05. Искусство, возникшее из нордической сути

Чего можно ожидать от рас, судя по их поведению, показывают взаимосвязи между расой и художественными формами. Великие творения, возникшие из нордической сути, не допускают раздельного анализа формы и содержания – или допускают, но для посторонних, главным образом, для искусствоведов переднеазиатской расы. В данном случае форма и содержание совпадают, так что сам вопрос о «форме и содержании» не имеет смысла. Гомер, греческие скульптуры эпохи расцвета греческого искусства, готические соборы (по крайней мере, к северу от Альп), произведения Данте, Баха, Альфиери, Гёльдерлина, Каспара-Давида Фридриха, Китса, Флобера, Ретеля, Мольтке, Геббеля и Дросте-Хюльсхофа – вот лишь немногие примеры нордического искусства у разных народов. Общая особенность великих творений нордического искусства – сильнейшая воля к прорыву в новые дали, обузданная холодной строгостью. Хороший пример – «Passacaglia C-moll» Баха. В этом его произведении нордическая строгость преобладает, но в увертюре к его «Страстям по Матфею» сочетаются оба вышеназванных качества, а хорал «О, агнец Божий», может быть, самый сильный пример нордической музыки. Когда Шекспир говорит, что поэт должен сочетать в себе страсть и рассудительность, а его Гамлет учит тому же актеров, он проявляет себя как нордический художник.

У Баха были и ненордические физические черты, но он чисто нордический художник. Бетховен стремился к чисто нордическим формам, но в его произведениях есть заметная ненордическая примесь, хотя он ближе подошел к нордической сути, нежели его физические черты приближались к нордическому типу. В произведениях Бетховена прорывается «темная» сила, часто настолько мощная, что она уже не может сдерживаться нордической строгостью. Можно сказать так: Бах был аристократом, а Бетховен стремился им быть. (Примечание. Бетховен хотел, чтобы «ван» в его фамилии считали за аристократическое «фон», хотя это не соответствовало действительности, и сердился, когда его притязания отказывались признавать. По убеждениям он был демократ-республиканец. Во время поездки Бетховена с Гете в Мариенбад проявилась расово обусловленная внешняя «бесформенность» Бетховена).

… Произведения Бетховена занимают «эксцентрическое» положение в кругу нордического искусства, но, большей частью, – внутри этого круга.

Самый нордический, хотя не самый великий немецкий поэт – Геббель; во французской литературе ему соответствует Флобер. Этого нормандца называли «настоящим викингом», и он сам однажды сказал о себе: «В глубине души я немец». Его великий роман «Мадам Бовари» – еще один пример сочетания нордической широты и строгости. Его описание гостей на свадьбе Бовари, их поведения выполнено в стиле исландских саг… Флобер проявлял даже чрезмерную сдержанность. Он запер свои чувства в клетку, как он сам признался в одном письме… Он вел отшельнический образ жизни в Руане…

Пример Флобера не должен наводить на мысль, будто в нордическом стиле только эпическое искусство, а лирика нордическому человеку чужда. Например, у шведов большой дар к стихотворной лирике. Пример нордической лирики – Гёльдерлин, во Франции – Ронсар, Дю Белле и Мюссе, в Англии – Спенсер, Шелли, Китс и Теннисон.

Какими бы глубокими и сильными не были чувства Гёльдерлина, он никогда не терял сдержанности, благородства. Этот светловолосый поэт производил сильное впечатление одним своим внешним видом. «Будто Аполлон прошел по залу», – вспоминает один из его друзей о встрече с ним… Гёльдерлин использовал трудные стихотворные формы греческой поэзии… Сугубо «германски» мыслящие литературоведы ставят его из-за этого вне «германского» искусства. Эти «ценители» не могут воспринимать стихи Гёльдерлина в отрыве от «классического образования», как свободные стихи, написанные именно в той форме, которая соответствовала переживаниям Гельдерлина, его духовному складу, и только «образованные люди» знают, что эта форма – греческого происхождения…

… Такие его поэмы как «Гиперион» показывают, что его любовь к древней Греции и нелюбовь к окружавшей его немецкой действительности были лишь ностальгией по самобытной немецкой культуре… «Будьте столь же благочестивы, как древние греки», – говорил он. Геракла, символ героического, он ставил рядом с Иисусом. Возможно, нордическое (осознаваемое им как греческое) бунтовало в нем против христианства в его восточном варианте, а помрачение разума было у него вызвано чувством вины перед древней Грецией, как символом правильной жизни…

… На переломе XIX-XX веков лирика стала развиваться в направлении, прямо противоположном нордическому. Она становится все более крикливой в выражении чувств (импрессионизм, экспрессионизм). В этом, как мне кажется, выражается душа переднеазиатской расы с ее самовозбуждением (в Европе это результат смешения с евреями) и душа восточно-балтийской расы, а также болезненная духовная жизнь других рас, живущих на Западе, которые могут до известной степени заимствовать формы у переднеазиатской и восточно-балтийской рас...

Нордическая сдержанность у Гёльдерлина доходила до робости. Нордический художник не может давать волю своим чувствам, какими бы сильными они ни были. У Бетховена и еще больше у Вагнера ненордическое влияние чувствуется особенно сильно, если сравнивать их музыку с музыкой Генделя и Глюка. Можно только представить себе, как Вагнер выразил бы тоску Орфея об Эвридике («Потерял я Эвридику»). Несомненно, со всем своим мастерством, но вряд ли с тем подлинно нордическим, благородным благоговением, в какое облек страдания Орфея Глюк. Гендель и Глюк – они тоже аристократы, а Бетховен только стремится стать аристократом. Им обоим свойственна благородная сдержанность, оба они, как люди чисто нордической сути, были бы оскорблены непосредственностью выражения необузданных чувств у Бетховена. Чем больше суть нордической души будет раскрываться для все более широких кругов немецкого народа, тем больше будет понятно, сколь многим мы обязаны нордической душе творчества Глюка. Глюка будут тогда больше почитать и любить, чем теперь.

Самый мощный немецкий поэт нордической сути – Фридрих Геббель (1813-1863). Это не самый великий немецкий поэт, но самый нордический. В его немецком языке богаче и сильней всего выразилась нордическая суть. Геббеля можно использовать как эталон: кому он чужд, у того не совсем нордическая душа. Геббель еще ближе, чем Флобер, к сказителям, создававшим саги. В его «Нибелунгах», «Ироде и Мариамне» есть места, которые могли бы стать частью исландской поэзии… Весь духовный мир нордической крови действует в драмах Геббеля… Ненордическим людям Геббель кажется одновременно холодным и горячим, как детям снег, когда они берут его в руки…

Геббель не такой великий художник как Гете. Его слова не обладают такой звучностью, как у художников с динарской примесью, таких как Гете, Шиллер, Ламартин, Суинберн. Он не умел, как они, черпать вдохновение из настроения. Но именно люди динарской расы – «люди настроения». Нордическое настроение более суровое, у Геббеля это сказывается и на языке, который ненордические люди считают «чопорным», как и поведение нордических людей. Динарские люди считают, что у Геббеля «нет темперамента»…

… Геббель, не будучи величайшим немецким поэтом, допускал и художественные просчеты, доходящие до безвкусицы. Но нордический человек воспримет их, как Натали (в «Принце Хомбургском» Клейста) нарушение принцем дисциплины вследствие юношеской воинственности: «О, этот светловолосый, голубоглазый просчет!»

… То же самое можно сказать о Клейсте, но Клейст – неудачный пример. Расовая душа в нем была искажена болезненной предрасположенностью. Но и Клейст в «Михаэле Кольхаасе» и «Роберте Гюискаре» приближается к создателям саг.

… У Геббеля нордические люди выступают в произведениях нордического типа. То же самое можно сказать об основных образах «Илиады» (герой «Одиссеи» – нордически-передне-азиатская смесь. Когда он сидел, он был примерно одного роста с Менелаем, когда стоял – ниже Менелая. Его духовная суть свидетельствует о переднеазиатской примеси, как и его рост). Но нордические образы встречаются и при описании ненордической жизни, как у Флобера в «Саламбо». Здесь следует назвать и провансальские пейзажи чисто нордического ван Гога. Другой хороший пример – поэма «Мирейо» великого провансальца Мистраля, человека нордического типа. Мистраль описал жизнь провансальских крестьян и местные пейзажи с гомеровской серьезностью. О его взгляде на женщину можно сказать, как Райт говорит о Гомере («Феминизм в греческой литературе от Гомера до Аристотеля», Лондон, 1923), что это взгляд скандинавского типа. Если нордическая раса всегда была склонна к тому, чтобы возвышать, идеализировать женщину, то западная раса – к тому, чтобы видеть женщину такой, какова она есть, и при всей вызываемой ею любви и вожделении относиться к ней с недоверием. Там, где сильна примесь западной крови, это всегда проявляется в поэзии. (Примечание. Недоверие Стриндберга к женщине это недоверие человека нордически-восточнобалтийского происхождения, который всю жизнь метался между нордическим стремлением возвысить женщину и восточно-балтийским самоуничижением. Стриндберг – самый яркий пример человека смешанной расы, в груди которого все время борются две души).

Не так обстоит дело с «Мирейо». Эту поэму можно назвать современным миннезангом, а Мистраля – наследником великих трубадуров его родины. В миннезанге, как и в «Мирейо», прослеживаются западные влияния, но великие миннезингеры переработали их в нордическом стиле. У трубадуров романоязычных народов тоже прослеживается смесь нордических и западных художественных форм, как у Мистраля. Его «Мирейо» – пример нордического творчества на провансальской почве, как «Vita nuova» Данте – на тосканской.