
- •I, то, чем я в соответствии с моими представлениями
- •1 По Салливапу, свои действия, вызывающие ярко выра-енный негативизм у взрослых, ребенок не ассоциирует с
- •1Бо из ситуации, сопряженной с возникновением такой
- •Каким образом прежнее решение является сильной стороной или проблемой сегодня
- •I если на то пошло, то и устаревшая, нынче ставшаяегибкой его модель когда-то сама была таким «проры-ом», новым контактом и творческим решением старойизненной проблемы.
- •Глава 5. Поддержка и развитие — Self в поле
- •1Я часть странным и неожиданным образом — отри це-льной? Почему так происходит? Что именно в структурелученной в наследство парадигмы индивидуал и 1ма де-
- •1Ы продолжаем получать новые ассоциации.
- •Поддержки творческого решения
- •Iy стилю расти и развиваться. (Сэм вместе с другимиытался разобраться с «темной стороной» своих сильных
- •1Ь1х и лишенных поддержки сферах нашей жизни, кого-bie возникают, если неожиданно появляется какой-ни-
- •Глава 6. Стыд и подавление — Self в разорванном поле
- •2 Contagiosa? (лат.) — заразный, в психологии — заразительный.
- •Глава 7. Восстановление Self. Близость, интерсубъективность и диалог
- •Глава 8. Self как история: повествование, культура и пол
- •1«Езные целостности понимания, служащие нам почвой для последующей интеграции, дающей возможность разреще_ ния задачи, и для конструирования нового смысла.
- •466 Гештальттерапия поспгмодер,,
- •I с нем. В в Бибихина. М.: Ad Marginem, 1997. Wleider, f. (1983) The Psychology of Interpersonal Relations.
- •472 Гешталъттерапин постмодерНа
- •480 Гешталыптерапия постмодерн
- •3 Zeitgeist (нем.) — дух времени.
- •482 Гештальттерапия постмодерН(1
- •486 Гештальттерапия постмодерНп
- •Часть I
2 Contagiosa? (лат.) — заразный, в психологии — заразительный.
ре это чувство является универсальным следствием культуральной парадигмы).
Что касается нас и людей, с которыми мы работаем то беспокойство и заботу в плане дальнейшего развития вызывают не столько клиенты, которые переживают и реагируют на стыд (хотя, конечно, им может понадобиться дополнительная поддержка, если в своей истории и развитии они остались один на один с этим чувством), а те, у которых защитные механизмы против чувства стыда оказались «герметическими» в том смысле, что они не переживают какой-либо чувственной реакции, когда задумываются о собственной истории стыда и пристыжива-ния. Иными словами, наша позиция и точка зрения в данном случае является прямо противоположной позиции, занимаемой классическим психоанализом, то есть классическому индивидуалистическому взгляду, состоявшему в том, что стыд представляет собой инфантильную эмоцию, чувство, из которого следует вырасти, разрешив в эдиповом кризисе (и его следует стыдиться, если оно не разрешилось), — а затем заменить более «зрелой» наработкой, которой является вина. Вместо этого мы утверждаем, что стыд и подверженность стыду являются признаками принадлежности к человеческому роду и человеческого состояния, обязательной частью нашего приспособления и функционирования и, наконец, признаками, неотделимыми от нашей связанности в более или менее резонирующем поле и с этим полем. И снова, чтобы понять, почему мы позволяем подобные утверждения и каким образом обе точки зрения — старая и новая — проясняются при использовании разрабатываемого нами подхода к self и его процессу, обратимся непосредственно к личному опыту, материалам упражнения и нашей собственной жизни и развитию.
В каком-то смысле у нас нет особой нужды прибегать к новому упражнению лля выявления и локализации опыта стыда в нашем self-npontcce, прошлом и настоящем. Стоит лишь вернуться к первому столбцу таблицы ответов участников упражнения в главе 4 и к собственным воспоминаниям о периоде жизни, когда мы усматривали в сеое
те или иные недостатки, видели неправоту или иное несоответствие требованиям поля при тех ресурсах self, которые тогда были известны и на которые мы могли опереться. Этот опыт мы и называем стыдом — чувством собственной неадекватности требованиям поля в некоторой важной и необходимой области. Мы уже видели, что реакция на трудные задачи развития почти всегда представляет собой не только компромисс со стороны self (частичное или очень ограниченное выражение определенной части известного или необходимого нам внутреннего мира), но и творческое расширение способностей self и его интеграции в поле (повое приспособление к обстоятельствам, при котором используются и расширяются уже известные и вновь обнаруженные способности, так что результат зачастую оказывается более продуктивным и творческим, чем предполагалось).
В то же время, возвращаясь теперь к этому чувству и исследуя роль стыда в процессе организации self мы можем столкнуться с той же чувственной атмосферой, которая возникла в нашей группе при выполнении исходного упражнения. Типичные чувства, описываемые на этом этапе упражнения, включают печаль, изоляцию, чувства малой значимости и беспомощности, даже безнадежности, некоторой подавленности, отчаяния или переживаний, близких к отчаянию. Иногда речь непосредственно идет о стыде, что не удивительно, если учесть формулу инструкции «с вами что-то не в порядке» — какая-то ваша особенность была слишком выраженной, а чего-то не хватало, или вы как-то иначе не соответствовали требованиям жизни и окружающего мира — именно эти чувства определяют стыд. Даже воспоминание об этих трудных чувствах может вызывать стресс или оставить след в виде мрачного настроения — ртот эффект упражнения существенно уменьшается благодаря присутствию и работе остальных участников группы (воздействие хорошо известное, но не всегда поддающееся объяснению в рамках старой парадигмы Я).
Для читателя, который, возможно, пройдет через упражнения и воспоминания в относительной изоляции, полезно 1По.чнить, что упомянутые эффекты настроения являются
обычными — и их можно облегчить или изменить, поделившись с другим или лишь представив человека, способного (по нашим воспоминаниям или в воображении) воспринимать подобные чувства и резонировать с ними. Если вы работаете с предложенными упражнениями самостоятельно по ходу чтения, то это упражнение лучше провести с партнером, который, как вам кажется, способен понять и воспринять подобные чувства. (Если сложно припомнить такого человека в вашей жизни, то содержание главы 7, посвященной близости, может оказаться особенно полезным и своевременным.) Можно подойти к изучению подобных чувств несколько иначе, не столь прямо обратившись к детству, а вспомнив менее отдаленные события в контексте чего-то, что я не сумел осуществить, достигнуть или разрешить в своей текущей жизни или будучи уже взрослым. Далее приведена инструкция в подобном ключе к первой части упражнения.
Еще раз на минуту закройте глаза и позвольте вашему сознанию обратиться к какому-либо обстоятельству вашей нынешней жизни или любому моменту прошлого, которые вам каким-то образом не удалось преодолеть или разрешить. К чему-то вас беспокоящему, возможно, трудным или неоконченным отношениям, плану, человеку или группе, брошенным вами или оставившим вас. К чему-то, что вы пытались или хотели проработать, завершить или довести до лучшего состояния, но не получилось. Может быть, вы думаете об этом не столь часто, но когда эти мысли приходят на ум, то продолжают беспокоить вас, с этими обстоятельствами не удается ни окончательно разобраться, ни выбросить их из головы.
Когда будете готовы, откройте глаза и запишите несколько предложений об этой ситуации. Достаточно кратко очертить, в чем она состоит, в чем была и заключается проблема. Не забудьте отметить чувства, которые вы испытываете до сих пор, думая об этом, включая телесные ощущения, а также желания, воспоминания и всплывающие образы.
Что более всего поражает в выполнении этой инструкции — это степень универсальности подобных переживании.
Кдк и с первоначальным вопросом из упражнения в главе 4, так и с предлагаемыми здесь вопросами, заданными студентам, группам и другим лицам, ни у кого из участников не возникло трудностей. Еще не встретился ни один человек, который бы заявил, что у него совершенно нет подобных воспоминаний о детстве или более позднем возрасте или в его жизни и актуальных переживаниях нет ничего сходного с описанными состояниями. Мы не хотим сказать, что нет и не может существовать людей, которые не носят в себе трудные или неразрешенные, периодически беспокоящие ситуации; однако если они и есть, то встречаются чрезвычайно редко даже в популяциях, где с ними можно было ждать встречи: среди здоровых, достигших многого в жизни, получивших образование, по-видимому, хорошо функционирующих и неплохо адаптированных людей — например, студентов-выпускников вузов, менеджеров и администраторов, преподавателей и других специалистов молодого и среднего возраста, добившихся успеха в разнообразных трудных полях — именно к таким лицам относятся участники наших групп. Но вместо этого мы слышим от них следующее.
Джейк: Первое, что мне приходит в голову — это, конечно, развод и то, как меня обвиняли в вещах, в которых я на самом деле не виноват или вина была обоюдной. Мы разочаровались друг в друге, подвели один другого, и мне отчаянно хотелось, чтобы жена это признала, но она отказывалась сделать это. До сих пор не знаю, почему — вероятно, просто была не способна признать. Даже думая об этом сейчас, я снова полностью погружаюсь в ту ситуацию — переживаю обиду, ту же защитную установку. Почему все, что происходило, оказывалось лишь моей виной? Странно — ведь сейчас я думаю об этом редко. Но, когда вспоминаю, чувства остаются почти теми же. Не могу понять, почему.
Элеонора: Очень просто — недавно студент раскритиковал овну из моих презентаций. Мысли о подобных случаях всегда мучают меня, становятся навязчивыми, это правда. Но они совсем не часто происходят! Дело и в том, что никто не знает о моих переживаниях — я их скрываю. Все считают меня открытой и не склонной занимать защитную позицию, но это лишь вили-
мость. Мне не хочется, чтобы люди знали, как меня это мучает. Не сама критика — не в ней дело. Но когда кто-то говорит что презентация была скучной, недостаточно живой, неинтересной — именно это мне не удается принять и отбросить от себя мысли об этом я тоже не могу.
Барбара: Знаете, мои чувства связаны с любым мужчиной, отвергнувшим меня. Во всяком случае, я так воспринимаю ситуацию. Наверное, это странно, потому что обычно я разрываю отношения первой. Но поступаю так потому, что уже чувствую себя отвергнутой — возможно, это «самоисполняющееся пророчество», я не могу разобраться. По ночам просыпаюсь с мыслями о том, что на всю жизнь останусь одинокой, что никому не нужна и на мне лежит проклятие. Иногда от таких чувств я просыпаюсь вся в поту.
Кэйти: Это касается случаев, когда кто-нибудь лишь намекает, что я недостаточно хорошая мать. Моя младшая дочь — она похожа на меня, всегда за что-нибудь воюет. И, конечно, меня тоже «достает». Каждый раз она говорит, что я не интересуюсь ею или нечто в подобном роде. Я тут же вспыхиваю и даю отпор, но потом очень долго не могу стряхнуть с себя мысли об этом. Может, я считаю это правдой? Не знаю...
Рикардо: Понимаете, отношения — особенно с одним человеком... Может, это была моя единственная настоящая влюбленность — и, естественно, ей следовало закончиться полной катастрофой. Я настолько уверен в себе на работе, что просто пугаю людей, — но в минуту, когда оказываюсь в ситуации близости, куда только уверенность исчезает, — становлюсь как медуза. Не в сексуальном отношении — в этом плане у меня все в порядке, я имею в виду эмоциональное состояние. Я становлюсь бездонным колодцем, наполненным страхом, и требую от другого человека очень многого, невозможного— и он. конечно, ушел. А кто бы не сделал это на его месте? Теперь я навязчиво все пережевываю, как мог быть другим, уверенным, контролировать ситуацию, проявить некоторую властность и даже немного холодности - как он! Можно было притвориться таким хотя, честно говоря, мне не обязательно притворяться Но это сработало бы — обязательно сработало и он не yuifi
бы. Теперь все кончено и ничего не вернешь. Я все испортил и с этим не могу смириться.
: Буквально все. Все случаи, когда со мной не считаются.
Каждый вечер я, возвращаясь домой, вспоминаю эпизоды,
происшедшие за день. Этого я никому не говорила — люди и представления об этом не имеют. Что я чувствительная, ранимая, застенчивая они. конечно, знают, но не то, что я вновь и вновь возвращаюсь к каждому пренебрежительному жесту, каждому обидному слову. Наверное, зачастую я сама все придумываю — но уверенности у меня нет. В душе я остаюсь девчонкой из четвертого класса, глядящей на уверенных в себе сверстниц и недоумевающей, как это у них, черт возьми, получается. Например, минуту назад я что-то сказала, а иы (одному из участников) перебили меня на середине. С этой мыслью и некоторыми другими сегодня я и лягу спать. Вот видите, я высказалась. А теперь боюсь поднять глаза, со мной никто и говорить больше не станет, ведь я сижу и считаю — каждому из вас отведено место в моем досье... Самой не верится, что я это говорю..
Jfca.w: Ну, конечно, старые дела с моей «глупостью», — но теперь они
меня мало беспокоят, — думаю, мне удалось оставить их в покое, так что это не то, о чем вы спрашиваете. Знаете, что меня на самом деле «достает», — стыдно сказать, это настолько избитая тема, ч го ее никто не упоминал. Дело в моей матери. У нее есть привычка совершенно игнорировать, что ей говорят. Например, сегодня ты ей скажешь, что терпеть не можешь синий цвет, а завтра она тебе подаст синюю сорочку. А если речь идет о чем-то личном, эмоциональном — то тут же из головы выбросит. Вот что мне нравится в Сэлли — она так не поступает, исе помнит. Вот видите всегда так, бросаю неприятную тему и переключаюсь на что-го приятное. Сэлли говорит, что я не умею задерживаться на плохих чувствах, и она права. И все же... Такой небольшой вопрос, но, боже, взшяниге, к чему он привел. Посмотрите на нас — сидим и потеем над какой-то ерундой, которая выеденного яйца не стоит... (Пауза) И гут- Cjjlih снова права, я нередко так поступаю— переключаюсь на других людей или умаляю значимое ть вопроса или делаю го и другое одновременно. Но то,
что говорят люди, вовсе не мелочи, не тривиальность. Вы не тривиальны. Простите.
Тривиальны эти высказывания или нет, как отмечает Сэм, но они предоставляют большой материал (для исследования, самому осознающему, тому, кто ему помогает) и выражают великое множество разнообразных трудных эмоций, вызываемых, казалось, небольшим вопросом. Когда на этом этапе мы прицельно спрашиваем о тональности чувств б комнате, то получаем ответы, подобные следующим (для дополнений читателя как всегда оставлено место):
фрустрированный
унылый
потерпевший
поражение
обреченный
печальный
облитый мочой
безнадежный
бессильный
незначительный
слабый
маленький
непонятый
не могу этого понять
Эти чувства весьма близки к тем, о которых говорили участники упражнения в главе 4, когда их спрашивали о некоторых слишком выраженных или недостаюших особенностях в детстве или о том, что они не справлялись с требованиями, предъявляемыми окружающим миром. И это
удивительно, в обоих случаях человека спрашивали о
НС.| чего он не сумел сделать, или, напротив, не могтом- _
пвекр»'гить делать' или с чем оказался не способен справиться. Приняв во внимание эту близость, перейдем к дополнительному шагу в упражнении, чтобы углубить его и больше узнать, почему мы так долго носим с собой подобные переживания и отчего они причиняют нам длительное неудобство, а временами сильную боль.
Еше раз вернемся к этим воспоминаниям, образам и чувствам. И наш вопрос будет следующим: почему можно сказать, что те трудные, беспокоящие переживания, о которых вы сейчас думали, были и остаются опытом стыда? Каким образом чувство стыда входит в этот опыт — для вас или, возможно, другого человека? Если вы привыкли думать об этом опыте и своих переживаниях иначе, то побудьте с предложенной вам мыслью некоторое время и посмотрите, куда она приведет, не пытаясь навязать ее себе силой. Можете ли вы обнаружить измерения (dimensions) чувства, которое назвали бы стыдом, когда думаете о той ситуации? Если вы можете обнаружить чувство стыда сейчас, когда мы говорим о нем, но не осознавали его раньше, где оно было до сих пор? Каким образом вы неосознанно удерживали и справлялись с ним до настоящего момента? И что делали (если делали) для того, чтобы чувство стыда не выходило на поверхность?
Конечно, не секрет, что, когда (следуя инструкции) мы думаем о чем-то, доставляющем неловкость, о чем-то, что нам никак не удается разрешить, у нас может появиться чувство фрустрации и даже бессилия. Но остается не совсем ясным, почему эти чувства столь сильно связаны со стыдом. В соответствии с новой точкой зрения ответ заключается в том, что стыд, как отмечал Роберт Ли (Lee, 1995), занимавшийся исследованием аффектов, всегда некоторым образом связан с желанием. То есть если важная потребность или стремление не может найти и достичь удовлетворительного разрешения или резонанса во внешнем поле — тогда мы переживаем стыд Поэтому порой мы ощущаем его в ситуаци-
ях, когда оказываемся покинутыми, сброшенными со счетов или «придавленными» («downweighled») (выражаясь языком психолога атрибутивного направления Фрица Хайдера Heider, 1983), в которых речь совсем не идет об индивидуальной неадекватности или неполноценности. Таким образом, согласно этой модели стыд является не просто чувством собственной неудачи и фиаско (хотя, конечно, включает его в себя), но аффектом и признаком поля, сопротивляющегося интеграции.
Мы уже говорили о тягостном чувстве, возникающем, когда некая часть моего внутренне! о Я не может найти резонанс или соответствие во внешнем поле, и о характерном ощущении сжатия, сокращения self — чувствах, которые согласно модели поля мы называем стыдом. Это следует из нашего представления о self как составленном из интеграции целостного, внутреннего и внешнего поля, находящихся в состоянии некоторой жизненной и рабочей конгруэнтности. Если она не возникает — когда мое «актуальное состояние», черта или потребность не находит искомого резонанса и разрешения, — то ощущаемое мной self вполне реально становится меньше и мой потенциал к новым исследованиям и самовыражению действительно до некоторой степени подавляется. По этой причине согласно новой модели мы говорим о стыде как о подавлении self-процесса.
Подобную ситуацию описывают участники приведенного упражнения — проблему, беспокоящую и напоминающую о себе, которую, однако, не удается разрешить, мы не можем заставить другого человека увидеть нас, поверить нам и взаимодействовать с нами. В каком-то вопросе нам не удается достичь понимания, принятия и справедливого отношения. Иными словами, как уже упоминалось, речь идет о важном для нас месте, где естественный техпроцесс интеграции внутреннего и внешнего миров не может достичь разрешения, поскольку внешнее поле отступает, оставляя нас с ощущением, евгщетельствующим, что некоторая внутренняя потребность или состояние являются ненужными, неприемлемыми и выставленными на обозрение. Подобное понимание стыда явно отличается от прежнего, согласно
~ а Стыд и подавление — Self в разорванном поле 299Що^___
т0рому он представлял собой ощущение, что неулача про-"зошла по нашей пине или связана с неспособное 1ью что-то
. ,ществить. Оно отличается и от ощущения противодействия, которое временами даже придает нам энергии, настраивая на необходимость увеличения прилагаемых усилий иди изменения подхода. В новом понимании стыд восходит к более глубокому чувству ценности (worth): важная часть поля оказывается просто недоступной в данной области, какие усилия ни прилагать - за исключением, возможно, принесения в жертву какой-то реальной, ощущаемой части внутреннего мира.
В таком понимании динамики и определения стыда кроется тонкий, но радикальный сдвиг, позволяющий прояснить ряд вопросов, остающихся непонятными при использовании старой модели. Если природа нашего self, способности и деятельность, делающая нас самими собой, закчючается именно в процессе интеграции и если эта интеграция существенно блокируется в каком-то важном для нас месте, то по-новому начинают раскрываться перед нами таинственная власть, которой обладает над нами стыд, его опустошающие последствия, которые мы порой ощущаем, и тот факт, что мы готовы на очень многое, стремясь избежать даже мапейшего стыда. Гершон Кауфман (Kaufman, 1980), описывая стыд с позиции теории аффектов, называет его ^входным билетом в self — имея в виду глубоко проникающее, «режущее до кости» качество стыда, совершенно необъяснимое в модели индивидуализма. С позиции разрабатываемой нами полевой точки зрения на self мы гораздо яснее и по-новому начинаем понимать тесную связь и близость стыда к ощущению нашего внутреннего бытия.
Кчючевой в этом отношении является фраза «важное для нас». В соответствии с феноменологической или субъективной точкой зрения сила переживания стыда не находится в прямой зависимости оттого, как велика «неудача» Или насколько сильно в объективном смысле мы не соответствуем тому или иному стандарту, — а, скорее, в прямой зависимости от того, насколько актуальные отношения, по-зевой резонанс и интеграция, которой пытаемся достичь, являются важными для нас. Чтобы понять, как эт и положе-
"одев "елян
ния выглядят на практике, рассмотрим несколько ответов, данных участниками (и нами) на последний вопрос каким образом неудобная ситуация, с которой нам не удается справиться или расстаться, на глубинном уровне неизбежно связана с чувством стыда?
Джейк: Вы шутите. — не правда ли? Я имею в виду, что все абсолютно очевидно. Только одно странно — как тго я до сих пор никогда не использовал это слово — стыд. Я переходил от осуждения и обвинений в мой адрес к собственному гневу и от него к обиде, скрывавшейся за ним. Мне было очень больно и обидно, по крайней мере тогда, — а может, и до сих пор. — от того, что со мной так дурно обошлись, просто выбрали, чтобы возложить на меня всю вину, и ненавидели при этом. Что же, мне все еще больно. Но стыд — в нем все дело. То давнее чувство, о котором мы говорили раньше, — со мной что-то не в порядке, я какой-то не такой, слишком чувствительный и в то же самое время я специально рожден, чтобы меня обижали и неправильно понимали. Я ничего не могу с этим поделать — это мое личное свойство, нечто вроде проклятия. Со мной никогда не будут считаться, принимать во внимание и бережно обращаться — не тот я человек.
С какой-то стороны я прекрасно понимаю, что это не так. дело не во мне, сейчас моя жизнь полностью изменилась, но все равно где-то в глубине я продолжаю носить эти чувства. Они остаются при мне. Со мной что-то не в порядке, есть какой-то изъян, стоящий за обидой, гневом, моей отгороженностью и осуждением. Совсем не удивительно, что. по мнению некоторых людей, я ношу маску. Совершенно не удивляет, что я никак не мог покончить с этим браком — и до сих пор не могу полностью оставить мысли о нем.
Элеонора: О, как только обозначишь это таким словом, что-то меняется. Все перемешается в другое, более безнадежное место, куда не слишком хотелось бы отправляться. На самом деле нет особой разницы между тем, о чем я говорила раньше и теперь — я совершенно не moi у воспринимать высказываний, чго л неинтересна. Не страшно, если со мной спорят и даже ссорятся — пусть говорят, что я упряма как осел. Но если кто-то назовет меня неннгересной, я не булУ
спать всю ночь из-за мыслей об этом. Так что дело именно в нем. вот почему я могу преподавать, но не способна писать. Это стыд, вы нравы, сдаюсь (смеегся).
Нет, серьезно, в глубине у меня есть изъян, мои чувства связаны со стыдом, и мои худшие страхи реальны. Мама была права, я слишком много болтаю и в моей болтовне nei ничего интересного. Вот мой брат — он человек интересный. — хотя, правда, при чем тут он? На самом деле он не преподает и не пишет. Но, если бы занялся этим, все обязательно заинтересовались, все только ждут и надеются, чтобы он хоть что-то сказал, все равно что. А у меня рот не закрывается, это. конечно, слишком. Правильно, речь идет именно о стыде, и мне не удается отряхнуть с себя это, потому что в душе я считаю все, в чем меня упрекают, правильным. И какой же в этом смысл? Ведь попадаешь в тупик, с которым ничего нельзя поделать. Теперь я вникла в самую суть, поняла, что дело во мне самой, и это безнадежно. Я — безнадежна. И если подумать, я очень зла на вас, что вы меня к этому подвели.
Кэйти: Так и есть — это проклятие. Я ненастоящая женщина — вот в чем состоит мой тайный стыд. Поэтому я взрываюсь, когда младшая дочь хлещет меня обвинениями в недостаточных материнских качествах. Так и слышатся слова моей матери, что я недостаточно женственна, не похожа на девочку. Я сама научила дочь «доставать» меня, устраивая сцены, когда она заговаривает на эту тему. Будто истерическая реакция, в конце концов, может доказать, что со мной все в порядке, поскольку женщинам позволено устраивать истерики, а мужчинам и мальчишкам — нет. Это же просто глупо — ведь я взрослый человек, у меня почти не бывае г подобных мыслен, не говоря о чувствах. И все же, как верно отметил Джейк, — суть не в том, что делаешь. Дело в том, кем являешься, какой ты по натуре, а с этим ничего поделать нельзя.
Рикардо: Мой стыд? Я расскажу вам о нем. Вы, верно, думаете, он вызван тем, что я гей, правда? Но вы ошибаетесь, дело не в Этом. Все гораздо проще. Дело в том, что я не мужчина. И не говорите, что у меня интернализованная гомофобия, это
вовсе не так. Хотя она, конечно, интернализованная. но со всем не гомофобия. Мне нравятся мужчины-гомосексуа листы, гомосексуалисты — настоящие мужчины. Год™ например, был настоящим мужчиной. Понимаете, он х.чад. нокровен, сексуален, умеет заботиться о себе, верит в еебя Ну, возможно, я сам верил в него, но это уже другая история Речь совершенно не идет о сексуальной ориентации — реЧъ идет только обо мне. Другие мужчины-геи являются настоящими мужчинами — по крайней мере, некоторые из них Ну а я — не настоящий мужчина.
Что же касается обычных мужчин — хотите узнать, что я о них думаю? Может, и не хотите, но я все равно скажу Я смотрю на них свысока. Так смотрят и женщины — в их глазах мужчины в чем-то жалкие и в некотором отношении скучные, но, в конце концов, они в этом не виноваты. Вы. ребята, знали, что женщины о вас так думают? Поверьте, они вам этого не скажут, а мне говорят. А что касается меня, то так и есть — я не мужчина и никогда им не стану, я никогда не смогу обладать мужчиной потому, что мне нечего ему предложить. В том-то и дело - в том и состоит мой стыд, скрывающийся за всем остальным. Теперь никто нз этой группы не станет разговаривать со мной (смеется). Придется и мне записаться в клуб участников, обозленных на тренеров. Зачем было нас к этому подводить, если все равно мы ничего исправить не сможем?
Сэм: Забудьте, я совершенно не расположен в этом копаться. Скоро я начну обвинять свою мать в том, что у меня было нарушение внимания. Это же безумие. Но что если родители действительно имели к этому отношение? Конечно, я родился с большими проблемами со вниманием, чем другие, я это прекрасно понимаю. Совершенно не мог сосредоточиться. Но и они давали мне повод на многое не обращать внимания. Как они смотрели на меня вспомнить только эти уничтожающие взгляды! Черт, вель нарушение внимания было хоть каким-то выходом. Я не мог терпеть эти взгляды. Наверное, потому и стал спасателем — спасал лру1"-детей от подобного ощущения. От взглядов. Ну, и что станем теперь делать?
Подобные ответы помогают увидеть, насколько тяжело и долго переживается сильное чувство стыда и почему для избавления от него людям требуется дополнительная поддержка и резонанс (этому посвящена следующая глава о близости, интерсубъективности и диалоге). Когда дело доходит до стыда, мы склонны, как предполагал Сэм, культивировать у себя недостаточность внимания. Родившиеся с матейшей склонностью к нарушению сосредоточенности в дальнейшем могут страдать от вдвое большего расстройства, если окружающая обстановка способствует возникновению стыда В результате возникает порочный крут, серьезно мешающий развитию.
И заметьте, как при обсуждении темы стыда она легко приобретает характер утверждений, относящихся к self, переходящих от того, что я делаю, к тому, каким являюсь — как видно из рассказов Джейка и Кэйти, — увеличивающих безнадежность и делающих чувства более тягостными. Фундаментальным утверждением, касающимся self к которому сводятся эти переживания, финальным стыдом, стоящим за другими, более частными его переживаниями, как уже упоминалось, неизбежно становится следующее: это не мой мир, я не рожден для него и от него, в нем нет места для меня, моих чувств, переживаний и потребностей.
Вряд ли на этом этапе есть необходимость обращаться к участникам с просьбой дать отчет о своих чувствах, но если мы спросим о них, то в ответ вновь получим перечень тех же чувств, которые приведены выше, но их интенсивность усилится. Как отметили некоторые участники. Фрустрация может перейти в гнев или своего рода ярость, печаль и упадок духа — в подавленность или отчаяние, ощущение своей неудачи — в чувство полного краха, чувство растерянности — в ошушение «невозможности с этим справиться», а чувство малой значимости и непонятости — в полное одиночество и парализующий стыд. Такими
предстают последствия введения в беседу слова «стыд»: эа нашими обычными механизмами психологической защиты и стратегиями ухода, которые, как отмечал Джейк могут включать осуждение, гнев, обиду и душевную боль, открывается своего рода пустота. Этот эффект, как указывали вначале многие участники, может составить уважительную причину для исходного нежелания «копаться в этом» — для полного избегания темы стыда в культураль-ных моделях и нашей жизни.
Правда состоит в том, что в соответствии с парадигмой индивидуализма со стыдом «ничего нельзя поделать». В отличие от этого, согласно предлагаемой нами точке зрения, выход вполне может быть найден. Его, пожалуй, можно обнаружить, если попросить участников описать, что они чувствуют в тот момент, когда рассказывают всей группе о своих переживаниях, слушают других и чувствуют, что их слышат. Настроение разительно меняется по мере того, как люди «смешают фигуру», сосредоточиваясь не на воспоминаниях о прошлом, а переживаниях в настоящий момент. «Я чувствую себя дерьмово, — пошутил вначале Рикардо, — потому что теперь меня возненавидят дважды — во-первых, за то, что я такое ничтожество, а во-вторых, за то, что честно сказал о своих мыслях». И затем добавил более тихим, спокойным голосом: «Если серьезно, я чувствую себя менее одиноким. Оказывается, всем приходится сталкиваться с тем же самым, мы сидим в одной калоше. Высказавшись столь откровенно, я стал испытывать на деле больше принятия в отношении себя, чем когда-либо раньше...» Отвечая на вопрос, не скрывается ли за юмором реальный страх быть отвергнутым этой группой, Рикардо еще глубже задумался. «Ну, наверное, нет... нет, погодите, я так не думаю. Правду сказать, это, вероятно, привычка... просто рефлекс, я превращаю все в шутку на всякий случай, еще до гого, как успею подумать, что за чувства сейчас испытываю к этим людям». Под давлением дальнейших распрос.ов о том, какое действие, по его мнению, подобный рефлекс может оказать на отношения с другими людьми, его глаза наполнились слезами. «НУ-
пазве не ясно? — теперь Рикардо говорил едва слышно. — qh отгоняе1 их. Я, вероятно, почти предпочитаю отогнать х сам, прежде чем они увидят, что именно со мной не так. а чем н неисправим». Более, чем все остальное, слово «почти» явно несет в себе стремление self протянуть руку, вступить в связь там, где она в прошлом не удалась, пойти на старый болезненный риск, и сделать прежний болезненный жест, каким бы неуклюжим он ни получился, и быть замеченным, узнанным и встреченным в резонирующем поле.
Переживания других участников частично совпали с чувствами Рикардо. В частности, большинство сошлось в том, что. оказавшись просто услышанными в обществе других людей, с некоторой вероятностью испытывавших сходные чувства, они стали ощушать меньшую изоляцию, которая ранее казалась им обязательным аккомпанементом чувства стыда. В этом состоит убеждение, которого придерживаются многие, — подразумевающееся, кстати, и парадигмой индивидуализма, — что, переживая стыд, мы всегда совершенно одиноки. Поэтому не удивительно, что мы не желаем в этом копаться! Пока ст ыд остается синонимом исключительно внутренней неполноценности, идея поделиться им, кажется, усугубляет его — ибо согласно идеалу зрелости в модели автономии мы вообще не должны его испытывать.
Если на самом леле мы поделимся переживаниями с другими людьми, предлагающими не просто «сочувствие», а реально ощущаемый резонанс, настоящую полевую интеграцию чувства стыда (неважно, совпадают ли с нашими темы или конкретное содержание переживаний), это изменяет наши чувства и меняет характер влияния на нас собственного стыда Таким образом, у нас постепенно накапливается материал, понемногу деконструируюший индивидуалистическую модель self в пользу модели более близкой жизненному и чувственному опыту. Как только На первый план выступает настоящий контакт, гнев и недоумение участников («зачем обращаться к этому, если Все равно ничет изменить нельзя?») теряют остроту
От восстановления стыда — к восстановлению self-процесса
Иными словами, с сильным стыдом, оказывается, молено кое-что сделать — а именно поделиться им, но осуществлять это следует в определенной ситуации, с определенными поддержками и при определенных условиях. В частности, условия поддержки должны включать процесс встречи стыда со стыдом (в противоположность пристыживанию), а не с утешением, «исправлением» и другими многочисленными способами, которые слушатели используют для отдаления от себя воспоминаний о стыде. Не забывайте, если стыд появляется в поле, то он возникает на всем его протяжении: мы не способны беседовать или слушать разговоры о нем, не испытывая, по крайней мере, некоторый собственный стыд.
Новый шаг, который может показаться противоречащим интуиции с точки зрения традиции индивидуализма, учившей прятаться, когда мы переживаем стыд, представляет собой нечто большее, чем паллиативная мера, введенная для временного облегчения («друзья по несчастью») или некое таинственное «избавление». Скорее, он является противоположностью тем условиям поля, которые изначально породили чувство стыда или, по сути, были этим чувством, — потому что если наш стыд встречается со стыдом другого человека и мы присоединяемся к его переживаниям (в отличие от сочувствия или «исправления» переживаний извне этого опыта), то этим мы предлагаем вариант доступного установлению связей поля, которого не было в проблемной жизненной ситуации, и его отсутствие, как уже говорилось, изначально вызывало или само являлось опытом стыда.
Эта точка зрения подразумевает, что по определению опыт стыда является трудно преодолимым и его циклы или эпизоды обладают неизбежной тенденцией к повторению. Это происходит из-за совершения действий, порожденных природой нашего self, сопротивляющейся подавлению и постоянно предпринимающей попытки связать поле в осмысленное и приемлемое для работы целое-
заметим, что расхожее понимание «целого» поля, основное на выводе, что во мне есть некий глубокий и не
поправимый изъян, является вполне осмысленным — но неприемлемым для работы. То есть мысль, что я по своей природ не способен осуществить нечто важное, совершенно не способствует дальнейшему ге^-процессу и интеграции в поле. Если мы постоянно возвращаемся к каким-то болезненно постыдным воспоминаниям или отношениям, это происходит не потому, что мы страдаем «неврозом», «мазохизмом» или находимся во власти «навязчивых мыслей». Скорее, это обусловлено тем, что мы не способны удержаться от повторения действия, неоднократно предпринимая попытки разрешить все поле опыта более жизнеспособным образом. В этом случае предоставление иного интерсубъектного поля, в котором мое нынешнее переживание прошлого опыта пристыживания может быть встречено и интегрировано как моей внутренней, так и внешней областью, прерывает старый цикл, удовлетворяет требования процесса на другом уровне, освобождая меня для дальнейшего жизненного роста.
Иными словами, ключом к чему-то новому в старых циклах чувства стыда всегда является избегание одиночества с ними, стремление поделиться. В этом кроется нечто большее, чем просто рассказ и выслушивание, — активный обмен материалом стыда или хотя бы переживаниями, которые каждый из нас носит в глубине, в потаенном месте, где какая-то важная часть осталась значимым образом не воспринята или отвергнута значимыми другими в нашей жизни. Следует отметить, что традиционные модели психотерапии, в которых терапевт как «объективный эксперт» всегда придерживается установки, что в терапевтическом процессе для его личного опыта нет открытого места, не соответствуют приведенным требованиям. Возможно, по этой причине в теоретических концепциях этих Моделей психотерапии и следующей из них практике теме стыла часто уделяется слишком мало внимания.
Не все люди носят в себе одинаковую степень стыда, И' естественно, содержание переживаний также является Различным. Для обеспечения трансформации стыла под-
бор или резонанс этих переживаний должен осуществляться не в области содержания, а по принципу «чувство к чувству и переживание к переживанию». В этом отношении последнее слово о различных способах удержания переживаний стыда осталось за Сэмом, рассказавшим об опыте неспособности к учебе и сравнившим его с совершенно иными историями и материалом других участников группы. «Я увидел, — рассуждал Сэм, — что стыд, в конце концов, всегда остается стыдом. Совершенно не важно, не умеешь ли ты читать, слишком ли чувствителен, достаточно ли мужественен, — словом, каким бы ни было содержание, дело в чем-то ином. Стыд есть стыд. В конечном счете, это чувство, что какое-то мое качество, какая-то правда обо мне, какая-то моя часть являются неприемлемыми для других — я имею в виду значимых людей. В этом и состоит мой настоящий стыд — что я не такой, как следует; что в самой основе, моей сути лежит глубокий изъян. И я не могу с ним ничего поделать. Будь я проклят, если в каждом из нас нет хоть толики таких переживаний. Они различны и одновременно одинаковы для всех».
Преодоление стыда — стратегии и издержки
Однако что происходит, если у нас нет особого пространства — то есть интерсубъектного поля поддержки -для переживания и переработки этих трудных чувств? Согласно новой модели они, по определению, касаются слишком выраженного одиночества частей self, которые (как и все его части) стремятся быть встреченными в поле и использовать его и эту встречу для организации нового опы га, ведущего к росту self. Заметьте, слово «встреченными» не обозначает, что с ними должны обязательно согласиться или присоединиться к ним — это означало бы ограничение встречи рамками измерения победы—поражения или доминирования (согласно модели индивидуализма оно находится на поверхности и во время встречи всегда присутствует и преобладает динамика власти). Скорее, мы имеем в виду стремление быть увиденными и узнанными, желание вступить в определенное взаимодействие.
оторое вполне может включать позиционирование или
открытое противопоставление.
Здесь можно также отметить, как в соответствии с нашей моделью приведенное упражнение оказалось «заряженным во11росом» для проявления реакций стыда. Проблема, не разрешающаяся и беспокоящая нас, несмотря на все уси-чия и желание разрешить ее или оставить в покое, почти всегда состоит в отношении, в котором мы оказываемся слишком одиноки, — и недостаток поддержки, обсуждавшийся в предыдущей главе, блокирует появление нового творческого решения в поле. Но тогда одиночество со свойственными ему переживаниями и нехваткой резонирующего поля также, по нашему мнению, является опре
деляющим для стыда. В жизни и группах с удивительным постоянством мы обнаруживаем, что три чувства — ощущение «мертвой точки», одиночество с его переживаниями и стыд — являются одним и тем же. В этом состоит один из важных для взаимоотношений и работы с людьми ин-сайтов, его невозможно достичь, оставаясь на позициях индивидуалистической модели Я, согласно которой чувство одиночества является признаком зрелости и экзистенциального мужества (а чувствительность к одиночеству считается постыдной и неестественной для полностью сформированного индивида).
Но что происходит, если чувство стыда берет верх и мы не можем сдвинуться с мертвой точки, — если единственное, что остается — нести свой стыд в одиночку? В этих условиях поля можно ожидать два основные варианта последствий: один, упомянутый в ответах участников, и другой, приводящий к более длительным эффектам не просто стыда как такового, а стыда, несущегося без поддержки, в особом понимании этого слова, которое обсуждалось в предыдущей главе и подразумевает не согласие, а присутствие и способность к получению, поддержку в интеграции опыта.
Во-первых, опытным путем мы предпринимаем все возможные меры, чтобы оставаться вне пространства сты-Д3, в котором находиться одному бывает невыносимо. Причина, мы полагаем, состоит не в том. что мы явпяемся
«слабыми» или «слишком незрелыми», чтобы в отсутствие поддержки смело или даже героически повернуться лицом к этим переживания. Она кроется в том, что подобные действия противоречат нашей природе, заключающейся в постоянном движении в сторону интеграции целостного поля наиболее ясным и приемлемым для нас способом. Если в определенном месте или каком-то важном смысле поле не поддается интеграции, то мы не задерживаемся там. Но если нам не удается уйти — и одновременно представить себе или отыскать изменяющую ситуацию интерсубьект-ную поддержку, — результаты могут быть плачевными. В экстремальных случаях ничем не облегчаемое, неизбежное, укрепляемое обстоятельствами чувство интенсивного стыда, очевидно, лежит у истока большинства самоубийств (см. обсуждение: Wheeler, Jones, 1996 b). У любого человека, без передышки и избавления переживающего фрустрацию, возникает нарушение естественного je^-процесса и его не удается поддерживать; в экстремальных случаях, если не наступает облегчение, стыд буквально приводит self к полной остановке. Разрыв важного поля является разрывом в опыте self и его интеграции.
Помимо этого стыд обладает влиянием, способным дезорганизовать опыт и поведение в самых разных отношениях. Можно обобщить ранее изложенные мысли, что стыд уже описанными путями прерывает и, следовательно, дезорганизует ге^г-процесс. Как отмечали изучавшие аффективную сферу теоретики, начиная с Дарвина (Darwin, 1873) и кончая Томкинсом (Tomkins, 1962), Кауфманом (Kaufman, 1980) и Ли (Lee, Wheeler\99b), эти особенности отличают экстремальный стыд от других «основных эмоций», действие которых обычно организует и направляет нашу реакцию в поле (хотя, конечно, каждая из них может дойти до дезорганизующей крайности, как бывает, например, при превращении злости в ярость, печали в депрессию, интереса и легкого возбуждения в манию и так далее, к чему мы вернемся ниже).
В своих крайних проявлениях стыд приводит к полному прекращению процесса реагирования. Если не говорить о них, то более мягкие формы стыда, известные как
а Стыд и подавление — Self в разорванной поле 311
fjP^J——
vuieHHe, неуверенность восприятия, протест, злость, сМ" царование, потеря, фрустрация, прямое отвержение Р*тЛ временами могут служить для организации пове-И нИЯ и опыта, сигнализируя нам об отступлении, овторной оценке ситуации, подготовке фона для фигу-
соотвстствующих лействий или желаний, поиске поддержки, ожидании более удачного времени и так далее. Эти действия являются функциональным аспектом способности человека к стыду — мысль, которую подчеркивали Дарвин, его современные последователи в области теории аффектов и представители новых течений эволюционной психологии: польза стыда состоит в его сигнальной роли индикатора, показывающего, что следует отступить и перегруппироваться, если наше желание или потребность невозможно осуществить в данный момент. Это — стыд как информация поля, точка зрения, разработанная Ли и Уилером (Lee, Wheeler, 1996), которая подробно будет рассмотрена ниже.
Но если ухабы на пути сбрасывают нас в глубокий кювет стыда в собственной истории развития, туда, где мы были в отчаянном заключении в наиболее ранимый период своей жизни (как следует, например, из некоторых материалов упражнений глав 4 и 5), то он также дезорганизует нас — в смысле блокирования новой интеграции, ассимиляции актуального поля в новый опыт и способности self. Гершон Кауфман (Kaufman, 1980) и другие психологи, исследовавшие стыд, обозначили этот сдвиг как переход от стыда-чувства («стыда как аффекта», по Кауфману) к ингернализованному стыду (например: Bradshaw, 1994). «Интернализованный стыд», о котором, собственно, шла речь на протяжении значительной части нашего обсуждения, в отличие от обычного ситуационного смущения или неловкости дезорганизует опыт self и искажает поведение, иногда в опасном или уродливом направлении.
Например, злость, стимулирующая и организующая нашу энергию для важных действий, сочетаясь с глубоким стыдом, переходит в ярость, которая стимулирует, но не организует. Находясь в ярости, люди хаотически крушат все вокруг, причиняя ранения себе или разрушая отноше-
ния, на которые более всего полагаются, — а иногда нанося ущерб людям, с которыми в этих отношениях состоят. В этих условиях физическая сила и мобилизованность могут вызвать разрушительное насилие, приобретают^ формы, в которых полностью отсутствует рациональны^ смысл. Оно не служит даже частичным или непосредственным целям self за исключением отчаянной сиюминутной разрядки нестерпимо накопившейся энергии напряжения (Именно его Фрейд, творчество которого совпало с апогеем традиции индивидуализма, счит&т кладезем и движущей силой личности. Таким образом, индивидуалистическая модель в целом, и психодинамическая модель в частности. по определению являются моделями стыда и плохо приспособлены для его понимания, изменения или излечения.)
Сходным образом печаль, фрустрация и даже смирение способны организовать нашу энергию, поведение и опыт. Но, сочетаясь с глубоким стыдом («Я потерял ее/ его, потому что рожден быть покинутым, ведь во мне есть глубокий изъян, который невозможно принять или излечить»), эти переживания переходят в хроническую дезор-1анизацию self, известную как депрессия, глубокое состояние безнадежности, в котором self вообще не способно вдохновить или организовать никакой приемлемой встречи в мире. В классической модели, основанной на разрядке напряжения и индивидуализме, депрессия считалась «агрессией, направленной против себя», — согласно ее положениям это представление имеет смысл. В модели бихевиоризма депрессия является результатом полного отсутствия в окружающей среде уловлетворяюших стимулов или подкрепляющих оперантных причинно-следственных связей. И в согласии с ней в этих взглядах также есть смысл. Более того, они не так далеки от картины, которую описываем мы. Различия состоят в нашем понимании self являющегося субъектом депрессии и — в соответствии с нашей моделью — ее архитектором и конструктором (мы считаем, что даже самая тяжелая, ступорозная депрессия представляет собой попытку self найти и сконструировать поле, достаточно маленькое, плоское, лишенное стрессов и потому недоступное какой-либо интеграции).
_ f. Стыд и подавление — Self в разорванном поле 313раеа^_____
В каждом из приведенных случаев дезорганизующая
айность определенной эмоции усиливается сочетанием чувством глубокого стыда, то есть экстремальность эмо-° til имеет непосредственное отношение к условиям поля. Таким же образом, как злость может перейти в ярость, ействия — в насилие и печаль — в глубокую депрессию, страх может превратиться в дикую панику, эротическое возбуждение — в сексу&чьное неистовство или компуль-сию,'интерес — в навязчивое влечение, разочарование — в отчаяние и даже радость может смениться манией. В каждом стчас отличительная особенность экстремального состояния состоит в том, каким образом оно оказывается отрезанным от поля, от внутренних чувств и других людей — и каким образом естественный процесс эволюции и научения self, появления новых моделей его организации становится стереотипным и ограниченным, повторяющим один и тот же паттерн.
В соответствии с новой точкой зрения подобное ограничение или сужение по определению является признаком и эффектом стыда. (Конечно, мы не считаем, что стыд является единственным динамическим фактором, обусловливающим, скажем, переход гнева в ярость или эротического возбуждения в сексуальную компульсию: лишь предполагается, что стыд, вероятно, всегда является необходимым динамическим фактором для подобного перехода к крайностям и повторяющегося, шаблонного характера этих превращений.)
Продолжая эту тему и рассматривая менее экстремальные случаи и состояния, можно увидеть, какую роль игра-JscTbiji в том. что в старой модели называлось «характером» или «панцирем». В классической модели характер понимался как своего рола основополагающая и ригидная защитная рааптация Я, которая, будучи слишком глубоко спаянной со структурой личности, оказалась устойчивой к изменениям пол влиянием психотерапии и обычных процессов *изни (см., например: Freud, 1999: Reich, 1970; Klein. 1932). В нашем понимании характер относится к ранним «сильным адаптдпиям» (о них речь шла в главе 4), которые мы ^Назвали стилями контакта: они представляют собой сильные интеграции self созданные в более или менее небла-
гоприятных условиях и облгадаюшие высокой резистентно стью к изменениям. Однако) неблагоприятные условия отсутствия поддержки некоторых частей self, рассмотренные в главах 4 и 5, представляют собой согласно сформулированным положениям и определениям полевые условии стыда. Уже упоминалось, что чеем менее поддерживающими для де^были условия в прошлом, тем более ригидной и резистентной к новому росту окажется старая адаптация делили стиль контакта в настоящем!. Но это совершенно идентично утверждению, гласящему, 'чем в большей степени условия прошлого являлись полевы!ми условиями стыда, тем сильнее адаптация превращаетсся в «характер» в старом, ригидном понимании этого слова.
Иными словами, по нашему мнению, стыд и поддержка являются динамически противоположными условиями поля. Это позволяет пересмотреть приведенные выше положения теории аффектов о функциональных и необходимых аспектах стыда как компонента человеческого «набора эмоций», нашего приспособления для выживания как социальных существ. В соответствии с новой точкой зрения стыд выступает как средство необходимого аффективного сканирования поля и аффективный инструмент для ощущения и измерения поддеержки в поле. Конечно, измерение всегда остается субъективным и может недооценивать или преувеличивать «реально имеющийся» потенциат поддержки. Но для преодоления субъективности всегда есть возможность проверки, диалога об условиях поддержки и стыда, в который можно вступить с присутствующими в этом поле значимыми игроками. Если диалог окажется заблокированным — например, системой убеждений, утверждающей, что забота о поддержке и стыде является инфантильным, регрессивным, постыдным проявлением слабости (и еще «женственности» — о чем пойдет речь в главе 8), — то в результате мы получим поле, в котором каждый человек одиноко несет свой личный стыд или. скорее, в одиночку преодолевает и избегает его с помощью более иди менее экстремальных мер. Иными словами, получается именно поле, в котором мы существуем под властью (используя термин деконструктивиста Фуко) парадигмы индивидуализма.
u
. а Стыд и подавление — Self в разорванном поле 3 15fjoeo '
Что же представляют собой некоторые из менее экстре
нных адаптации характера для избегания невыносимого М ыда. частично сконструированные как стили контакта. Часть из них приведена в ответах участников, включающих многие знакомые черты и привычки, которые мы узнаем в себе и признаем деструктивными, если они становятся хроническими и служат для прикрытия других, более трудных и менее поддержанных эмоциональных состояний. К ним относятся критика, осуждение, обвинение, полное избегание отношений, разрыв контакта (во избежание, как объясняют многие, будущего отвержения) и даже обида (которая может переживаться как постыдное чувство или «слабость», что отмечал Джейк, но представляется значительно менее постыдной и безнадежной, чем не облегченный стыд, если его нести в одиночку). К перечню еще можно добавить не только антисоциальные насильственные действия, упомянутые выше, леструктивность в отношении себя и других, но и разнообразные формы аддиктивного поведения. Все они служат тому, чтобы справиться со стыдом, отогнать или на время превратить в величие, кажущийся триумф сиюминутной «ложной интеграции поля», который переживается благодаря опыту пребывания «на высоте» положения и побед — сексуальных и иных или выигрышу в азартных играх, то есть во всех ситуациях, когда человек хоть на мгновение, несмотря ни на что, смог ощутить себя любимым детищем Вселенной, рожденным под счастливой звездой, а не в мрачной бездне стыда. (Подобная интеграция поля является ложной, поскольку не включает всю релевантную область важных частей внутреннего self — в том числе страхи и чувство стыда.)
Сказанное не означает, что в нашей жизни и self-npo-uecce не происходит «ничего кроме стыда» и он является единственным динамическим компонентом всех форм поведения, защип и/или адаптации и стилей. Скорее, новая парадигматическая точка зрения подсказывает, что все ча-СТи техпроцесса, которые хронически не могут сдвинуть-Ся с мертвой точки, каждая адаптация, достигнутая в неблагоприятных, лишенных поддержки условиях (как Часто бывает в детстве), любая ригидная структура харак-ТеРа или стиль контакта, сопротивляющиеся росту и из-
менениям, — а также все то, что мы несем в одиночестве что с завидным упорством таинственно и болезненно повторяется в нашей жизни и отношениях, что мучительно беспокоит нас и не поддается решению или оставлению в покое, — очевидно, эти вещи в своей динамической структуре содержат скрытый элемент чувства стыда, который вносит вклад в их поддержание и делает более или менее ригидными в актуальном процессе. Кроме того, исследование и понимание проблем техпроцесса — и наша интервенция с целью изменения — столкнутся с трудностями и останутся неполными, если и пока мы не в/ыючим в их структуру анализ и трансформацию стыда в изложенном смысле.
Таким образом мы защищаемся от стыда и избегаем его. Но к каким еще долговременным последствиям он приводит? Что происходит с частями self, против которых обращен стыд, если они не встречаются с важным для взаимодействия, влияния, интеграции и дальнейшего роста социальным окружением? Исходя из модели индивидуализма, можно предположить, что их развитие продолжается в основном внутри: если проявление какой-либо области блокируется, го она будет каким-то образом продолжать развиваться «подпольно», а когда подоспеет время, то выйдет наружу во всей своей красе. Терапия в условиях этой модели становится подобной тренингу ассертивности (уверенности) (assertiveness)',
3 Понятие «assertivcncss» перевести на русский язык одним словом затруднительно. Наиболее близким по смыслу является развернутое определение: уверенность в себе, отсутствие комплексов, ограничении личной свободы, способность сказать *пст», когда с чем-то внутренне не согласен в ситуации, требующей согласия, доверие к самому себе, способность создавать и поддерживать равные, партнерские отношения. Широкое использование этого понятия в англоязычной литературе по психологическому тренингу связано с насущным желанием современного человека быстро ощутить себя психологически и социально независимым, способным постоять за себя, не испытывая при этом никакого чувства вины и не нуждаясь в необходимости просить прошения перед кем-либо за проявления своей личной свободы.
елью которого является выражение чего-то уже имеюще
гося, но не получившего для полного выхода разрешения и поддержки-
Клиническая и народная мудрость терапевтической работы с проблемами аддикции предлагает совершенно иную модель, более соответствующую нашему взгляду на самовыражение и новым, излагаемым здесь подходам. Клиническая аксиома лечения зависимости состоит в том, что в трезвом состоянии зависимый человек возвращается к моменту развития, когда началась активная зависимость — поскольку она прервала развитие self на этой стадии. То есть если хроническое систематическое злоупотребление каким-либо веществом началось, скажем, в 14 лет, а трезвость достигнута и устоялась где-то к 38 годам — то реально, что касается развития эмоций и отношений, вы сейчас имеете дело с четырнадцатилетним подростком — обладающим телом, возможно, карьерой и обязательствами в отношениях человека средних лет, который проходит слившиеся воедино «подростковый кризис идентичности» и •кризис середины жизни». Нелегкая картина, с которой приходится работать и жить.
Эти мысли мы постараемся развить дальше. Поскольку аддикция представляет собой существенную редукцию и чрезмерное упрощение поля опыта и контактирования, можно предположить, что мы сталкиваемся с полем self и se^-процессом, которые изначально задолго до возникновения систематической аддикции были серьезно скомпрометированы нарушение» важных отношении. То есть мы полагаем, чго имеем дело с сужением поля опыта, обусловленным значительным стыдом — поскольку именно он сжимает доступное поле и сужает «^-процесс. Таким образом, относительно терапии можно сказать, что для создания изменений в поле и восстановления полного, гибкою и сильного техпроцесса, позволяющего возобновить рост и полноценную жизнь, важно вернуться к исходным усповиям поля с уменьшенной поддержкой и повышенным стыдом (сходные мысли см.: Clemmens. 1997).
В более общем смысле можно сказать, что структура *ДДикции является достаточно ригидной и ее стиль на-
правлен на уменьшение влияния поля и подавление контакта вплоть до нескольких стереотипных жестов и действий — такой бывает структура любой важной адаптации self или творческого приспособления в условиях серьезного дефицита поддержки. Подобные модели и структуры многокраз но встречались в главах 3 и 4 — и мы узнаем их в наших клиентах, партнерах и собственной жизни. За каждой ригидной адаптацией, любой стереотипно повторяющейся независимо от ситуации моделью хеХорганизации (например, ожиданием и проецированием осуждения со стороны другого человека, невзирая на реальные сигналы и его поведение), как было показано в главах 4 и 5, всегда стоит история адаптации в условиях недостаточной поддержки. В свою очередь, за каждым приспособлением, достигнутым при дефиците поддержки, скрываются полевые условия стыда. Стыд и поддержка представляют собой два аспекта или полюса одного из измерений поля, большую или меньшую степень прочности одной «ткани поля», его свойства, позволяющего «выходить навстречу» всему, что бы ни предлагалось, в противоположность прорехе в этой «ткани», расщеплению поля или уходу от контакта.
Этот «выход навстречу», являющийся основной поддержкой, не обязательно соответствует устоявшимся представлениям о «мягкой поддержке». Речь идет не столько о противопоставлении ее мягкости и жесткости, сколько о наличии и полном отсутствии. Например, люди, рассказывающие, что в детстве с ними постоянно спорили и перечили, оказываются вполне сильными личностями, возможно, грубоватыми и жесткими по стилю, но не подлыми. В целом, они зачастую пребывают в гораздо лучшей форме — в смысле готовнос ги к новому росту и творческой адаптации в жизни, — чем люди, столкнувшиеся с отчуждением, осуждением или просто нечуткостью, недостаточностью контакта с важными частями их личности. Поэтому не случайно в традиционных или сплоченных культурах «отчуждение» всеша было высшей мерой наказания и являлось наибольшей социальной угрозой. Согласно модели индивидуализма в подобной угрозе нет никакого смысла или силы, разве что представителей этой культу-
ы п0 определению отнесут к незрелым или «примитивным» (то есть недостаточно индивидуализированным). По нашему мнению, отсутствие или отчуждение от интерсубъектного поля всегда является сильнейшей угрозой и чрезвычайно вредит self
В плюралистической культуре, подобной нашей, такое «отчуждение» менее заметно (хотя отчуждаемым группам — религиозным, этническим, сексуальным меньшинствам, женшинам и мужчинам, проявляющим части self отклоняющиеся от сексуально-ролевых/постыдных стандартов, — это видно гораздо яснее), но оно скрыто присутствует в культуральной и более ярко проявляется в семейном поле, замещающем в культуре плюрализма первое.
Поэтому в условиях тяжелого стыда или значительного расщепления поля опыта развитие не нашедших встречи частей self не продолжается до полной зрелости (согласно нашей модели это невозможно), а, скорее, в меру возможностей сохраняется компромиссный вариант интеграции. Иными словами, расщепление в поле интегрируется, и начинает переживаться как расщепление self. Если оно касается, например, сексуальности или, возможно, ее особого стиля, то именно она остается в моем техпроцессе в каком-то отношении недоразвитой, неспособной к взаимодействию и полной интеграции с внешним полем или определенными частями внутреннего поля — и превращается в отщепленную часть, которая не «принадлежит» мне полностью и по-настоящему не взаимодействует с другими динамическими аспектами и потребностями внутреннего мира. В итоге моя «пристыженная» сексуальность плохо интегрируется с остальной эмоциональной жизнью и миром, социальными отношениями, семейной жизнью, телесными ощущениями в целом и т.д. Кроме того, мой остальной внутренний и внешний мир становится эротически обедненным, лишенным свободного и полноценного снабжения эротической энергией, щедро и рационально переливающейся в несексуальные отношения, эстетическую и эмоциональную жизнь и мой личный вклад в мир (что обычно происходит в мире нашей культуры с ее эксплуатирующим, недоброжелательным и оскорбительным
отношением к «чужакам» и миру естества). В аспекте развития можно сказать, что структура поля, в детстве являвшегося интерактивным, превращается в структуру внутреннего пира человека. Растепление во внутренне-внешнем поле не может быть преодолено детским self и, скорее, интегрируется в актуальное развитие self и self- процесс как рас-щепление внутреннего мира, (сравните с близкой точкой зрения, выраженной метафорой Марка Мак-Конвилла — психолога, изучавшего развитие подростков в иной модели: «Структура семейного поля бессознательно становится структурой ребенка» — личное общение; см. также: McConville, 1995).
Потребности и чувства, которые более или менее подверглись отчуждению, где-то «внутри» человека, на дальних краях разлома остаются так или иначе жизнеспособными, откликающимися на основной интегративный инстинкт и процесс и одновременно скомпрометированными, «истонченными» из-за отчуждения от общего потока и взаимодействия с остальной «внутренней жизнью» и, возможно, в силу изоляции от свободной игры опыта взаимодействия, ибо каждый контакт с «внешним миром» представляет собой пробу и гипотезу, постоянно питаемую и информируемую актуальной обратной связью, модуляцией и обменом энергией с внешним полем и из него. Согласно конструируемой нами модели обмен, эксперимент и обратная связь, в конечном счете, составляют суть научения и развития (а если говорить о научении perse, то и в соответствии с любой моделью, начиная с платоновской).
Таким образом, каждый из нас несет какую-то свою часть, отставшую от общего темпа развития self и способную проявиться удивительным или даже сокрушительным образом в условиях, воспроизводящих или замещаюших давнее семейное поле, в котором эти измерения self оказались не воспринятыми и «ушли в подполье». Подобным11 ситуациями могут стать близкие отношения, родительство (или внезапное появление на спене жизни стареющего, оказавшегося в зависимости родителя), новые личные или профессиональные отношения, отражающие прошлЫе
бстоятельства пристыживания — или просто новая группа, ябота, освоение новой жизненной ситуации и т.п. С учетом степени и серьезности непринятия или пристыживания — 11 • самое важное, в зависимости от присутствия в поле развития других компенсирующих поддержек. — мы можем дезорганизоваться или расстроиться новым прорывом старых тем и динамических аспектов в большей или меньшей мере, как видно из описания приведенного упражнения.
Дистресс и дезорганизация, вероятно, будут тем серьезнее, чем в меньшей степени мы осознаем старые источники и отклики беспокоящих чувств — их узнавание открывает возможность реинтеграции, разрешения в поле, способствующего и, по сути, являющегося новым ростом и движением, полярностью дезорганизации self его тревожного подавления паи паралича. Различие, как и прежде, состоит в наличии или отсутствии поддержек. Как уже упоминалось, для начала излечения и трансформации стыда они должны быть достаточно специфическими. Поэтому рассмотрим, каким образом мы проводим терапевтическую работу с проблемами стыда, когда живем и взаимодействуем с людьми за пределами модели индивидуализма.
Работа со стыдом
Уже упоминалось, что терапевтическая работа со стыдом — или просто контакт с ним в жизни и отношениях, который не множил бы старые раны или укреплял давние защитные реакции. — возможность некоторым образом. с«рыто или явно встретить стыд собственным стыдом, а не «исправлением» или иными стратегиями, отдаляющими от непосредственного переживания стыда. Что пред-ста&пяют собой эти ходы и стратегии для исцеления и отдаления? Как они работают? Каким образом получается, что они ле! ки могут оказаться неверными?
Прежде всего, как уже говорилось, не следует забы-^ть. что в терапевтической обстановке, партнерских или семейных отношениях, взаимодействии с сотрудниками.
ват
студентами, супервизорами иди друзьями мы не можем це являться частью поля, в котором возникает стыд, уповая на его осознавание другим человеком, и не можем не быть отброшенными к собственному опыту стыда, не можем не подвергнуть проверке нашу способность проживать и переносить его. Вероятно, в этом смысле стыд не слишком отличается от других аффективных состояний и переживаний, ибо все они контагиозны. В этом состоит часть природы нашего self как существ глубоко социальных, природа, развившаяся в ходе эволюции, и еще один аспект, которым эволюционировавшая и основанная на опыте природа self опровергает положения унаследованной идеологии индивидуачи j\ui Боль, радость, горе, депрессия, сексуальное возбуждение, гнев — эти обладающие высокой энергией чувства представляют собой наполненные энергией организации энергии в общем с другими поле и оказывают интенсивное полевое влияние на окружающих людей. Еще Дарвин (Darwin, 1873) указывал, что эмоции нам нужны для организации поля вокруг некоторой точки зрения или определенного желания, поэтому мы принадлежим к столь эмоциональному виду, социальная и аффективная природа которого являются целиком взаимопроникающими.
В силу этого, например, культура, утратившая смысл существования и боящаяся смерти, будет изолировать и избегать престарелых, скорбящих и умирающих — как поступает на деле наша культура: ибо скорбь заразительна и подобно другим интенсивным чувствам является слишком сильной, чтобы ее вытерпеть сугубо индивидуалистическим образом. Аналогично культура, боящаяся и сдерживающая сексуатьность (и соответственно одержимая ею) будет изолировать и отдалять все гомоэротическое — не только потому, что люди с гомофобными установками непременно являются «вытесненно гомосексуальными» (хотя в репрессивной культуре почти каждый подавляет естественные проявления гомоэротической энергии), »№ и в связи с тем, что любое напоминание об эротической энергии вообше, особенно вне социально предписанные рамок, оказывается заразительным и его трудно понять и носить в себе (проблема с гомосексуальностью состоит нс
ориентации на лиц своего пола, а в том, что она являет-) сексуальностью, да еще «девнантной», следовательно, .труднее игнорировать или отрицать, поэтому «не спра-
швай/не говори»). Или боящиеся и избегающие стыда
культуры — такие как наша — будут в свою очередь страшиться и избегать людей, по мнению большинства, «пристыженных» и соответственно «дефективных» — особенно наиболее явных «неудачников» в индивидуалистической KOHKvpeHHUH (то есть бедных). Как отмечал Гудмен (Goodman, 1997), в нашем обществе не может существовать такого явления, как «приличная бедность» — ибо чем больше общество объединяют лишь неустойчивые связи конкурентного капитализма, тем интенсивнее в этой системе человек «проигравший» испытывает стыд, а мы не можем вынести пребывания в заразительной атмосфере сильного стыда.
С точки зрения модели индивидуализма свойственная природе интенсивного аффекта «заразительность» является, конечно, таинственной и/или патологической, но она вполне понятна и самоочевидна в полевой модели self Это свойство выглядит проблематичным, если речь заходит о стыде, ибо согласно старой модели он сам по себе является постыдным, и, соответственно, мы обладаем совсем малыми умениями и опытом его удержания и проживания в отношениях по сравнению с другими чувствами (хотя, если остава гься в пределах модели индивидуализма, удержание любого аффекта в отношениях всегда кажется несколько неестественным). Но что подразумевается под «удержанием аффекта в отношениях», каким образом его можно удерживать или блокировать, если речь, в частности, идет о стыде?
• В общем, удерживать чувства в отношениях (в отличие °т индивидуалист ического удержания в одиночестве) означает встречать осознанное чувство осознанным чувством (в противоположность одинокому индивидуалистическому удержанию) — так же, как «встречать опыт опытом» или «стыд стыдом», о чем в общем плане уже шла речь, •заметьте, это вовсе не означает встречать чувство тем же 'по содержанию чувством, — чтобы состоялась беседа, нам
не нужно встречать мысль идентичной мыслью. Если я утверждаю, что разговор о стыде обычно пробуждает у веек прошлое иди настоящее чувство или опасения стыда, вы можете возразить, что так бывает не всегда, согласиться или высказать какую-то еще мысль, и беседа продолжится в том же духе. Бели же вы ответите, что не уверены в моей правоте, но чувствуете, что подобная постановка вопроса вызывает тревогу, то таким образом встретите чувство материалом чувств, по крайней мере, пригласите меня к более полной и глубокой беседе, в которой станут доступными для обмена все измерения когнпции (чувства, наряду с мыслями). В итоге встреча в интерсубъектном диалоге означает признание субъективности — конструктивно-оценочной и осмысленной организации поля — обоих собеседников, что наряду с восприятиями/выводами непременно включает чувства/оценки. Если в поле существует возможность поделиться этими процессами, то их конструкция становится доступной для конструктнвно/деконструктив-ного осознавания, создающего гипотезы и получающего обратную связь — что, исходя из нового понимания природы self, по определению, означает его рост.
Эти положения составляют материал следующей главы, посвященной близости и интерсубъективности. А сейчас нас особенно интересует, что происходит с этими общими принципами и процессами, если некоторый чувственный материат переживается как постыдный. Обычно для поддержки интерсубъектного процесса достаточно встречи полного объема организации self с таковым у другого человека — с чувствами, мыслями, оценками, восприятиями и временами смещением на мета-уровень для обдумывания того, как создаются эти конструкты и непосредственный процесс опыта. То, что я, например, говорю о гневе, вовсе не означает, что для укрепления ощущения моей безопасности в поле и продолжения разговора вам необходимо убедить меня, что он вам знаком-Это чувство весьма распространено и принято в культуре-и я понимаю, что вы прекрасно знаете, как его ошушают и что включается в переживание гнева.
С другой стороны, если гнев является областью, в которой поле моего развития отступило, местом, где внут-
енние переживания никогда не встречались или не вос-ринимались внешним полем без утраты безопасности, то
я нового научения и роста в этой области мне потребуется
гораздо большая поддержка. Это часто создает дилемму в
индивидуальной терапии, когда «безусловное позитивное принятие», не говоря о «пустом экране» аналитического метода, становится интерсубъектнон проблемой. Не забывайте, что в важной ситуации отношений мы не способны
прекратить проецирование или отказаться от интерпретации смысла релевантного поля, мы постоянно осуществляем ее невольно для получения возможности предвидения и преодоления ситуации. В самом деле, несмотря на все пристыживания, каким подвергается проекция с позиции индивидуализма, внезапное открытие, что мы непременно заполняем пустой экран воображаемыми оценками, составляет суть психоаналитического подхода (в котором проекция переживаний на психотерапевта является источником «трансферентных отношений», предположительно основанных на проективном воображении). Если мы встретим молчанием материал, вызывающий стыд у клиента, то оно будет интерпретироваться в свете отношений, которые уже установлены нами, иди в свете прошлых, скорее, менее всего поддержанных отношений из личной истории клиента. (Естественно, аналогично обстоит дело и с нашими высказываниями, которые всегда интерпретируются другим в плане их мотивации или значения. Если мы успокаиваем его, то искренни ли в этом? Означают ли они высокомерие? Жалость? Недостаток уверенности? Некоторую уловку? Попытку убедить, что терапевт в чем-то «прав»? Или «прав» во всем? И так далее.)
Становится понятно, почему установление «доверия» или «конструирование отношений» являются столь важной предпосылкой терапевтического научения — положение, признаваемое всеми школами, но с трудом объяснимое с позиций иных, неконструктивистских моделей. Причина пРосто состоит в том, что в любом важном общении нам всегда следует декодировать другого человека, решить, «откуда он на самом деле» взялся. Никакое конкретное высказывание не «означает» чего-то автоматического: слу-
шатель должен интерпретировать смысл, приписать мотив и отношение, представить прогностическую ценность ею содержания и то, о чем именно говорят высказывания собеседника в данный момент. В этом состоит .техпроцесс и не в нашей власти его изменить. «Конструируя отношения доверия», мы создаем почву для отношений и интерпретации — это зовется «знакомством» с человеком — и эта интерпретация может послужить нам в дальнейшем, сделав общение стабильным и приемлемым, чтобы мы смогли уделить внимание его содержанию, а не условиям и безопасности.
Если для конкретного человека или в данной культуре материал является слишком постыдным — касается ли он темы стыда, горя, депрессии или чего-то иного, — может возникнуть терапевтическая дилемма. С одной стороны, существует риск оставить клиента одного в том одиночестве, в котором он и раньше пребывал (непреднамеренное и ненужное повторение интерпретации, вызывающей стыд); а с другой, привнося нечто свое, мы рискуем вторгнуться в терапевтическое пространство, необходимое клиенту для сосредоточения на своем процессе. Еще один вариант состоит в том, что можно сообщить клиенту о поддержках, которые нужны и используются терапевтом для проживания сходного материала (иногда и клиент задает подобные вопросы, если заранее ему не намекнут, что они являются неподобающими, а значит, постыдными). Например: «Я не могу оставаться с этими чувствами наедине и нуждаюсь, чтобы кто-то побыл рядом, хотя бы немного»; iliii «У меня нет особых проблем (скажем) с гневом, это не та область, где меня стыдили. Но когда речь идет об области стыла, конечно, я нуждаюсь в поддержке, чтобы не уйти от этой области». Или в качестве альтернативы терапевт располагает поддержкой интерсубъектных вопросов: «Какой вы представляете мою реакцию на сказанное вами? Как, по-вашему, мне удается удерживать ее и поддерживать вас? Чувствую ли я эмпатию? Сочувствие? Отчуждение? Высокомерие? Осознаю ли эти чувства?». И. возможно, еще: «Что еще вам хотелось об этом узнать? Есть ли желание проверить это? Какие вопросы вы хотите задать мне?»
Наша основная мысль состоит в том, что в условиях власти индивидуализма практически всегда в качестве немало-ажной части внутреннего, постыдного материала клиент удерживает стыд — и интерсубъектный процесс в терапии, представляющий собой личностный рост, будет определенно заблокирован, если не обратиться к нему и не «удержать» в отношениях. Изложенные взгляды можно обобщить и подтвердить теоретически следующим образом: 1) клиент приносит на психотерапию материал, удерживаемый сугубо индивидуалистическим образом, в котором чувствует себя стишком одиноким; 2) этот материал заблокирован или заворожен в ^//"-процессе, ибо находится «вне игры» из-за упержания в чрезмерном одиночестве (в этом случае причинно-следственные связи, как показано при изложении условий модели поля, являются двусторонними); 3) «слишком одинокий» материат непременно включает постыдные части внутреннего мира согласно данному нами определению понятия «стыд»; 4) терапевтический процесс, в своей сути, включает конфронтацию, удержание и проживание/ трансформацию чувства стыда. Оно прерывает и некоторым образом деформирует или сужает se#"-npouecc. Терапия состоит в восстановлении его полноты и гибкости и является, по сути, процессом развития и роста self.
Что может сделать терапевт — иди любой из нас, — если не получаст достаточной поддержки пребыванию с материалом стыда и вынужден отдалиться от чувств клиента, угрожающих ему? Совершенно очевидно, что временами нужное и желательное предоставление советов может сработать как бумеранг, если речь идет о стыде, — хотя бы в силу и жачально занимаемой советчиком возвышенной и защищенной позиции. При наличии полного Доверия в отношениях совет, конечно, может быть принят без дополнительного стыда, но, вероятно, подобный Риск не является обязательным, и его можно избежать с помощью описанного выше интерсубьектного опроса: «Я °сознаю, что мог бы сейчас предложить вам полезный совет, но хотелось знагь, как вы воспримете его, испыты-^я все эти сложные чувства. Может возникнуть ошуше-
ние, что я ставлю себя выше чувств, о которых вы говори, те, и хотел бы отстраниться от них. Возможно, появится чувство, что я хотел бы бросить вас. когда вам приходнтси нелегко» .
Помимо предоставления советов существует еще обширная область попыток «исправить» ситуацию — включая интервенции, основанные на усилиях разубеждения клиента в его чувствах («Нет, вам совершенно не следует по этому поводу переживать подобные чувства. Вас никто не осуждает, и вы не должны это так воспринимать»). Часто «исправление» сводится к утонченному смещению психотерапевтом или иным консультантом фокуса от переживания чувств к чему-то другому — разрешению проблемы, пересгруктурированию, убеждению клиента в ненужности подобных чувств, абстракциям и обобщениям и т.д. В самом широком смысле подобные интервенции представляют собой известные терапевту (или любому другому собеседнику) способы отстранения от стыда, которые, прежде всего, используются для собственного ухода от этого чувства.
Временами эти ходы могут вызвать эффект «переноса» стыда психотерапевта или опасений подобного рода «на» и в реальном смысле «в» клиента (ье забывайте, что поля self пюЪык двух партнеров по контакту некоторым обраюм взаимно проникают одно в другое и каждый создает внутреннюю карту поля и придает смысл полю, составленному и из внутреннего мира собеседника). Пример работы в группе может иллюстрировать это явление. По мере прохождения тренинга, в котором участники все больше сближались друг с другом и делились переживаниями, застенчивость Джейн и чувство неадекватности внутри и вне крута становились частью жизни и внимания членов группы. Поэтому, когда она стала говорить, сколь обескураженной чувствует себя, ибо, как ей кажется, другие получают от работы несравненно больше пользы, а она, по обыкновению, отстает от всех, многие участники пытались успокоить и уверить ее в нематых успехах. Ей напоминали, что она просто забывает, какие реачьные эксперименты и шаги предприняла непосредственно в группе. Некоторые участ-
ки nopoil говорили ей, что она им нравится и у нее все
ороШо получается; они одобряли и поддерживали творческие шаги, которые она предпринимала в трудные моменты жизни, и т.д. и т.п. Но мере проявления группой этих чувств. Джейн, казалось, все больше погружалась в себя и выглядела удрученной. Когда тренеры поинтересовались ее переживаниями, она ответила, что вновь «взялась за свой обычный номер», сначала «наказывая себя» за неудачу, а затем за позволение беспокоиться по этому поводу, превращая в уме, как верно отметили члены группы, победу в поражение. Худшим же лля нее стало то, что она «должна была признать, как все хорошо к ней относятся»; это ее совсем не радовало и служило лишней причиной для переживания неполноценности и стыда.
В этом действительно состоял «номер» Джейн. Она верно объяснила его и каким-то образом продемонстрировала. Возможно, он служил ей для того, чтобы продолжать оставаться маленькой, но все же суметь выжить в раннем семейном поле и создать связи с родителями, которые по описанию Джейн были застенчивыми и подавленными и неловко чувствовали себя, сталкиваясь с «сильными» переживаниями. С индивидуалистической точки зрения в этом полностью заключалась вся искомая история, включая неуместный «перенос» на актуальную ситуацию — действие, которое Джейн «проделывала с собой» многократно, если не всегда.
Однако, когда вопросы были заданы группе, стала возникать более богатая и сложная картина организации ноля в настоящем. Что ощущали участники, когда принимались за увещевания и утешения (выбрав безопасную позицию, как заметил, немного подумав, один из них, — ибо никто не присоединился к чувствам, которые конструировала и переживала в тог момент Джейн)? Озабоченность — это понятно, но что еше? Некоторое раздражение, как признали двое. — Джейн «не желала воспользоваться» хорошими чувствами, которые предлагали другие. Чупство °биды, ска юли еше несколько, — она. казалось, забывала Пли пренебрегала важными близкими и поддерживающими переживаниями, которыми с ней обменивались внут-
ри и вне группы, за едой иди в холле. И, наконец, «це_ адекватность», как отметил Сэм: «Понимаешь, мне. Ге-рою-зашитнику, совершенно не удается спасти тебя, я пробовал одно и другое средство, но тебе ничего не помогает. И я испытываю определенное раздражение, за ним стоит своего рода обида, но еще глубже я ощушаю неадекватность, поскольку потерпел неудачу и не справился с задачей. Тебе не нравится моя зашита, я оказался неподходящим защитником. Но это моя важная часть, я защищаю людей от несправедливости — в данном случае, от твоей несправедливости к себе, только это мне не удается. Значит, в конце концов, я оказался в дураках, вроде проявил эмоциональную дислексию и не смог тебя прочесть. Это же стыдно — верно?» На этом этапе и другие члены группы согласились, что чувства Джейн вызвали у них переживание собственной неадекватности — однако (и это важно) они не осознавали его до тех пор, пока Сэм не стал говорить о своем стыде.
Именно в этот момент все время молчавшая Элеонора (ранее демонстрировавшая активность и убеждавшая Джейн перестать проявлять к себе жесткость) вдруг тоже сказала о своем чувстве стыда и склонности к самобичеванию, которые особенно способствовали отождествлению с нынешними чувствами Джейн. Элеоноре было стыдно за свою неспособность «взять и оставить это», воспринять положительную обратную связь от студентов и других людей и использовать ее для формирования стойкого чувства уверенности в жизни — особенно в отношении умения писать Она извинилась перед Джейн, что до сих пор не поделилась этими переживаниями и «оставила ее одну» — но сделала это «не нарочно, а потому, что сидела и испытывала пустоту. Я не осознавала этих чувств, пока Сэм и за ним другие не заговорили».
Таким образом, даже в подобной тренинговой группе, не являющейся целенаправленно «терапевтической», происходит значимое самовыражение и рост, устанавливаются условия поддержки интерсубъектного поля — поскольку' врожденной природе нашего self свойственно возобновлять self-npouecc и его рост в любой области, если воз-
А
iK-аЮТ необходимые условия в поле. Как только они начи-
1,1 "т благоприятствовать возобновлению и расширению ефаиии self оно вновь принимается за работу по интег-•пованию всею релевантного поля. Напомним, что рост ^представляет сооо^ не особый вид деятельности, отли-чаюшийся и отдельный от обычной жизни и научения, а естественный процесс конструкции—деконструкции, формулировки гипоте $ы—эксперимента—получения обратной свЯзи—новой интеграции, свойственный природе self, если 0н не ограничен и не подавлен опасными и не оказывающими поддержки условиями поля. Среди них на первом месте по созданию опасностей для ригидного self стоят весомые интерсубъектные полевые условия стыда.
Конструкция и деконструкция описанной последовательности, в целом, выглядела следующим образом: возникновение у одной из участниц диалога (Джейн) стыда, который она выразила с примесью отчаяния (а возможно, взывая о помощи, испытывая гневный протест или нерациональное желание наказать тех, кто, достигая большего успеха, оставляет ее позади и т.п.), вызвало у других членов группы, участвовавших в диалоге, отстранение, которое выразилось в виде утешений и уговоров. Эта форма поведения оказалась противоположной присоединению к чувству, испытываемому Джейн, — чувству, что ей «следует достичь большего» и «не расстраиваться» из-за вещей, которые на самом деле вызывают беспокойство. Не секрет, что подобные переживания известны всем и каждый мог бы присоединиться к ним (например, поделившись ситуациями и обстоятельствами, в которых они испытывали нечто подобное, или рассказан о том, чего «не следует» чувс гвовать, и т п.). И $-за чего же произошло отстранение (и. возможно, перемещение на «высшую», «стоящую над этим чувством» позицию)? Ответ кроется в Невысказанности членами группы чувств, включавших раз-н°видности раздражения, обиды, отвержения, тревоги — и стыда
Таким образом, обшее интерсубъектное правило гла-J*T- чувства, которые отрицаются у значимого человека, !°гут со стыдом ощущаться самим субъектом. Следователь-
но, если отрицаемыми чувствами окажутся неадекватносп и стыд, то у другого человека они могут возрасти. Это Ме означает, что члены группы «вызывати» стыд у Джейн Выражаясь языком условий поля, а не прямых причинно-следственных связей, можно сказать, что отрицание некоторыми людьми чувств, особенно стыда, создает благоприятные условия для большего одиночества, обусловленного стыдом, и, соответственно, интенсификации этого чувства у других людей. Если у меня уже существует склонность к «самопристыживаюшей» организации (порожденная лишенной поддержки личной историей), а вы займете отстраненно корректирующую и, значит, более безопасную позицию «свысока», отрицая собственный стыд, то не удивительно, что я начну направлять отстраненность на «внутренней карте» к «самопристыживанию», решив, что «мне совершенно не следует испытывать подобные чувства». Я чувствовал себя плохо сначала, а затем условия поля поддержали (а не навязали или породили) и усилили во мне отрицательные чувства, теперь связанные с тем, что я исходно испытывал негативные эмоции — когда «все были так добры».
Выводы
Выше изложены результаты, перспективы и открытия, полученные после принятия организующей поле конструктивистской точки зрения на se/f-npouecc в целом, и процесс и динамику стыда в частности. Задача человеческой природы как множества активно конструирующих selves состоит в постоянном осмысленном и полезном разрешении в поле. Способы, которыми мы для этого пользуемся, и действия, осуществляемые на основании осмысленных разрешений в поле, по определению, формируются пол влиянием условий поля, поддерживающих или фрустрирую-щих данный смысл или действие, — моих внутренних убеждений, ожиданий, способностей, надежд, ресурсов и опасностей, как я их воспринимаю и осознаю, а также субъективного понимания различных обстоятельств «внешнего» поля. Таким образом, можно сказать, что про-
одит именно и исключительно то, что получает соответствующую поддержку в наиболее широком понимании этого слова.
В столь же широком смысле стыд является противо-поюжностью поддержки в отношении любого конкретного разрешения в поле, касающегося смысла или действия. То есть в широком понимании условия стыда являются частью условий поддержки, только стыд — это часть условий, затрудняющая движение в одну сторону, одновременно облегчая движение в дру1ую. Например, стыд, касающийся переживания слабости и неадекватности, произведет подавляющее действие на познание этой части моего self и, возможно, на способность оставаться с вами, когда вы испытываете эти чувства, или на умение выносить их, если они возникают. Вместе с тем, аналогичный стыл по сходному поводу окажет стимулирующую поддержку, например, появлению критического или отстраненного поведения, когда речь заходит о подобных чувствах, — и, возможно, агрессивного, аддикгивного или иных форм аутодеструктивного или разрушающего других поведения. Таким образом, стыд модулирует контакт — в этом состоит его роль, полученная в ходе эволюции, если он остается «в игровом поле», в процессе постоянного конструирования гипотез, эксперимента self, обратной связи, адаптации и интеграции нового научения изменчивым, доступным для обозначения, обработки и интерсубъектного диалога.
С другой стороны, если стыд становится «интернализо-ванным» — го есть переживаемым в одиночестве и потому ригидным и недоступным обработке и диалогу, — го он подавляет self Важные части self, включающие подвергшуюся стыду облает ь опыта (гнев, близость, сексуальность, сильные чувства в целом, горе, слабость, сам стыд) и переживание стыда, отщепляются от изменчивого, гибкого процесса постоянной интеграции поля, не участвуют в новых экспериментах и научении нашего естественного 5е#-процесса. В этом случае стыд подавляет рост self. «Пристыженная» область остается прежней — пока не возникнут интерсубъектные условия поддержки, позволяющие
обратиться к стыду для приведения в движение полного объема опыта self.
Терапевтическим подходом подобного «застревания» всегда является восстановление особого типа интщрсубъекщ-ного поля, который обсуждался и был предметом ссылок на протяжении этой главы. Что это за поле? Что включено в его установление и поддержание — какие условия, по нашим представлениям, являются предпосылкой и синонимом восстановления роста self? Как он осуществляется изначально, и почему эти условия столь важны на протяжении всей жизни для осуществления полноценного опыта и достижения полноты бытия? Мы уже касались этих вопросов. В главе 7 «Восстановление Self: близость, итер-субъективность и диалог» в целях осуществления корректирующей интервенции на них сосредоточится особое внимание.
Вместо дополнительного упражнения мы будем использовать ранее приведенный материал, включая ссылки на групповое обсуждение прежних тем. Как всегда, целью будет рассмотрение модели self-процесса и человеческой природы, которая «сшивает» разрыв между теорией и опытом, предположениями и чувствами, рассуждениями и актуальной практикой в нашей жизни и работе с людьми внутри и вне модели, лежащей за пределами индивидуализма, в нашем опыте, работе, жизни, в отношениях как персонифицированных и одновременно взаимопроникающих selves.