1khorkkhaymer_maks_stanovlenie_frankfurtskoy_shkoly_sotsial_n

тельно жесткая по своей аргументационной структуре.

Скорее – за счет неожиданной, идеологически сильной идеи, которую столь же трудно будет опровергнуть, сколь и подтвердить.

Другим следствием оказывается окончательное закрепление еще одной темы в дискуссиях того времени: если происшедшая трагедия (фашизм в Европе) столь значительна – как следует характеризовать нынешнее время? Не перешла ли наша современность в некое качественно иное состояние – «пост-современность»? В англоязычной терминологии этот вопрос принимает форму проблемы модерна. Необходимость размышлений в тер- минах«новойэпохи»ощущается–посколькупризнается, что классическая политическая наука, ранее сохранявшая свою континуальность, прервана. Этот сдвиг подкрепляется реанимированным гегельянского происхождения тезисом о «конце философии» (его в те годы пропагандирует находящийся в постоянной дискуссии с Л.Штраусом А.Кожев). К этому же ведут морально-философские размышления («как возможна философия / поэзия после Освенцима?» (Адорно)).

Идеи модерна, идущие от Зиммеля, Беньямина и Кракауэра, окончательно утверждаются в политической теории.

2. Идейная и историческая среда. 1940-е гг. мож-

но назвать рождением новой социальной философии. В ее создании участвуют представители самых различных традиций.

Год спустя после выхода второго (основного) издания «Диалектики Просвещения», Лео Штраус публикует свое первое крупное политическое сочинение. «О тирании. Критические штудии ксенофонтовского

“Гиерона”» (1948).

91

Общим для этих сочинений является то, что они нацелены на переосмысление фундаментальных понятий политической философии: власти, господства, тирании, отношений между правителями и философами, – причем делается это, как и у Адорно с Хоркхаймером, в обращении к самым началам европейской цивилизации – к древнегреческой истории. Та же линия – в трудах Ханны Арендт, Эриха Фёгелина. Обращение к античности, одна из интересующих нас тенденций, совершается с целью обнаружить истоки социального (политического), не опосредованные теорией88.

Греческая история и культура в обоих случаях, разумеется, по-разному истолкована, из нее взяты разные сюжетные линии. Принципиальным является, однако, тот факт, что теория в период кризиса и потери ориентиров обращается к собственным истокам («началам»). А поскольку это всегда оказывается обращением к собственным истокам, в этом движении заложен определенный этноцентристский импульс.

§19. Неоднородность сил в борьбе

сгитлеризмом

Итак, «Диалектика Просвещения» задумывалась как полемическое произведение (ср. § 6), которому надлежало внести свой вклад в победу над фашизмом. Мы видели (§ 8), что о самом этом «вкладе» (как о вкладе в «общее дело») можно говорить весьма условно, поскольку ни в 1930-х, ни в 1940-х гг., ни даже позднее не представлялосьвозможнымопределитьтосообщество,тот(единый) интеллектуальный «фронт», в рамках которого подобная общая программа могла быть сформулирована.

92

Приведем еще несколько иллюстраций к этому тезису. В годы подъема и роста влияния гитлеризма одной из первых в активную борьбу с ним включилась та самая индустрия культуры, которая столь жестко критикуется в соответствующем разделе «Диалектики Просвещения». Социальную функцию ее персонажей франкфуртцы уже наисходевойнысчитаютдвусмысленной:«ДональдаДака лупят на экране, чтобы в реальной жизни зритель также былготовкпобоям».Собственноадресатакритикиугадать здесь пока непросто – фраза сказана как бы мимоходом – однако в последующие годы франкфуртцы все чаще будут говорить о тоталитарном характере американского way of life, все прочнее отождествляя его с фашизмом. Раздел «Культур-индустрия» затронул не только работы Диснея. Досталось и «Великому диктатору» Ч.Чаплина, в последнихкадрахкоторогоавторыусмотрелиопровержениевсей

антифашистской тематики фильма.

Однако именно мультипликация (даже не игровое кино) стала одним из наиболее эффективных средств ведения идеологической войны с фашизмом. Й.Геббельс, признавая влияние Диснея, намеревался по этому образцу разработать пропаганду в собственном стиле89. В то же самое время анимация Диснея дала толчок для развития аналогичной отрасли в Японии. Эта специальная серия мультипликационных фильмов Диснея, созданных в первые годы войны, совершенно очевидно имела пропагандистскую направленность. Предстояло решить целый ряд задач: а) объяснить американцам, почему они все-таки вступают в войну против Японии и Германии – после того, как президент Ф.Д.Рузвельт неоднократно заявлял о важности сохранения нейтралитета (для этого формируется образ врага)90; б) необ-

ходимо создать положительный образ национальных

93

вооруженных сил, придать службе в армии статус общенационального дела91; в) необходимо пропитать военной тематикой не только тех, кто, возможно, вскоре станет резервистом или отправится на фронт, но и их семьи, сестёр и младших братьев (они создадут общественное мнение, которое окажет влияние на моральный дух солдата); г) для тех, кто уже служит, необходимо поднятие морального духа и постоянные напоминания о важности военной дисциплины, неуклонного совершенствования боевого мастерства92; д) важную роль выполняет мультипликация и для организации «тыловой» жизни воюющего государства – экономии средств, оптимизации транспорта, устанавливается прямая зависимость между мирной жизнью и обеспечением победы93, специальные выпуски посвящаются пропаганде прямой финансовой помощи государству – в виде займов государственных облигаций и даже способам борьбы с малярией; е) наконец, необходимо оправдать перед согражданами гуманитарную помощь воюющим союзникам94.

По всем этим задачам – как, впрочем, и в Советском Союзе, – кино (мультипликация) выполняло государственный заказ95. Оно фактически было одним из средств проведения государственной политики, языком, наибо-

лее понятным самым широким слоям масс. Именно министерство финансов обратилось в 1942 г. к У.Диснею с вопросом, возможно ли средствами мультипликации побудить американцев своевременно платить налоги, а также подписываться на государственные займы. Это должнобылооблегчитьвоенныйбюджет.Какутверждает Леонард Мартин96, в этот период едва ли не каждое министерство успело обратиться к Диснею с просьбой поддержать ту или иную пропагандистскую акцию – по поводу ли займов или экономии средств97.

94

Похоже, по окончании войны этот инструктирующий, «обучающий» потенциал анимации не пропадает совсем уж даром, формально он находит в шуточной серии анимационных инструкций Диснея, объединенных названием “How to…”98.

Итак, борьба с гитлеризмом ведется на всех фронтах, начиная от главного собственно вооруженного противостояния и заканчивая агитационными силами в кино и мультипликации. Она ведется не только формой культурологических трактатов («Диалектика Просвещения»), но и влитературныхпроизведениях(антиутопиях).Внеевключены представители самых разных идейных течений.

Скорость, с которой между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции начали обнаруживаться принципиальные разногласия, давно уже стала общим местом послевоенного анализа политической истории.

Однако сравнение различных по жанру произведений того времени показывает, что единства изначально не

было среди тех сил, которые мы метафорически назвали «объединенным антифашистским фронтом». Ее не было среди лидеров коммунистических движений разных стран99. Ее не было среди широкого круга левых, из которых Франкфуртская школа оказалась лишь наиболее удачным и сплоченным образованием.

Совершенно не случайно, что сообщество франкфуртских теоретиков, с самых ранних лет заинтересованное во включении нового материала и жанров в среду

внимания социальной теории (В.Беньямин, З.Кракауэр, Л.Лёвенталь), теперь все чаще вынуждено ссылаться на эти новые жанры, причем не с высоты интерпрета-

ции, а с целью полемически-оборонительной, тем самым

косвенно признавая в нём тоже критика, причем пре-

тендующего на «равноправие» с франкфуртской теорией.

Искусствовсебольшевторгаетсявсферутеоретического.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЙ РАЗУМ

§ 20. «Помутнение разума»

Наряду с «модерном», «просвещением, оборачивающимся в свою противоположность», «индустрией культуры»иболеепоздним«одномернымчеловеком»(Маркузе), «бегством от свободы» (Фромм), «негативной диалектикой» и «жаргоном подлинности» (Адорно), франкфуртцы раз за разом удачно изобретают (или используют уже имеющиеся) громкие формулировки, надолго овладевающие умами общественности, притягивающие к себе значительную долю внимания, и оттого долгое время кажущиеся исключительными. К числу таких у Хоркхаймера относится «критическая теория» и «инструментальный разум».Почтивсеэтиметафоры,короткиеиемкие,годные для использования в качестве лозунгов, используют эффект неожиданности, противопоставления. «Помутнение разума» (Eclipse of Reason), предназначавшееся автором в первую очередь для англоязычной аудитории, использует тотжеэффект.Одновременнопродолжаятемуобщегоихс Адорнотруда.Спустянескольколетдлянемецкогочитателя более подойдет «Критика инструментального разума». Звучит более серьезно, намекая сразу на несколько прецедентов. При этом происходит совсем не безобидное – и, на мой взгляд, довольно продуктивное – смещение акцентов. Хоркхаймер предпочитает позиционировать свою работу не как академически-институционально сомнитель-

96

ный пессимизм прекрасно известных ему Шопенгауэра и Ницше, а как более адресную критику разума (философии): ее техницистского характера. Как лекции, так и их первое издание в виде книги были на английском языке, переводнанемецкийвышелспустямноголетиподдругим названием:«Ккритикеинструментальногоразума»(1954).

Первое издание книги – еще с названием для американцев – появилось с 1947 г., спустя три года после первого, «презентационного» варианта «Диалектики Просвещения» и одновременно с ее вторым, основным изданием. Коллективное творчество франкфуртцев предполагало практику написания сочинений на одни и те же темы. Адорно, как и Хоркхаймер, дает свою версию – его Minima Moralia закончена все в том же 1944 г. Небывало плодотворное время для обоих центральных фигур Франкфуртской школы! Не исключено, что «Диалектика Просвещения», неизбежно ставшая как общий текст результатом компромисса двух соавторов, еще в процессе написания побуждала каждого из мыслителей одновременно готовить и презентацию своего собственного, «особого» мнения по волнующим франкфуртцев проблемам. Стиль и некоторые характерные доминанты сочинений, разумеется, различались.

Таким образом, «Диалектика Просвещения», Eclipse of Reason и Minima Moralia образуют тот «треугольник», топерепутье,послекоторогопутиАдорноиХоркхаймера примут чуть различные направления. Адорно, как видно, в большей степени играет с идеями «диалектики» и искусства,Хоркхаймержесосредотачиваетсянапроблемах, имеющих бóльшее значение для философии. Впрочем, критика идеологии, фашизма, тоталитаризма, а также внимание (хоть и по-разному конкретизированное) к проблеме языка будет объединять их и в последующие годы.

97

Вернемся, однако, к самой книге. Структура Eclipse of Reason в общих чертах воспроизводит тематику и последовательность лекций, прочитанных в 1944 г. в Колумбийском университете. В дальнейшем мы будем упоминать и цитировать это произведение по его второму названию: «инструментальность» разума лучше «помутнения» отражает то, в чем усматривает проблему Хоркхаймер100.

Автор всячески подчеркивает продолжение «общего дела»: они с Адорно представляют «единую философию», сказать, «в чьей голове» возникла та или иная конкретная идея, «не всегда легко», и в этом издании лишь проясняются «некоторые аспекты» их совместной с Адорно теории (VI: 26). Несмотря на эти заявления, работа все-таки существенно отличается как от стилистики «Диалектики Просвещения», так и по обсуждаемому материалу. Это произведение отнюдь не окрашено эмоциональной патетикой или излишним пессимизмом, как может иногда казаться (ср. Дв, 107– 108). Наоборот, в нем Хоркхаймер дает взвешенный и обстоятельный анализ процессов, происходивших с философским мышлением на протяжении последних веков и, в особенности, той ситуации, в которой оно оказалось к середине ХХ в. Иначе тематику работы можно обозначить как проблему разума и рациональности. Главную тему Eclipse of Reason также назвать темой трансформации идеалов рациональности. Речь, однако, уже не идет о диалектическом «оборачивании» просвещения в «варварство» – эта линия стала одной из основных общего сочинения двух авторов, скорее всего, под давлением Адорно, тогда как специфическая комбинация позитивизма и прагматизма как главная тема книги – идея самого Хоркхаймера (еще

98

в 1937-м он обсуждает эту связку в знаменитой статье «Традиционная и критическая теория»101. Идея инструментальности – также хоркхаймеровская, хотя и не его собственная.

Можно предположить, что, несмотря на «единую философию», каждый из прежних соавторов все-таки желает конкретизировать собственное видение затронутых в «Диалектике Просвещения» проблем. Адорно делает это в Minima Moralia102. Перед «Критикой инструментального разума» стоит, по-видимому, еще одна задача (от которой Адорно может чувствовать себя свободным): необходимо более «наукообразное» сочинение, которое уже не на общих философских теориях, а на анализе конкретного материала вступило бы в полемику с философскими теориями современности. В соответствии с этими задачами произведение разбито на пять смысловых блоков: 1) средства и цели (здесь ставится проблема инструментальности разума и науки, критикуется прагматизм); 2) другие универсальные лекарства (VI: 75–104, критикуется неотомизм и позитивизм); 3) бунт природы (VI: 105–135, природа мстит за «овладение» ею, порабощая в ответ человека); 4) возвышение и упадок индивида (VI: 136–164); 5) к понятию философии (VI: 165–186).

Инструментальность. Хоркхаймер обращает внимание на то, что в современности разум все более понимается как разум «субъективный», т. е. как сила или способность человека, делающая возможными «разумные действия», иначе говоря, различение полезного и вредного среди вещей мира, классификацию и систематизацию (VI: 27). Между тем долгие века господствовало противоположное представление о разуме – «как о силе не только в индивидуальном сознании, но и в

99

объективном мире». Подобные системы Хоркхаймер не жалует, считая их «оправданием и легитимацией существующего», однако теперь он видит также и опасности, связанные с утратой подобной мировоззренческой установки. Устранение аксиологических ориентиров из научного и философского исследования перемещает акцент с целей на средства к достижению той или иной цели. Понятие разума все более инструментализируется, а вместе с тем и «формализируется», что подразумевает известное его упрощение. Разум низводится до совокупности элементарных действий или их последовательности, причем действия эти настолько обезличены, что могут быть представлены в качестве алгоритма. Такое мышление, отмечает Хоркхаймер, не может определить, какая именно из целей была бы достойна стремления к ней (что крайне важно для этики и политики). «Справедливость, равенство, терпимость, – все эти понятия, которые… были присущи разуму в предшествующие столетия или были им санкционированы… теперь равны между собой, утратили свои духовные корни» (VI: 44). Новым авторитетом стала наука, понятая как классификация фактов и исчисление вероятностей. Наука не может верифицировать утверждение, что свобода и справедливость «лучше», чем несправедливость и угнетение103.

Наиболее ярким выражением этого воззрения на мир является прагматизм, «ядро этой философии составляет мнение, что идея, понятие или теория есть ни что иное как план действий, а истина, потому, есть лишь успех [этой] идеи» (VI: 60). Особенно раздражает автора то, что прагматисты (в частности, Ч.С.Пирс) пытаются в своих построениях «опереться» на Канта. Без этих притязаний не было бы никакого повода считать прагматизм фило-

100