§ 7. Проблема соотношения Конституции Российской Федерации

и международных договоров (на примере Конвенции о защите

прав человека и основных свобод)

Е.Е. НИКИТИНА

С развитием международного сотрудничества в сфере защиты прав человека в Российской Федерации вопрос о соотношении норм Конституции РФ и международных договоров приобрел особую актуальность. В самом тексте Конституции нет прямого ответа, который способен разрешить такую коллизию. Например, в отношении прав человека в ч. 1 ст. 17 Конституции указано, что в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией. Из текста этой статьи не очевидно, норма международного права или конституционная норма является приоритетной в конкретном правоотношении.

В теоретическом плане существуют два подхода к соотношению международного и национального права, известные как монизм и дуализм. Согласно монистической теории международное и национальное право образуют единую систему. Дуалистическая же теория обособляет национальное и международное право: хотя она и не отрицает их взаимодействия, но признает, что каждое из них обладает верховенством в собственной среде. В этом случае международное соглашение не действует непосредственно и его нормы применяются, если они инкорпорированы в национальное законодательство соответствующим национальным правовым актом. Однако на практике большинство стран, как правило, занимают промежуточную позицию, признавая непосредственное действие международных норм лишь при определенных условиях, зафиксированных национальным правом. Поэтому точное следование классической теории соотношения исследуемых правовых систем не может привести к однозначному выводу в конкретной ситуации.

В части 1 ст. 15 Конституции РФ устанавливается, что Конституция имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции. Это можно истолковать так, что ни одна правовая норма, в том числе и вытекающая из международных обязательств, не должна противоречить Конституции России. Многие авторы придерживаются именно такой позиции. "Подчинение государства нормам международного права, - пишет Р.А. Мюллерсон, - еще не означает подчинение национального права международному" <1>. В.Д. Зорькин подчеркивает, что положение о приоритете национального права четко закреплено в российской Конституции. Так, в соответствии с ч. 1 ст. 15 Конституция имеет высшую юридическую силу в системе правовых актов <2>.

--------------------------------

<1> Мюллерсон Р.А. Соотношение международного и национального права. М., 1982. С. 12.

<2> См.: Зорькин В.Д. Цивилизация права и развития России. М., 2016. С. 264.

Однако в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора. Толкуя приведенное положение, можно сформулировать иную точку зрения об исследуемом соотношении.

В действующем российском законодательстве отсутствует нормативное определение понятия "закон", поэтому в юридической литературе под термином "закон" понимаются нормативные правовые акты, принятые высшим законодательным органом в соответствии со специальной процедурой. Таким образом, Конституция является законом в широком понимании указанного термина. Она часто именуется Основным Законом, что подчеркивает единство ее правовой формы с законом. Исходя из понимания Конституции как особого закона можно предположить, что положение о приоритете международных норм и международных договоров над законами распространяется и на Конституцию РФ.

Среди международных договоров, которыми регулируются права человека, особое место занимает Конвенция о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция), которая была ратифицирована Федеральным законом от 30 марта 1998 г. N 54-ФЗ "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" <1>. Статус Конвенции в подавляющем большинстве стран-участников выше статуса обычных законов, но лишь в некоторых он достигает конституционного статуса. Поэтому проблема соотношения Конституции РФ и Конвенции представляется особой темой.

--------------------------------

<1> Не ратифицированы и не подписаны Протоколы N 6, N 13 (Россия заявила о поэтапной отмене смертной казни); подписан, но не ратифицирован Протокол N 12; подписан и ратифицирован Протокол N 15, но он еще не вступил в силу для всех членов Совета Европы.

Основным элементом содержания конституционного права на судебную защиту, закрепленного в ст. 46 Конституции РФ, является исполнение судебного решения. В части 3 указанной статьи установлено, что каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты. Из вышеприведенной конституционной нормы следует, что принцип обязательности исполнения судебного решения относится и к постановлениям Европейского суда по правам человека (далее - Европейский суд или Суд), созданного для реализации Конвенции.

Исполнение решения Европейского суда предполагает принятие мер индивидуального характера в целях прекращения нарушения прав человека и для того, чтобы потерпевшая сторона была, по возможности, восстановлена в том положении, в котором она была до того, как произошло нарушение Конвенции, и принятие мер общего характера в целях предупреждения новых нарушений прав человека, схожих с нарушением, установленным по делу, или в целях прекращения длящегося нарушения прав человека.

Вынесение Европейским судом, помимо индивидуального решения по конкретной жалобе, рекомендаций об изменении национального законодательства в "пилотных постановлениях", в которых Суд выходит за пределы данного конкретного дела и затрагивает более широкий круг лиц, вызывает вопросы о возможности принятия и природе таких решений. Некоторые авторы называют указанную деятельность Суда правотворческой по сути. И в таком случае встает вопрос о ее легитимности, так как правотворческая функция Европейского суда как наднационального судебного органа не вписывается в присущую демократическим государствам систему сдержек и противовесов в рамках разделения властей <1>. Традиционно в странах континентального права суд выносит решение по конкретному делу, только закон может регулировать отношения неопределенного числа лиц. При этом процедуры принятия закона имеют большое значение, поскольку связаны в конституционной теории с выражением воли народа как источника суверенитета и власти. Именно в этом новом свойстве решений Европейского суда содержится противоречие, на которое обращают внимание многие авторы.

--------------------------------

<1> См.: Зорькин В.Д. Указ. соч. С. 149.

Появление нового вида постановлений Европейского суда поставило вопрос о приемлемости его расширенных полномочий. В отдельном мнении судьи В. Загребельского, к которому присоединилась судья Р. Йегер, по поводу "пилотного Постановления" по делу "Хуттен-Чапска против Польши" указано, что Европейский суд не вправе заранее выражать абстрактную позицию по поводу последствий уже проведенных в Польше реформ (да у него и нет для этого необходимых знаний) и давать неопределенную положительную оценку внесенных в законодательство изменений, применение которых на практике могут впоследствии на практике обжаловать новые заявители. Постановление по настоящему делу поднимает вопрос о том, оказалось ли функционирование процедуры "пилотного постановления", сопровождающейся отложением рассмотрения сходных дел, логически последовательным и продуктивным с точки зрения целей, которые преследует Европейский суд <1>.

--------------------------------

<1> См.: Постановление Европейского суда от 19 июня 2006 г. по делу "Хуттен-Чапска против Польши" // Бюллетень Европейского суда по правам человека. 2009. N 12. С. 420.

Кроме того, встает вопрос и о степени конкретизации для государства-ответчика мер общего характера. Уже в первом "пилотном постановлении" Европейский суд, сославшись на Резолюцию Кабинета министров Совета Европы (Res(2004)3) и Рекомендацию (Rec(2004)6) от 12 мая 2004 г., указал, что согласно ст. 46 Конвенции он может установить тип мер, которые могло бы принять государство-ответчик для того, чтобы положить конец системному нарушению. Это ставит законодательные органы суверенного государства в определенную зависимость. Кроме того, довольно часто тема "пилотного постановления" вызывает неоднозначную нравственную оценку в обществе. Если Суд затронул проблему, по которой в обществе нет консенсуса, в этом случае возникает резкое неприятие таких постановлений, касающихся, по мнению властей, сфер, которые при подписании и ратификации Конвенции не обсуждались <1>.

--------------------------------

<1> См.: Ковлер А.И. "Моральный суверенитет" перед лицом "государственного суверенитета" в европейской системе защиты прав человека // Международное правосудие. 2013. N 3.

Необходимо отметить, что конвенциональные обязательства в указанной части обосновываются не конкретной нормой международного договора, а путем толкования норм ст. 46 Конвенции. Поэтому важным теоретическим вопросом, возникающим в связи с исследованием природы требований о принятии мер общего характера, особенно "пилотных постановлений" Европейского суда, является выявление соотношения между международными обязательствами государства и его суверенными правами, в том числе в области национального законодательства. Такое соотношение опосредует степень конкретизации мер, которые должно принять на себя государство-ответчик на основании решения международного судебного органа, оставаясь суверенным государством.

Расширение полномочий Европейского суда в области исполнения мер общего характера ставит и иные вопросы, в частности о необходимости следовать решениям Европейского суда государствам, в отношении которых не было принято конкретное решение, притом что их национальное законодательство иначе решает вопрос, нежели Суд в отношении одного из государств - участников Конвенции.

Кроме того, в практике решений Европейского суда оформилась концепция "потенциальной жертвы", в соответствии с которой лицо может быть признано потенциальной жертвой в случае, если оно подвергается реальному риску применения к нему законодательства, противоречащего Конвенции, и его права, закрепленные в Конвенции, будут нарушены.

Нормы о правах человека и гражданина, содержащиеся в гл. II Конституции РФ, не противоречат нормам о правах человека, закрепленным в Конвенции. Однако Конституционный Суд РФ на основании ст. 125 Конституции РФ дает ее официальное толкование. Конституционный Суд РФ толкует конституционные нормы также в процессе своей деятельности в качестве судебного органа. Это означает, что широко сформулированные конституционные нормы о правах человека и гражданина получают конкретное содержание в правовых позициях и решениях Конституционного Суда РФ. В отношении норм Конвенции такую функцию осуществляет Европейский Суд. При применении одних и тех же норм, сформулированных достаточно абстрактно и широко, возможно возникновение различных позиций у национального и конвенционального органов в отношении конкретных отношений.

В последнее время вопросы исполнения Российской Федерацией постановлений Европейского суда в части мер общего характера стали актуальны в связи с рядом решений Суда, которые, по мнению представителей Российской Федерации, не могут быть исполнены в полной мере. Эта ситуация во многом стала следствием указанной конвенционально-конституционной коллизии толкования норм о правах человека конвенциональными и национальными органами. Дело в том, что Судом были решены дела, которые уже рассматривались Конституционным Судом РФ, и обоими органами по ним были вынесены противоположные решения. Это касается Определения Конституционного Суда РФ от 15 января 2009 г. N 187-О-О по делу К. Маркина, в котором Суд не нашел противоречий российского законодательства Конституции в вопросе ограничения права военнослужащих-мужчин на получение пособия и предоставления отпуска по уходу за малолетним ребенком. В Постановлении Европейского суда по делу "Константин Маркин против России" (жалоба N 30078/06) было признано, что в отношении К. Маркина имело место нарушение ст. 14 Конвенции, взятой в совокупности со ст. 8 Конвенции, то есть дискриминация. Более того, Европейский суд посчитал неубедительными доводы Конституционного Суда РФ о том, что различие в отношении к военнослужащим мужского и женского пола применительно к предоставлению отпуска по уходу за ребенком оправдано особой социальной ролью матерей в воспитании детей. После обращения К. Маркина в соответствующий суд о пересмотре дела в связи с решением Европейского суда и возникла коллизия, чье решение должен исполнить суд, в который обратился заявитель, поскольку оба противоречащих решения были равноценны по юридической силе.

Еще более сложные противоречия возникли после дела Анчугова и Гладкова, по которому Европейский суд принял решение о том, что полный, автоматический и недифференцированный от тяжести совершенного преступления запрет активного избирательного права для лиц, осужденных к лишению свободы, не соответствует праву на свободные выборы, гарантированному ст. 3 Протокола N 1 к Конвенции. Однако положение о запрете активного избирательного права для всех граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, закреплено в ч. 3 ст. 32 Конституции РФ.

Существо дела рассмотрено и проанализировано в работах как по международному, так и по конституционному праву <1>. Представляется, что в ситуации более сложного противоречия норм Конституции РФ и Конвенции в части регулирования смертной казни <2> была изыскана возможность выработать компромиссный вариант без прямого "сталкивания" норм Конвенции и Конституции. Конституционный Суд РФ в Постановлении от 14 июля 2015 г. N 21-П сам же повторяет общепринятый принцип конституционного правосудия о том, что при разрешении коллизии необходимо пользоваться тем актом, в котором более полно по сравнению с соответствующими положениями иного акта по правам человека обеспечивается защита прав и свобод человека и гражданина, в том числе в балансе с правами и свободами иных лиц. Это означает, что Конституционный Суд РФ должен не только подтверждать конституционность ограничений прав человека, но и находить правовые возможности для повышения правовых стандартов и формулирования новых прав человека. Именно эту сторону деятельности Конституционного Суда имеет в виду Г.А. Гаджиев <3>, рассуждая об особых функциях конституционных судов, благодаря которым они одновременно обладают признаками как судов, так и парламентов, поскольку активно участвуют в процессе продвижения новых прав.

--------------------------------

<1> См., например: Лапаева В.В. Возможные способы выполнения решения ЕСПЧ по делу "Анчугов и Гладков против России" путем толкования ч. 3 ст. 32 Конституции РФ. URL: http://www.igpran.ru/articles/3909/; Вайпан Г. Трудно быть богом: Конституционный Суд России и его первое дело о возможности исполнения постановления Европейского суда по правам человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. N 4; и др.

<2> См.: Кряжков В.А. Конституционный Суд как участник процесса исполнения решений межгосударственного органа по защите прав и свобод человека // Государство и право. 2017. N 5. С. 31.

<3> См.: Гаджиев Г.А. Конституционная идентичность и права человека: Доклад на 3-м Конгрессе Ассоциации азиатских конституционных судов и эквивалентных органов. URL: http://www.ksrf.ru/ru/News/Documents/report_20_2016.pdf.

Дело Маркина выявило проблему отсутствия механизма преодоления конвенционально-конституционных коллизий. Стало очевидно, что в будущем, при расширении и интенсификации взаимодействия правопорядков, чаще будут возникать противоречия между трактовкой конкретных прав человека, защита которых предусмотрена Конвенцией, Европейским судом и Конституционным Судом РФ. Соответствующим механизмом стало введение <1> нового полномочия Конституционного Суда РФ - разрешать вопрос о возможности исполнения решения межгосударственного органа по защите прав и свобод человека с точки зрения основ конституционного строя Российской Федерации и установленного Конституцией РФ правового регулирования прав и свобод человека и гражданина, закрепленного в новой гл. 13 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. N 1-ФКЗ "О Конституционном Суде Российской Федерации".

--------------------------------

<1> См. Федеральный конституционный закон от 14 декабря 2015 г. N 7-ФКЗ "О внесении изменений в Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации".

Используя новые полномочия, Конституционный Суд принял два решения о невозможности исполнения постановлений Европейского суда <1>. Тем не менее в указанных решениях заявлено, что взаимодействие европейского конвенционного и российского конституционного правопорядков невозможно в условиях субординации, поскольку только диалог между различными правовыми системами является основой их надлежащего равновесия и от уважения Европейским судом по правам человека национальной конституционной идентичности во многом зависит эффективность норм Конвенции о защите прав человека и основных свобод в российском правопорядке.

--------------------------------

<1> См. Постановления Конституционного Суда РФ от 19 апреля 2016 г. N 12-П "По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации Постановления Европейского суда по правам человека от 4 июля 2013 года по делу "Анчугов и Гладков против России" в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федерации" и от 19 января 2017 г. N 1-П "По делу о разрешении вопроса о возможности исполнения в соответствии с Конституцией Российской Федерации Постановления Европейского суда по правам человека от 31 июля 2014 года по делу "ОАО "Нефтяная компания "ЮКОС" против России" в связи с запросом Министерства юстиции Российской Федерации".

Конституционный Суд в указанных решениях отмечает невозможность субординации между конституционными и конвенционными нормами, однако из правовой позиции, изложенной в Постановлении от 14 июля 2015 г. N 21-П, следует, что Конвенция в качестве международного договора Российской Федерации обладает в правоприменительном процессе большей юридической силой, чем федеральный закон, но не равной и не большей, чем юридическая сила Конституции РФ. Тем самым Конституционный Суд РФ выстраивает строгую иерархию в юридической силе международных договоров и Конституции. Для диалоговых форм решения конфликтных ситуаций указанный метод непродуктивен.

Возникают некоторые сомнения в эффективности нормативного закрепления жесткого механизма выхода из сложившейся ситуации. Безусловно, при наличии противоположных решений конвенциональных и национальных органов необходимо было преодолеть правовую неопределенность. Однако путь выхода из спорных ситуаций выбран через установление иерархии правовых актов, что позволяет выстраивать систему субординации (о бесперспективности ее использования говорилось в постановлении Конституционного Суда РФ) и законодательно закрепленную возможность принятия решения Конституционным Судом о неисполнении решений Европейского суда. При этом необходимо учитывать, что указанные решения уже состоялись, они не могут быть отменены Конституционным Судом РФ и должны быть исполнены. Следует согласиться с мнением, что задачей Конституционного Суда РФ никак не может быть поиск вариантов неисполнения; напротив, его задача - определить, как именно (с учетом разницы в законодательстве) решение все же будет исполнено <1>.

--------------------------------

<1> См.: Терехова Л.А. Новые и вновь открывшиеся обстоятельства в гражданском и административном судопроизводстве: Монография. М., 2017.

Закрепление за Конституционным Судом РФ полномочия решать дела о возможности исполнения решений Европейского суда является в большей степени политическим шагом, поскольку аналогичных прав не содержится в правовом механизме конституционного правосудия зарубежных стран. Следует согласиться с мнением Н.В. Варламовой, что такой подход к исполнению решений Европейского суда противоречит самой сути наднациональной системы защиты прав человека, которая предполагает согласие государств-участников на осуществление независимым наднациональным судебным органом проверки принятых на национальном уровне окончательных решений на соответствие установленным наднациональным стандартам обеспечения прав человека <1>.

--------------------------------

<1> См.: Варламова Н.В. Проблемы конституционализации правопорядка в условиях современных интеграционных процессов // Конституционное и муниципальное право. 2016. N 2. С. 13.

Важным нововведением является создание Конституционным Судом РФ доктрины национальной конституционной идентичности, которая служит сдерживающим фактором, правовой преградой на пути непредсказуемой активистской экспансии со стороны наднационального регулирования. Отнесение неких норм Конституционным Судом РФ к конституционной идентичности государства является, по существу, новым критерием определения конституционности норм. Этот термин заимствован из зарубежной конституционной практики. В частности, в решении от 30 июня 2009 г. по делу Lissabon-Vertrag о конституционности Лиссабонского договора Федеральный Конституционный суд ФРГ заявил, что компетентен рассматривать акты Европейского сообщества на предмет их соответствия "конституционной идентичности" Основного закона ФРГ. На наличие такого понятия ссылаются в Италии, Индии и других странах.

Некоторые авторы указывают, что для российской правовой системы термин "конституционная идентичность" можно понимать как "основы конституционного строя", закрепленные в гл. II Конституции РФ <1>. Однако возникает вопрос о включении в указанное понятие норм гл. I Конституции РФ, которые нельзя не признать конституционным ядром.

--------------------------------

<1> См.: Филатова М.А. Конфликты конституционных и наднациональных норм: способы преодоления (на примере Европейского союза и правовых систем государств - членов ЕС) // Международное правосудие. 2013. N 4. С. 94 - 106.

Содержание понятия "конституционная идентичность" можно определить, анализируя законодательные формулировки соответствующего полномочия Конституционного Суда РФ, в которых закрепляются в том числе критерии исполнимости решения Европейского суда "с точки зрения основ конституционного строя Российской Федерации и установленного Конституцией РФ правового регулирования прав и свобод человека и гражданина. Таким образом, конституционная идентичность включает в себя положения гл. I и II Конституции РФ.

Но такое определение не поможет понять, каким образом доктрина национальной конституционной идентичности будет сдерживать излишнее влияние наднациональных факторов на конституционное развитие России, поскольку с формальной точки зрения противоречий между нормами Конституции РФ и нормами Конвенции в закреплении прав человека не существует.

В российском конституционном праве, как правило, используется иное понятие - "основы конституционного строя". Это устоявшийся термин, имеющий определенное содержание. В него входят права человека как аксиологическая характеристика Российского государства и общества. Как справедливо отмечено в правовой литературе, вопрос о принципах и нормах, образующих "конституционную идентичность" или "конституционное ядро" государства, остается открытым как в теории, так и в практике <1>. Содержание этой концепции не является общепринятым и зависит от авторской позиции.

--------------------------------

<1> Там же.

В частности, В.Д. Зорькин полагает, что в основе понятия конституционной идентичности лежит понимание прав человека в том или ином государстве как результат общественного согласия в вопросе о том, что есть человек и в чем состоит его человеческое достоинство. При этом автор, опираясь на социокультурную специфику каждой страны, интерпретирует общественное согласие в вопросе о правах человека как то, которое устанавливается большинством общества и для большинства <1>. К базовым элементам конституционной идентичности он относит внутригосударственные нормы о фундаментальных правах, а также гарантирующие эти права нормы об основах конституционного строя. Возникает вопрос о фундаментальных и иных конституционных правах. Требуется ясность в системе конституционных прав, относящихся к конституционной идентичности. Иными словами, все ли перечисленные в гл. II Конституции РФ права относятся к конституционному ядру.

--------------------------------

<1> См.: Зорькин В.Д. Лекция на VII Петербургском международном юридическом форуме. URL: http://www.ksrf.ru/ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=81.

Еще более неопределенным становится понятие с учетом отнесения конституционных норм только к базовым элементам конституционной идентичности. В.Д. Зорькин не уточняет дополнительные элементы конституционной идентичности, но указывает, что данная доктрина предполагает нетекстуальное понимание конституционных изменений, в том числе использование достижений современной герменевтики, которая уже давно вышла за пределы толкования исключительно текстов <1>. Доктрина конституционной идентичности, по мнению автора, опирается на религиозную, национальную или региональную идентичность. Г.А. Гаджиев полагает, что учет традиций в процессе конституционно-правового развития России позволил создать неканоническую версию российского конституционализма <2>.

--------------------------------

<1> См.: Зорькин В.Д. Доклад на Международной конференции "Конституционное правосудие: доктрина и практика". URL: http://www.ksrf.ru/ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=82.

<2> См.: Гаджиев Г.А. Указ. соч.

В.Д. Зорькин, обосновывая доктрину конституционной идентичности, критикует либералов, считающих, что существует единая, универсальная мораль и единая универсальная справедливость. Потому правовые установления всегда обязаны учитывать специфику солидарных представлений о благом, справедливом и должном, присущих социокультурному большинству в данном конкретном обществе. Далее В.Д. Зорькин делает вывод, что защита прав человека не должна подрывать нравственные устои общества и разрушать его религиозную идентичность; защита достоинства человека не должна вести к отказу от тех моральных универсалий, на которых сформировалось когда-то человечество и которые до сих пор позволяли ему оберегать себя от саморазрушения <1>. Видится некоторое противоречие позиции автора в одновременном отказе от универсальности общечеловеческой морали в отношении решений наднациональных органов и введении моральных и религиозных начал в конституционную идентичность в государстве, в котором десятки различных концессий. Совершенно очевидно, что моральные и религиозные нормы у них различаются. Именно поэтому право выступает как универсальная мера, как инструмент взаимодействия.

--------------------------------

<1> См.: Зорькин В.Д. Лекция на VII Петербургском международном юридическом форуме. URL: http://www.ksrf.ru/ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=81.

Встречаются и иные термины с сопоставимым содержанием. В.Д. Зорькин в других выступлениях говорит о "конституционно-правовой идентичности" и "правовой идентичности". Это различные по широте содержания термины. В.И. Крусс использует понятие "конституционный суверенитет" <1>. Некоторые авторы вводят более широкие понятия, например "идентичность правовой системы", для которых характерны особые "идейно-смысловые и принципно-ценностные конституционные основания" <2>. В юридической литературе содержится критическая позиция по отношению к введенному понятию. В частности, Л.А. Терехова, анализируя решения Конституционного Суда, отмечает, что призыв к уважению "национальной конституционной идентичности государств" подходит скорее для политического манифеста <3>.

--------------------------------

<1> В.И. Крусс считает, что глобализация объективно обусловливает синхронизацию правовых систем стран, вовлеченных в поток преобразований. Из этого, однако, не вытекает необходимость их унификации: правовые системы - и прежде всего на уровне научного правового сознания и культуры - должны сохранить ту степень самобытности, которая обеспечивает реальность многоаспектного конституционного суверенитета. См.: Крусс В.И. Конституционализация права: основы теории. М., 2016. С. 164.

<2> См.: Бондарь Н.С., Джагарян А.А. Правосудие: ориентация на Конституцию: Монография. М., 2018.

<3> Терехова Л.А. Указ. соч.

Однако представляется, что проблема приемлемости и эффективности новой доктрины заключается в разработке объективных критериев определения нормы, которая либо разрушает конституционную идентичность, либо, наоборот, ее укрепляет. Г.А. Гаджиев совершенно справедливо ставит задачу "распознавания "ядерных" правовых традиций, разрушение которых означает утрату идентичности, основанной на верховенстве права, и тех правовых традиций или предрассудков, стереотипов общественного сознания, которые являются примером правовой инерции или даже анахронизмом" <1>.

--------------------------------

<1> Гаджиев Г.А. Указ. соч.

Складывающийся механизм выхода из ситуаций конвенционально-конституционных коллизий не является достаточно гибким, что не обусловливает проблемы в будущем. Так, с исполнением Постановления Европейского суда по делу "Карелин против России" также необходимо будет согласование различных подходов. В Определении от 25 сентября 2014 г. N 2157-О по аналогичному вопросу Конституционный Суд РФ не установил каких-либо нарушений в связи с фактическим отсутствием государственного обвинителя в судебных процессах по делам об административных правонарушениях, указав, что само по себе отсутствие должностного лица, составившего протокол об административном правонарушении, в числе участников производства по делу об административном правонарушении не означает возложения на суд обвинительной функции. Процессуальные действия, направленные на сбор доказательств, осуществляются должностными лицами, после чего собранные доказательства передаются суду, который оценивает их наряду с доказательствами, представленными лицом, привлекаемым к ответственности. По мнению Конституционного Суда РФ, этот порядок позволяет в полной мере установить все обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела.

Представляется, что единственный оптимальный путь преодоления современных проблем конституционно-конвенциональных конфликтов возможен в рамках диалога представителей конвенционального и конституционного правопорядка, которые должны быть способны организовать совместную работу государственных органов и международных институтов, которая позволит достичь единой цели - защитить основные права и свободы человека и гражданина.