Отдых, таким образом, не предполагает обязательно полного бездействия со стороны человека, он может быть достигнут простой переменой дела, переносом внимания в новую сферу деятельности.

Образцом педантического распределения рабочего времени и огромной умственной трудоспособности по праву считается знаменитый кенигсбергский философ Эммануил Кант: даже семидесятилетним старцем он был способен творить гениальные образцы мысли. Насколько точно распределен был его день, можно судить по тому, что кенигсбергские жители определяли время по его возвращению домой или по выходу его из дома: «семи часов еще нет,- говорили они,- потому что профессор Кант еще не проходил домой». Он вставал всегда в пять часов утра и никогда не отступал от этого правила, ложился также всегда в десять вечера. До семи часов утра он работал в своем кабинете, а затем отправлялся на лекции в университет. После лекций - снова работал в кабинете до трех четвертей первого. Затем обед, являвшийся в то же время временем беседы с гостями. После обеда – прогулка, большей частью уединенная, во время которой обдумывались текущие работы; в эти же часы иногда – посещение знакомых. С семи часов вечера опять работа дома.

Лев Толстой сохранял свою трудоспособность также почти до последних дней жизни и еще на смертном одре составлял планы новых работ. Из его биографии видно, с какой правильностью и систематичностью он распределял свое время и как умело чередовал труд с отдыхом.

То же можно сказать про Сеченова, Менделеева, Флюгера, Вундта и других крупных ученных, которые, достигнув преклонного возраста, сохранили ясность мысли, духовную трудоспособность и физическое здоровье.

По-видимому, правильная деятельность нервных центров отражается благотворно и на общем здоровье организма, на общем тонусе жизненного процесса. Наоборот, у таких типов, как Обломов, умственная работа которых прекращается рано, очень скоро развивается общая расслабленность организма, тупое безразличие.

Конечно, к старости общая пластичность мозговых процессов, во всяком случае, ослабевает. Тем не менее, у людей, на прекращающих правильного и систематического духовного труда, работоспособность сохраняется прекрасно, у людей же, работающих беспорядочно, нервные центры начинают дряхлеть значительно раньше, и умственный аппарат как бы изнашивается преждевременно.

У нас в России, к сожалению, очень распространено мнение, будто это особенность собственно тупиц – усидчиво и методически работать над делом, людям же действительно способным приличествует работать только экспромтом, по вдохновению. Это, без сомнения, в высшей степени вредный и ложный взгляд.

Только по первому впечатлению может казаться, будто то или другое решение вопроса приходит внезапно, как бы невзначай, по наитию, независимо от усилий мыслящего человека; на самом деле и то решение вопроса, которое возникает «по вдохновению», есть результат, может быть, скрытый в прошлом, но все же упорной и систематической работы; и гениям мысль никогда не приходит без предварительной подготовки, ибо «из ничего ничего не бывает».

Отсюда понятно то определение, которое дал Ньютон, когда его спросили, что такое, по его мнению, гений: «гений - это труд». Гений – это, прежде всего, гениальный труженик! Затем – это человек, обладающий в высшей мере способностью произвольного внимания. И если для того же Ньютона, - как говорит предание, - принцип тяготения открылся вдруг, когда он сидел в саду и увидал падающее с дерева яблоко, а закон образования коэффициентов в ряде, в который развертываются степени двучлена, предстал его умственному взору неожиданно, когда он сидел на званом обеде,- то и тот и другой случай был во всяком случае только завершением упорно скрытой работы, происходившей в уме Ньютона в предшествующее время в области проблем, намеченных Галилеем, Кеплером и Паскалем. О том, как упорно и настойчиво работал Ньютон, сохранились достоверные сведения: отдаваясь идеям, которые его захватывали, он изолировался от людей на целые недели.

Классический пример того, что называют внезапным «озарением» при научном открытии, известен из рассказа Витрувия о том, как Архимед пришел к идее о потере веса телом, погруженным в жидкость. «Опустившись в ванну, он заметил, что вода выливается из ванны по мере того, как он в нее опускается. Догадавшись о причине этого явления, он, не теряя ни минуты, выпрыгнул из ванны и голый побежал домой, громко крича, что нашел то, что искал. Архимед внезапно догадался, что его тело и вытесняемая им вода находиться в таком же отношении, как грузы, действующие на две чашки весов. Само собой понятно, что наблюдение Архимеда над водой могло навести его на новую идею только потому, что великим ученным древности были уже выработаны представления сначала о рычаге и затем, о равновесии тяжестей. Образ Архимеда, как напряженного работника, всецело уходящего вниманием в предмет своей мысли, ярко выступает в известном рассказе о его смерти при взятии Сиракуз римлянами. Он, по-видимому, не отдавал себе отчета, что город взят, и ворвавшихся солдат только об одном,- чтобы они не испортили его чертежей.

О Канте известно, что он очень подолгу, целыми годами, обдумывал свои труды по вечерам, всячески ограждая при этом свое внимание от внешних рассеивающих впечатлений и педантически охраняя свою привычную обстановку; только после длительного и напряженного мысленного труда он приступал к писанию, которое шло сравнительно быстро. По его собственным словам, труд обдумывания «Критики чистого разума» потребовал у него двенадцать лет, написано же это сочинение было в пять месяцев.

Наш Тургенев также подолгу приготовлялся к своим работам; обыкновенно, лежа на диване, который он называл «Самсон», он отдавался мысли, комбинировал образы. Занимавшие его сознание, пробовал различные сочетания,- словом, производил громадную умственную работу, и нет ничего удивительного, если после такой подготовки из-под его пера выливались почти сразу его новые сочинения, почти не требуя переработки.

В русском обществе найдется очень немного людей, работающих систематически – правильно. У нас глубоко укоренился обычай работать отдельными приступами труда с большими, и подчас очень большими, перерывами.

По мнению такого тонкого наблюдателя и знатока русской жизни, каким был проф. Ключевский, в этой склонности работать отдельными энергическими порывами сказывается, быть может, то обстоятельство, что самый коренной труд русского человека искони был труд земледельческий, с необходимостью развить необыкновенную энергию работы наспех в короткое лето и с продолжительным, вынужденным полубездействием в долгую суровую зиму.

Но если и можно найти историческое извинение тому, что мы мало работаем методически, то это не изменяет того, что в современных условиях жизни интеллигентного общества мы непроизводительно и рано переутомляемся, не выполнив далеко того, что должны были выполнить. И чрезвычайно много теряем главным образом из-за отсутствия правильного и систематического труда, и, стало быть, выработка и воспитание привычки к нему в наших новых поколениях есть дело необходимости.

К рассмотренным нами четырем условиям производительности умственной работы следует прибавить еще пятое условие, именно – более или менее благоприятное отношение общества к данной форме умственного труда.

В настоящее время в культурных странах сложились своего рода шаблоны, руководясь которыми научный работник может пойти по избранной им дороге с наименьшей затратой своего внимания на посторонние и чисто житейские дела. Именно потому, что таких шаблонов у нас почти еще не выработались, мы, русские, так сильно разбрасываемся в своей деятельности и вследствие разбрасывания делаем, в общем, гораздо меньше, чем могли бы сделать, несмотря на природную одаренность нашего народа и очень разностороннюю образованность интеллигенции, отмечаемые иностранцами.

При отсутствии спокойного, хорошо направленного систематического труда высоко одаренный наш соотечественник делает подчас меньше, чем довольно ограниченный иностранец, спокойно идущий той колеей, которая проторена ему доброй традицией и школой.

С другой стороны, общественная среда не должна, конечно, стеснять и подавлять личную инициативу работника. Там, где люди слишком полагаются на школу, на общественную помощь, на внешнюю организацию деятельности, это может повлечь за собой ослабление самодеятельности и личной инициативы в работе.

Справедливо говорят, что большое преимущество воспитания заключается в том, чтобы открыть более широкое поле личной самодеятельности человека, личная инициатива всячески поощряется, человеку внушается с детства, что он должен работать сам за себя, не полагаясь на поддержку – родовую или социальную. Все воспитание молодых поколений ведется в этом направлении: ребенку предоставляется путем личного опыта узнать опасности и научиться собственными силами предотвращать их. Слишком большое рвение к общественному опеканию личного труда и инициативы может быть, без сомнения, так же вредно, как и намеренное препятствие работе. Это относится и к промышленной деятельности человека и к его умственному труду.

Каждый молодой организм в нормальных условиях носит в себе громадный запас сил и задатков. Обыкновенно лишь часть этих сил и задатков действительно осуществляется и утилизируется в дальнейшей жизни человека и, в большинстве случаев, лишь часть незначительная.

Насущный вопрос заключается в том, как использовать по возможности полнее тот богатый запас сил, который заложен в нашу организацию. В практическом разрешении этого вопроса и лежит задача школы. Путем упражнения она должна воспитать в организме определенные привычки и приемы деятельности, что бы помочь развитию и осуществлению в чем его природных задатков. Школа – это, прежде всего, правильная дисциплина деятельности.

Исходные склонности и свойства человека, как деятеля, слагаются еще в то время, когда нервно-психическая организация обладает наибольшей пластичностью, в детстве и юности; личная же самостоятельность человека начинается, в сущности тогда, когда пластичность нервно- психических процессов уже ослабела, и дальнейшие приспособления и сознательная работа отправляются от более или менее определившихся уже особенностей личности.

Но и в период сознательной личной работы направление и общий характер нервно-психической деятельности могут быть в значительной степени изменены сознательным формированием в себе путем упражнения определенных навыков и привычек. То, что приобретается путем сознательно-намеренного упражнения и труда, опускается затем ниже порога сознания и становится бессознательным, укрепившимся навыком, который действует затем без участия сознания и подчас даже еще лучше, чем при вмешательствах со стороны сознания.

И в эмоциональной, и в интеллектуальной, и в волевой сфере человек зависит от своей организации, от навыков, от приобретений и упущений в прошлой своей деятельности. Свобода из-под этой зависимости не может быть создана вдруг – из ничего. Если человек хочет освободиться из-под ига прошлых навыков и влияний, он должен идти путем трудной, постепенной и методической выработки новых навыков и обычаев, которые, сделавшись привычными свойствами его организации, смогут потом вытеснить противоположные влияния.