2.2. Французская Конституция

Понятие конституции очень важно для понимания идеологии контрреволюции де Местра, так как именно здесь заложено зерно, олицетворяющая старый порядок, а именно: традиции ,нравы, суеверия, религия и все остальное, что является сутью народа и нации и может идентифицировать ее среди многих других. Именно здесь заключается ключ к пониманию происхождения королевской власти и ее праве на Суверенитет.

Весь смысл, который де Местр вкладывал в значение конституции, укладывается в одно определение: «Конституция – это то, что вы ощущаете, когда находитесь во Франции; это такое соединение свободы и власти, законов и воззрений, которое заставляет думать иностранца, подданного какой-либо другой монархии или путешествующего по Франции, что он пребывает под иным правлением, нежели его собственное»¹⁵⁴. Кто же создает конституцию? Для де Местра ответ очевиден и он отнюдь не в пользу человека:» человек может изменить все в области своей деятельности, но он не создает ничего…как же он вообразил себе, что обладает властью создать конституцию?¹⁵⁵». Тогда возникает другой вопрос, если не человек, то кто? И откуда она происходит? Де Местр выделяет два способа образования конституций: первый - незаметное образование, благодаря соединению множества обстоятельств, которые мы называем случайными; второй – у конституции имеется единственный творец, который появляется как чудо природы и заставляет повиноваться себе¹⁵⁶. Де Местр обозначает несколько свойств конституций, стараясь как можно чаще опровергнуть те способы создания конституций, как и сами конституции, которые были образованы в ходе Великой Французской Революции( 1791,1793, 1795):

1. Никакая конституция не следует из обсуждения; права народов никогда не бывают писанными, или, по крайней мере, писаные учредительные акты и основные законы всегда суть лишь документы, объявляющие о предшествующих правах, о которых можно сказать лишь то, что они существуют потому, что они существуют¹⁵⁷. Из вышесказанного мы можем заключить, что конституция не является творением человека, ибо она не следует из обсуждения, а права народов существовали и до того, как появилась писаная конституция, значит, они всегда существовали сами по себе¹⁵⁸, и люди это ощущали.

2. Права народа в собственном смысле довольно часто вытекают из пожалований Суверенов, и в этом случае их можно обосновать исторически; но у прав Суверена и аристократии, по крайней мере основных, учредительных и коренных, если позволительно так выразиться, прав, нет ни даты, ни творцов¹⁵⁹. По всей видимости, здесь речь идет о том, что права народам дарует Суверен (т.е. король), который в свою очередь обладает правом учреждать и имеет свои собственные коренные права(как и аристократия), которые ему, видимо, дало Провидение по праву рождения.

3. Даже пожалованию Суверена всегда предшествовало состояние вещей, которое делало их (права) необходимыми и которое от него не зависело¹⁶⁰, т.е. Суверен мог даровать только те права, которые и так существовали до пожалования

4. Писаные законы являются лишь объявлениями предыдущих прав…все, что может быть записано, должно быть таковым, но в каждой конституции есть нечто такое, что не может быть записано и что необходимо оставить в темной и почитаемой неясности под страхом свержения государства¹⁶¹. Здесь говорится о том, что конституции зарождаются и растут в таинственной глубине жизни, их создает само Провидение¹⁶². Видимо под тем, что не может быть записано, понимаются традиции и нравы народов, происхождение которых окутаны таинственностью¹⁶³.

5. Чем более пишется, тем более учреждение оказывается слабым…законы являются лишь заявлениями о правах, а права заявляются лишь тогда, когда на них наступают, так что множество писаных конституционных законов свидетельствуют лишь о множестве потрясений и об опасности распада¹⁶⁴, т.е. писаная конституция есть подтверждение того, что исконные права народа нарушены

6. Ни одна нация не может даровать себе свободу, если она ее не имеет. Человеческое влияние не простирается за пределы развития существующих прав, которые, однако, недооценивались или оспаривались. Если люди неблагоразумные переступают эти границы безрассудными реформами, то нация теряет то, что она имела, не достигая того, чего она желает.¹⁶⁵ Здесь, по всей видимости, речь идет о том, что свобода нации не зависит от нее самой и не провозглашается конституцией (как это было сделано в революционных конституциях), но дается либо Королем¹⁶⁶, либо Провидением. Народ не может иметь больше или меньше прав ,чем уже имеет, он может их только потерять, так как суть прав находится в традиции нации, а принять новую традиции невозможно, так как традиция по сути идет испокон веков.

7. Если же Провидение повелело быстрее образовать политическую конституцию, то появляется человек, наделенный непостижимой мощью: он говорит, и он заставляет себе повиноваться. Эти люди – законодатели. Ими могут быть Короли или в высшей степени благородные люди¹⁶⁷. Как мы видим, по де Местру законодателями могут быть только самые благородные люди королевства, чаще всего сами короли, и уж никак не те злодеи, которые являлись лидерами Революции и погубили Людовика XVI. Стоит также отметить, что видимо под политической конституцией де Местр понимает именно писаную конституцию, а, следовательно ,все что было до нее принадлежит области религии.

8. Эти законодатели всегда собирали ранее существующие элементы в обычаях и нравах народов; но это объединение, это быстрое образование, походящее на создание, осуществляется лишь во имя Господне. Политика и религия образуют единый сплав: с трудом отличают законодателя от священнослужителя; и политические учреждения заключаются главным образом в религиозных занятиях и церемониях¹⁶⁸. Здесь мы снова наблюдаем взаимную сопряженность религии и политики у де Местра, под всем политическим лежит религиозная основа, и поэтому правительство провозглашается истинной религией( она имеет свои догматы), а религия – политическим институтом¹⁶⁹.

9. Свобода в каком-то смысле всегда была даром Королей, ибо все свободные нации образованы были Королями. Таково общее правило¹⁷⁰. Это правило всего исторического процесса для де Местра, где присутствует своя внутренняя логика: Король создает нацию, если он что-то создает, значит, он действует по воле Провидения, а раз он допущен в той или иной мере знать волю Провидения, значит, ему виднее, стоит ли даровать народу свободу и следует ли вообще делать это, если таковая уже имеется в традиции.

10. Никогда не существовала свободная нация, которая не имела бы в своей естественной конституции столь же древние, как она сама, зародыши свободы; и всегда лишь те права, которые существовали в естественной конституции нации, ей удавалось успешно развивать путем принятия писаных основных законов – развивать только свои естественные права¹⁷¹. Как мы видим, здесь снова подчеркивается тот факт, что нация не может взять новые права из неоткуда, они могут быть заложены только в традиции, и только их следует развивать.

11. Какое бы ни было собрание людей не может образовать нацию¹⁷².

12. Эти законодатели( имеется в виду законодатели Республики) никогда не являются теми, кого называют учеными мужами, так как последние ничего не пишут, действуют более опираясь на инстинкт и на побуждение, чем на рассудок, у них нет иного орудия действия, кроме некой духовной силы, которая смиряет волю подобно ветру, гнущему траву¹⁷³. В этом тезисе присутствует нападка на разум, столь обоготворяемый учеными-просветителями XVIII в., которому противопоставляется инстинкт и интуиция, так как разум бессилен перед откровением¹⁷⁴, которое нужно для обретения духовной силы, так как подвержен всякого рода заблуждениям¹⁷⁵. Разум индивидуален (пагубно влияет на общественную жизнь и обычаи), он не может выражать общую народную волю, между тем, как религия стоит выше разума потому, что она ответов не предлагает¹⁷⁶.

Во всех выше перечисленных свойствах конституции де Местр так или иначе косвенно подвергает критике конституции Французской Республики, а в особенности конституцию 1795 г. Он говорит о том, что она весьма складно и разумно написана, но в ней есть один большой минус, который перечеркивает все е основные положения: «Конституция 1975 г. точно так же, как появившиеся ранее, создана для человека. Однако в мире отнюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось видеть Французов, Итальянцев, Русских…что качается общечеловека, я заявляю ,что не встречал такого…конституция, которая создана для всех наций, не годится ни для одной: это чистая абстракция, схоластическое произведение, выполненное для упражнения ума»¹⁷⁷. Задачей же законодателя не должен быть проект конституции, который подходит всем народам, а совсем наоборот, задача состоит в том, чтобы при заданных населении, нравах, религии, географическом положении, политических отношениях, богатствах, добрых и дурных свойствах какой-т определенной нации найти подходящие только ей законы¹⁷⁸. Конституция 1795 г. с этой задачей не справилась. Конституцию 1791 г. де Местр называет «памятником безумству»¹⁷⁹, но с другой стороны, она могла бы быть совершенной, если бы она была создана¹⁸⁰.

Де Местр также критикует саму систему парламента в Республике с ее жалованием, которая лишила депутатов всякой привилегированности и чести, критикуют всю саму представительную систему и говорит о том, что несколько депутатов не могут представлять всю нацию, но эта тема требует отдельного исследования, нас же волнует все то, что относится к контрреволюции.

Если подвести итог разговору о конституции, то можно отметить, что И.Берлин считает, что всякая конституция как таковая по де Местру плоха¹⁸¹, но мы вынуждены не согласиться с этим, так как сама конституция в понимании ее де Местром не может быть плохой или хорошей, так как конституция – это традиции, это права, которые могут лишь изменяться и развиваться, но не заменяться новыми. По деместровской конституции народ сам не может даровать себе свободу или права, это либо прерогатива Короля, который также является и законодателем, либо Провидения, которое осуществляет их негласно. Верно охарактеризовала позицию де Местра по данному вопросу Т.М.Фадеева: «Он высмеивает бумаготворчество, недолговечность конституций – причина не в недостатке ума авторов, а в том, что всякий человеческий разум, утративший связь с разумом божественным, выражающим себя в исторически сложившихся традициях и обычаях, становится бессильным…конституция не может быть делом человеческого ума, для этого он слишком слаб»¹⁸²