Вера и знание в современной культуре

Автор: В. А. ЛЕКТОРСКИЙ

Проблема отношения веры к знанию всегда была для философии одной из центральных, ибо речь идет как о самой возможности постижения реальности, так и о предельных основаниях человеческой деятельности.

С самого своего возникновения западная философия решительно противопоставила себя всякого рода верованиям: как мифологическим, так и обыденным. Философия была критикой обычного опыта и вместе с тем способом получения истинного знания. Между тем знание в отличие от мнения предполагает, как утверждал Платон, не только истинность соответствующего утверждения, но и его обоснованность. Вера, при этом самая обычная, например, вера в то, что завтра будет хорошая погода, может быть как истинной, так и ложной. В любом случае она не может быть полностью обоснована. Лишь мышление, исходящее из самоочевидных посылок и руководствующееся правилами логики, может привести к полноценному знанию. Что же касается веры, то если в ней мышление в какой-то степени и присутствует, то явно недостаточным образом, что мешает ей стать знанием, подлинным постижением того, что есть на самом деле.

Понимание этой проблемы решительно изменилось в Средние Века. Отношение веры и знания было интерпретировано иным образом, во всяком случае если речь идет о таком виде веры, как религиозная. Христианская вера как вера в существование Бога и в религиозные догматы понимается как адекватный и высший способ постижения божественной конечной реальности. Христианские теологи и философы подчеркивают, что эта вера не может не быть истинной. Вместе с тем она не базируется на тех основаниях, которые обычно используются при получении знания. Религиозная вера согласно этому пониманию не отменяет, а предполагает рациональное знание, которое, однако, лишается самодостаточности (о понимании взаимоотношения религиозной веры и знания я буду позже говорить более подробно).

Принципиально иной контекст философского обсуждения проблемы возник в Новое Время. В отличие от античности, речь идет прежде всего об обосновании не дедуктивно развертываемого математического и философского знания, а знания эмпирического, т.е. того именно, каким являлось только что возникшее экспериментальное естествознание. Эмпирическое обоснование предполагает нахождение в самом опыте некоторых очевидностей, исходя из которых, с помощью определенных логи-

стр. 14

ческих процедур можно получать знание. Такие очевидности были поняты философскими эмпириками как элементарные состояния сознания - ощущения ("простые идеи"). То, что не может быть логически выведено из этих эмпирически данных элементов, - это всего лишь продукт веры.

Для Д. Юма, например, предположения о существовании внешнего моему сознанию мира, о наличии причинной зависимости явлений, о существовании самого "Я" выражают не знание, а лишь веру. Последняя, с точки зрения Юма, вполне оправдывает себя в житейском практическом смысле, но не в плане научном, ибо там, где речь идет о настоящем знании (а наука и призвана его получать), там придется отбросить и мнение о том, что мы имеем дело с некоей реальностью, выходящей за пределы чувственного опыта, и о том, что мы должны искать причины явлений, и о том, что изучение психических явлений предполагает признание существования "Я". Между прочим с этой точки зрения подобные верования могут оказаться несостоятельными также и в некоторых житейских ситуациях - именно потому, что это верования, а не знания.

Идея Р. Декарта о том, что несомненны и самоочевидны лишь состояния субъективного сознания, логически вела к невозможности обосновать тезис о существовании внешнего мира, моего собственного тела и "других" сознаний. В истинность этого тезиса можно лишь верить. Но если для Юма эта вера имеет житейское практическое (хотя и не логическое) оправдание, то для Декарта ее оправданием может быть только другая вера - религиозная. Так как Бог существует, он не может быть обманщиком: мои чувства должны показывать то, что есть на самом деле (правда, по Декарту, существование Бога - не только предмет веры, оно может быть рационально обосновано с помощью т.н. онтологического доказательства).

В это же время возникает идеология (или, как иногда говорят, проект) Просвещения, в соответствии с которой знание, и прежде всего знание научное, должно последовательно вытеснять веру во всех ее разновидностях. Если и приходится руководствоваться верой во многих житейских ситуациях, то согласно установкам просветителей нужно понимать, что вера в конце концов может и должна быть вытеснена научным знанием. Ибо только последнее дает возможность выявить реальные зависимости между явлениями, предсказать последствия наших действий и поставить под человеческий контроль природные и социальные процессы (да и поведение самого человека). Согласно идеям Просвещения как обыденная, так и религиозная вера - это набор предрассудков, которые, если и имели какой-то полезный смысл раньше, изживают себя по мере взросления цивилизации. Именно знание, а не вера, делает человека свободным. Свободная просвещенная личность должна быть критичной и самокритичной, ничего не принимать на веру, не признавать никаких авторитетов и полагаться исключительно на силу собственного разума.

* * *

Между тем сегодня понимание взаимоотношения веры и знания серьезно изменяется. Оказывается, что наука не только получает знание, но и принципиально не может обойтись без веры. Отношения между верой и знанием - это не отношения взаимного исключения. Они предполагают друг друга и переплетаются друг с другом.

Как сейчас хорошо показано в литературе по философии и истории науки, вера играет важную роль в научном познании: не только в процессе выдвижения парадигм, теорий, гипотез, но и в ходе их принятия научным сообществом. Знание предполагает обоснованность выдвигаемого утверждения. Поскольку о полной обоснованности такого рода можно говорить лишь в некоторых случаях (по крайней мере, если речь идет не о дедуктивных науках, а о науках фактуальных)*, научное знание оказывает-

* Что касается дедуктивных наук, в частности, математики, то возникает вопрос, можно ли в этом случае говорить о знании. Согласно некоторым точкам зрения математика - это не наука и не знание, а некоторого рода особый язык. Имеется и такая точка зрения: математика - не знание, а деятельность.

стр. 15

ся неотделимым от наличия определенного элемента веры. Этот элемент может быть большим или меньшим. Он может быть настолько невелик, что мы имеем все основания говорить о знании: это касается прежде всего установленных эмпирических зависимостей, разного рода экспериментальных результатов, хотя он всегда все-таки есть, как присутствует он и самом обычном восприятии - вследствие чего и возможны перцептивные иллюзии. Этот элемент гораздо больше в отношении отдельных теорий (даже если они представляются неплохо обоснованными существующими фактами) и тем более в отношении принимаемых картин мира, парадигм - здесь знание и вера как бы переплетаются. Можно говорить о принятии на веру некоторых фундаментальных методологических норм и принципов научного исследования (хотя и тут нет чистой веры, ибо эти принципы, вроде принципа причинности, должны постоянно демонстрировать свою результативность). Производство научного знания не может обойтись и без авторитета: речь идет об авторитете научной парадигмы, исследовательской программы. Если этот авторитет будет постоянно оспариваться, исследование оказывается невозможным.

Но ясно и то, что сама вера может быть больше или меньше обоснована. Она не может быть обоснована слишком сильно, оставаясь верой - иначе она стала бы знанием. Но если она не абсурда (а нормальный человек никогда не будет прибегать к абсурдным верованиям), то вера все же должна из чего-то исходить.

Очень важно иметь в виду, что вера выступает в двух формах в познавательных ситуациях. И эти формы нельзя смешивать. Во-первых, это разные утверждения, предположения, полагания (не обязательно выраженные в языке - они включаются и в процесс восприятия). Они проверяются опытом и могут оказаться истинными или ложными. Если они могут быть хорошо обоснованы, они превращаются в знание. Во-вторых, это фундаментальные установки на доверие, которые лежат в основании опыта определенного типа, и, как сказал бы Кант, являются трансцендентальными условиями самой его возможности. Это не обычная эпистемическая вера, а нечто принципиально иное: сам способ конституирования определенного опыта и определенной когнитивной практики. Пока мы работаем в рамках данной когнитивной практики, не стоит вопрос о истинности или ложности данной установки на доверие, эта установка не может проверяться данным опытом, так как она и создает последний. В этой установке, как показал Л. Витгенштейн, нельзя усомниться, так как самосомнение в чем-то уже предполагает наличие опыта определенного типа. Это не значит, что та или иная установка на доверие совершенно неуязвима и не может отказать ни в каком случае. Но если это происходит, то речь идет не просто о ложности того или иного конкретного полагания, а об отказе от познавательной практики данного типа в целом.

Так, например, исследовательская деятельность предполагает не только веру в парадигму, научную программу, ту или иную теорию, но и доверие к экспериментальным результатам коллег. Сегодня научная деятельность осуществляется большими коллективами. Значительную часть знаний, которыми располагает отдельный исследователь, он получил не лично, а от других. Эти знания, как правило, не перепроверяются - это просто практически невозможно. Если бы участники определенного проекта стали систематически обманывать друг друга, их совместная деятельность разрушилась бы. В этом случае можно сказать, что ученый знает нечто в том числе и потому, что он верит, доверяет другим исследователям. Получается, что в этом случае знание производно от веры.

Но ведь и в нашей обычной жизни большая часть того, что мы знаем, получена нами от других. Современную цивилизацию с определенным основанием считают цивилизацией знаний, информационным обществом. Эти знания поставляются с помощью современных информационных технологий. О том, что происходит в мире, мы узнаем с помощью газет, телевидения, Интернета. Нормальная коммуникация - а она лежит в основании социальных процессов - предполагает установку доверия к собеседнику, так же, как образование невозможно без доверия ученика к учителю и без авторитета

стр. 16

последнего. Если это доверие перестает срабатывать, нормальная социальная жизнь, воспроизводство и поддержание культуры (а значит, и воспроизводство самого человека) оказываются невозможными.

Процесс познания предполагает доверие к показаниям органов чувств (хотя отдельные эпистемические верования, включенные в состав того или иного конкретного восприятия, могут оказаться ложными), доверие к свидетельствам памяти (хотя отдельные воспоминания могут ввести в заблуждение). "Встроенное" в нашу познавательную деятельность понимание знания как относящегося к внешней от сознания реальности - это не просто житейская вера, не имеющая ничего общего с знанием, как полагал Юм, а фундаментальная установка доверия, делающая возможным сам процесс познания.

Современная цивилизация - это не только общество знаний, но и цивилизация резко возросших рисков и необходимости принятия быстрых решении в нестандартных ситуациях. Поэтому во многих случаях действие возможно не на основе детально проработанного знания, а посредством в большей или меньшей степени обоснованного верования, предположения. Есть случаи, когда знание невозможно получить, а действовать необходимо. Ссылки на то, что можно действовать только на основе "твердого знания", в этих случаях выражают не что иное, как боязнь что-либо делать и нежелание брать на себя ответственность за последствия. Именно сильная вера во что-то может иногда породить в социальной жизни соответствующую реальность (это то, что К. Поппер называл "эффектом Эдипа"). В этих случаях вера оказывается истинной не потому, что заранее была некая реальность, соответствующая этой вере, а потому, что вера и основанные на ней действия создали эту реальность.

Наконец, нужно иметь в виду, что определенного типа верования конституируют человеческую идентичность, оказываются образующими само ядро личности. Это верования, ставшие убеждениями: верования относительно нравственных ценностей и норм, относительно мировоззренческих универсалий, относительно самого себя. Если вера в то, что завтра будет хорошая погода, окажется заблуждением, то это можно легко пережить. А вот если разрушится вера в необходимость принципов социальной справедливости, в то, что считать нравственно дозволенным, или вера в самого себя (если вдруг окажется, что я принципиально заблуждался в понимании самого себя), то это будет означать кризис индивидуальной идентичности, из которого нужно искать выход, - при этом нет гарантии существования такого выхода во всех подобных случаях.

Таким образом, вера - это не что-то временно принимаемое для практических нужд с установкой на последующее ее полное вытеснение знанием. Вера во многих случаях ничем не заменима, вера конституирует человеческую идентичность, а вера как фундаментальная установка доверия является условием жизни человека в сообществе и создает саму возможность получения знаний.

* * *

Сегодня получили распространение некоторые концепции, пытающиеся дать определенное истолкование описанных фактов.

То обстоятельство, что знание и вера тесно переплетены и предполагают друг друга, истолковывается как свидетельство отсутствия всяких границ между верой и знанием как довод в пользу возможности говорить о знании лишь условно, ибо якобы нет принципиального различия между истиной и ложью, реальностью и иллюзией. Согласно этой точке зрения термин "знание" может приниматься для обозначения того, что принято в данный момент времени тем или иным сообществом (в частности, научным). Само это принятие чего-то в таком качестве определяется, как считают защитники данной позиции, не отношением системы утверждений к реальности, а исключительно взаимоотношениями внутри самого сообщества, в том числе взаимоотношениями силы, власти, доминирования. Реальность - это не то, что существует независимо от сознания и к чему относится знание и верование, продолжается это рассуждение, а

стр. 17

то, что социально конструируется, при этом данные конструкции культурно и исторически релятивны. Современные средства массовой информации создают реальность, в которой живет человек. Они могут заниматься и сознательной мистификацией. Но это не так уж и важно, считают представители данной точки зрения, ибо различие между сознательной и бессознательной мистификацией не принципиально, а отличить мистификацию от настоящего знания реальности в социальной жизни невозможно. Если всерьез принимать эту точку зрения, то получается, что не может быть не только подлинного знания, но и оправданной веры: человек не должен доверять ни разуму, ни науке, ни религии, ни самому себе. Уничтожается иерархия культурных и познавательных ценностей. Псевдонаука оказывается в таком случае ничем не хуже настоящей науки, а создание пропагандистских мифов (пиар) оценивается не ниже, чем честное исследование социальной жизни, ибо с точки зрения воздействия на человеческое поведение первое может во многих случаях превосходить второе.

В действительности вера и знание при всем их переплетении и взаимодействии никогда не смешивались и не могут смешиваться. Познание всегда было и будет ориентировано на получение истинного знания. Авторитет и влияние во внутринаучных коммуникациях не может быть отделен от эпистемических требований. Если он вступает в противоречие с этими требованиями, он обязательно в конце концов будет разрушен, как показывает история науки. Проблема получения хорошо обоснованного, надежного знания остается одной из центральных для эпистемологии и философии науки. Вера тоже может быть более или менее оправданной. При этом существуют разные типы веры. В последнее время участились попытки приравнять эпистемическую веру, особенно веру в научном познании, к вере религиозной. Поэтому стоит более подробно сравнить взаимоотношение веры и знания в науке и религии.

* * *

Обычно говорят, что религиозные утверждения принимаются на веру, в то время как в науке они опираются на установленное знание. Действительная картина является более сложной. Как я уже говорил, вера играет важную роль в научном познании. Существенно, однако, то, что идеал науки предполагает принципиальную возможность превращения того, что первоначально принимается всего лишь на веру, в более или менее обоснованное знание. Наука всегда шла и идет по этому пути.

В религии дело обстоит иначе. Религиозная вера исключает знание. В религии не знают того, во что верят и знают, что не знают этого. Правда, суждения, составляющие религиозное кредо, могут быть логически зависимыми, так что из одного суждения можно вывести другие. Если верующий может осуществить такой вывод, он уже знает, что одно следует из другого (такого рода выводы осуществляются в теологической аргументации). Но это не превращает выведенные суждения в знания: они остаются верованиями. Правда, с точки зрения некоторых теологов, те, кто достиг последней цели, святые и апостолы, могут знать нечто, во что остальные верующие лишь верят (об этом писал, в частности, Фома Аквинский). Однако в общем случае верно, что религиозная вера исключает знание, не может превратиться в знание (хотя не так давно я прочитал в тексте одного современного российского богослова, что религиозная вера и есть абсолютное знание, но с этим вряд ли согласится большинство теологов).

Другая важная особенность религиозной веры состоит в том, что она предполагает принятие истинности того, во что верят (в то время как в науке истина никогда не принимается на веру). Наука допускает, что то или иное верование окажется ложным. Религиозная вера исходит из того, что то, во что верят, не может быть ложным. Религиозная вера предполагает веру в высший (всеведущий и всемогущий) и безусловный авторитет, от которого не исходит ничего, кроме истины. В науке авторитет тоже играет определенную роль, хотя ссылка на него не исключает, а предполагает обоснование с помощью фактов и логических рассуждений.

стр. 18

Наконец, необходимо указать еще на одно и, может быть, самое главное различие между научной и религиозной верой. Дело в том, что отношение между верой и знанием в науке лежит в чисто интеллектуальной плоскости и сама вера понимается как чисто интеллектуальное образование. Принимаемое на веру научное утверждение просто недостаточно обосновано. Когда оно будет обосновано достаточно (хотя вопрос о том, что считать достаточным, может быть предметом дискуссий), оно превратится в знание. Не так дело обстоит в религии. Там вера выступает как выражение всех сторон человеческой души, включая волю и эмоции. Принятие религиозных утверждений как предметов веры - это не только интеллектуальный акт, а прежде всего акт обращения, глубоко затрагивающий человека в целом.

* * *

Сегодня получило распространение мнение о кризисе рациональности и одновременно кризисе веры в современной западной культуре. Я не буду анализировать его обоснованность. Замечу только, что понимание рациональности и знания в самом деле претерпевает сегодня значительные изменения, о чем я уже говорил. Это не обязательно означает их кризис: речь должна идти о новом понимании рациональности и знания и о новых их формах. Из сказанного выше ясно и то, что вера и рациональное знание связаны друг с другом, и принятие рациональности как культурной ценности предполагает веру в нее. Культуротворчество, созидательная социальная деятельность, развитие науки предполагают установку на доверие к миру и внутри человеческого сообщества. Кризис веры и доверия ведет не к культивированию рационального критицизма, как можно было бы предположить, а к парадоксальному сочетанию недоверия с легковерием: верой в паранауку, в социальные мифы, в идеологическую демагогию. Создание условий для гармонического сочетания веры и рационального знания - одна из насущных проблем современной культуры.