58. Правовая политика германских властей на оккупированных территориях советского государства.

Фельдмаршал Кейтель в директиве войскам от 23 июля 1941 года указывал: "Имеющиеся для обеспечения безопасности в покоренных восточных областях войска ввиду обширности этого пространства будут достаточны лишь в том случае, если всякого рода сопротивление будет сломлено не путем юридического наказания виновных, а если оккупационные власти будут внушать тот страх, который единственно способен отбить у населения всякую охоту к сопротивлению... Не в употреблении дополнительных охранных частей, а в применении соответствующих драконовских мер командующие должны находить средства для поддержания порядка в своих районах безопасности".    И драконовские меры применялись вовсю. Население оккупированной советской территории было лишено всех политических и вообще каких-либо человеческих прав. Зато от него требовали выполнения множества обязанностей и соблюдения целого ряда запретов. За нарушение их в большинстве случаев полагалась смертная казнь или заключение в концлагерь. Чтобы устрашить население, казни, как правило, проводились публично. Виселицы с телами повешенных были непременным атрибутом каждого оккупированного фашистами советского города.    Повсеместно практиковалась гнусная система заложничества. За убийство немца подлежало расстрелу 100, за убийство полицейского - 50 первых попавшихся местных жителей, если виновные не были обнаружены. Заложников хватали и убивали и в случае диверсий, саботажа, укрытия советских воинов-окруженцев и партизан. Например, в Киеве в связи с диверсиями и саботажем на предприятиях 2 ноября 1941 года было расстреляно 300, а через 27 дней 400 человек. После войны стала известна трагедия, постигшая латвийскую деревню Аудрины. Гитлеровцы арестовали всех жителей этой деревни (235 человек, в том числе стариков, женщин и детей). 4 января 1942 года они публично расстреляли 30 мужчин на базарной площади города Резекне. Остальные жители деревни - среди них десятки детей от нескольких недель до десятилетнего возраста и стодесятилетняя крестьянка Вера Глушнева - были расстреляны накануне в Анчупанском лесу. Деревню Аудрины фашисты сожгли дотла.    Полный произвол царил в мерах наказания. Разбирательство проступков местных жителей, тем более судебное, практически отсутствовало. "Законодателем" и "судьей" был любой гестаповец или военнослужащий вермахта. Каждый из них мог поступать, как ему вздумается. Так, командир 106-й гитлеровской пехотной дивизии в приказе от 8 апреля 1943 года внушал личному составу, что "немецкий военнослужащий, независимо от звания, должен чувствовать себя господином и в соответствии с этим относиться к русскому населению"; он установил нечто вроде шкалы взысканий, которой должны были руководствоваться его подчиненные, наказывая местных жителей. Вот еще один образчик "законодательного творчества" захватчиков. В селах Алехино, Суханка и других населенных пунктах Хотынецкого района Орловской области оккупанты запретили девушкам выходить замуж по собственному желанию. Право решать вопрос об их замужестве предоставлялось старосте, который мог выдать девушку замуж, за кого вздумает.    Иногда издавались и общие законы. Они соответствовали установкам фашистского руководства о беспощадном терроре по отношению к советским людям. В директиве Гиммлера "Относительно преследования преступлений против империи или оккупационных властей" от 4 февраля 1942 года прямо указывалось: "Фюрер считает: в случае таких преступлений наказание лишением свободы, в том числе и пожизненное тюремное заключение, расценивалось бы как признак слабости. Действенного и последовательного устрашения можно достичь лишь смертными казнями или мерами, которые оставляют родственников и население в неведении о судьбе преступника".    В соответствии с упомянутой директивой 17 февраля 1942 года по распоряжению Розенберга для оккупированных районов СССР были введены "Особые уголовные законы". По этим законам советским людям угрожала смертная казнь за оскорбление "чести" национал-социалистской партии, германской армии и полиции, за поведение, "понижающее уважение к немецкому государству или немецкому народу", а также в том случае, если они не доносили оккупационным властям об антинемецких настроениях или действиях. Совершенно ясно, что в нарушении каждой из статей этих законов можно было обвинить любого советского человека. Причем местным оккупационным властям и командирам воинских частей и подразделений было предоставлено полное право самим принимать решения о смертной казни советских людей. Они получили по этому поводу соответствующие разъяснения. Так, в распоряжении житомирского начальника жандармерии указывалось, что "на проведение казней в тех случаях, когда для этого имеются основания, просить разрешения не нужно".    Какой-либо правовой защиты населения от произвола оккупантов не существовало. На зданиях военных комендатур висели объявления: "Жалобы гражданского населения на немецких военнослужащих не принимаются". Больше того, оккупационные власти и командование вермахта всячески поощряли издевательства и глумление над советскими людьми и нередко сами организовывали такого рода акции.