Что такое этничность?

Этничность как проблема. В вопросах, связанных с этничностью, мы сталкиваемся с нешуточной проблемой. В первую очередь, с тем, что этничность нельзя измерить линейкой или попробовать "на зуб": она неощутима и неуловима. Более того: в вопросах, связанных с этничностью, не следует слишком уж доверяться статистическим выкладкам и социологическим исследованиям: ведь представления людей о своей и чужой этничности меняются – порой очень быстро, в течение жизни одного-двух поколений – в силу социальных, политических, экономических, статусных и других причин. Например, в советские годы большая часть народов русского севера – в основном молодежь – устойчиво идентифицировала себя как русских (В.Г. Бабаков), сейчас же они во многом дистанциируются от "русского компонента" культуры, пытаясь развивать самобытные "основы". Можно вспомнить и советские анекдоты, касающиеся пресловутой "пятой графы" (графа о национальности) и преимущественно относящиеся к евреям или к выходцам из смешанных русско-еврейских семей: "Завтра у нас делегация из дружественного Ирана. Абрамович, Рабинович и ты, Иванов по матери, в школу не приходите". Или увещевание гадалки: "Позолоти ручку, всю правду скажу, да ты не бойся, я не цыганка, я – молдаванка (или румынка)". Все эти, да и многие другие примеры показывают, что представления о своей этнической принадлежности у человека или у группы могут меняться (или, по крайней мере, по-разному акцентироваться) в зависимости от социальных и культурных факторов.

Еще более проблематичной категорию "этничность" делает то, что исследователи вкладывают в этот термин совершенно разные смыслы. Под ним часто понимают самосознание всего народа (нередко и ошибочно отождествляя его с "менталитетом" или "ментальностью"). Другие понимают этничность как пристрастие к родному языку и автохтонной культуре, третьи – как этническую идентичность личности. Все чаще – это уже касается, главным образом западных ученых, – под этничностью подразумевают протестные настроения групп, дискриминируемых по этническому признаку. Словом, разнобой налицо. А ведь я не перечислила и малой толики определений этничности…

Этничность, как и этнос, можно понимать в широком и в узком смыслах. В широком смысле этничность – это представление народа о собственной сущности, о своем месте во взаимодействиях с другими народами, о своей роли в истории человечества (и связанных с этим ценностях, идеалах и культурных смыслах этноса). В узком смысле этничность предполагает представление этнофоров о своей отличительности от членов других этносов, причем эта отличительность понимается как ценность. В этом, последнем смысле понятие этничности тождественно понятию "этнической идентичности", т.е. принадлежности человека к тому или иному этносу.

Черты этничности. Что важно понимать, когда берешься анализировать этничность – собственную или чужую? Первое: этничность изменяема, процессуальна. "Взглянем, например, на Англию. Разве можно узнать потомка свирепого сакса, убивавшего кельтских ребятишек, в веселом браконьере Робин Гуде или в стрелке из "Белого отряда", а его прямого потомка – в матросе-корсаре Френсиса Дрейка или в "железнобоком" солдате Кромвеля?... А ведь Англия всегда была страной консервативной. Что же говорить о других этносах, на облик которых влияет не только внутреннее развитие, но и посторонние воздействия – культурные заимствования, завоевания, влекущие за собой принудительные изменения обычаев, и наконец, экономические нажимы, меняющие род занятий и насильственно регулирующие потребности этноса," – пишет об этом Лев Гумилев [156, с. 36].

Второе: этничность не одномерна. Она существует в трех видах – коллективной, личностной и групповой. Этот аспект часто недооценивается. Свидетельство того – бесконечные обсуждения (и на научном, и на бытовом уровне) неких "национальных характеров". Создается впечатление, что народ присваивает, монополизирует какие-то определенные черты, которые не меняются и которыми от обладают все его представители. А ведь каждый из нас в быту сталкивается с совершенно разными характерами представителей того или иного этноса.

В советской, да и часто в постсоветской исследовательской традиции групповая этничность замалчивается. На Западе, напротив, ей отдается пальма первенства (этничность дискриминируемых групп, этнические проекты элит). Истина посередине. Да, часто именно группы пробуждают этнические эмоции масс: эту функцию обычно исполняют интеллектуалы или интеллигенция (вспомним хотя бы "нашаніўскі" период в белорусской культуре), к которой подключается национально ориентированная молодежь. Но при этом этничность групп всегда связана с коллективной и личной этничностью. Во-первых, она "питается" от традиционной коллективной этничности, а во-вторых, всегда имеет своих выразителей – конкретных личностей. Но подробнее об этом – далее.

Тем самым индивидуальный, коллективный и групповой типы этничности в каждом обществе пересекаются. Так, современная коллективная этничность белорусов, декларируемая СМИ и учебниками как однородная, в реальности распадается на групповые типы. Более того, личностная этничность – более интимная, более эмоциональная, чем два другие типа – никогда в точности не соответствует ни коллективной, ни групповой. Потому респонденты на вопрос "Почему ты считаешь себя белорусом?" дают совершенно разные ответы: "потому что я гражданин Республики Беларусь", "потому что я родился здесь", "потому что я вырос в БССР", "потому что я люблю Богдановича и Короткевича ", "потому что я ощущаю себя потомком литвинов" и даже "потому что моя Родина – минская улица К. Маркса". И наконец, третье, самое главное…

Культура: высокая, народная, повседневная. Итак, этничность – не рок, не фатальность: она не передается "по крови". Она производится в культуре и воспроизводится благодаря культуре. И здесь мы сталкиваемся с серьезной проблемой: а о какой культуре идет речь? Долгое время считалось (да и до сих пор нередко считается), что культура может рассматриваться лишь с двух точек зрения: 1) с точки зрения великих произведений, созданных ее представителями (элитарная культура); 2) как массив традиций, запечатленных в исторической памяти народа (народная культура, отождествляемая с фольклором).

Первой точке зрения можно возразить так: сегодня классика (и в целом элитарная культура) не столь уж часто – и далеко не в полном объеме – оказывается востребованна молодым поколением, но это вовсе не мешает его представителям считать себя белорусами, украинцами, русскими, поляками, голландцами и т.д. Особенно явно это становится в наши дни, когда молодой житель Минска может быть буддистом, любить американскую музыку, восточное кино, Энди Уорхолла, одеваться в магазине "Benetton", проявлять чудеса невежества в отношении образцов отечественной культуры – и при этом устойчиво идентифицировать себя в качестве белоруса.

Исследователи, придерживающиеся второй точки зрения, более проницательны. С одной лишь оговоркой: надо четко представлять себе, что подразумевается под "фольклором". Если мы используем это понятие согласно словарю Ушакова – в смысле "совокупности верований, обычаев, обрядов, песен, сказок и др. явлений быта народов", то вряд ли современная этничность куется на этой наковальне. Часть фольклорной традиции естественным путем отходит в небытие, что не мешает отдельным ее элементам вновь востребоваться на новых витках развития этноса. Но – востребоваться всегда в новом, модернизированном виде: так, в 70-е–80-е гг. в России оказалось востребованным творчество Ж. Бичевской, а в 90-е в Беларуси – этно-рок групп.

Тем не менее "фокус" выставлен верно – в том случае, если мы спроецируем понятие фольклора на современность.

Этничность и "тексты повседневности". Что такое фольклор? Это тексты культуры, которые создаются не "для потомков", а в повседневной жизни, не "великими гениями", но каждым из нам. Словом, фольклор – это совокупность "текстов повседневности".

Сегодня понятие "текст" расширилось: это не только последовательность слов, порождающих некое "сообщение". Текст может вовсе не иметь слов. Манера поведения и даже одежда человека – тоже текст: потому Конфуций, опасаясь завоевания Китая, говорил, что свершись это – и китайцам пришлось бы ходить растрепанными и запахивать полы халата на левую сторону. Прическа и халат (вернее, его полы) – здесь понимаются как фрагменты текста, символизирующего порядок. Левостороннее запахивание халата и растрепанные волосы – символ не столько неряшества, сколько утери традиций.

Вот в этом смысле текстом повседневности является все, что можно прочитать (так, приезжая в страну, языка которой мы не знаем, мы "читаем" улицы, здания, одежду и т.д.). Этничность начинается с усвоения повседневности, приметы которой мы "считываем" ежедневно и во многом бессознательно: с манеры говорить и одеваться; с того, что, как и в каких количествах едят люди; с тем, которые принято обсуждать в обществе и которые, напротив, принято замалчивать; с понимания того, что в обществе считается "хорошим" и "плохим", священным и мирским; какие модели поведения присущи женщинам, а какие – мужчинам и т.д. Словом, зарождение этничности начинается не с постижения господствующей идеологии и официальной культуры, а с усвоения "мелочей" – множества бытовых выражений, навыков, привычек, которые складываются в модели поведения. Впрочем они всегда связаны с идеологией (вернее, с идеологиями: в любом обществе их множество), но не прямо, а косвенно и, кстати, оказывают на нее большое влияние.

Этничность и ментальность. Усвоение моделей поведения чаще бессознательно. Вряд ли кого-то из детей учат подмигивать (распространенная привычка в американской культуре), или, наоборот, запрещают это делать (в ряде арабских стран подмигивание считается неприличным жестом). Сама повседневность учит и жестам, и употреблению определенных слов, а также задает негласные правила их использования: именно реакции окружающих заставляют ребенка понять, "что такое хорошо и что такое плохо" в понимании представителей его культуры. Тем самым незаметно повседневность "обучает" человека определенным моделям понимания мира, ориентации и поведения в нем. Принимающий и разделяющий эти модели человек становится этнофором, представителем и "заложником" этноса – и в позитивном, и в негативном смыслах этого слова. И лишь потом на этот бессознательный (или – в лучшем случае – полуосознанный) фундамент накладываются более или менее осознанные идеологии – групповые, религиозные, государственные и пр. В целом этничность можно определить как динамически обновляющуюся, представленную в текстах повседневности концепцию места общности в кругу других этносов и одновременно – места этнофора в общности.

Интересно, что именно неявная, латентная сторона этничности часто спасает этнос от распада в пору социальных и политических треволнений: верхние идеологические слои рушатся, знак "плюс" переходит в знак "минус" и наоборот, но основы самосознания членов этноса остаются прочными. Это происходит потому, что первичный, бессознательный слой этничности (его можно назвать "ментальностью", "этническим бессознательным", "латентной культурой") не дает утерять целостность и специфическую направленность мышления и поведения. Этому способствует сам бессознательный характер ментальности: ведь если бы этот слой был осознан, люди могли бы подвергнуть его анализу и коррекции, поставить его под вопрос – и, может быть, утратить этническое единство.

Роль "Других" и "Чужих" в этничности. Впрочем, даже этот фундаментальный пласт не мог бы служить столь действенной "скрепой", объединяющей членов этноса, если бы не существование "Других" и "Чужих". Этнофоры видят, как ведут себя эти "Другие" или "Чужие" – и только в контексте сравнения с ними (в первом случае – в контексте сопоставления, во втором – противопоставления) – задумываются о том, как в таких случаях ведем себя "Мы". Именно на этой основе и делаются умозаключения о собственных культурных особенностях. Поэтому чрезвычайно значимым маркером этничности является самоназвание (этноним). Одна из аксиом современной этнологии гласит, что народ можно счесть сложившимся, лишь когда он отделил себя от групп "Они" и поставил на себе своеобразную "печать" с собственным именем.

Мысль о значимости сопоставления Мы-группы с Другими не нова: при анализе социальных отношений об этом говорил К. Маркс, а в аспекте психологии – С.Л. Выготский, в аспекте социальной истории – Б.Ф. Поршнев. Для нас особенно важно, что эта процедура свойственна и культуре повседневности. Так, петербургский антрополог Илья Утехин (автор блестящего исследования советской культуры путем анализа поведения жителей коммунальных квартир: см. Утехин И. "Очерки коммунального быта") признавался, что тема книги "всплыла" лишь после вопроса его французского знакомого: "Почему никто из жильцов не уберет мусор, валяющийся на лестничной клетке?" Вопросы "других", их поведение, отличное от "нашего", и в целом сам факт несходства – побудительный мотив не только для попыток понять этих "других", но и себя.