4. Соотношение глагольных и неглагольных сообщений о действии
Предложения с акциональным девербативом в предикате. Их разновидности и коммуникативные функции. Отличия от предложений с неакциональным именным предикатом. "Согласование" в предикативных структурах. Индивидуально-поэтические возможности безглагольного выражения действия.
1. Сообщения о субъекте и его действии выражаются одной из центральных моделей синтаксиса, организуемых сопряжением акционального глагола в личной форме с именем лица /одушевленного существа/ в именительном падеже:
Раненому массировала руку хорошенькая сестра Леонова (Вересаев); Дожидаясь салюта, доктор и моряк беседовали, сидя в полутемном кабинете (Паустовский); Там я охочусь и собираю грибы (Ю.Казаков); Платок вышивала цветной, не старый, не новый (Н.Матвеева); В конторе его обыскали, отобрали все вещи, даже часы и карандаши (М.Пришвин).
Те же действия, что названы в примерах акциональными глаголами, могут быть выражены неизосемическим способом, именами действия с вспомогательными, неполнознаменательными глаголами:
массировать - делать массаж;
беседовали - вели беседу;
охочусь и собираю грибы - занимаюсь охотой и сбором грибов; вышивала - занималась вышиванием;
обыскали - произвели обыск и т.п.
Заменив изосемические глагольные предикаты неизосемическими девербативными предикатами, мы сохранили бы типовое значение предложений, но утяжелили бы предложения формально и стилистически, придав им книжно-деловой оттенок. В целом модель сохраняет свой компонентный состав, изменения происходят только в оформлении предикативного компонента, вспомогательный глагол согласуется с тем же субъектным компонентом (Они беседовали - Они вели беседу). См. еще примеры:
Просит горю пособить (Крылов) - Вот он с просьбой о помоге обратился к мудрецу (Пушкин); Вам простительно было ошибиться (Чернышевский) - Он не делал ни одной ошибки в письме (Гоголь); Снял здешний театр, отделал все заново; декорации, костюмы (Островский) - Шла внутренняя отделка здания (Ф.Гладков); Не спи, не спи художник, Не предавайся сну (Пастернак).
2. Но отглагольные имена, девербативы, организуют предложения со значением личного действия и безглагольно. Формируемые ими модели различаются по форме и категориальному значению компонентов:
2.1. Имя действия в именительном падеже предикативно сопрягается с именем субъекта, выраженным синтаксемой у кого:
Не все работа у мельника, а стука вволю (Пословица); Опять сошлись, опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина (Достоевский); У нас, милая, сегодня юбилей (Чехов); У звезд немой и жаркий спор (Б.Пастернак); Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб не бывает (А.Ахматова); Мы помирились в воскресенье. - У нас обед. А что у вас? (Б.Ахмадулина); - У тебя сессия, а ты все шляешься! - встречает ее неостывший Родионцев (Вл.Маканин); У старшего лейтенанта с женой разговор бесконечный (В.Берестов); У зодчего с вечностью свой разговор (Ю.Иваск).
Глагольная модель в сравнении с девербативной (Я убираю - У меня уборка, Мы обедаем - У нас обед) располагает общим компонентным составом, но при этом первая воспринимается как сообщение об актуальном действии субъекта-агенса (хотя возможно ее употребление и в другом контексте), во второй же субъект характеризуется участием в действии или событии, чаще отвлеченном от конкретной длительности процесса, таким образом, модель представляет обычно не репродуктивный, а информативный тип речи.В субъектном компоненте ослаблен оттенок активности действия, поэтому и тот, кто принимает экзамены, и тот, кто сдает, может сказать У меня экзамены; и читающий лекцию, и слушающий скажет У меня лекция; У меня примерка может сказать и тот, кто шьет, и тот, кому шьют; и даже У нас сегодня свадьба могут сообщить о себе и молодожены, и приглашенные.
Категориально-грамматическая, а обычно и словообразовательная соотнесенность компонентов глагольной и девербативной моделей не делает их регулярно взаимозаменимыми, возможность образования субстантивной модели такого типа достаточно избирательна (ср. Она репетирует - У нее репетиция, Они заседают - У них заседание, Он дежурит - У него дежурство, Мы стираем - У нас стирка, Они веселятся, танцуют - У них веселье, танцы, но маловероятны: Она смеется - У нее смех, Она читает - У нее чтение, Мы курим - У нас курение и т.д.).
К модели, предикативно сопрягающей имя действия в форме девербатива с именем личного (одушевленного) субъекта в форме у+род.п., близка модель с именем состояния, отношения, оценки ситуации в предикате:
А у ней опять жар, думаю я про себя; пощупал пульс: точно, жар (Тургенев); - У меня сердцебиение, - сказала она - ...Дайте мне чего-нибудь (Чехов); - Учитель, у меня тревога, - сказала Аэлита (А.Н.Толстой): Унынье у лошади на морде (Маяковский); А у нас - паника от холода и гриппа (М.Горький); Заметьте, какое у нас у всех стремление в начальники (Г.Бакланов).
Большая часть девербативных имен состояния также соотносительна с глаголами (ср.: я тревожусь, она унывает , мы паникуем, мы стремимся), но глаголами других семантических разрядов, не акциональными. Это различие обнаруживается и в том, что модели состояния входят в иные синонимические ряды: Я тревожусь - У меня тревога - Мне тревожно - Я встревожен - Меня тревожит что-то - Я в тревоге. Но общность предложений со значением действия и состояния субъекта, выраженного синтаксемой у кого, проявляется в ослаблении актуальной темпоральности, в отвлечении от конкретной длительности процесса, так что само противопоставление действия, события и состояния, отношения часто размывается.
В речевой реализации модели позиция субъектного компонента может быть не занятой, как и в глагольных предложениях, в силу коммуникативной избыточности:
Тоска! Так день за днем идет в уединенье! (Пушкин); Ночью, в дождь страшная тоска. Раскроешь окно - ни души нигде (Бунин).
Очевидно, что именование признака тоска и под. может стать коммуникативно значимым только в том случае, если адресату высказывания известен субъект-носитель этого признака, определенный или неопределенный. Мнимая однокомпонентность такого предложения оказывается лишь одной из форм приспособления его к конкретным речевым условиям.
Неназванность субъекта делает возможным в изобразительно-стилистических целях соединять в однородном ряду предикаты личных действий и личных состояний, создающие общий образ происходящего:
Это свело с ума всю родню его; гвалт, слезы, просьбы (Герцен); Опять слезы, опять прерывистое дыхание, всхлипывания, озноб, шмыгание носом (Г.Семенов); Развод с отцом, долгие годы одиночества, - матери хотелось счастья (Н.Баранская).
Регулярными могут быть и отрицательные модификации рассматриваемых моделей, когда при названном или неназванном субъекте девербативный предикат после отрицания принимает форму родительного:
Нет ни полета, ни размаху - Висят поломанные крылья (Тютчев); [Войницкий:] Никаких у него нет дел (Чехов); Ни звука, ни шороха (Серафимович); У меня не хватило терпения (Н.Чуковский).
Иное место в системе предложений занимают модели похожего морфологического облика, но с предикатами другого категориального подкласса - имен предметных:
Посмотришь - у него деревня, дом и дача (Крылов); У тетушки княжны Елены Все тот же тюлевый чепец (Пушкин); У тебя дворцы-палаты, У него леса-пустыни, У тебя войска-солдаты, У него пески морские (М.Цветаева); У пня были глаза, нос и рот, и пень молча улыбался Никите (А.Платонов); Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно (Д.Хармс); У тебя и сын и сад (А.Вознесенский).
В этих предложениях субъект предикативно характеризуется посессивным наличием (resp. отсутствием) предмета, отчуждаемого или неотчуждаемого, они принадлежат к другому типу моделей, которые выражают посессивные отношения. Эти модели несоотносительны с акционально-глагольными, хотя есть ряд глаголов неакционального значения, специально обслуживающих посессивные отношения: иметь, владеть, обладать и др.
2.2. В другой конструкции агенс действия при девербативе может быть назван именем существительным в родительном падеже, реже - посессивным местоимением или прилагательным. Неназванность субъекта действия, как и в глагольной модели, имеет значение определенно-личное, неопределенно-личное или обобщенное. Ср.: За дверью бегают и кричат дети - За дверью беготня и крик детей - За дверью детский крик и беготня - За дверью беготня и крик - Беготня и крик.
В передней толкотня, тревога, В гостиной встреча новых лиц, Лай мосек, чмоканье девиц, Шум, хохот, давка у порога (Пушкин); За сценой шум и аплодисменты (Чехов); Лошадиное ржанье, вой собак, надтреснутый, хриплый крик колоколов... (М.Шолохов); А на улице снежной и сонной суматоха, возня, голоса (Блок).
В отличие от глагольного, в субстантивном предложении нет предикативного сопряжения между названиями действия и его агенса (точнее - это предикативное отношение имплицировано, свернуто в рамках сочетаний слов). Языку нет надобности его предикативно расчленять, потому что субстантивные модели не могут быть ответом на вопрос о том, что делает субъект. Они сообщают о том, что видит и слышит воспринимающий субъект в наблюдаемом им пространстве. Будь это действия, звуки, состояния, наличествующие предметы, - они характеризуют обозначенное одной из локативных форм место или неназванное, но очевидное для адресата речи пространство. Справедливо поэтому в подобных предложениях считать подлежащим локативный компонент, а сказуемым, предикатом - номинатив, называющий признак данного места. Локативное подлежащее (локус-подлежащее, по Ю.С.Степанову) может быть выражено не только предложно-падежными формами имени, но и локативными наречиями, в условиях речи предикативный номинатив может относиться к локативному носителю признака, упомянутому в предтексте, в предшествующем предложении:
Сумрак тут, там жар и крики (Тютчев); ...Кузнец увидел себя на лихом бегуне середи улицы. Боже мой! Стук, гром, блеск... (Гоголь); Не слышен здесь житейский шум, Прохлада, тишина и полусумрак (Некрасов); В доме смех и хозяйственный гомон, Тот же гомон и смех вдалеке (Пастернак).
"Присутствие" в наблюдаемом пространстве воспринимающего лица, перцептора, вербализуется авторизующими средствами, преимущественно словами, называющими сенсорное восприятие:
И слышно в тишине степной Лишь лай собак да коней ржанье (Пушкин); Даже с лестницы не приносилось ни одного звука (Достоевский); Слышался стук колес (Чехов); На небо взглянешь - Звезд весенних тыщи! (Е.Винокуров); Время от времени слышался грохот трактора (С.Залыгин).
В таком усложненном авторизацией предложении можно видеть как бы взаимодействие двух моделей, поскольку согласованием (слышался звук, слышались звуки, слышен звук, слышны звуки) оформляется не связь субъекта и предиката, а связь двух предикатов; слышался - это не признак лая или стука, а признак лица (мне слышно, ему послышался), а лай и стук в свою очередь признаки собак и колес, сочетание же имен этих звуков и их производителей составляет признак воспринимаемого пространства.
Этот особый случай согласования между предикативными компонентами сигнализирует соединение двух моделей - диктумной и модусной - в одну полипредикативную конструкцию.
В отрицательных модификациях этой модели именительный характеризующего признака уступает место родительному:
Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья (Тютчев); Ни ветерка, Ни крика птицы, Над рощей - красный диск луны (Блок); Ни церквей на холмах зеленых, ни плакучих берез в полях - только кедры на горных склонах (П.Комаров); Вокруг меня - ни звука, ни души (Б.Ахмадулина).
Если сравнить выражение действия в глагольной модели и в субстантивной, можно заметить, что и здесь в отглагольном имени значение акциональности несколько ослабевает, поскольку имя не передает действия в его процессуально-временной локализованности, в многообразии его грамматически-семантических характеристик (ср. стук и стучать, стукнуть,стучаться, постучаться, застучать, постукать, отстукать). Тем не менее предложения, характеризующие пространство происходящим в нем действием, принадлежат изобразительному, репродуктивному типу речи, потому что связаны с хронотопом (местом-временем) наблюдателя. Перенос их в план прошедшего или будущего времени с помощью связочного глагола отражает как бы передвижение наблюдательного пункта параллельно происходящему (Вкруг замка будет вечный шорох. Во рву - прозрачная вода...(Блок); Зато внутри машины уже сейчас был смех, разрядка (В.Маканин)).
Впрочем, указания на повторяемость, узуальность действий, состояний переводят сообщение в информативный регистр речи, они знак модусного вмешательства знающего, суммирующего события рассказчика: А потом, как вчера и всегда, ужин, чтение, бессонная ночь и бесконечные мысли все об одном (Чехов); В штабной квартире с арочным окном каждый день совещания (В.Тендряков).
Предложения второй разновидности организуются, таким образом, тремя необходимыми компонентами, хотя в конкретных условиях текста эти компоненты информативно неравноценны, и предложение нередко предстает в виде одного номинатива. В таких случаях перед нами неполная речевая реализация модели.
Если локативная синтаксема заключает в себе значение некоторой совокупности лиц, коллектива, а признак выражен именами действия, реактивного состояния, такие предложения сближаются с разновидностью /I/, ср.: У нас уборка - В доме уборка - У нас в доме уборка:
Но в замке шепот и смятенье (Пушкин); В народе смятение, крики, рыдания (Достоевский); В семье - печаль (Блок); В доме хохот и стекла звенят (Б.Пастернак); В зале шум, хохот, визг (Ф.Абрамов).
Субъект действия или состояния в таких моделях получает характер неопределенно-личный.
При выражении эмоций локативная синтаксема с соматическим значением часто выступает вместе с синтаксемой у кого либо кого, образуя комплексное выражение субъекта, как целое и его часть:
Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея (Л.Толстой); Унынье у лошади на морде (Маяковский); В глазах у Жени большое и ей самой непонятное счастье (А.Гайдар); Какая глушь в уме моем, Какая лень и лунность... (Б.Ахмадулина).
Незанятая позиция "целого", определенно-личного носителя состояния, остается как бы зарезервированной: В сердце тоска и зной (Есенин) - ср.: У меня в сердце, в моем сердце, в сердце поэта...
От рассмотренных моделей с предикатом личного действия или состояния следует отличать предложения с именным отвлеченно-процессуальным предикатом, характеризующим состояние среды, пространства: У нас жара, За окном мороз, На дворе дождь. Компонентный состав их иной: субъектный компонент - с предметно-пространственным значением, личному субъекту здесь места нет, предикат тоже иного категориально-семантического подкласса. Эти предложения входят в синонимический ряд инволюнтивных ("безличных") моделей, ср. У нас жарко, У нас печет; За окном морозно, морозит; На дворе, за окном, на улице льет, льет дождь, дождливо. Этот ряд (эти ряды) можно квалифицировать как синонимичные (с соответствующими оттенками смысла) морфо-синтаксические варианты инволюнтивного предложения, сообщающего о состоянии места, среды, пространства. Так же, как и акционально-девербативным моделям, им свойственно представать в тексте в неполной речевой реализации, с неназванным субъектным компонентом в определенных регистровых условиях (преимущественно в репродуктивном регистре). Указания на повторяемость, узуальность переводят и эти предложения в информативный регистр:
Ветра теплого порывы, Дальний гром и дождь порой... (Тютчев). Необходимо замечание о рамках дейктической триады я - здесь - сейчас. Как рассказчик может не совпадать с персонажем-наблюдателем в 3 лице, так место и время наблюдаемого события могут не совпадать с "наблюдательным пунктом" рассказчика. Глядя в окно из комнаты, говорящий констатирует наблюдаемое: Мороз. Метет. или На дворе метель. Хотя сам он сейчас здесь, в комнате, в тепле. Ср.: Мороз и ночь над далью снежной, А здесь уютно и тепло (Фет) Показатели здесь и сейчас фигурируют чаще тогда, когда выражается или подразумевается антитеза здесь - не здесь, сейчас - не сейчас. Пределы здесь и сейчас ограничиваются возможностями сенсорного восприятия наблюдателем. Локативный субъект предикативного состояния, находящийся вне пределов “здесь”, вербализуется: [Астров:] ...А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища... страшное дело! (Чехов); В столицах шум, гремят витии, Кипит словесная война, А там, во глубине России, - Там вековая тишина (Некрасов).
В художественных текстах однородный, но многозначный ряд признаков общего пространства могут составлять предикаты всех рассмотренных разновидностей, обозначающие действия и состояния живых существ, наличествующие предметы и состояния среды, в именительном падеже или в родительном с отрицанием:
Ни огня, ни черной хаты... Глушь и снег (Пушкин); Трудные переходы, пыль, жара, усталость... И все поля, поля... (Гаршин); Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть. Вид угрюмый людей, вид печальной земли... (Жемчужников); А в лесу тишина, и среди тишины Только голос кукушки (Бунин); Там, сами изволите знать, чистота, полы церковные (Булгаков); В доме - плач. А на черной поляне - Пир горой, поминанье, вино (А.Межиров); Мельканье людей, хлопанье дверей, душно и жарко (В.Тендряков)
Осмысление языкового материала с точки зрения соотношения языка и речи - один из шагов на пути к построению адекватной системы предложения - усиливает интерес, с одной стороны, к грамматической и стилистической значимости регулярных различий между моделью и ее реализациями, с другой - к категории субъекта речи и восприятия, а следовательно, и к типологии текста.
Предложения, омонимически совпадающие по составу, могут иметь разные системно-коммуникативные значения. Ср.:
Гроза. Шумит ливень, погромыхивает.
Над степью прогремело. Гроза. Или невидимый самолет?
В примере (1) Гроза содержит сообщение о наблюдаемом состоянии среды, в примере (2) это предложение отражает опознавательно-идентифицирующий акт мышления. Таким образом, совпадают лишь неполные речевые реализации разных моделей:
[Здесь, сейчас, за окном, на дворе...] гроза.
[Это - ] гроза.
Предложения типа (1) представляют репродуктивный регистр, типа (2) - информативный:
(1) Ни огня, ни черной хаты... Глушь и снег... (Пушкин); Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья (Фет); [Катерина (с ужасом):] Гроза! Побежим домой! (Островский); Улицей - чьи-то торопливые шаги (Н.Корсунов); Дождик! Прыжок с постели - к окну, высунул руку. Дождик! (В.Панова); Принесли букет чертополоха И на стол поставили. И вот Предо мной пожар, и суматоха, И огней багровый хоровод (Заболоцкий).
(2) Что это? Шаги ли мне слышатся - или это опять стучит мое сердце?.. Что это опять? еле слышный смех?.. или шум в листьях... или чье-то дыхание над самым ухом? (Тургенев); Как вдруг кричат, что в доме их пожар (Крылов); [Варвара:] ...Никак, гроза? (Выглядывает) Да, и дождик (Островский); [Кулигин] Не гроза это, а благодать! (Островский); Она спросила: - Что это? - сказал он: - Первый снег! (Л.Мартынов).
Еще во введении в Академический синтаксис 1954 года [АГ 1954, I, 91] В.В. Виноградов отмечал важность "вопроса о типических способах смыслового использования одного и того же формально-грамматического предложения".
2.3. Отвлеченные существительные лексически ограниченного круга используются среди волюнтивных средств языка, обращенных к потенциальным исполнителям, с экспрессивной интонацией приказа, команды, запрета, убеждения, мольбы.
Ср.: Молчите - Молчать! - Молчание!
Не шумите - Не шуметь! - Никакого шума!
Не разговаривайте - Не разговаривать! - Никаких разговоров! Разговоры!
Терпение. Шесть лет работайте сряду... (Гоголь); Сразу из неизвестности возник воспитатель. "Совершенная тишина,- сказал он. - Чтоб была совершенная тишина" (В.Набоков); Левый фланг! Разговоры! - хмурится подполковник (Г.Баженов); - Привал!- зычно крикнул одноглазый Лек. - Чай пить! (Т.Семушкин); - Никаких переодеваний! (А.Богомолов); - На полубаке! - раздается сиплое с мостика. - Подъем трала! (Ю.Казаков); Хохот, шум, неразбериха... Встал какой-то старшина Да как крикнет: -Тишина! (Твардовский); -Внимание! Съемка. Мотор! Начали! (кинофильм "Начало" Г.Панфилова).
Сравнивая выражение волеизъявления императивной формой глагола, с одной стороны, инфинитивом и девербативом - с другой, заметим, что экспрессивный диапазон императива гораздо шире, интонации, его окрашивающие, намного разнообразнее. Ситуации использования инфинитива и девербатива как средств побуждения ограниченны, но воздействие категоричнее, что получает подтверждение и в приведенном выше наблюдении: императивные формы, при всех интонационных различиях, сочетаются с "вежливым словом" пожалуйста, инфинитив и девербатив не сочетаются (ср. Молчите, пожалуйста при невозможности Молчать, пожалуйста! Молчание, пожалуйста!).
Поскольку в определенной речевой ситуации приказание или требование адресовано конкретному потенциальному исполнителю, побудительные предложения обычно не содержат субъектного компонента.
Итак, рассмотрены три основные неизосемические безглагольные конструкции с именем действия в предикате с точки зрения их компонентного состава, коммуникативных функций, сходств и различий с соответствующими глагольными, что дает основания квалифицировать их дифференцированно:
1) тип У нас уборка - сообщение о субъекте и его действии/состоянии - как синонимическую модификацию номинативно-глагольного предложения, с регулярными дополнительными к исходной модели смыслами и коммуникативными особенностями;
2) тип Под окном беготня детей - сообщение о признаках, характеризующих место, - (и его отрицательная модификация Под окном ни смеха, ни беготни детей) как предложение усложненнное, полипредикативное (с имплицитно предикативным сочетанием имени действия и агенса в составе предиката);
3) тип Молчание! как экспрессивную модификацию одной из модально-грамматических форм (императивной) исходной модели.
2.4. Описанные модели предложений с девербативным предикатом фигурируют в грамматических пособиях чаще в виде извлеченных из контекста неполных речевых реализаций, что и дало повод их трактовать как односоставные номинативные (или назывные) предложения. Как следствие чисто морфологического подхода к составу предложения продолжались дискуссии о том, является ли наличный именительный падеж подлежащим, сказуемым или особым гибридом, совмещающим в себе то и другое. Но суждение о синтаксических явлениях по морфологическому признаку - методика миновавшего этапа лингвистики.
Подлежащим и сказуемым (субъектом и предикатом) предложения служат сопряженные предикативной связью компоненты предметного (для элементарных моделей) и признакового значения. Этот семантико-синтаксический критерий обеспечивает структуру и функционирование предложения.
Естественно, и субъект и предикат облечены в ту или иную (но взаимнообусловленную) форму, выявляющую и различия в типовых значениях компонентов, и это дает основания для дифференциации моделей.
Предложения бесподлежащные возможны как модификации исходной модели с синтаксически значимой неназванностью субъекта или как неполные речевые реализации. Предложения без сказуемого в принципе невозможны; они встречаются лишь как неполные реализации известной из контекста модели ( - Кто пришел? - Андрей).
Некоторые исследователи пытаются строить анализ текста, находясь под обаянием наивно понятого термина. Номинативными предложения были названы по форме именительного падежа "главного члена", но не по функции. Любое предложение, глагольное или именное, в прозе или в поэзии, служит сообщением, выполняет коммуникативную функцию, в отличие от слова и словосочетания, служащих средством номинативным, называния, именования.
Неправильно понятый термин навязывает исследователю и неадекватную интерпретацию текста, где номинативные предложения Свист паровоза, хруст арбузной корки, В душистой лайке робкая рука (А.Ахматова) будто бы "занимают позицию подлежащего по от- . ношению к контексту". Если справедливо, что "слово в поэзии является конструктивным элементом смысла" [Очерки 1993, 83], это обязывает к выяснению конструктивно-смысловых отношений элемента и целого, частью которого он является.
2.5. Рассматривая компоненты глагольных и неглагольных предложений в единстве их формы, значения и функции и преодолевая тем самым разрыв между формой и значением, мы уже столкнулись выше (на примере слышался стук) с необходимостью внести уточнение в трактовку такого традиционного понятия как согласование.
Существовало мнение, что формы согласования в предикативной основе предложения задаются подлежащим. Работами Н.С.Поспелова и Н.Ю.Шведовой (см. [Золотова 1973, 59-61]) было убедительно показано, что характер связи между подлежащим и сказуемым является не подчинением, а взаимной координацией. Действительно, достаточно вспомнить примеры, где предикат располагает формами числа, рода или лица без участия субъекта или при отсутствии этих форм в субъектном имени (Еду, еду, следу нету...; Либо пан, либо пропал; Что имеем - не храним; Бульвар сделали, а не гуляют; Пальто свалены на сундуке; Кофе взбодрил ее), либо примеры, в которых морфологические признаки имени-подлежащего не влияют на форму сказуемого (Татьяна - ах!, а он реветь; Мартышка толк Медведя и т.д.), чтобы убедиться в отсутствии односторонней и обязательной мотивации формами подлежащего соответствующих форм сказуемого. К сожалению, как это часто бывает в нашей науке, многие авторы, в течение прошедшей четверти века делая вид, что не знают об этом, или не зная, продолжали говорить о господствующей роли подлежащего.
Еще важнее было утверждение того, что координация (где она есть) отличается от согласования в паре `определение - определяемое имя' тем, что через категории времени, модальности и лица (по В.В.Виноградову) относит высказывание к действительности, то есть делает конструкцию предложением. Этот подход позволяет от описания всех возможных случаев и форм согласования, широко представленных в литературе, перейти к обсуждению вопроса о том, зачем языку такое явление как предикативное согласование (или координация), каково его функциональное назначение?
Среди русских предложений различаются модели (1) с согласованием, то есть с уподобленными друг другу по морфологическим значениям числа, рода или лица подлежащим и сказуемым (субъектом и предикатом): номинативно-глагольные: Тройка мчится, Луна сияла, Отец рубит, а я отвожу; адъективные, по роду и числу: Хороша Маша, Хорош гусь! Небо ясное, Дети веселые и здоровые; и (2) с морфологически несогласованными: Старикам не спится, В доме веселье, За сценой смех, Кругом тишина, У него машина, У нее вывих, Дочери год, С бумагой трудности, Все в беготне, Воды по колено и т.п.
И при наличии морфологической координации и при отсутствии ее связь между субъектом и предикатом во всех этих случаях основана еще и на категориально-семантической корреляции, формирующей типовое значение (семантическую структуру) предложения и выявляющейся также в предикативно-синтезирующей интонации.
Итак, для значительной части синтаксических моделей формы взаимного уподобления главных компонентов не обязательны, факультативны. Субъект и предикат сопрягаются, подкрепляемые (не всегда) оформлением связи.
Обходятся ли остальные модели без этого подкрепления? Только в исходной форме - настоящего времени изъявительного наклонения. Но если мы переводим сообщение в прошедшее время или в сослагательное наклонение, и в тех моделях, которые не оформляли морфологически связь между подлежащим и сказуемым, это оформление оказывается необходимым:
Дочке год - Дочке был год; Им весело - Им было бы весело, если бы...; Она в тоске - Она была в тоске; С бумагой трудно - С бумагой будет трудно; Воды по колено - Воды было по колено; У нее бред - У нее был бред; У него ангина - У него была ангина; Я в беготне - Я была (был), буду в беготне; В школе экзамены - В школе были экзамены; Собрание в школе - Собрание было в школе и т.д.
Между подлежащим и сказуемым появляется так называемая связка, но связывание - ее вторичное дело, попутное, поскольку она не везде была обязательна. Главная ее роль - выразить предикативное значение времени, наклонения и лица, если предикат не глагольный. Этой грамматической функцией при предикате и обусловлен ее статус незнаменательного слова в составе предиката, с которым она образует составное именное сказуемое.
Ту же грамматическую службу несут при сказуемых разного рода неполнознаменательные глаголы, добавляя к выражению предикативных категорий свое фазисное, модальное или компенсаторное значение (У нее начинается грипп, Лекция кончилась, Наступили каникулы, Мне хочется есть, Стороны продолжают вести переговоры).
Но чем же определяются формы связи или формы вспомогательного слова?
Можно сформулировать три основных правила:
1) В предложении с номинативным подлежащим и лично-глагольным сказуемым главные компоненты уподобляются друг другу в оформлении значений лица, числа в настоящем времени, числа и рода в прошедшем.
2) Если в безглагольном предложении один из главных компонентов, либо субъект, либо предикат, выражен существительным в именительном падеже, связка или неполнознаменательный глагол оформляет свое родовые и числовые показатели, уподобляя их соответствующим показателям этого имени.
3) Если в предложении нет ни личного глагола, ни существительного в именительном падеже, связка или вспомогательный глагол оформляется средним родом и единственным числом.
Достаточность одного из главных компонентов (личного глагола при отсутствии номинатива либо номинатива, при отсутствии личного глагола) для оформления связи или неполнознаменательного слова в составе сказуемого, факультативность уподобления форм главных членов подтверждает, что сущностная функция рассматриваемого явления не в согласовании подлежащего со сказуемым, а в выражении необходимых для предложения предикативных категорий.
Вместе с тем влияние существительного в номинативе на форму связки не может служить доказательством его роли подлежащего в тех случаях, когда это существительное выступает как признаковое слово, называя предикативный признак неноминативного подлежащего (У нее грипп, У детей веселье, У нас весна, За окном темень, В окнах свет, На лице румянец, С женщиной обморок, В бумагах порядок и под.).
И дело, конечно, не в "особой власти" номинатива над формой сказуемого или связки, но в соответствующих морфологических возможностях или их отсутствии у синтаксического партнера. Это очевидно, скажем, в моделях типа Царица - хохотать, Татьяна прыг в другие сени, которые не имеют временной и модальной парадигмы и, соответственно, не принимают связки; в моделях Сестра замужем, Аптека напротив, Аптека за углом с неизменяемыми синтаксемами в предикате и под.
Хотя, казалось бы, согласование - вопрос техники, но в степени взаимной готовности к уподоблению форм, видимо, отражается категориально-семантическая скорректированность предикативных партнеров. Дательный инволюнтивного субъекта, например, не может проявить согласовательного влияния потому, что сопрягающаяся с ним особая инволюнтивная форма глагола сама стоит вне парадигмы лица и числа: Мне (тебе, ему, нам...) не работается / не работалось. Хотя обнаруживает это влияние при полупредикативных связях: Мне, молодой и глупой (молодому и глупому) не работалось; Им, бедным студентам, было невдомек...
Анализ авторизованной конструкции, соединяющей модусный план восприятия и диктумный план воспринимаемого (слышался лай собак, вспомнился стук колес, слышен звук, видна игра теней - см. с. 208) показал неправомерность трактовки здесь номинатива как подлежащего и позволил выявить особый тип согласования в роде и числе между предикативными компонентами полипредикативного предложения. Колебания в родовом оформлении связки в биноминативных предложениях "тождества", фиксированные Д.Н.Шмелевым, Т.В.Булыгиной, П.А.Лекантом и др. (Кабинет его была большая комната, Поза моя было величие и под. ), так же как отмечавшаяся в литературе тенденция к предпочтению творительного падежа в именном составном сказуемом именительному (была маленький приток - была маленьким притоком, был честный человек - был честным человеком), так же как и оформление творительным "полупредикативной" именной части глагольно-именного сказуемого (пришла усталой, вернулся офицером, работает сторожем - ср. была усталой, стал офицером, она здесь сторожем) - все эти проявления можно расценивать как конкурентное функционирование не зависимых от формы подлежащего, предназначенных для роли сказуемого обусловленных синтаксем творительного и именительного падежей.
Однако эти падежные формы выражают не "грамматическое отношение именной части сказуемого к связке", как иногда пишут, но предикативные отношения между подлежащим и сказуемым, а связка конкретизирует эти отношения в плане времени, модальности и лица. Некорректен и распространенный термин `присвязочная часть именного сказуемого', поскольку не она стоит при связке, а связка при сказуемом.
2.6. Если действие может быть выражено глагольной или неглагольной конструкцией, а глагол, в свою очередь, может иметь акциональное или неакциональное значение, то есть обозначать действие и не-действие, эти сведения можно заключить в таблицу, которая покажет пересечение планов выражения (по признаку глагольность/неглагольность) и содержания (по признаку акциональность/неакциональность) в четырех возможных пунктах:
Пункты 1.А. и 2.Б. в этой таблице - пункты грамматической гармонии, равновесия, изосемичности.
Пункты 1.Б. и 2.А. - соответственно - неравновесия, неизосемичности.
Эта картина восполняется еще одной особенностью русского синтаксиса. Имеются в виду конструкции, где сообщается о действии, динамичном и экспрессивном, но без глагола. Примеры:
Татьяна в лес, медведь за нею (Пушкин); Он дале, в сад, В лавровый лес, к решетке сада, Вдоль озера, вкруг водопада, Под мостики, в беседки... нет! (Пушкин); Федор Гаврилыч сейчас из пошевней вон, суметом через сад на красный двор и в сени (Писемский); Буратино - в вихре - за ним, под гору, через дорогу, по полю, к лесу (А.Н.Толстой); У семафора расстаемся: он - направо, я - налево (В.Некрасов).
Квалификация этих предложений остается дискуссионным вопросом. С традиционной точки зрения их считают неполными, эллиптическими, с опущенным глагольным предикатом, с наличными подлежащим и обстоятельством. Но В.В.Виноградов призывал изучать подобные предложения "не с точки зрения их предполагаемой формальной недостаточности или неполноты, а со стороны их собственных, специфических для них структурных свойств и функций" [Грамм. 1954, II, 97].
Собственные структурные свойства этих предложений можно расценить и как сопряжение имени субъекта с именем предикативного признака, сообщающего о направлении движения субъекта, перемещении его в пространстве. Свободные синтаксемы, называющие направление или путь движения, способны обозначать этот признак и без глагола, и независимо от контекста.
2.7. Но и этими моделями не исчерпываются ресурсы русского языка в безглагольном представлении движения. Кроме общелитературных средств, в языке существуют особые, неожиданные возможности, открывающиеся только художнику. Дополним изложенное анализом поэтического шедевра М.Цветаевой “По холмам - круглым и смуглым... “
В трех четверостишиях, из которых состоит этот текст, нет ни одного глагола, но, кроме того, в отличие от моделей Татьяна в лес и Он - направо, нет даже ни одного субъекта-подлежащего в именительном падеже. Подобно тому как Фет построил известную лирическую композицию “Шепот. Робкое дыханье. Трели соловья...” из номинативных предложений (см.[М.Гаспаров,1979]), М.Цветаева создала композицию лирической драмы - по существу из трех параллельно организованных предложений без подлежащих и без глагольных сказуемых. И если стихотворение “Шепот. Робкое дыханье...” - это своего рода импрессионистическая картина, складывающаяся из зрительных и слуховых впечатлений, выхваченных восприятием из ночной тьмы, не составляющих сюжета, то у Цветаевой здесь - мастерски построенный сюжет, со своей четкой драматургией, сжатой энергией нарастающего напряжения и остро трагической каденцией. Вот текст:
По холмам - круглым и смуглым,
Под лучом - сильным и пыльным,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - рдяным и рваным.
По пескам - жадным и ржавым,
Под лучом - жгущим и пьющим,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - следом и следом.
По волнам - лютым и вздутым,
Под лучом - гневным и древним,
Сапожком - робким и кротким -
За плащом - лгущим и лгущим.
Посмотрим не на то, чего здесь нет - из канонических членов предложения, а что - есть.
Экспрессивная сила стихотворения в том, что сейчас называют эстетикой минимализма, в предельной лаконичности, экономности и вместе с тем динамичности средств.
Каждое из трех четверостиший - предложение, состоящее из четырех именных компонентов, каждый из них в первой ритмической части строки сопровождается двумя эпитетами во второй части строки. Именной компонент первой строки, в форме по + Дат.пад., обозначает путь движения (транзитив). Второй - ситуатив - обозначение внешней ситуации, явления природы (ср.: под лучом, под дождем, под луной...). Третий, в форме Твор.пад., - медиатив сапожком со значением способа передвижения (индивидуальная интерпретация этой формы в ряду поездом, самолетом, лошадьми, пешком...). Четвертый (за + Твор.пад.) - директив, обозначает движущийся предмет или ориентир движения (Ср.:Медведь за нею).
В каждом поэтическом тексте есть свои тайны, художественные загадки. Здесь одна из таких загадок, или парадоксов, - как тема движения, перемещения решается без единого глагола движения и без глагола вообще. Понятно, что в создании этого эффекта главная роль принадлежит набору именных компонентов. Обозначая путь движения, средство и ориентиры движения, они обычно сопровождают глагол движения, а в его отсутствие совместно выражают идею движения.
Второй парадокс, или антиномия, - соотношение постоянных и переменных элементов текста. Вопрос в том, как при полном синтаксическом параллелизме трех четверостиший, при явном преобладании постоянных именных элементов над переменными, обновляемыми, не возникает ощущения монотонности, однообразия движения, наоборот, фразовый параллелизм поднимает эмоциональное напряжение по нарастающей крутизне.
Здесь мы наблюдаем эффект взаимных усилий грамматики и лексики. Типовые грамматические компоненты, в индивидуальном лексическом облике именуя явления конкретные, а вместе с тем поднятые над конкретностью, движут замысел поэта не только благодаря номинативным значениям слов, но и благодаря их коннотациям, ассоциациям, экспрессивно-стилистическим ореолам, вступающим в отношения созвучий, переливов, контрастов.
Конечно, холмы, пески, волны - это не просто трасса, путь движения, это среда обитания, жизненные обстоятельства, в преодолении которых состоит жизнь человека и противостояние которых человеку возрастает и со сменой лексем пути и - особенно - со сменой эпитетов.
Конечно, луч таит в себе и положительную и отрицательную силу влияния на человека и события, но отрицательное его воздействие усиливается.
Конечно, сапожок и плащ - это не просто предметы, а метонимические символы женского и мужского образов, ведомого и ведущего в этой паре. В циклах стихов Цветаевой тех же лет (1921-22 гг.) эти образы фигурируют неоднократно с большой смысловой нагрузкой. Вспомним Молодость моя! Моя чужая Молодость! Мой сапожок непарный ("Молодость"). Плащ встречаем как символ и общей судьбы (В дождь под одним плащом, В ночь под одним плащом - в эпиграфе к циклу "Ученик"), и защиты от невзгод и обид (При первом чернью занесенном камне - Уже не плащ, а щит), и путешествия, разлуки, преодоления жизненного пути; это пурпур романтического героя и воина (в цикле о Георгии-победоносце - огненный плащ его: И плащ его - был - красен, И конь его - был - бел); возможно толкование его и как гения поэзии, вдохновителя, как в поэме "На красном коне", - поэтическое слово всегда многогранно. Здесь нам важнее проследить динамику образов в стихотворении.
В соотношении постоянных и переменных элементов в его строках предстает сбалансированность архитектоники стиха.
В первой части трехстопной строки, отделенной ритмической паузой как бы из двух опущенных безударных слогов, переменным лексически (хотя постоянным по форме) оказывается лишь начало каждого четверостишия, локализующее движение в пространстве (по холмам, по пескам, по волнам). Сама их смена знаменует движение. Груз переменных компонентов ложится на вторые половины строк, эпитеты, уравновешиваясь в каждом стихе постоянной третьей строкой. Динамика перемен - в усилении, нарастании враждебности человеку преодолеваемого им пространства. Парные эпитеты везде соединены внутренней рифмой.
Окончания строк почти не рифмуются, но это не белый стих. Динамическая напряженность поддерживается сложным узором внутренних рифм. Кроме парных эпитетов во второй части строк, зарифмованы начальные слова каждой строфы (по холмам - по пескам - по волнам), повторяющиеся начала 2, 3, 4-й строк (под лучом - сапожком - за плащом), и мощной опорой всей конструкции служит троекратное созвучие (панторифма) 6 и 12-й строк:
Под лучом - жгущим и пьющим, ...
За плащом - лгущим и лгущим.
Эпитеты круглые и смуглые (о холмах) - предметно-зрительные, сами эти слова еще не содержат никакой отрицательной оценки, хотя в ситуации пути в них легко услышать предвестие трудностей, ведь круглые и смуглые холмы - это синонимы крутой и выжженной дороги. Понятно, что под лучом сильным и пыльным дорога становится труднее.
Следующий этап - По пескам жадным и ржавым, Под лучом жгущим и пьющим - характеризует природу уже как откровенно враждебную человеку. Жадным и ржавым - эпитеты с явно отрицательной экспрессией. Эта экспрессия усиливается выразительной звукописью, скрежещущими, скребущими повторами ж и щ. Если ржавый еще зрительный эпитет, то жадный относится к свойствам живых существ: мир не просто существует вокруг идущих, он проявляет все более недоброе отношение к ним. Прилагательные в эпитетах сменяются активными причастиями, обнаруживающими агрессивное каузативное воздействие луча на путников. Обходясь без глаголов, поэт использует скрытую, имплицитную акциональность активных причастий.
Далее еще более явной предстает третья антиномия текста: соотношение живого и неживого. Живое дано овеществленным, через сапожок и плащ. Неживое все более персонифицируется: пески - жадные, волны - лютые, луч - гневный. В древности луча можно увидеть намек на силу и стойкость его воздействия, а может быть, и на древность, вечность коллизии, перед заключительным аккордом. Тогда как обычно в литературных произведениях природа играет роль фона, либо гармонирующего, либо контрастирующего с настроением персонажей, здесь природные силы сами все более целеустремленно и опасно проявляют свою злую энергию, оказывая сопротивление идущим. Активность стихий как бы адресована и читателю, предупреждая его о драматичности предстоящей развязки.
Контраст разбушевавшимся стихиям - в неизменной третьей строке каждого стиха- Сапожком робким и кротким. Неизменность единственной повторяющейся целиком строки - сама подчеркивает постоянство и верность как главные качества героини, робость и кротость - символ женской преданности своему идеалу.
Что касается героя, то его рдяный плащ поначалу рисует романтический образ, но уже в эпитете рваный таится возможность противоположных оценок: рваный плащ - это результат испытаний и преодолений, может быть, символ духовности, и это импонирует, но в рваный слышится и тревожное предчувствие несостоятельности. Во втором четверостишии поэт воздерживается от определений к плащу, ожидаемые эпитеты к плащу возмещаются наречиями следом и следом. В характеристике героя сделана как бы смысловая цезура. Но тема движения, упорного и долгого, подкреплена этим повтором наречий.
Подготовленная растущим эмоциональным напряжением трагичность ситуации обнаруживается в последнем определении к плащу - лгущим и лгущим. Вот единственное человеческое действие, названное в этом безглагольном стихотворении. Выше говорилось об имплицитной акциональности причастных форм, но там они обозначали якобы-акциональность якобы-одушевленных, лишь в воображении поэта, предметов. Здесь действие, выраженное не глаголом, а причастием, да еще удвоенным, балансирует на грани между повторяющимся действием и постоянным свойством, но это акциональность живого существа.
Очевидна композиционно-семантическая роль этого акцента в конце произведения: акциональная характеристика героя, вступая в конфликт с акциональностью движения, как бы перечеркивает смысл трудного пути и всех усилий.
Выводы из изложенных наблюдений можно сделать в нескольких планах:
1) Создавая свои неповторимые тексты, свой индивидуально-художественный стиль, поэт реализует и оптимизирует ресурсы общелитературного языка, возможности, заложенные в его грамматическом строе. "В некотором смысле писатель всего лишь "читатель языка" " [Тодоров 1978, 463].
Использование безглагольных акциональных моделей становится одним из художественных приемов М.Цветаевой. Концентрация этого приема достигает в рассмотренном тексте подлинной гармонии поэтического шедевра. Может быть, в некоторых поздних ее стихах нагнетание этого приема вызывает ощущение перенасыщенности. Но художественное право личности такого высокого таланта не подлежит суду коллектива.
Очевидно, что М.Цветаева не принадлежит к числу тех поэтов ХХ века, у которых специалисты находят деструктивные по отношению к языку интенции, аграмматичность, деформацию и расшатывание синтаксиса (см.[Очерки 1993, 212-222] со ссылками на М.Мейлаха, В.Шершеневича, Я.Гина, В.Григорьева, Н.Фатееву, Р.Барта и др.)
Безглагольность в рассмотренном стихотворении не означает, и при неконкретности событий, отказа от развития напряженной драматичности сюжета. Безглагольность не означает здесь и свободы имен от грамматики. Нельзя не видеть, что они грамматически оформлены, не произвольно, а соответственно заданному смыслу и синтаксическим средствам языка. Кощунственно было бы вообразить изменение их грамматических форм. Мастерство поэта здесь - в предельно четком выборе именных синтаксем, нужной формой поднимающих лексическое значение слова на обобщенный уровень синтаксической единицы (со значением пути движения) и в контексте - на поэтическую символизирующую высоту. Поэт не борется против грамматики, а ищет и находит необходимые ему способы выражения в духе самой языковой системы. Цитированный [там же] гимн Ролана Барта безгранично свободному поэтическому Слову, преодолевшему грамматику, не вполне соответствует грамматическим реалиям.
2) Анализ поэтического текста выявляет роль семантико-грамматических оснований поэтических композиций, в частности композиционную роль семантико-грамматической категории акциональность/неакциональность и связанной с ней оппозиции одушевленность/неодушевленность и предметность/отвлеченность субъектов. Эти оппозиции являются стержнем структуры и ключом к композиционному анализу многих лирических произведений, а также и прозаических текстов разного функционального назначения, естественно, с учетом специфики каждого типа текста.
3) Анализ так называемых эллиптических предложений типа Татьяна в лес и тех, что наблюдаются в стихотворении По холмам..., способствует их системной квалификации. Эти предложения, в отличие от собственно эллиптических, не зависят от контекста или коммуникативной ситуации, они не нуждаются в восполнении или восстановлении "недостающего" из окружающего текста, она сами могут составить независимый текст. Их употребление ограничено типом текста, но не лексическими связями с текстом. Следовательно, это не речевые, а языковые модели.
Второй обычный аргумент в пользу "неполноты" этих моделей - указание на зависимость, управляемость форм косвенных падежей. Анализ рассмотренного текста, так же как и материал "Синтаксического словаря", показывает, что именные формы, используемые в этих моделях, представляют типы свободных или обусловленных синтаксем с самостоятельным значением, которые могут употребляться и при глаголе и без глагола.
Существенно далее, что безглагольные предложения, сообщающие о направленном движении субъекта, не имеют модально-временной парадигмы (ср.: Татьяна (была, будет) в лесу - и Татьяна в лес). Следовательно, это модели, принадлежащие не центру, а периферии синтаксической системы. Квалифицируем их как модификации глагольных моделей с фазисно-начинательным и экспрессивным значением. Они пополняют и таблицу еще одним средством безглагольного выражения акциональности (в пункте 2.А.). Однако отсутствие глагола не мешает этим моделям выступать в определенных композиционно-синтаксических функциях - главным образом повествовательно-аористивной. Ср.: Мать из хаты за водой, А в окно - дружочек и др. примеры из М.Цветаевой. Лаконичная выразительность этих моделей используется и волюнтивным регистром: Усядься, муза; ручки в рукава, Под лавку ножки! Не вертись, резвушка! (Пушкин); Пока не поздно - старый меч в ножны (Блок); - Судебный конвой, на выход! (С.Довлатов).
Отличающая модели стихотворения По холмам... от моделей типа Татьяна в лес неназванность субъекта движения не имеет значения ни определенно-личного (я, ты), ни неопределенно-личного (они, а не я), ни обобщенно-личного (любой и каждый). Это особый поэтический прием, соединяющий субъективное с общим (о потенциально множественной референции как свойстве поэтической речи см. [Ревзина 1990, 33]), так же как и выраженный без глаголов имперфективно-процессуальный характер движения, как бы растворяющий происходящее в безграничном времени и пространстве.