2.3 Снятие социального конфликта

  

   Спектакль Васильева "Взрослая дочь молодого человека" вошел в историю театра благодаря двум важным, принципиальным моментам.

   Первый - это блистательная реализация размытой структуры пьесы, отсутствие традиционного конфликта.

   Второй - уход от социальности, которая была характерна для режиссуры старшего поколения.

   Социальность конфликта "Взрослой дочери" привела бы к подчеркнутому противостоянию героев из разных лагерей, Бэмса и Ивченко. Тогда, предположим, спектакль получился бы о "прогрессивном" борце за свободу Бэмсе и "ретрограде" Ивченко. Но Филозов не играл "борца". А Виторган не играл "ретрограда".

   Когда Бэмс произносил свой знаменитый монолог о том, что хотел бы затеряться между двух нот Дюка Эллингтона, он был похож скорее на поэта, а не на политического обвинителя.

   "Взрослая дочь молодого человека" и заканчивалась тем, что конфликт между Бэмсом и Ивченко разрешался словно бы самой жизнью, которая мудрее нас и не может быть уложена в жесткие идеологические схемы.

   Вот этот уход от идеологии и обнаруживал в Васильеве представителя того поколения, которое названо субъективистским. Художника, больше интересовавшегося внутренним миром человека и его взаимоотношениями с окружающими, а не идеологической борьбой. Чуть позднее в спектакле "Серсо" Васильев эту борьбу назовет "советской коммунальностью", от которой захотят уйти герои.

   Так кто ж был виноват в не сложившейся судьбе Бэмса? В его ошибках? Его хандре? Ивченко?

   Сам Бэмс пытался поначалу обвинить во всем этом своего бывшего однокурсника и ему подобных преуспевающих, встроенных в систему, граждан. Бэмс сперва старался подчеркнуть собственную правоту, доказать, что он уже тогда знал то, что сегодня стало общедоступной истиной.

   Но действие спектакля разворачивалось таким образом, что постепенно становилось понятным - Бэмс сам виноват в своих ошибках и просчетах. Не потому, что ему надо было с самого начала быть другим и равняться на комсомольцев, а потому что нельзя застревать в своем прошлом, жить старыми конфликтами, обвинять других в своих неудачах.

   Поэтому спектакль заканчивался тем, что герои отправляются в кино. Между Бэмсом и Ивченко конфликт исчерпан, его уничтожила сама жизнь, больше не о чем вспоминать, больше не стоит никому предъявлять претензий. Однокурсники, которых связывает студенческое прошлое, теперь вполне могут стать добрыми приятелями.

   Эту истину раньше всех поняла Люська, которая несколько раз в присущей ей шутливой, игривой манере произнесла: "Да, Бэмс, это жизнь!", "Да, Бэмс, это жизнь". Она легко ударяла Бэмса по голове розовой мохнатой щеткой от пыли на тонкой длинной ручке и приговаривала: "Да, Бэмс, это жизнь!"

   В этой незатейливой, привычной для слуха фразе и приоткрывалась новая философия театра.

  

   ***

   В некоторых рецензиях проскальзывало недоумение по поводу финала. Почему Бэмс и Ивченко отправляются в кино? Разве они могут быть друзьями? Действительно, по законам некоей устойчивой, абсолютной системы ценностей и морали такой всепримиряющий финал выглядел невнятным. А это, в свою очередь, по понятиям, вытекающим из той же системы ценностей считалось чем-то отрицательным, недостойным.

   М.Е.Швыдкой в журнале "Театр" писал по поводу финала спектакля следующее: "Одни зрители уйдут, уверенные в правоте Бэмса, покоренные игрой А.Филозова /.../Других убедит искренняя вера Ивченко - Э.Виторгана, абсолютизирующего могущество времени и его способность изменять все и всех к лучшему. /.../ Впрочем, дискуссия в пьесе В.Славкина не играет всепоглощающей роли, увы, "Взрослая дочь" - не пьеса Б.Шоу /.../ Течение обыденности, жизни, воспроизведенной на сцене, окажется способным примирить крайности, растворяя их в мерном движении времени, снимая их плавным ритмом домашности. Да и сама дискуссия покажется домашним философствованием /.../Поклонники Бэмса и поклонники Ивченко будут "вчитывать" в полюбившихся им героев некие принципиальные, сущностные воззрения, но они не слишком, судя по всему, занимают создателей спектакля (быть может, в этом и заключается его наиболее уязвимое качество)". Критику хотелось в финале большей определенности, чтобы понять, кто же из них прав - Бэмс или Ивченко.

   Но для Васильева, рассуждающего в системе релятивистской философии и этики, так вопрос не стоял. Он, как уже было сказано, снимал идеологический спор между героями. Для Васильева финал, в котором никто не побеждал, выявлял новую жизненную позицию современного человека. Для этого человека прежние социальные клише уже не имели никакого смысла. Старые конфликты должны быть забыты. Жизнь, в которой сосуществует множество очень разных людей, отличающихся и по своим убеждениям, и по принадлежности к тому или иному социальному слою, диктует человеку иные принципы и иные возможности. И главной из этих возможностей и становилась возможность нравственной, поведенческой вариативности, - только так можно сохранить устойчивость в сложном разноликом и разноязыком мире.

   "Постмодернистская философия отразила потребность в переоценке ценностей, расколовших человечество и поставивших его на грань самоуничтожения; она ориентирует на "плюрализм/монизм" - представление о множественности становящейся истины, фактор примирения непримиримого.- пишет И.С.Скоропанова.- Это предполагает преодоление логоцентризма, тоталитарного мышления и языка ("Смерть Бога", "смерть автора") /.../ Основные философские категории: "мир", "человек", "пространство", "время", "природа", "культура", "истина", "гармония", "хаос" и др. получают новые - вероятностные, процессуальные, синергетические характеристики /.../ Постмодернистские установки проецируются на область социально-исторической и общественной жизни, ориентируя на мирное, равноправное сосуществование инакового в контексте единой парадигмы общечеловеческого множества, и рассматриваются как благоприятные для развития человеческой цивилизации, для сохранения жизни на Земле".

   Разрешая конфликт в духе постмодернистской философии, преодолевая остроту социального противостояния между героями, Васильев, таким образом, вообще преодолевал социальную детерминированность в подходе к человеку и его судьбе. Для него исходным моментом в изображении человека становилось не столько социальное, сколько "экзистенциально-индивидуальное", не столько общее, сколько частное. Для подтверждения этого тезиса приведем высказывание другого теоретика постмодернизма И.П.Ильина, который пишет, что "постмодерный индивидуализм больше озабочен качеством жизни, стремлением не столько преуспеть в финансовом и социальном плане, сколько отстоять ценности частной жизни, индивидуальные права на "автономность", на личное счастье. В целом эти настроения /.../ отражали одну из влиятельных тенденций политического климата - тенденцию к социально-идеологическому примирению с реалиями постбуржуазного общества".

   Спектакль наглядно демонстрировал особенности и возможности "разомкнутой" драмы. Он начинался не так, как должна была бы начинаться традиционная драматическая история. Исходное событие, как мы помним, здесь было растворено в потоке действительности и не обладало такой драматической силой, чтобы начать разыгрывать обычную драму. Сорок минут сценического времени было посвящено "разомкнутому" существованию, потоку действительности. Затем нарабатывался конфликт и остальную часть спектакля, до финала, шла драма. А в финале существование снова "размыкалось" и герои опять растворялись в потоке действительности, в жизни с ее свободным и непредсказуемым течением. Финал, таким образом, был открытым и уходящим в некую дальнюю перспективу человеческих судеб.