I.5.Третий этап Смуты: борьба русского народа против иноземных интервентов. Воцарение новой династии.

Шуйский был отстранен от царствования в такой момент, когда альтернативы ему не было. Временно присягнули Боярской думе (больше было некому), во главе которой в то время стояли князья Федор Мстиславский, Воротынский, Трубецкой, Голицын, Иван Романов, Шереметев и Лыков (т.н. «Семибоярщина»). В верхах общества — полнейший раздрай по вопросу о кандидатуре будущего царя. Духовенство непременно хотело русского царя, но если патриарх Гермоген предлагал кандидатуру кого-то из Романовых, то остальные иерархи и партия Ляпуновых — за Вас.Вас.Голицына. Мелкий московский служилый люд поддерживал патриарха, боярская знать хотела Владислава, а московская чернь — Тушинского вора. Чтобы избежать неугодной для себя развязки, бояре ссылаются с гетманом Жолкевским и торопят его в Москву. 20 июля 1610 г. Жолкевский выступил из Можайска на Москву. Одновременно из Калуги начинает наступать на Москву Тушинский вор. Жолкевскому это наступление было весьма кстати, поскольку он получил возможность объявить свой поход походом за избавление Московского царства от самозванцев. Тушинский вор предлагал Польше 3 млн. злотых, 100 тыс. злотых молодому королевичу и 15-тысячный корпус королю для войны со Швецией, за то, чтобы поляки отступились от Москвы. Но эти предложения не были приняты.

В свою очередь, страх перед самозванцем и польской военной силой заставил московские власти, а вслед за ними и население принять поляка и 27 августа 1610 г. на Девичьем поле Москва присягнула королевичу Владиславу. Сразу же после этого Жолкевский двинул свои войска против самозванца и заставил его уйти в Калугу. После чего войско Жолкевского было впущено в Москву и заняло Кремль. К Сигизмунду было отправлено посольство во главе с митрополитом Филаретом и кн. Вас.Голицыным. Теперь уже это посольство представляло присягнувшую королевичу Москву.

Гетман Жолкевский был большим патриотом Польши и очень проницательным человеком. Он прекрасно понимал, что воцарение Владислава на Москве обеспечит Речи Посполитой могучего союзника в её борьбе со Швецией, и сделал всё от него зависящее, чтобы это состоялось. Вместе с тем, он видел Москву изнутри и понимал, что москвичи присягали Владиславу не совсем охотно и у народа есть свои излюбленные кандидаты. Но главное — гетману были известны истинные планы Сигизмунда — прикрываясь именем королевича, самому править Московским царством. Жолкевский твердо знал, что стоит только москвичам узнать про это — взрыв неизбежен. Поэтому, когда на Москву стали просачиваться слухи о том, что под Смоленском и вокруг него русские люди присягают не Владиславу, а самому Сигизмунду, Жолкевский передал командование польским войском Гонсевскому (поляков 4000 и несколько тысяч иностранных наёмников), а сам уехал под Смоленск, прихватив с собой в качестве военного трофея братьев Шуйских.

По прибытии московского посольства под Смоленск начались длительные и очень трудные переговоры с Сигизмундом. Москвичи требовали отпустить на Москву Владислава, король не соглашался, ссылаясь на его малолетство. В ответ Сигизмунд обещал сам разобраться с московскими делами, а пока потребовал присяги от осажденного им Смоленска. Кроме того, поляки не хотели, чтобы Владислав принимал православие. Время тянулось в бесполезных спорах. Тогда король начал вносить раскол в само посольство: тех, кто принимал его условия, он награждал и отпускал в Москву уже как своих агентов (среди них, в частности, оказался Авраамий Палицын). Постепенно ренегатство начинало пускать корни и в самой Москве. Часть бояр высказывалась за подчинение Сигизмунду.

От москвичей вся эта закулисная политика не оставалась тайной. Кроме того, в отличие от умного и дальновидного Жолкевского, стрелецкий старшина Гонсевский и его польский гарнизон установили в Москве режим осадного положения. Наемники требовали выплаты жалования, а казна была пуста. Началось расхищение кремлевских и церковных сокровищ. В частности, кремлевские серебряные сосуды были переплавлены на монету (ею рассчитались с поляками), наёмникам же были переданы и церковные украшения, вплоть до драгоценных покровов с гробниц московских князей.

Эти обстоятельства способствовали тому, что симпатии народа вновь качнулись в сторону Тушинского вора. Восточная половина царства начинает присягать ему: Казань, Вятка, Пермская земля присягнули Лжедмитрию. Но ни как царь (пусть даже и номинальный), ни как личность он был уже никому не нужен, кроме, пожалуй, казаков, которые просто к нему привыкли, как к своему «царику». Более всего в устранении Лжедмитрия II, как потенциального конкурента на московский трон, был заинтересован король Сигизмунд. Из польского лагеря под Смоленском в Калугу тайно прибыл бывший тушинец, служилый касимовский царь Ураз-Мухамед, якобы с целью проведать жену и сына. Ураз-Мухамеда опознали, схватили и утопили, как королевского лазутчика. Арестовали было и татар из охраны «царика», но потом отпустили. Через некоторое время, 11 декабря 1610 г. самозванец поехал на охоту в сопровождении отряда татарской стражи. Там он и был зарублен крещёным татарином Петром Урусовым, а татары ушли в степь, громя по пути всех и вся. Среди тушинцев наступила некоторая растерянность, но через некоторое время Марина Мнишек родила сына. Здесь она совершила очень тонкий политический шаг: после рождения ребенка Марина объявила казакам и калужанам, что она отдает им сына, чтобы те крестили его в православную веру и воспитали в русском духе. Так у бывших сторонников Лжедмитрия II появился новый претендент на русский престол — «царевич» Иван Дмитриевич.

Объективно, гибель самозванца способствовала тому, что русская смута начинает приобретать отчетливые очертания национально-освободительного движения. В конце 1610 г. положение в стране было катастрофическим: по югу и востоку бродили неисчислимые шайки верных самозванцу казаков и «гулящих людей», которые его именем занимались откровенным грабежом. Северо-западные земли были заняты шведами, которые, после принятия Москвой присяги Владиславу, считали Русское государство своим врагом. В Москве и на западе господствовали поляки. Существование Вора сдерживали негодование лучших русских людей против поляков, поскольку тот общественный хаос, который воплощал собой самозванец и его сторонники, страшил их больше чем поляки. А бороться с двумя врагами сразу русское земство не имело сил.

Когда самозванца не стало, воровские шайки сразу же потеряли свой политический смысл. В качестве политических врагов оставались только поляки и против них теперь можно было соединиться, не боясь удара в спину. Лидером национально-освободительного движения также объективно становился самый «начальный человек Московского государства» — патриарх.

Патриарх Гермоген действовал активно: от его имени по городам рассылались грамоты с призывом подняться против польского засилья. Причем, вопрос ставился так, что острие борьбы направлялось не против Владислава, которому народ присягнул, а против его отца и поляков, нарушивших договор о Владиславе. Будучи нравственным лидером освободительного движения, патриарх не называл военного предводителя, но он вскоре появился сам. Уже в январе 1611 г. к Москве стали стягиваться казачьи отряды Заруцкого, Трубецкого, земские отряды Прокопия Ляпунова, дружины из Нижнего Новгорода под предводительством князя Дмитрия Михайловича Пожарского, Суздаля, Мурома, Поволжья. Ко времени их подхода к Москве в марте 1611 г. в Москве назревало восстание. 19 марта в Китай-городе вспыхнул бой. На помощь москвичам поспешило земское ополчение князя Пожарского, но поляки успели запереться в Кремле и Китай-городе, а главное — успели поджечь Замоскворечье и Белый город. Пожар бушевал несколько дней и большинство москвичей были вынуждены покинуть город. В бою с поляками князь Пожарский был ранен и отбыл домой на лечение.

Сойдясь вокруг Москвы, участники первого земского ополчения сами выбрали себе предводителей. Ими стали дворянин Прокопий Петрович Ляпунов, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и казачий атаман Иван Заруцкий, возведенный в боярство Тушинским вором. Таким образом, рядом с запертыми в Кремле думными боярами, потерявшими всякий авторитет в народе, начало действовать новое земское правительство. Уже в июне 1611 г. ополчение обратилось к своим предводителям, прося общим советом подумать о прекращении беспорядков и розни в самом войске. А они там имели место, поскольку состав ополчения был разношерстным: кроме казаков, дворян и земства, там было много беглых холопов, которым воеводы первоначально обещали свободу. Ляпунов, например, писал в своё время: «А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет жалованье и порох, и свинец, а которые боярские люди крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумнения и боязни, всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам, и грамоты им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут». Но это отнюдь не вдохновляло служилое сословие, т.к. оно вполне резонно опасалось, что подобный прецедент выйдет боком мелкопоместному дворянству.

По просьбе ополчения Ляпунов и другие предводители первого ополчения согласились 29-30 июня 1611 г. созвать собор всех выборных от всяких служилых чинов ополчения, следствием чего явился Приговор от 30 июня 1611 г. По своему содержанию этот Приговор очень обширен и касался не только войсковых дел, но и решал общеземские дела.

Прежде всего, были утверждены в качестве выборных земских начальников Прокопий Ляпунов, Дмитрий Трубецкой и Иван Заруцкий, которые должны были не только «ратным делом промышлять», но и «строить землю». Вместе с тем им было предписано казнить и ссылать действительно виновных, но по приговору «всей земли». «А кто кого убьёт без земского приговора, и того самого казнити смертию». Т.е. высшая власть — это «земля», т.е. Земский собор.

Вторая группа постановлений — устройство в войске приказов, которые должны были бы заменить московские приказы, по сути бездействовавшие. Было решено учредить приказы: Большой разрядный и поместный, которые ведали бы службу и содержание служилых людей — поместья; приказ Большого Прихода — ведание финансами; Разбойный и Земский приказы — уголовные дела с судебными функциями.

Третья группа постановлений собора касается поместий. Смута внесла беспорядок в поместные дела: одни незаконно захватили себе лишние земли, а у других была отнята и последняя земля; нужно было распутать происшедшую путаницу и водворить порядок. В этих видах решили отобрать: 1) все те поместные земли, владельцы которых не служили в войске, и 2) все те лишние земли, какие окажутся у помещиков сверх их нормального поместного оклада, хотя бы владельцы и находились на службе. Отобранные земли решено было отдать в поместья неимущим и разоренным служилым людям, служащим в войске. Но не все земли, с каких не было службы, решили отобрать; оставлены были поместья: 1) у жен и детей тех дворян, которые были в великом посольстве и которых вместе с главными послами задержал Сигизмунд; 2) у вдов и детей дворян, убитых на службе; 3) у тех дворян, которым поместья, хотя бы и лишние, сверх оклада даны М. В. Скопиным-Шуйским за поход от Новгорода к Москве. (Чем, кроме уважения к памяти Скопина, можно объяснить это любопытное постановление?) Далее позволено было и казакам получать поместья и входить таким путем в ряды служилых людей. Это позволение можно рассматривать как единственную уступку приговора казачеству. В остальном же приговор был направлен против него.

Последнюю группу постановлений составляют постановления о казаках и о тех, кто к ним тянул, т. е. о беглых. Во избежание грабежей, приговорили воротить под Москву в войско всех казаков, разосланных на службу и ушедших в города; впредь за припасами для войска не посылать одних казаков, а с ними командировать служилых людей. Этим стеснялась казачья вольность, над казаками учреждался контроль, отнималась у них возможность поживиться грабежом где-нибудь в стороне от войска. Еще больший удар наносился казачеству тем, что постановили беглых крестьян и «холопей», до сих пор считавшихся казаками, возвращать их прежним господам и обращать в прежнее состояние.

Ряд последних постановлений о казачестве, как и весь склад приговора, стремившегося восстановить общественный порядок в его старых формах, показывает нам очень определенно, что на соборе 3 июня служилые люди решительно преобладали над вольными казаками, — элемент общественный взял верх над элементом противообщественным. Хотя под приговором рядом с подписями служилых представителей 25 городов находятся утвердившие приговор и казачьи рукоприкладства, тем не менее казачество много терпело от его постановлений. Хозяевами дел и в лагере подмосковном и во всей стране становились служилые люди, люди исстари установленного общественного порядка и во главе их, конечно, «всего московского воинства властитель» Прокопий Ляпунов.

В целом казаки, составлявшие большинство в ополчении, приговором остались недовольны. Основная причина недовольства — введение приставов и надзора за казаками в деле сбора себе кормов. Поводом к открытому конфликту послужил арест М.Плещеевым в Николо-Угрешском монастыре 28 казаков, которые добывали себе корм запрещенными способами, за что, якобы по приказу Плещеева, они были утоплены. К тому же поляки, заинтересованные в создании разлада в ополчении, подбросили казакам грамоту, также якобы составленную Ляпуновым, в которой говорилось, что будто велено всех казаков по городам побивать. 22 июля 1611 г. Ляпунова вызвали на казачий круг, где он держал себя высокомерно и в конце концов в перепалке был зарублен казаками.

Убийство Ляпунова напугало дворян и они начали уходить из-под Москвы. Первое ополчение разлагалось. Единственной реальной силой под Москвой оставались казаки, которым, по сути, принадлежала и власть в стране в целом. Тем более, что на западе государства обстановка стала — хуже некуда: 3 июня 1611 г. король Сигизмунд взял-таки Смоленск, в котором к тому времени оставалось менее 8 тыс. измождённых длительной осадой человек; 16 июля шведы взяли Новгород; митрополит Исидор и воевода князь Одоевский от имени новгородцев заключили со шведами договор, по которому Новгород объявлялся особым государством под протекторатом шведской короны; в это же время во Пскове появился самозванец Сидорка (Лжедмитрий III), которому присягнула часть казаков.

По своему бытовому я социальному положению казакам чужды были московские порядки я, кроме того, они могли нести для русского народа идеи равенства и экономического раскрепощения. Призывы эти противоречили целям земства и создавали между ними враждебные отношения. Кроме политических разногласий, между казаками и земством имелось еще одно неразрешимое обстоятельство. А именно — в стане казаков при атамане Заруцком находилась Марина, считавшая себя законно коронованной царицей Московского государства, и у нее был сын Иван, которого она и Заруцкий считали наследником на московский престол, что в глазах русских патриотов считалось «казачьим воровством».

Безотрадность русской общественной жизни того времени заключалась в том, что в обществе не было силы, способной сорганизовать и объединить истинных патриотов земли Русской. Боярство, как политическая сила, полностью скомпрометировало себя метаниями между самозванцами и поляками. Патриарх Гермоген фактически находился в польском плену и был оторван от народа. Хотя и из своего кремлевского заточения он сумел направлять свои пастырские обращения к народу. В значительной степени под их влиянием начинает пробуждаться инстинкт социального самосохранения в среднем слое русского народа: духовенства, служащих, торгового люда и горожан. К этим слоям решительно примыкали донские казаки.

Они продолжали осаду Москвы, как будто желая доказать, что со смертью Ляпунова ничего не изменилось. Гонсевский, чтобы разложить казаков и заставить отойти от Москвы, выслал к ним «лазутчика», с предложением покинуть стены Белого города и передать его полякам. Казаки «лазутчика» посади ли на кол, и продолжали держать поляков в осаде. В стан казаков из Троице-Сергиевской Лавры был прислан образ Казанской Божьей Матери. Казаки встретили его торжественно, а на другой день Заруцкий приказал бить тревогу и двинул 200 человек донских казаков и 400 запорожцев на приступ Девичьего монастыря, занятого немцами. Монастырь был взят, и его защитники все были уничтожены. В монастыре были освобождены черницы, среди которых были дочь двоюродного брата царя Ивана Грозного и дочь Бориса Годунова, Ксения, которые были отправлены во Владимир.

Казаки не оставляли поляков в покое и 23 сентября пустили гранаты в Китай-город и зажгли его. Поляки не могли остановить пожар и должны были уйти в Кремль, что еще больше стеснило их. Но к этому времени под Смоленском положение изменилось в пользу поляков. Смоленск был взят приступом. Сигизмунд оставил в городе гарнизон под начальством коменданта Якуба Потоцкого, и с войсками ушел в Польшу. Был созван Сейм и в торжественной обстановке королю были представлены знатные московские пленные, в числе которых были бывший царь Василий Шуйский, его брат, защитник Смоленска, воевода Шеин и великое посольство, во главе с Филаретом. Сеймом было принято решение послать в Москву помощь гарнизону под начальством гетмана Ходкевича. Организация отправки войск была поручена коменданту Смоленска Потоцкому. Ходкевичу было дано 3000 пехоты и потом присоединены были 1500 всадников.

С этими войсками Ходкевич двинулся к Москве. Движение его сопровождалось все время стычками с «шишами», или русскими партизанами. В начале октября Ходкевич приблизился к Москве и выслал отряд запорожских казаков с извещением осажденных о своем походе. Отряд этот попал в засаду «шишей» и весь был уничтожен, спасся один их атаман Вансович. 4 октября Ходкевич приблизился к Москве и 12 двинулся на приступ позиции казаков. Приступ казаками был отбит и Ходкевич отошел с войсками в Красное Село. Не имея возможности прорвать линию обороны казаков, Ходкевич ограничивался отдельными стычками. Но положение казаков после его подхода к Москве осложнилось, и казаки из осаждавших превратились в осажденных. «И быстъ в русском стане глад велик, свинцу и пороху недостаток».

Остроту ситуации усугублял своими действиями и казачий атаман Иван Заруцкий, не оставивший мысли посадить на московский трон ее сына – «воренка» Ивана Дмитриевича. И хотя его авторитет среди казаков был велик, но они прекрасно понимали, что за младенца править будет его мать – Марина Юрьевна, которая никакой популярности в народе не имела.

Развязку ускорило появление во Пскове еще одного, в очередной раз «чудом спасшегося царя Дмитрия». Кем он был на самом деле – это так и осталось тайной истории. В русских летописях XVII в. его называют то Матюшкой, то Сидоркой. Но, получив поддержку бежавших на Псковщину тушинцев, он объявил себя царем и первым делом отправил своих посланцев под Москву. Их появление в казачьем стане вызвала бурю эмоций – часть казаков с радостью признали «спасшегося царя Дмитрия» и присягнула ему – и окончательно раскололо первое ополчение: земские полки отказались присягать и начали расходиться по домам. Московская чернь известие о «спасшемся царе» встретила с ликованием. Атаман Заруцкий и находившийся под его влиянием безвольный воевода Дмитрий Трубецкой, воспользовавшись сумятицей, «били челом (присягнули) государыне Марине Юрьевне и государю царевичу всея Руси Ивану Дмитриевичу». В этом их поддержали южнорусские города. Решительно против нового самозванца выступили поволжские города: Владимир, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Казань. Именно туда и отправил свою очередную грамоту пленный патриарх Гермоген с просьбой, чтобы казанский митрополит и земские люди отговорили казаков от этого проклятого дела.

Со своей стороны московские бояре, запертые в Москве, обращаются с грамотами в Кострому, Ярославль и другие города, увещевая народ отказаться от всех воров и быть верным Владиславу. «Лишенные доверия, силы и власти в стране, бояре все еще думали руководить ею во имя того, против кого была вся земля, и не чувствовали, что около них вырастает новая власть, созданная и поддержанная земскими силами, власть еще сильнейшая той, которая создалась в первой рати под Москвой» (С.Ф.Платонов). Естественно, что боярский призыв остался без внимания, тогда как грамота Гермогена послужила толчком, окончательно повернувшим течение общественной жизни на путь борьбы с самозванцами и интервентами.

Первым шагом на этом пути явилось соглашение между нижегородцами и казанцами не признавать никакого царя, не избранного Земским собором. О чем они известили московские власти. Получив благословение патриарха Гермогена, в сентябре или октябре 1611 г. по призыву земского старосты Кузьмы Минина нижегородцы на своем вече принимают решение о сборе средств для организации нового ополчения. Было приговорено отдавать на ополчение «третью деньгу», т.е. третью часть всего имущества. Причем, действовали не только призывами, но и силой: у того, кто утаивал размеры своего имущества или давал меньше положенного, отбирали всё.

С.Ф.Платонов: «Минин не был простым мужиком нижегородским. Он торговал и был одним из видных людей в городе. Нижегородцы избрали его в число земских старост, стало быть, ему верили. Управляя делами Нижегородской податной общины, он должен был привыкнуть вести большое хозяйство города и обращаться с большими деньгами, какие собирались с мира земскими старостами в уплату податей. Мимо него, как излюбленного человека, представителя нижегородских людей, не проходила неизвестной ни одна грамота, адресованная нижегородцами, ни одна политическая новость. Он следил за положением дел и обсуждал дела в городских сходках, которые вошли в обычай в городах, благодаря обстоятельствам смутного времени, напоминали собой древние веча».

По предложению Минина, воеводой будущего ополчения избрали князя Д.М.Пожарского, который в то время жил в 100 верстах от Нижнего Новгорода в своей вотчине с.Мугрееве и лечился от ран, полученных полгода тому назад под Москвой. Ю.В.Готье: «… князь Дмитрий Михайлович был человеком с вполне установленной и притом очень хорошей репутацией. Он не запятнал себя отъездом в Тушино, не выпрашивал милостей у короля польского; еще до прихода Ляпунова под Москву он стал за дело родной страны, и если мы не видим его среди вождей ополчения 1611 г., то виною этому были тяжкие раны, полученные им в бою на Лубянской площади. Словом, Пожарский был действительно «честным мужем, кому заобычно ратное дело, и который во измене не явился». Такого вождя искали в Нижнем, и, наметив Пожарского, нижегородцы не ошиблись».

С.Ф.Платонов: «Он никогда не теряется и постоянно знает, что должно делать; при смене властей в Москве он служит им, насколько они законны, а не переметывается, не поддается «ворам», у него есть определенные взгляды, своя политическая философия, которая дает ему возможность точно и твердо определять свое отношение к тому или другому факту и оберегает его от авантюризма и «шатости»; у него свой «царь в голове». Пожарского нельзя направить чужой мыслью и волей в ту или другую сторону. Несмотря на то, что Пожарский был не очень родовит и невысок чином, его личность и военные способности доставили ему почетную известность и раньше 1612 г. Современники ценили его высоко, он был популярен — иначе не выбрали бы его нижегородцы своим воеводой, имея двух воевод в самом Нижнем Новгороде».

Воинским ядром ополчения стали 2000 смоленских, вяземских и дорогобужских дворян, ушедших от короля Сигизмунда после занятия поляками Смоленской земли. По указу московских властей они должны были получить поместья в Арзамасском уезде, но были изгнаны оттуда казаками Заруцкого и присягнувшей Лжедмитрию III местной мордвой.

Весть о приготовлениях нижегородцев скоро распространилась в ближайших городах, и первые на эту весть откликнулись жители Коломны.

Весть о нижегородском ополчении вскоре дошла и до Москвы, и до осаждавших ее казаков и серьезно встревожила и тех, и других. «Семибоярщина» совершенно резонно опасалась ярости короля Сигизмунда со всеми вытекающими для нее тяжелыми последствиями. Поэтому бояре во главе с паном Гонсевским и боярином Салтыковым требовали от патриарха Гермогена увещевательного письма к нижегородцам, чтобы они оставили начатое предприятие. Патриарх отказался дать такое письмо и 7 февраля 1612 г. умер в подземелье Чудова монастыря, будучи заморен голодом.

Атаман Заруцкий в действиях нижегородского земства видел угрозу своим политическим планам, а организация ополчения вызвала у него боязнь утратить влияние на северные уезды. С целью перекрыть дорогу на север, Заруцкий захватил Ярославль. С целью помочь ярославцам 23 февраля 1612 г., не дожидаясь подхода подкрепления из других городов (в частности – из Казани, которая вначале обещала помощь, но в итоге так ее и не прислала), Пожарский отдал приказ о выступлении. В начале апреля нижегородское ополчение вступило в Ярославль (казаки Заруцкого бежали оттуда без боя).

В Ярославле второе ополчение простояло почти четыре месяца (за что потом «московские сидельцы» неоднократно пеняли князю Пожарскому). За это время руководители ополчения проделали колоссальную организационную работу:

• от каждого города, подконтрольного второму ополчению, в Ярославль были приглашены по 2-3 выборных для участия в Земском соборе (в исторической литературе его часто называют Ярославским советом), который и осуществлял высшую власть на освобожденных от поляков и тушинцев территориях. По своему социальному составу Ярославский Земский собор был вполне представительным. В него входили: бояре А.П.Куракин, В.Морозов, князья В.Долгорукий, С.Головин, Н.Одоевский, П.Пронский, И.и Д.Черкасские, И.Троекуров, братья Шереметевы и другие.

• в Ярославле действовали свои приказы – Поместный, Монастырский, Казенный.

• из пожертвованного на ополчение серебра Минин организовал чеканку монеты и она шла на жалование ратным людям;

• был даже придуман новый герб: если на знаменах самозванцев красовались традиционные двуглавые орлы, то на знаменах ополчения – лев, стоящий на задних лапах.

Однако главный вопрос, который стоял на повестке дня – вопрос об избрании нового царя. Вариант с польским Владиславом Земским собором отметался сразу же. Среди своих кандидатуры, устраивавшей всех, пока не было. Поэтому руководители второго ополчения и Земский собор решились на тонкую и сложную политическую интригу.

В то же самое время, когда Семибоярщина фактически отдала Москву королевичу Владиславу, то же самое сделали новгородские бояре и духовенство, провозгласившие самостоятельное «Новгородское государство» и пригласившие на трон шведского принца Карла Филиппа. Причем, на тех же условиях, что и Москва – королевича Владислава. И точно так же шведский король Густав II Адольф (кстати, двоюродный брат короля Сигизмунда III) под всевозможными предлогами затягивал отправку своего сына на новгородский трон с явным расчетом самому занять его. В то же время шведские войска под командованием Делагарди занимают города Новгородской земли и выдвигаются в сторону Поморья. Все попытки сопротивления со стороны русских подавлялись силой оружия. Те же русские бояре и дворяне, которые принимали сторону шведов, щедро награждались вотчинами и поместьями.

Более того, пользуясь слабостью России, извечные враги – Швеция и Речь Посполитая – на время заключили перемирие, чтобы спокойно разделить свои будущие владения в России. Все это создавало реальную угрозу утраты целостности Русского государства. В этих условиях князь Дмитрий Пожарский проводит хитрую дипломатическую игру: в Новгород было отправлено земское посольство во главе со Степаном Татищевым, которое, во-первых, уведомило новгородские власти о том, что Ярославский земский собор якобы готов признать царем шведского принца, во-вторых – предупредило новгородцев о том, чтобы до прибытия Карла Филиппа в Новгород они воздержались от агитации за него в северных русских городах и в третьих, со своей стороны также выставило условие немедленного прибытия кандидата в русские цари в Новгород. Такая видимая лояльность на время отдалила угрозу шведской интервенции и войны на два фронта.

Примерно в 20-х числах августа 1612 г. ополчение из Ярославля двинулось под Москву.

Дела в подмосковном лагере шли из рук вон плохо – там царили раздор и брожение. После гибели Ляпунова там всеми делами фактически заправлял атаман Заруцкий, вынашивавший планы посадить на трон «воренка» Ивана Дмитриевича. Создание второго ополчения все эти планы перечеркивало, поэтому Заруцкий прилагал массу усилий, чтобы сорвать его деятельность. С этой целью он предложил союз королю Сигизмунду, но тот отверг его. Была предпринята попытка убийства князя Пожарского, но она сорвалась. В итоге все это привело к тому, что Трубецкой – глава дворянского ополчения – за спиной Заруцкого вступил в переговоры с Ярославлем, да и среди казаков доверие к атаману резко упало. Поэтому, когда 24 июля передовые отряды ополчения под командованием воеводы Дмитриева подошли к Москве и Заруцкий приказал казакам уходить на Коломну, большая часть казаков приказа не выполнила и осталась под Москвой.

С.Ф.Платонов: «…и здесь между ополченцами и казаками установились сперва враждебные, потом холодные отношения, как этого и надо было ожидать; ополчение стало особым станом и этим навлекло на себя неприязнь казаков».

Ю.В.Готье: «Отношения далеко не были выяснены, когда пришлось отражать натиск Хоткевича 22-34 августа были решительными днями; литовский гетман употреблял все усилия, чтобы прорваться в Кремль сначала вдоль Москвы-реки от Новодевичего монастыря, потом переправившись на другой берег реки. Два раза земское ополчение, не поддержанное Трубецким, слабело. Современник и участник событий, троицкий келарь Авраамий Палицын, красноречиво рассказывает, как ему пришлось убеждать казаков подать помощь Пожарскому. Любовь к родине взяла верх, и решительное вмешательство казаков 24 августа дало победу русским».

Польский гарнизон в Кремле и Китай-городе, окруженный со всех сторон и лишенный всякой серьезной помощи, мужественно защищался и дошел до крайней нужды. Но, несмотря на его мужество, Китай-город 22 октября (4 ноября) 1612 г. был взят, а 26 октября (7 ноября) сдался русским и Кремль.

За несколько дней до этого Пожарский и Трубецкой провели переговоры с полковником Струсем – командиром польского гарнизона в Кремле – и представителем «Семибоярщины» князем Мстиславским. Был заключен тайный договор, по которому члены «Семибоярщины» объявлялись пленниками поляков, якобы насильно удерживаемыми в Кремле. Р.Г.Скрынников: «После трехдневных переговоров земские вожди и боярское правительство заключили договор и скрепили его присягой. Бояре получили гарантию того, что им будут сохранены их родовые наследственные земли. Сделав уступку знати, вожди ополчения добились огромного политического выигрыша. Боярская дума, имевшая значение высшего органа монархии, согласилась аннулировать присягу Владиславу и порвать всякие отношения с Сигизмундом III. Земские воеводы молчаливо поддержали ложь, будто «литва» держала бояр в неволе во все время осады Москвы».

По взятии Москвы Пожарский грамотой от 15 ноября звал по десяти человек от городов для выбора царя. Однако созыву Земского собора помешал поход Сигизмунда III на Москву, который он начал в августе под лозунгом посадить на трон «законно избранного царя Владислава».

Сигизмунд дошел до Волоколамска; три раза подступая к Волоку, три раза был отброшен и ушел обратно.

Триумвират – князья Пожарский, Трубецкой и земский староста Кузма Минин – фактически осуществляли исполнительную власть в Москве да и во всем государстве. Именно они развернули большую работу по созыву Земского собора, начав рассылку «известительных грамот» по городам. Из каждого уезда в Москву приглашалось по 10 «лутших, и разумных, и постоятельных людей». И сразу же возникли проблемы с кандидатами. Московские бояре, оправившиеся от первого страха быть разоблаченными в сотрудничестве с поляками, вновь завели речь о призвании Владислава. Князь Пожарский, как лидер земского ополчения, поначалу продолжал («по инерции») выступать за шведского королевича, но вскоре присоединился к партии сторонников князя Дмитрия Черкасского. Трубецкой развернул бурную агитацию (главным образом, среди казаков) в свою пользу, тогда как сами казаки – наиболее сплоченная на Москве сила – на своем кругу «приговорили» избрать на царство непременно кого-то из русских бояр, и в частности – молодого Михаила Романова, имевшего чин стольника. Характерно, что родной дядя Михаила боярин Иван Романов пытался отговорить казаков и служилых людей от выдвижения кандидатуры племянника в цари.

Заседания Земского собора начались в январе 1613 г. Почти два месяца прошли в бесконечной и безрезультатной «пре» по поводу кандидатур на трон. Наконец, 7 февраля 1613 г. делегаты от казаков решительно высказались за кандидатуру Михаила Романова. Предание гласит, что на соборе какой-то служилый человек из Галича якобы зачитал выпись «о сродстве цареве, како благочестивый царь Федор Иоаннович, отходя сего света, вручил скипетр и венец братану своему боярину Федору Никитичу». Это была очевидная выдумка и конечно же не она, а просто нежелание депутатов собора и дальше затягивать дело сыграло свою решающую роль. После чего в работе собора наступил 2-недельный перерыв. С.Ф.Платонов: «Формальных причин было три: необходимость дождаться приезда в Москву из Ярославля И. Мстиславского и других бояр; отсутствие на соборе делегаций ряда городов, в том числе казанской во главе с первым по рангу иерархом русской церкви митрополитом Ефремом, и желание членов собора лучше узнать настроения в провинции, куда «тайно» были посланы гонцы,— во всяком случае так объясняют отсрочку официальные документы. Возможно, именно к перерыву в работе собора относится рассказ повести о приходе после общевойскового казачьего круга более 500 казаков к Крутицкому митрополиту Ионе, исполнявшему в это время обязанности местоблюстителя — хранителя патриархии. Выломав ворота, казаки ворвались на митрополичье подворье и «з грубными словесы» потребовали ускорить избрание царя: «Дай нам, митрополит, царя, государя на Россию, кому нам поклонитися и служити и ково жалованья просити, до чево нам гладною смертию змирати!

… О причинах популярности Михаила Романова в казачьей среде можно сказать следующее: он был сыном «тушинского» патриарха Филарета (к тому же пострадавшего в свое время от заклятого врага казаков — царя Бориса Годунова), а именно в лагере Лжедмитрия II формировалось казачье войско, пришедшее в 1611 г. под Москву. Вспомним, что «тушинцами» были и другие казачьи кандидаты — князья Д. Т. Трубецкой и Д. М. Черкасский. В литературе указывалось и на связь М. Ф, Романова со старой династией, которую сменил Борис Годунов. Наконец, благодаря своей молодости Михаил Романов не был скомпрометирован сотрудничеством с интервентами, как многие другие представители аристократии. По-видимому, воцарение М. Ф. Романова было победой казаков — после многолетней ожесточенной борьбы им как будто удалось посадить на русский престол «своего» царя. Тем не менее, именно весной 1613 г. казаки потерпели решающее поражение, так как отныне новое правительство делало все возможное для усмирения и полной ликвидации «вольного» казачества на основной территории России, а идея самозванщины с воцарением при поддержке казаков Михайла Романова была в основном исчерпана».

Сторонники Михаила Романова были и среди боярской знати. Ю.В.Готье: «Для больших московских бояр М.Ф.Романов должен был также быть наиболее желательным кандидатом. Хотя бояре и плохо вели дела Московского государства, но они все еще считали себя силой и не теряли надежды сохранить прежнее влияние при новом царе. Для этого удобнее всего был царь без личного авторитета, молодой и неопытный, каким на самом деле и был М.Ф.Романов… Было еще одно обстоятельство, которое должно было остановить внимание бояр именно на М.Ф.Романове: распадаясь на отдельные кружки, сталкивавшиеся, бояре самых различных направлений в отношении именно Михаила Романова были объединены тесным родством с ним: достаточно сказать, что из так называемых «седьмочисленных» бояр – четверо: И.Н.Романов, кнюБ.М.Лыков, Ф.И.Шереметев и сам князь Ф.И.Мстиславский – прямо или по своим женам приходились ему дядями или двоюродными братьями. А про Ф.И.Шереметева мы достоверно знаем, что он очень усиленно хлопотал об избрании царем Михаила. Так выясняется, что избрание Михаила Федоровича не было случайностью».

Тем не менее 21 февраля на Земском соборе произошло резкое столкновение между «боярами» и казаками. И. И. Чепчугов, Н. Е. Пушкин и Ф. Р. Дуров рассказали в Новгороде, что во время заседания Земского собора казаки и чернь ворвались в Кремль, набросились с ругательствами на членов Боярской думы, обвиняя их в том, что они не выбирают царя, чтобы властвовать самим. Казаки будто бы повторили боярам легенду о том, что царь Федор Иванович, умирая, завещал престол Федору Никитичу Романову; в свою очередь бояре, в том числе родственники Михаила Федоровича, ссылались на молодость казачьего кандидата и его отсутствие в Москве. Попытка бояр еще раз отложить выборы не удалась: «казаки и чернь не отходили от Кремля, пока дума и земские чины в тот же день не присягнули» Михаилу Романову.

О решающем влиянии казаков на приговор Земского собора сохранилось несколько свидетельств. 13 апреля 1613 г. шведские лазутчики сообщали из Москвы, что казаки избрали М. Ф. Романова против воли бояр, принудив Трубецкого и Пожарского дать согласие на эту кандидатуру после осады их дворов. Жак Маржерет в 1613 г. в письме английскому королю Якову I, призывая его к интервенции, писал, что казаки выбрали «этого ребенка», чтобы манипулировать им, и что большая часть русского общества с радостью встретит английскую армию, поскольку живет в постоянном страхе перед казаками. Холоп новгородского дворянина Ф. Бобарыкина, бежавший в Новгород из Москвы в июне 1613 г., утверждал, что царя выбрали «московские простые люди и казаки» без общего согласия. Наконец, польские официальные источники свидетельствуют о том, что литовский канцлер Лев Сапега бросил в лицо пленному митрополиту Филарету такую фразу: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки-донцы».