Тема 2.3. Культура европейского Средневековья

олицетворяющий обособление личного начала от всеобщего и подчи­нение личного всеобщему, надындивидуальному, освященному религи­озными формами сознания.

Средневековая ментальность такова, что человек отождествлял себя с какой-либо моделью или образцом, взятым из древних текстов — библейских, созданных первыми христианами или отцами церкви. Речь идет вовсе не о простом пиетете перед авторитетами прошлого. Человек может опознать себя только в том случае, когда он исполь­зует «фрагменты» других людей, взятых из соответствующих текстов. Так, припоминая наиболее критические эпизоды собственной жизни, французский богослов Абеляр подражает святому Иерониму. Он опи­сывает, как разбиралось его дело церковным советом, используя почти буквально те же выражения, которыми в Евангелии рассказывается о приговоре, вынесенном Христу Синедрионом. О том, что личность Абеляра уникальна, не приходится и говорить, но он выражает себя по канонам XII в. Абеляр воссоздает свою индивидуальность, опираясь на архетипные конструкции. То же самое можно сказать и об Элоизе. Свою любовь к Абеляру она выражает ссылками на «Песнь песней». Она ощущает себя Корнелией, вдовой Помпея, которая после его пора­жения готова была принести себя в жертву, чтобы умилостивить бого^. Элоиза намерена уйти в монастырь, чтобы оказать помощь супругу. Представитель средневековой культуры, составляя собственную аполо­гию, станет порицать себя за беспредельную гордость и будет рассмат­ривать собственные беды как справедливый Божий гнев, вызванный человеческими грехами. Так поступает, скажем, Абеляр. Незаурядная личность нелегко вписывалась в рамки средневековой культуры. Она казалась подозрительной даже в собственной самооценке.

После XIII в. наметился мировоззренческий поворот, все более осоз­навались притязания отдельного человека на признание. Этот процесс шел постепенно, поэтапно, начавшись с осознания принадлежности человека не только к христианскому миру, но и к своему сословию, цеховому коллективу, где личные характеристики были возможны постольку, поскольку они приняты и одобрены своим сообществом. Человек становился сословной личностью (в отличие от родовой лич­ности античного мира), обретающей в рамках своей социальной группы определенную свободу.

Следующий этап — выполнение человеком своих социальных ролей. Собственно говоря, в зрелом Средневековье человек выступал не как личность, а как исполнитель социальной роли (купец, рыцарь, ремес­ленник), которая воплощается в профессии. Человек отождествлялся со своей профессией, а не занимался той или иной профессиональной

деятельностью. Но в рамках профессии он все более получал возмож­ность индивидуализации, реализации своих личностных способностей, что с неизбежностью способствовало осмыслению отношения человека со своей социальной группой как требующей разрешения проблемы, чего не могло быть в раннем Средневековье. Канонический тип лич­ности начал испытывать социальное напряжение под давлением разви­тия форм общения людей в процессе становления буржуазных отноше­ний. Чувствующая свою растущую самостоятельность в экономической сфере, личность все более стала осознавать свое противопоставление социальному коллективу. В позднем Средневековье единство и иерар- хизованный порядок общества ослабевали. Росло значение капитала, индивидуальной экономической инициативы и конкуренции; возникла предпосылка для образования нового денежного класса. Все классы общества подверглись внедрению индивидуализма, который оказывал влияние на все сферы человеческой деятельности: на вкусы и моду, на искусство и философские учения, даже на теологическое мышление. Этот процесс имел различное значение для небольшой группы богатых и преуспевающих капиталистов, с одной стороны, и для крестьянства, и особенно для горожан среднего сословия, с другой. В последних новые веяния вселяли надежду на обогащение, но что гораздо значительнее, вместе с тем они означали угрозу разрушения их традиционного образа жизни, рождая беспокойство и страх.

Тем не менее человек вырвался из феодального общества и разорвал те узы, которые одновременно обеспечивали ему чувство уверенности и ограничивали его. (Италии, по словам Буркхардта, принадлежит «первый опыт среди представителей европейской семьи в отношении развития личности», а итальянец — это первый «индивид»). Возник новый, буржуазный класс, представители которого были настроены на решительные преобразования и преисполнены инициативы, силы и честолюбия. При этом феодальное классовое расслоение утратило свое значение. Начиная с XIII в. аристократы и бюргеры жили вместе, за общими стенами городов; сословные различия стали стираться, бо­гатство становилось более существенным и уважаемым элементом, чем «голубая» кровь. В это же время начало расшатываться и традиционное социальное положение третьего сословия, появилась масса рабочих, которые подвергались эксплуатации и политическому давлению.

Как результат прогрессирующего разрушения средневековой со­циальной культуры сформировался индивид в современном смысле этого слова. Впервые это покрывало сословности отбрасывается прочь в Италии, где зарождается объективизм по отношению к государству и человеческим действиям вообще, а рядом с этим возникает и быстро