I.4. Второй этап Смуты: Лжедмитрий II и Василий Шуйский. Польско-шведская интервенция.

Переворот 16-17 мая 1606 г. вывел Смуту на новый этап. Ю.В.Готье: «она выходит за пределы боярского круга. Широкие народные массы, до тех пор мало, сравнительно, затронутые нараставшим движением, теперь все более и более в него втягиваются; начинается социальная борьба, тесно связанная с гражданской войной. Смута расползается по всей земле, начинается полное разорение страны, подготовляется иностранное вмешательство, едва не положившее предел самому существованию Московского государства».

Первостепенной проблемой для всего Московского государства в это время была проблема избрания нового царя. Это прекрасно осознавали в Боярской Думе, ряд членов которой предложили разослать по городам призывные грамоты, чтобы созвать Великую земскую думу (Земский Собор) для решения этого вопроса. Ситуация усугублялась ещё и отсутствием патриарха: Иов – ярый сторонник Бориса Годунова – был низложен Лжедмитрием I; Игнатий – его ставленник – был лишен сана по постановлению Думы и заточен в Чудов монастырь. Поэтому собравшимся на Красной площади москвичам думные бояре и духовенство предложили избрать патриарха, чтобы он уже начал созыв Земского собора для избрания нового царя. Но из толпы раздались крики, что царь нужнее и что им должен стать князь Василий Шуйский.

Практически никто из отечественных историков не сомневался и не сомневается в том, что эти «клики» были организованы самим Василием Шуйским и его сторонниками, ибо, как писал Д.И.Иловайский, «… Василий Шуйский не для того клал свою голову на плаху и поднял народный мятеж, чтобы терпеливо ждать земского избрания и предоставлять свободное поле для интриг своим соперникам… Он спешил ковать железо, пока оно горячо». Еще М.К.Любавский и С.Ф.Платонов считали, что избрание Шуйского на царство – есть результат его тайного соглашения с определенным кругом думных бояр. Р.Г.Скрынников полагает, что это были т.н. младшие члены думы во главе с окольничим боярином Михаилом Татищевым, одним из руководителей заговора против Лжедмитрия I. Татищевы, как и Борис Годунов, начинали свою политическую карьеру в рядах опричнины и помогали Годунову взойти на трон. Теперь они сделали то же самое, но в отношении Шуйского.

По внешним показателям кандидатура Василия Шуйского не должна была вызывать возражений: во-первых, происходил из знатнейшего боярского рода, восходящего корнями к роду Александра Невского (точнее, его младшего брата Андрея Ярославича, но это старались не афишировать); во-вторых, род Шуйских подвергся опале при Годунове; в-третьих, чуть было не был казнен Лжедмитрием и, наконец, возглавил заговор против Самозванца.

Но главное, его кандидатура наверняка уже была согласована и одобрена большинством Думы, что и не замедлило проявиться сразу же при венчании Шуйского на царство, которое состоялась 1 июня 1606 г. Венчал Шуйского на царство новгородский митрополит Исидор, которому помогал вести службу крутицкий митрополит Пафнутий – некогда покровитель чернеца Отрепьева. Присягая на царство Шуйский дал «подкрестную запись» (своего рода присягу), суть которой сводилась к трем пунктам:

1. Царь Шуйский не волен никого ни судить, ни казнить без приговора Боярской Думы;

2. За преступление отвечает только сам виновный, но ни его родственники;

3. Все доносы проходят тщательное расследование и, если они не подтверждаются, доносчик карается вплоть до смерти.

Большинство российских историков Смуты – С.Ф.Платонов, М.К.Любавский, Ю.В.Готье, Р.Г.Скрынников – отнюдь не ассоциируют «подкрестную запись» с попыткой установления конституционной монархии на Руси. Скорее, говоря современным языком, это был своеобразный «консенсус» между царем и боярской верхушкой, для которой ещё слишком памятны были все ужасы правления Ивана Грозного и репрессии Бориса Годунова. «Подкрестной записью», которая, кстати, была обнародована, бояре гарантировали себя от их повторения.

Т.о. по боярскому промыслу и при поддержке москвичей князь Василий Шуйский был провозглашен царем всея Руси. Для всей остальной страны это известие обрушилось, как снег на голову. Естественно, возникала масса вопросов, среди которых главный – почему не созвали Земский собор для решения такого важного вопроса? Т.е., по словам С.Ф.Платонова, «Народ, признавая Шуйского царем, не был соединен с ним той нравственной связью, той симпатией, которая одна в состоянии сообщить власти несокрушимую силу. Шуйский не был народом посажен на царство, а сел на него сам, и народная масса, смотря на него косо, чуждалась его, давала возможность свободно бродить всем дурным общественным сокам. Это брожение, направляясь против порядка вообще, тем самым направлялось против Шуйского, как представителя этого порядка, хотя, может быть, представителя и неудачного».

С мнением С.Ф.Платонова перекликается оценка царствования Шуйского, данная М.К.Любавским: «Шуйский, по выражению современников, был «боярским царем». Это обстоятельство и было главной причиной постигшего его крушения. Шуйский не имел корней в народе и держался только при содействии бояр; вся его задача сводилась, поэтому, только к тому, чтобы дружить с боярами, держать их в согласии и самому быть с ними в мире. Но Шуйский этой задачи не выполнил…».

Не способствовали укреплению царственного авторитета Шуйского и его первые действия на московском престоле. Торжественное перенесение мощей царевича Дмитрия из Углича а Архангельский собор и его канонизация 3 июня 1606 г., которая по замыслу должна была укрепить авторитет власти, в итоге закончилась конфузом: после серии чудесных «исцелений» больных и убогих у мощей царственного младенца-мученика к гробнице принесли очередного (реального) больного, который тут же и скончался. После чего доступ к мощам царевича Дмитрия поспешно закрыли.

Не удержался Шуйский и от того, чтобы не отомстить тем боярам, которые не участвовали в заговоре против Лжедмитрия. Их всех выслали из Москвы: Бельского – в Казань, Масальского – в Корелу, думного дьяка Афанасия Власьева – воеводой в Уфу. Даже ослепшего от старости Симеона Бекбулатовича, постриженного в монахи и заточенного в Кирилло-Белозерском монастыре, изъяли и под конвоем отправили на Соловки.

Не сумел царь Василий Шуйский скрыть и свою неприязнь к Романовым. Поначалу он попытался привлечь их на свою сторону. Филарета (Федора) Романова, возвращенного из ссылки Лжедмитрием I и назначенного ростовским митрополитом, по решению Боярской Думы провозгласили патриархом. Но доходившие до Шуйского толки среди москвичей о том, что после смерти Лжедмитрия на трон должен был взойти кто-то из Романовых, и неудачная попытка сторонников Лжедмитрия устроить антишуйский переворот в Москве 4 июня дали ему повод лишить Филарета патриаршества. Причем, в данном случае была использовано не доказанное и ничем и никем не подтвержденное обвинение Филарета в том, что он, якобы, был причастен к составлению и распространению по Москве «подметных писем» о спасении «царя Дмитрия». Филарета изгнали с патриаршего подворья. Вместо него патриархом был поставлен Гермоген – 75-летний казанский митрополит, ярый противник Самозванца, в молодости бывший донским казаком. И хотя в недалеком будущем именно Гермоген, в отличие от Филарета, сыграет одну из ведущих ролей в прекращении Смуты, но тогда его назначение патриархом вызвало недоумение среди церковных иерархов (кто такой Филарет Романов и кто такой провинциальный митрополит Гермоген?) и только осложнило отношение Русской Православной Церкви к царю Шуйскому.

Мелкопоместное служилое дворянство не приняло Шуйского по определению, как боярского царя, и его избрание только углубило давнюю вражду дворян к боярам.

И конечно же мощнейшая оппозиция Шуйскому начала складываться на Северщине, где в Путивле и Чернигове находились в ссылке князья Шаховской и Телятевский. Григорий Шаховской – представитель захудалой ветви Ярославского княжеского рода – вместе со своим отцом Петром один из первых присягнул Лжедмитрию I, за что и был одним из первых подвергнут опале, но успел бежать из Москвы, прихватив с собой и большую золотую печать, которой скреплялись государственные документы.

По-видимому, Шаховской и Телятевский и начали распускать слухи о том, что «царь Дмитрий» спасся от заговорщиков и жив. Слухи эти через оставшихся в Москве поляков достигали ушей москвичей. Проверить их не было возможности.

Слухи усилились после того, как в Путивле объявились мелкие служилые люди Михаил Молчанов и Богдан Сутупов, бежавшие из Москвы во время боярского переворота. Молчанов в начале Смуты прибился к Лжедмитрию и пользовался у него доверием. Сам по себе это – мелкий авантюрист, но он приглянулся кн.Шаховскому и вскоре по Москве пошли слухи, что вместе с Молчановым бежал и спасшийся «царь Дмитрий». Шаховской переправил Молчанова и Сутупова в г.Самбор, во владения Мнишеков. Но там у них дела вначале не складывались: польский канцлер Лев Сапега провел собственное дознание и убедился, что перед ним – не «царь Дмитрий»; к такому же выводу пришла и католическая церковь, а королю Сигизмунду III было вообще не до «Дмитриев», поскольку в Польше назревало очередное шляхетское «коло» недовольных отказом короля от войны с Россией. У жены Мнишека (сам он вместе с Мариной находился в московском плену) денег на войско не была, а больше никто не давал. Поэтому летом и осенью 1606 г. сложилась такая ситуация, которую Р.Г.Скрынников определяет как «самозванщина без самозванца».

Ситуацию попытался выправить кн.Шаховской, тем более, что в этом деле появилось новое действующее лицо – Иван Исаевич Болотников, бывший боевой холоп кн.Телятевского. В интерпретации советской историографии Смутного времени Болотников предстает как идейный борец за народное счастье, предводитель первой крестьянской антифеодальной войны в России. Таковым он, естественно, не был. Профессиональный военный (боевой холоп), человек, обладавший несомненными задатками предводителя и главаря (после ухода от князя Телятевского Болотников некоторое время атаманствовал среди донских казаков), участник постоянных стычек казаков с крымскими татарами, в одной из таких стычек он попал к татарам в плен, был продан ими в Турцию на галеры, освобожден из плена венецианцами – вековечными врагами турок на Средиземном море – и через Италию, Германию и Польшу вернулся в Россию в самом начале антишуйского движения в южных уездах. Историки упорно повторяют сведения (правда, без указания их источника) о том, что в Польше Болотников имел встречу с Молчановым, который представился ему спасшимся царем Дмитрием, снабдил ничтожной суммой денег и рекомендательным письмом к кн.Шаховскому.

Шаховской объявил Болотникова большим воеводой «царя Дмитрия», выделил ему отряд в 12 тыс. чел., с которым Болотников двинулся к Кромам, обрастая по дороге всякого рода гулящим сбродом.

Это действительно был сброд из беглых крестьян, утративших всякий интерес к земледельческому труду, разбойников («гулящих людей»), казаков, стрельцов, изменивших присяге Василию Шуйскому. Всех их привлекали «прелестные письма», рассылаемые Болотниковым по городам и весям, в которых от имени «царя Дмитрия» звучали призывы бить и грабить всех бояр, царских воевод и купцов. Никакой «идейностью» эти вооруженные толпы, в которых преобладал маргинальный элемент, не были отягчены. Их главным движущим лозунгом были призывы Болотникова безнаказанно бить всех богатых и «грабить награбленное». Лозунг – характерный для любой гражданской войны. Идейными в данной ситуации выступали примкнувшие на первых порах к Болотникову дворянские ополчения братьев Прокопия и Захарии Ляпуновых из Рязани и сотника Истомы Пашкова из Тулы. Ими двигала идея – свергнуть боярского царя Шуйского и вернуть своего дворянского царя Дмитрия.

Царь Василий Шуйский располагал многочисленной армией, собранной им для, так и не состоявшегося, похода против турок. Поэтому летний поход 1606 г. для болотниковцев состоял из одних поражений: главный воевода князь Иван Воротынский наголову разбил отряд Истомы Пашкова у стен Ельца; воевода Михаил Нагой перехватил и разбил отряд Болотникова, двигавшийся на выручку мятежникам, осажденным царскими войсками в Кромах. Но и взять Кромы царским войскам не удалось: дворянская конница, легко громившая плохо вооруженных и главным образом пеших мятежников, оказывалась бессильной перед укреплениями городов, в которых засели сторонники «царя Дмитрия». А таких городов с каждым днем становилось все больше и больше: по примеру Путивля, Чернигова и Ельца, против Шуйского поднялись Рязань, Тула, Венев, Кашира, Орел, Калуга, Вязьма, некоторые города Тверской земли. Возникли беспорядки в поволжских городах, в Вятке стали открыто проявляться сторонники «царя Дмитрия», в Пермской земле вспыхнул мятеж и набранные для Шуйского войска просто разбежались, на Средней Волге образовались очаги восстания в Арзамасе и Алатыре и объединенные русско-мордовские повстанческие отряды осадили Нижний Новгород, в низовьях Волги в Астрахани подняли восстание посадские люди и казаки.

Однако основная причина неудач, обрушившихся на царские войска осенью 1606 г. крылась не в территориальном расширении гражданской войны, а в их внутреннем саморазложении. Этот год вновь выдался неурожайным: весной хлеба в разгар цветения были погублены заморозками. Надвигалась голодная зима, в войсках была нехватка продовольствия и дворянское ополчение без всякого приказа со стороны воевод начало разъезжаться по своим поместьям. Войска Шуйского таяли, воска Болотникова росли. Тем не менее, в сентябре царские войска ещё дважды нанесли поражение мятежникам: под Калугой сам Болотников был в очередной раз разгромлен воеводой Иваном Шуйским, а под Серпуховым молодой воевода стольник Михаил Скопин-Шуйский разбил отряд Истомы Пашкова. Но в начале октября царские войска под командованием боярина Мстиславского, Дмитрия Шуйского, Ивана Воротынского, братьев Нагих и Голицыных (это были все наличные силы царя Шуйского) потерпели поражение в 40 верстах от Москвы у с.Троицкое-Лобаново – коллегиальное командование никогда до добра не доводит. И в середине октября мятежные войска подошли к Москве, заняли с.Коломенское и приступили к осаде столицы.

Осада шла вяло: болотниковцы в основном грабили окрестности города. Видя это, рязанское дворянское ополчение братьев Ляпуновых уже через месяц осады перешло к Шуйскому (за это Прокопию Ляпунову дали чин думского боярина). Затем ушел и Пашков с тульским ополчением. Все «прелестные письма», которые Болотников отсылал к москвичам, эффекта не имели, поскольку москвичи, слышавшие вначале уверения Шуйского о том, что царевич Дмитрий погиб, затем о том, что он не погиб, затем о том, что «царь Дмитрий» вовсе не царь, а самозванец и «вор» уже никому не верили и ставили условие – показать им «царя Дмитрия», а его не было. Поэтому кн. Михаилу Скопину-Шуйскому в декабре 1606 г. без труда удалось отогнать мятежников сначала в Серпухов, а затем и в Калугу. Во время отступления от Болотникова откололись и казаки и перешли на сторону Шуйского.

Царские войска осаждали Болотникова в Калуге всю зиму 1606/1607 гг., до тех пор, пока от подожженного заплота на валу в городе не взорвался пороховой погреб. Произошло это во время очередного штурма и вызвало панику в царских войсках. Вырвавшиеся из осады болотниковцы отступили к Туле, где соединились с войском кн.Шаховского. Правда, правительственные войска скоро оправились и 30 июля обложили мятежников в Туле. Осада продолжалась до октября 1607 г.

Осенью 1606 г., в самый разгар осады Болотниковым Москвы, в Путивль к Шаховскому пришли терские казаки, гулявшие по Волге, и объявили, что среди них находится «царевич Петр Федорович, сын царя Федора Иоанновича, якобы подмененный при рождении девочкой из-за боязни Годунова и тайно воспитывавшийся у одного из дальних родственников Годунова. Шаховской отправил казачьих посланцев под Москву для поднятия боевого духа болотниковцев, но Болотникова такой вариант не устраивал, поэтому он отправил их обратно. В конце 1606 г. казачий «царевич» по заданию Шаховского отправляется искать своего «дядю Дмитрия», а заодно и навербовать войско для Болотникова. Но отправился он в Белоруссию, откуда в декабре 1606 г. пришли слухи о появлении в Витебске «царя Дмитрия». Слухи исходили от литовско-белорусской шляхты, с представителями которой – Зеновичем и Сенкевичем – «царевич Петр» имел переговоры. Но в конце декабря до «Петра» дошли слухи о разгроме Болотникова под Москвой и он, не дождавшись «дяди» (того не успели приготовить), вернулся в Путивль, а оттуда и в Тулу.

Осада Тулы шла очень вяло: в повстанческом лагере шло постоянное брожение (все ждали появления «царя Дмитрия»), но и среди царских войск должного порядка тоже не было. Так, татарский князь Урусов, назначенный Шуйским главным воеводой, в разгар осады бросил все и ушел со своими мурзами в Крым. И вот здесь кстати оказался мелкопоместный муромский дворянин Иван Сумин-Кравков, который предложил Шуйскому запрудить р.Упу и затопить Тулу. В октябре 1607 г. плотину построили и вода затопила город. Мятежники сдались на условии сохранения им жизни. Но своего обещания Шуйский не выполнил (сам хозяин своего слова – сам дал, сам и взял обратно): Болотникова сослали в Каргополь и вскоре утопили; Шаховского сослали в пустынь на Кубенское озеро; «царевича Петра Федоровича» повесили в Москве.

Вот так закончилась «первая – по определению советской историографии – крестьянская антифеодальная война», которая таковой отнюдь не являлась. Сам Болотников выступал, как «большой воевода царя Дмитрия» и действовал от его имени. Следовательно, те бояре, которые были сторонниками «царя Дмитрия», автоматически выпадали из числа «врагов народа». Примкнувшие спервоначала к Болотникову дворянские ополчения братьев Ляпуновых и Пашкова шли в бой за «своего царя Дмитрия», который должен был всячески споспешествовать интересам поместного дворянства, существование которого без прикрепленных крестьян просто-напросто было невозможным. Ну а разношерстные болотниковские полчища шли просто грабить всех, на кого им указывал их предводитель, ссылавшийся, опять-таки, на волю «царя».

Пока Болотников держался в Туле, литовские шляхтичи – ветераны первого похода на Москву - Маховецкий, Вацлавский, Тышкевич, Хмелевский, Вишневецкий и др. – сами взялись за дело. Терять им было нечего: все они были замешаны в попытке свержения короля Сигизмунда и опасались мести. Один из них – пан Маховецкий – в Могилеве в доме священника заприметил бродячего учителя, «телосложением похожего на покойного царя». Голодранца забрали, для острастки (поскольку он не сразу согласился стать «царем Дмитрием») подержали немного в тюрьме г.Пропойска и в мае 1607 г. переправили в г.Стародуб, где его и нашел атаман Иван Мартынович Заруцкий, пришедший с Дона с 5000 казаков. Это был решительный человек: он сразу же «признал» «царя Дмитрия» и организовал его явление народу (в Стародубе Лжедмитрия I никто в глаза не видел). А еще по службе у Лжедмитрия I Заруцкий был знаком с Маховецким. Тот вскоре прибыл в Стародуб со своим отрядом, а позже к ним присоединились 3000 запорожцев. То есть, второе явление «чудом спасшегося царя Дмитрия» фактически инспирировали польские шляхтичи, «проштрафившиеся» перед своим королем, и донские казаки, по определению питавшие вражду к московской власти. Сам же Лжедмитрий II был совершенно ничтожной фигурой, не игравшей никакой роли в разворачивающихся событиях. Его роль в продолжении Смуты очень метко определил С.Ф.Платонов. Сравнивая его с Лжедмитрием I, он писал: Лжедмитрий I «имел вид серьезного и искреннего претендента на престол. Он сумел воодушевить своим делом воинские массы, умел подчинить их своим воинским приказаниям и обуздать дисциплиной, он был действительно руководителем поднятого им движения». В противоположность ему, Лжедмитрий II, «которому присвоили меткое прозвище Вора, вышел на свое дело из пропойской тюрьмы и объявил себя царем на стародубской площади под страхом побоев и пытки; не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а напротив, они его влекли за собой в своем стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов; свое название Вора он снискал именно потому, что все части его войска одинаково отличались, по московской оценке, «воровскими свойствами».

10 сентября 1607 г. начинается поход Лжедмитрия II на Москву. В первом же городе Брянске его приняли с воодушевлением. 16 октября он прибыл в г.Белев, откуда двинулся на Тулу. Но узнав о сдаче Болотникова войско самозванца, которым реально командовали Заруцкий и Маховецкий, повернуло прямо на Москву. Состав войска Лжедмитрия II также заметно отличался от первого. Первоначально в нем преобладали донски и запорожские казаки. Но первые успехи нового самозванца усилили к нему интерес польской шляхты и даже самого короля Сигизмунда. Но если сам король открыто в авантюре не участвовал, то и не препятствовал участию в ней польских шляхтичей. Многие из них рассчитывали за счет очередного похода на Москву поправить свои финансы, поэтому вдогонку за войском самозванца в пределы России хлынул поток польско-литовских наемников. Спасшиеся от погрома болотниковцы почти все также присоединились к Лжедмитрию II. То есть, маргинальный, а проще говоря – бандитский элемент становится преобладающим. По определению Ю.В.Готье, «Движение вырождается; с ним происходит явление, обычное в истории народных движений: народная масса не может двигаться одной отвлеченной идеей – ей нужны совершенно определенные и притом для нее понятные и ясные цели. Если эти цели затуманиваются, перестают быть простыми и ясными, то всякое движение превращается в анархический натиск, в простой грабеж, где жажда наживы отдельных лиц не знает ни удержу, ни пределов. Уже при Болотникове идея справедливого возмездия бедным за счет богатых потонула в крови и насилиях. Движение, связанное с именем второго Лжедмитрия, не знало уже никакой руководящей идеи, и мысль о законном государе, ищущем престол предков, и мысль о награде для обездоленных – все было забыто в новом ополчении, которое двигалось теперь к Москве, все уступило место простой погоне за чужым добром и отзвалось сплошным разорением Московского царства».

Разгромив под г.Болоховым высланное против них московское войско под командованием брата царя Василия - Дмитрия Шуйского (абсолютная бездарность, которая в самый разгар сражения струсила и приказала отвести пушки в тыл, что привело к общему отступлению, а затем и паническому бегству всего войска), 1 июня 1608 г. поляки и казаки подошли к Москве и остановились в с.Тушино в 7 верстах от столицы.

Первый (и единственный) штурм Москвы тушинцами и подошедшими отрядами польских жолнеров полковника пана Лисовского («лисовчиками», как их потом стали называть) состоялся 25 июня. Штурм был отбит, благодаря воинскому таланту князя М.В.Скопина-Шуйского, поставленного во главе правительственных войск вместо бездарного царского брата. После чего на год и 8 месяцев под Москвой установился своеобразный порядок: ни та, ни другая сторона не могли одолеть противника, и рядом со столицей государства появилась новая «столица» - Тушинский лагерь.

Царь Василий Шуйский паниковал: стремясь расколоть тушинцев, он 25 июля заключил договор с польским королем Сигизмундом III, по условиям которого отпускал домой всех поляков, захваченных в плен после свержения Лжедмитрия I, включая Марину Мнишек и ее отца. Со своей стороны Польша отзывала всех своих подданных, поддерживавших самозванца, и оба государства обязывались не помогать врагам друг друга.

В надежде на то, что после подписания договора поляки уйдут из Тушина, и с целью ускорить этот процесс, Шуйский обратился с письмом к гетману Ружинскому, ставшему во главе тушинских поляков вместо изгнанного им пана Меховецкого, в котором обещал выплатить польским жолнерам жалование, обещанное им самозванцем, если они оставят его. Это было проявление слабости царя Шуйского и об этом знали как в Москве, так и за ее пределами.

Иным в глазах общества становилось положение «Тушинского Вора». Во-первых, отец и дочь Мнишеки, вопреки своему обещанию, данному царю, уехать немедля на родину, вместо Польши оказались в Тушине. Здесь немало постарался атаман Заруцкий, понимавший, что без признания «царицей Мариной» «Тушинский Вор» имеет немного шансов сохранить свой царский авторитет в глазах народа. Поэтому он со своими казаками перехватывает обоз польских пленников под г.Белый на Смоленщине и, то ли уговорами, то ли угрозами убеждает Марину Мнишек отправиться в Тушино и «признать» своего мужа. Что она, в конце концов, и сделала.

Во-вторых, осенью 1608 г. в Тушино из Ростова Великого был вывезен митрополит Филарет. В Тушине Лжедмитрий II предложил ему сан патриарха и Филарет принял его. Р.Г.Скрынников: «Романов обладал огромным политическим опытом и популярностью в народе. Его поддержка имела неоценимое значение для самозванца… Филарет знал, что имеет дело с бродягой, но «добрый» Дмитрий нужен был ему, чтобы разделаться с Шуйскими и освободить московский трон».

В третьих, вслед за Филаретом в Тушино начали стекаться сторонники боярской оппозиции царю Василию Шуйскому, которые и составили «тушинскую Боярскую Думу». Это были, главным образом, родственники и друзья Романовых: боярин М.Г.Салтыков с сыном – возглавил тушинскую думу – близкий родственник жены Филарета Марфы Романовой; князь Д.М.Трубецкой – шурин Филарета; князья А.Ю.Сицкий и Д.М.Черкасский – свояки Романовых; Федор и Матвей Плещеевы, ставшие думными боярами при Лжедмитрии I; князь С.Г.Звенигородский; дьяк Богдан Сутупов. Это все были известные и авторитетные люди и их появление при тушинском дворе только усиливало авторитет и «легитимность» самозванца в глазах народа.

Очень скоро «тушинская половина» Московского царства резко увеличилась. Если к моменту подхода самозванца к Москве его поддерживали в основном южные и западные уезды, то к осени 1608 г. крест «Тушинскому Вору» целовали Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологда. Дорогу на Белое море контролировал Троице-Сергиевский монастырь, но он был взят в осаду отрядами Лисовского и Сапеги и тем самым было перерезано сообщение Москвы с северо-востоком.

Еще в начале 1607 г. своя смута вспыхнула в Новгороде и Пскове, жители которых однозначно признали «царя Дмитрия». Против царя Василия Шуйского восстали мордва и черемисы (марийцы) Среднего Поволжья.

Не было монолитного «антиворовского» единства и в самой Москве. Московские служилые и посадские люди свободно общались с тушинцами и многие из них просто не понимали, как быть: с одной стороны, присягнули царю Шуйскому, но не любили его, с другой – «царь Дмитрий», которому тоже присягали в свое время, но о котором власти придержащие, кроме как о «Тушинском Воре», не говорили. Но его признали «царица Марина» и митрополит (теперь еще и патриарх) Филарет. «Раздрай» в умах в итоге привел к тому, что часть служилых москвичей стала переходить на службу в Тушино.

Но что они видели там? Польское и казацкое засилье и своеволие, беспробудное пьянство и мародерство по окрестным селам и деревням. «Царский дворец» (а фактически – большая бревенчатая изба) был разделен на две половины, в которых «царь Дмитрий» и «царица Марина» жили каждый порознь (это было одно из условий признания Мариной Мнишек своего «мужа»). И, конечно же, даже не вооруженным глазом было видно, что для поляков, да и значительной части казацкой старшины «царь Дмитрий» вовсе не царь, а «царик», а то и просто «вор». Поскольку правительство самозванца нуждалось в служилых людях, московских дезертиров («перелетов») принимали с почетом и награждали, в первую очередь – поместьями. Но поняв, что «царь Дмитрий» - это действительно «царик», многие из них возвращались в Москву. Теряющий почву под ногами царь Шуйский не только не казнил таких «перелетов», но вновь принимал на службу и тоже награждал. Таким образом, «перелеты» между Москвой и Тушино вскоре превратились в своеобразную статью дохода для предприимчивых московских служилых людей.

Ю.В.Готье: «Слабое и неискусное правительство царя Василия не могло вызывать к себе ни страха, ни почтения. Не раз во время тушинской осады, которую в Москве называли «царя Васильевым московским осадным сиденьем», народ, раздраженный и утомленный, поднимался против правительства, возбуждаемый по большей части агитаторами из боярской и служилой среды; толпа шла в Кремль, требовала царя, кричала на него; Василию угрожали неоднократно свержением с престола. Надо отдать царю справедливость, что он в таких случаях по большей части находил в себе и мужество и хладнокровие и неоднократно умел найти выход из трудного положения. Однако настоящим выходом из положения было бы изменение общих условий замутившейся русской жизни. В тщетных поисках в этом направлении царь Василий испробовал разные средства и, наконец, стал на путь, который привел и его и страну к новым опасностям: он прибег к иностранному вмешательству, что вызвало полный развал страны».

Под иностранным вмешательством историки подразумевают обращение царя Василия Шуйского к шведскому королю Карлу IX за помощью в войне против самозванца. Обращаться за помощью к полякам было бессмысленно (хотя такие намерения у Шуйского были), поскольку к началу 1609 г. стало совершенно ясно, что и Лисовский, и Сапега, и Ружинский, и вообще все польские шляхтичи при «тушинском дворе» действуют, если не по указке, то по молчаливому позволению короля Сигизмунда III, всю свою жизнь мечтавшего установить унию (т.е. передать Православную Русскую Церковь под главенство Римского папы) на Руси. Другое дело шведы – извечные враги Речи Посполитой. Они готовы были дать помощь и не ценой подчинения православия лютеранству, а «всего лишь» за территориальные уступки. Что вполне устраивало правительство Шуйского, находившегося, говоря современным языком, в полном коллапсе. Понимая это, шведский король еще в 1607 г. предлагал Шуйскому помощь в войне с Болотниковым. Но, опьяненный тогдашними успехами, царь от помощи отказался.

Отрезвление наступило через год и летом 1608 г. Шуйский отправил своего двоюродного племянника князя Михаила Скопина-Шуйского в Новгород, уже занятый шведами, для переговоров. Результатом этих переговоров явился русско-шведский договор 1609 г., согласно которому Шуйский получал от шведов военную помощь в количестве 3000 рейтарской пехоты и 3000 тяжеловооруженных конников под орбщим командованием капитана Якоба де ла Гарди. Взамен король Карл IX получал г.Корелу и все северо-западное побережье Ладожского озера, отказ Москвы от всех притязаний на Ливонию и обещание военной помощи против Польши.

Вначале Шуйский со шведами победоносно, изгоняя отряды тушинцев из попутных к Москве городов, дошел до Твери. Но здесь шведские наемники потребовали обещанной платы, которой у Скопина-Шуйского на всех не хватило. В итоге с ним осталось не более 300 шведских наемников. Но туда, под Тверь, начали стекаться ополчения из северных и поволжских городов, возмутившихся против бесчинств тушинских вояк. То есть, начала подниматься «земля», которая с лихвой вкусила «прелести» власти тушинского «царика», по сравнению с которыми слабая и беспомощная власть царя Шуйского казалась воплощением законности и порядка.

С этими силами князь Скопин-Шуйский под г.Калязиным разбил высланные против него из-под Троицы отряды гетмана Сапеги, отогнал поляков от Троице-Сергиевской Лавры (осада которой продолжалась 16 месяцев) и 12 марта 1610 г. торжественно вступил в Москву.

Союз Шуйского со шведами вызвал ярость у короля Сигизмунда III. Причем, с точки зрения формальной международной политики, эта ярость и последующие за тем действия короля выглядели вполне легитимно: Шуйский грубо нарушил условия русско-польского договора 1608 г.

Осенью 1609 г. Сигизмунд III объявил официальную войну Московскому государству. Поляки осадили Смоленск – главную крепость по дороге на Москву. Сходу взять ее было невозможно, поэтому Сигизмунд посылает в Тушино приказ всем шляхтичам кончать с тушинскими делами и самим «Тушинским вором» и идти под Смоленск.

Поняв истинные намерения польского короля – захват московского престола – Иван Заруцкий со своими казаками, прихватив Марину Мнишек и Самозванца, уходят под Калугу. В Тушинском лагере не у дел остаются московские «перелеты» во главе с патриархом Филаретом. Им приходилось сложнее всех – в Москву возвращаться они опасались, а идти на службу к королю не хотели. В их среде возник компромиссный вариант разрешения ситуации: предложение передать московский престол сыну Сигизмунда – Владиславу. Под Смоленск было отправлено посольство в составе боярина Салтыкова, в свое время сдавшего крепость Кромы казачьему атаману Кореле; князя Рубца-Масальского, сдавшего Путивль Лжедмитрию I, участника убийства Годуновых; князя Хворостинина, близкого к первому самозванцу; князей Плещеева, Вельяминова; дьяка Грамотина; дворянина Молчанова, который в 1606 г. пустил по Москве слух о спасении царевича Дмитрия. В составе посольства находился и патриарх Филарет, но под Волоколамском он был перехвачен царскими войсками и отправлен в Москву. По идее царь Василий Шуйский должен был тут же казнить «воровского патриарха», но он не решился на это, а патриарх Гермоген поспешил вновь утвердить за ним сан ростовского митрополита. Так антишуйская оппозиция в Москве получила еще одного авторитетного и мощного участника.

4 февраля 1610 г. там же, под Смоленском, был подписан договор, основные положения которого сводились к следующему: Владислав должен был принять православие и венчаться на царство от московского патриарха; православие в России остается незыблемым, но католикам предоставляется право построить в Москве костел; имущество и права православного духовенства и светских людей остаются неприкосновенными; суд отправляется по старине; изменения в законах осуществляются только по решению Боярской Думы и Земского Собора; царь никого не казнит без санкции Думы и без суда и следствия; за преступление отвечает только сам виновный, но не его родственники; царь не в праве понижать людей в их чинах и званиях, если они ни в чем не провинились, а повышать в чинах и званиях – только по заслугам; молодым людям разрешается выезд за границу для изучения наук; русские купцы получают право торговли во владениях польского короля и беспрепятственный выезд в Европу; между Россией и Речью Посполитой заключается союз; польские и литовские шляхтичи не получают никаких должностей в Русском государстве; подати остаются старыми, а новые вводятся только с санкции Боярской Думы; переход крестьян из России в Польшу и Литву и обратно воспрещается; боярские холопы остаются при своих хозяевах; если кто-то будет бить челом царю о предметах, не упомянутых в настоящем договоре, то дело должно решаться Земским собором. То есть, по большому счету, Сигизмунду и его сыну Владиславу предлагалась подконтрольная Думе и Земскому собору форма властвования на Руси. Правда, нужно иметь в виду, что этот договор подписывался фактически никем и от имени фактически не существующего правительства.

После развала Тушинского лагеря осада Москвы закончилась. Москва чествовала Михаила Скопина-Шуйского, 24-летнего воеводу, пользовавшегося большой популярностью в народе. Многие видели в нем будущего царя, но в апреле 1610 г. молодой князь внезапно скончался (мнение большинства отечественных историков – был отравлен во время одного из пиров) и командование над войсками вновь было передано бездарному Дмитрию Шуйскому. Последствия не заставили себя ждать: в июне он двинулся на освобождение Смоленска, героически оборонявшегося под командованием воевод М.Б.Шеина и П.И.Горчакова от польско-литовских войск, но у д.Клушино был наголову разбит гетманом Жолкевским. Узнав об этом, Заруцкий с казаками и Тушинским вором быстро вернулись под Москву и заняли с.Коломенское. Одновременно с запада стремительно наступал Жолкевский, приводя к присяге Владиславу попутные города. Положение Шуйского стало настолько катастрофическим, что он начинает подумывать о переговорах с поляками. В самой Москве начинаются волнения и все громче ведутся откровенные разговоры о неудачливом царе Василии. У стен Данилова монастыря происходят регулярные встречи москвичей с казаками Заруцкого и ведутся разговоры о свержении и Шуйского, и «царя Дмитрия» и об объединении для совместной борьбы с ляхами.

Настроением москвичей не преминула воспользоваться антишуйская оппозиция, в которой наиболее радикальное крыло составляли служилые дворяне во главе с братьями Ляпуновыми – Захаром и Прокопием. 17 июля 1610 г. Захар Ляпунов с толпой сторонников, поддерживаемые москвичами, свергли Шуйского и насильно постригли его в монахи.