1ogurtsov_a_p_otv_red_metodologiya_nauki_status_i_programmy

131

132

133

Согласно другому представлению, принятому в ММК, развитие — это искусственно-естественный процесс. Развитие предполагает не «заложенную программу», но наличие определенных интеллектуальных функций: понимания, рефлексии и мышления. Условием и своего рода источником развития являются проблемные (вообще критические) ситуации; вернее, ситуации, расцениваемые как проблемные некоторым самоопределяющимся в них субъектом. Если речь идет об индивиде, то это значит, что он сознает свою включенность в конкретный процесс (процессы), предчувствует, что естественный ход событий не сулит ему ничего хорошего. Следовательно, необходимо искусственное, то есть произвольное — и в этом смысле свободное — вмешательство. Развитие — это событие, случающееся в данной ситуации (и «преодолевающее» ее). Событие, а значит — не действие или претерпевание. Однако оно не может произойти и в отсутствии действия и/или претерпевания — развитие есть их эффект (в тех случаях, когда действующее и претерпевающее суть одно, развитие выступает как саморазвитие). Поскольку мы если и можем что-то в этом контролировать, то только действие (но не эффекты, которые происходят или нет естественно) — развитие всегда представляет собой проблему. Причем проблему того же рода, что и проблема судьбы или свободы. Проблема судьбы/свободы, как ее обсуждает, например, Цицерон в беседе с консулом Гирцием (трактат «О судьбе») или Кант в «Критике чистого разума», имеет как бы две стороны. С одной стороны, это вопрос о возможности произвольного, то есть не предопределенного бесконечной последовательностью каузальных связей, действия, а с другой — способность этого свободного действия стать причиной других, в том числе естественных, изменений. Короче говоря, это проблема возможности (способности) начать новую при- чинно-следственную цепочку. Когда ставится вопрос о развитии, эта цепочка, кроме того, должна привести, в конце концов, к желательной ситуации «совершенства». Отсюда следует, что рефлексия и организация развития предполагает особую топику времени, особенное определение и соотнесение «настоящего», «прошлого» и «будущего». В некотором смысле над этим размышляли еще древние стоики. Реконструируя их попытку разделить и соотнести, с одной стороны, тела с их взаимодействиями, а с другой — «атрибуты» (то есть «эффекты»), Жиль Делез писал: «…время должно быть ухвачено дважды, в двух дополняющих друг друга, хотя и взаимоисключающих, образах: как живое настоящее тел — действующих и подвергающихся воздействию, и как момент,

134

бесконечно делимый на прошлое и будущее, на бестелесные эффекты, которые выступают как результаты действий и страданий тел. Только настоящее существует во времени, собирает и поглощает прошлое и будущее. Но только прошлое и будущее присущи времени и бесконечно разделяют каждое настоящее. Нет трех последовательных измерений, есть лишь два одновременных прочтения времени»13 .

Вметодологии эти два «прочтения», две модели времени («Эон»

и«Хронос», как их именует Делез) сопрягаются в схеме шага развития. Каким образом и на основании чего?

Проблема свободы (или судьбы) — а значит, и проблема развития — в любом случае приводит к вопросу о власти. То есть к вопросу о том, что может находиться во власти человека (или «коллективного субъекта»), а что — нет. Разумеется, интерес представляет только действенная возможность — возможность, находящаяся в настоящем, «здесь и сейчас». Естественный процесс становления развертывается в той манифестации времени, в которой настоящее — это момент «теперь», бегущая, неуловимая граница между прошлым и будущим. Соответственно поскольку наше настоящее расположено на этой границе, то прошлого для нас уже нет, потому что оно «прошло», а будущего — еще нет, так как оно еще «не пришло». Здесь, собственно, и случаются события; поскольку событие — это то, что уже произошло или вот-вот произойдет. Идея развития, как и идея свободы, рассчитывает на то, что существует иное настоящее — не то, которое есть всего лишь момент превращения будущего в прошлое и потому жестко определяется ими, но которое, напротив, само «определяет» прошлое и будущее, включая их в себя, охватывая и подчиняя подобно тому, как охватывается поверхность озера расходящимися по ней кругами от упавшего камня. Это — настоящее, которое как бы «вне времени», вне непрерывного и бесконечного в обе стороны потока становления/уничтожения. Это настоящее, в котором мы имеем некоторую власть над прошлым и будущим, в котором они у нас есть. «Есть», конечно, в разном смысле: будущее — в качестве своего предвосхищения или реализуемого проекта; а прошлое — в качестве материала, из которого мы делаем будущее (поскольку его не из чего больше делать), и тех средств, которые при этом используем.

Способ и средство, каковыми настоящее человеческого действия, осуществляемого в соответствии с волей, «сопрягается» с естественным процессом становления/уничтожения, то есть подчиняет его себе, — это и есть схема. Схема в том смысле, как ее понимает методология:

135

«Схема является результатом рефлексивного анализа того, что есть. И эта рефлексия связывает всякую схему с реальностью. Но связь эта опосредованная, поскольку каких-либо прямых связей с реальностью нет, схему можно получить, только придумав ее или сконструировав. Поэтому каждая схема есть гипотеза, или предположение,

ивыдвигается она не «почему», т.е. в силу каких-то связей, а «для чего»: для чего мне надо собрать такие-то и такие-то явления. И чтобы их собрать, я строю эту схему — схему с функцией сборки»14 .

Применительно к парадигме саморазвития (как специфической схеме) это можно представить следующим образом. В жизненном мире, выступающем по отношению ко всему, что в нем происходит, в качестве континуума контекстов (вообще говоря, неограниченного), течет некоторый «естественный процесс» — некоторое движение «по инерции» или, что суть то же, в соответствии с традицией, — идет до тех пор, пока по той или иной причине не наступает критическая (кризисная, проблемная и т.п.) ситуация. В рамках данной ситуации «инерционный сценарий» квалифицируется как неудовлетворительный или даже невозможный, и выдвигается цель «обновления». Производится инвенция схемы15 , что означает выполнение рефлексивной петли, которая с учетом определенного контекста позволяет «мобилизовать» прошлое так, чтобы, опираясь на него, можно было достичь поставленной цели или хотя бы «отклонить» естественный процесс в нужном направлении16 . Эта схема, с одной стороны, должна быть обнаружена в самом материале исторической реальности, а с другой стороны — поскольку «на самом деле» ее там, конечно, нет, — ее надо изобрести (или сконструировать); причем так, чтобы она давала ответ, как нам (определенному субъекту) следует вести себя, чтобы тот или иной естественноисторический процесс оказался «мобилизованным» и идущим в желательном для нас направлении. А поскольку в основе этого процесса лежит человеческая деятельность, то инвентированная схема должна задавать ее программу. Таким образом, эта схема — которую можно назвать «опорной» (вокруг нее «поворачивается» ситуация) — есть выражение и, одновременно, замещение проблемы свободы применительно к конкретной ситуации.

Парадигма исторического движения как однонаправленной линейной последовательности, неважно какой — каузальной, телеологической или событийной, — непригодна для описания саморазвития. Потому, что «причиной» здесь выступает не ближайшее событие

идаже не всё предшествующее историческое движение, и не просто заново переписанная в качестве «recit» (П.Рикёр) история, но особое единство движения, «свернутого» в интерпретации, выполненной с учетом (в перспективе) некоторого проекта (или схемы).

136

Достаточно четкую реализацию данной парадигмы развития можно обнаружить в истории философии. Каждый великий философ (то есть тот, кто существенно «продвинул» философию), непременно перерабатывал (интерпретировал) всю предшествующую ему историю философии в соответствии с проектом своего собственного шага, и эта новая интерпретация входила компонентом в производимое им над философией действие. «Погрешность», то есть расхождение между схемой и реальным движением философии в целом, вносится полисубъектностью этого движения — например, наличием линий «аристотелизма» и «платонизма», хотя в те периоды, когда одна из линий доминирует, история движется в близком соответствии с данной парадигмой развития.

Понятно, что «обычная» история в меньшей мере отвечает данной парадигме, поскольку никакая интерпретация истории (предшествующей) не может носить тотального и универсального характера — всегда остаются не охваченные ею исторические процессы и исторические субъекты (которые «творят историю», не зная интерпретации и не ориентируясь на нее). Однако что касается Европы, можно найти довольно точно укладывающиеся в данную парадигму периоды: например, Возрождение или Реставрация17 . История методологии (ММК) по идее должна предельно четко отвечать парадигме развития, поскольку дело касается одной школы, у которой, к тому же, практически не было равномощных оппонентов.

Историк, который не знает опорных схем, не знает их последовательности, который кумулятивно «скользит» по оси календарного времени, — никогда не сможет написать адекватную историю развития.

Если пользоваться архитектурной или технической метафорой (уже получившей широкое хождение в интересующей нас области), то можно сказать, что всякое историческое исследование есть либо реконструкция, либо деконструкция.

Реконструкция, вообще говоря, осуществляется в соответствии с тем проектом, той схемой, которая использовалась при создании. В том, весьма не редком, случае, когда такой схемы нет под рукой (утеряна, либо ее вообще не было как таковой в явном виде), она должна быть угадана и затем проверена на адекватность. Адекватность проверяется тем, что разборка происходит легко, «естественно», и в результате получаются элементы, то есть то, что еще раз может быть разумно использовано, собрано заново или по-иному, но во что-то полезное.

Если же «разбор», то есть сбор, анализ и интерпретация материала, производится произвольно или схема привлечена заведомо чуждая, то получится деконструкция, груда бессмысленных осколков, из которых талантливый художник может сложить какую-нибудь занимательную мозаику, но не более того.

137

Понять или угадать схему — не простое дело. Однако случай ММК едва ли не уникальный в этом отношении, потому что ММК (как утверждают все его участники) постоянно занимался рефлексией собственной работы и методологические схемы суть одновременно и предметы методологии, и схемы деятельности самого Кружка. Иными словами, следует ожидать, что в поворотные моменты истории ММК мы обнаружим соответствующие ситуации, в которых идет обсуждение опорных схем.

Схемы и метасхема

Вообще говоря, если ММК — это тело развития методологии, то с такими «поворотными» ситуациями в нем мы будем сталкиваться постоянно, и перед нами окажется множество схем. Действительно, насколько можно судить, так оно и есть. Не исключено, что если опознавать схемы только по графемам, то их окажется больше, чем подлинно опорных схем. Но что если попробовать найти среди ситуаций обсуждения схем некую метасхему, то есть схему о схемах, схему «порождения» схем?.. Будучи регулятивной (оргдеятельностной), метасхема должна как-то проявляться в разных схемах, которые, в свою очередь, выступят как ее спецификации (одни — более выпукло и отчетливо, другие — менее). Такая метасхема поистине может быть названа метасхемой или принципом методологии. Через нее можно было бы охарактеризовать идентичность методологии на всем протяжении ее, методологии, существования.

Ясно, что если методология не изменяла своему принципу (= метасхема), то он должен обнаруживаться в любой поворотной ситуации (ситуации развития). Не менее ясно, однако, и то, что в одних ситуациях он может иметь «более развитую» форму, то есть быть выражен более полно и отчетливо, а в других — менее.

Возьмем для анализа в качестве такой поворотной ситуации ситуацию заседаний семинара ММК 8-го и 17-го мая 1980 г., посвященных обсуждению темы «Эпистемологические, гносеологические, методологические структуры онтологизации, объективации и реализации».

Доклад делает Г.П.Щедровицкий. Начинает он, однако, не с изложения содержания заявленной темы, а с обзора общей ситуации в методологии и ее проблематизации.

«Вы все, наверняка, обратили внимание на то, что в последний год мы с вами начинали много разных тем, которые оставались потом незаконченными, даже в каком-то предварительном плане… <….>

138

139

ние; сознание и рефлексия; понимание. Выдвигая тему понимания, Щедровицкий говорит: «Третья плоскость, очень важная для меня… это плоскость деятельности, коммуникации и понимания, структуры и «облака» смысла. Эта плоскость представляется мне принципиально новой и кардинально переворачивающей наши прошлые представления. Суть, стоящая за этим тезисом, может быть резко выражена так: в анализе интеллектуальных процессов, в особенности в анализе всего того, что надстраивается над деятельностью или вырастает внутри деятельности как интеллектуальное, или принадлежащее интеллектуальному, заключено не в мышлении, а в понимании. Понимание есть исходная функция, исходная и самая главная».

Вкачестве особенно тонкого момента Щедровицкий называет отношение рефлексии и понимания, и добавляет: «Как видите, я рефлексию назвал раньше, но это не снимает вопроса о соотношении понимания и рефлексии и вопроса, что же есть личность в логическом смысле. Во всяком случае я мог бы сейчас утверждать, что должны быть положены, может быть, как два краеугольных камня, или как два основания, рефлексия и понимание, а потом уже из этого мы должны тащить структуры и процессы мышления. Как между собой связаны рефлексия и понимание — это тоже большой круг вопросов, но важно, что понимание первично относительно мышления».

Развивая этот тезис он, в частности, говорит: «…надо взять понимание как самостоятельный процесс, как бы отделенный от мышления, знания, может быть, даже в какой-то мере отделенный от речиязыка, если это удастся сделать. В этом плане понимание должно рассматриваться как основание и самостоятельный идеальный объект…».

Вдальнейшем этот пункт вызвал наиболее острую и длительную дискуссию, в которой против Г.П.Щедровицкого выступали П.В.Малиновский и А.А.Тюков (даже молчавший весь семинар Г.И.Богин не выдержал и назвал тезис Щедровицкого предложением «представить круглый квадрат»). То есть здесь, в этом пункте происходит настоящая, «живая», коммуникативная проблематизация. Причем в проблемной ситуации оказываются не только слушатели, затрудняющиеся уразуметь мысль докладчика, но и он сам, поскольку испытывает явный недостаток средств для организации понимания участников (для объяснения, проще говоря). В этой дискуссии есть момент, когда Щедровицкий говорит своим оппонентам: «Литература сейчас, посвященная проблемам понимания, как в рамках самой герменевтики, так и вокруг нее, невероятно велика... И нужно ко всему этому относиться специально, изучать, это очень большая работа. Но с другой стороны, я могу Вам сказать с самого начала. Методолог не ищет

140