117

Дике — дочери Зевса, которая обращается к нему за помощью, и тот восстанавливает справедливость. Но эта космическая богиня Дике существует параллельно с «дике» как нормой человеческой жизни, отличающей человека от животных. Она как богиня есть не что иное, как персонифицированное понятие нарождающегося права. Человек у Гесиода входит в Государственное целое посредством норм «дике» и «айдоса», с которыми теперь соотносится человеческий «хюбрис». И все это рассматривается в пространстве государственной жизни. Гесиод один из первых начинает понимать человека как «существо об­щественное». У него в государстве (по крайней мере, в справедливом) человек предстает микрокосмосом организованного макрокосмоса.

Один и тот же мир Гесиод берет в двух измерениях: мифологическом и космогоническом. Его поэмы дают и соответствующие изображения Зевса — властного и злобного бога в одном, а во втором — мироустрои- теля. Человек присутствует в мире и в первом, и во втором измерении. Гесиод, хотя и говорит о необходимости жертвоприношений богам, но провозглашает идею природного и социального порядка, права и спра­ведливости, благозакония. Он открывает горизонты гуманных отноше­ний людей в труде и государственной жизни, однако не переориенти­рует их на природу, репрезентаторами которой для него по-прежнему остаются боги.

2.2.2. Полис как феномен культуры

Античный полис издавна вызывал восторженное отношение как «идеальная» форма государственной жизни с присущим ей порядком, свободой и справедливостью. Немецкие просветители, начиная с Винкельмана, видели в Древней Греции образец свободы, гуманизма и просвещения. Сами греки усматривали в своем гражданском состоянии особое привилегированное положение. Афины, например, не шли на распространение гражданских привилегий на рабов и иностранцев, хотя иногда, как это было в битве на Аргенусских островах, рабы привлекались к участию в сражении, а затем получали свободу. В этом отношении полисная культура пошла так далеко, что признанное Гоме­ром различие в совещательной и военной функции почти стирается: все граждане (до шестидесятилетнего возраста) должны были защищать отчизну, и нередко демагог (в первоначальном смысле слова — руко­водитель народа, пользующийся его симпатиями оратор) становился стратегом. Подобного рода практика вызывала критику, например, со стороны Сократа. Но ведь так действительно и было.

Тема 2.2. Античная цивилизация — колыбель европейской культуры

Можно сказать, что военные добродетели получили права граж­данства в полисе, но одновременно и связанные с этим ограничения, прежде всего, с экономической стороны. Уже Солон поставил вы­полнение воинских обязанностей в зависимость от денежного дохода граждан, так что исконные военные доблести аристократии не только влияли на ее материальное положение, но сами оказывались зависи­мыми от него. Уже одна сторона этой проблемы позволяет утверждать, что вопросы экономического характера необходимым образом пере­мещались в центр гражданских интересов, поскольку воины, будучи участниками народного собрания и полноправными гражданами, использовали государство как экономический механизм, в отличие от рабов, вольноотпущенников, иностранцев и союзников. Обоснован, на наш взгляд, обнаружившийся в последнее время подход к рассмотре­нию полиса как своего рода корпорации, которую следует понимать, разумеется, не в сравнении с современным обществом, а по аналогии со средневековой корпоративно-сословной организацией.

В то же время, в связи с перемещением центра общественной жйзни в народное собрание (у Гомера и у Гесиода оно не имело особого (зна­чения), важным компонентом полисных добродетелей наряду с Дво­енными» становятся добродетели разума, умеренности, благоразумия. Это понятно, ведь теперь аргумент, на который опирались гомеров­ские герои — сила, перестал быть главным. Теперь требовалось умение заставить себя слушать, умение убедить. И, разумеется, среди всех гражданских добродетелей на первый план выступила справедливость, которую горячо воспевал Гесиод. Но теперь ее охранителями перестали быть басилевсы, а идея о равной одаренности «дике» всех людей нашла свою реализацию в правоохранительных функциях полиса, в наличии разного рода магистратур и органов, к которым граждане получили прямой и непосредственный доступ.

Вместе с тем, изменилось представление о славе — важнейшей со­циальной ориентации гомеровского и гесиодовского грека. Важно было не только одержать победу, но и убедить в ней свидетелей, как в случае большой военной победы (ведь народное собрание принимало по этому поводу специальное решение), так и в любом небольшом, скажем, спортивном состязании. Кроме того, слава перестает быть привилегией воина: ее добиваются поэты, драматурги, философы. Сократ не без ос­нований доказал, что он достоин не наказания, а высоких почестей.

Главное, что изменился механизм общественного признания. Он осуществлялся теперь благодаря посреднической роли государствен­ных магистратур и прежде всего народного собрания. А это не простое пространственное перемещение. В народном собрании деятельность

119

граждан регламентировалась законами. Басилевсы, которые вели свое происхождение от богов и, как считалось, от Зевса, получали скипетр (власть) и законы («фемистей»), но не установили устойчивых полити­ческих связей. Власть принадлежала не им, а собранию, и с переходом власти от басилевсов к собранию законы потеряли божественный характер, они стали человеческими установлениями. Закон принял характер рациональной, правовой идеи, подлежащей обсуждению. Богиня Дике превратилась в персонификацию полисного права.

По нашему мнению, в таких условиях социальный механизм славы предусматривал иную структуру личности. Ведь басилевс был только толкователь «фемиетей» — родовых, то есть нормативных установле­ний. Другое дело, что за этим последовали злоупотребления басилев­сов, требования кодификации права, политические распри, возникший в связи с этим институт «эсимнетии» (гражданского посредничества) и т. д. Важно, что с этой правовой нормативностью коррелировала личностная, когда человек ориентировался на готовые образцы сме­лости, героизма, правового и одновременно этического поведения. Уже Одиссею, хитроумному и вероломному, приходилось брать на себя ответственность в создании неведомых дотоле образцов поведения. В условиях же полиса, с его идеей «дике» («айдос» оказывается лишь дополнением к «дике»), требующей обсуждения каждой правовой нормы, при возможности изменения одной и утверждения другой, более совершенной, требовалась ориентация не на готовые образцы и нормы, а способность ответить на вопрос: «Что такое справедливость, какая норма истинна?» Требовалось самой личности установить соот­ношение между «дике» и «хюбрис».

Слава, общественное признание вызывали необходимость социаль­ного новаторства, мобилизации всех внутренних ресурсов. Область об­щественного признания оказалась не только вне человека, но и внутри его. В этом смысле есть основания считать, что сама идея гражданства как некая политическая категория и как некая общечеловеческая цен­ность передана последующим поколениям именно античным полисом. Но здесь необходимы некоторые уточнения. Полис и его законы как гуманные решения имели совершенно определенную ориентацию на завершенную социальную модель (то есть были ограничены и в плане социальном по отношению к населению полиса, не имеющему граждан­ских прав, и по отношению к историческому развитию самого полиса к его позднейшим модификациям). Известный специалист по античной культуре Ж.-П. Вернан считал, что в «номе» — своде правил, приня­тых законодателями, — содержатся гуманные решения, нацеленные на достижение социального взаимопонимания и равенства граждан.