§ 6. Семантические кавычки

 

С динамической точки зрения значение — это понимание.

В. А. Звегинцев

 

Носителем стилистических значений могут быть также знаки пунктуации, выступающие не только средством невербальной организации грамматического значения, но и средством корректировки вербального значения. Возможно такое использование пунктуации, когда пунктуационные знаки вторгаются в семантическую структуру вербального знака.

Наиболее распространенный пример связан с таким использованием кавычек, при котором меняется значение закавыченного понятия:

...демарш «независимых» профсоюзов.

По Москве пошла гулять подготовленная «демократами» листовка.

«Демократическому» Моссовету это дает повод лишний раз говорить о «блокаде столицы».

...услышать от некоторых «радетелей» украинского народа слова о «происках Москвы» («Правда» и «Советская Россия», март-апрель, 1991.).

Естественно, эффект семантических кавычек имеет место, если постановка кавычек не вызвана объективной необходимостью невербального грамматического оформления высказывания.

Семантические кавычки, как правило, создают новое коннотативиое значение или превращают понятие в антоним самого себя. Семантические кавычки без ущерба длясодержания заменяются словом якобы: Демарш якобы независимых, профсоюзов. При этом автор имеет в виду, что профсоюзы отнюдь не независимы, а наоборот, очень зависимы, да еще зависимы с негативным оттенком значения, например продажны. Такое использование кавычек несет ярко выраженную лингво-идеологическую нагрузку, характеризует, моделирующие интенции да и саму ЛИ-парадигму автора не в меньшей степени, чем использование вербальных лингво-идеологем.

Это наталкивает на мысль, что идеологемы в речевой, а возможно, и в когнитивной модели могут выражаться невербальными знаками. Однако, судя по эффекту семантических кавычек, невербальные знаки с лингво-идеологическим значением обязательно паразитируют на значении вербальных знаков.

 

§ 7. Лингво-идеологический анализ на экстралингвистическом уровне

 

Мы знаем кое-что о различных речевых актах и

контекстуальных условиях их совершения,

но очень мало — об их характерных связях с грамматическими

или другими структурами высказывания.

Т. А. ван Дейк

 

Пример с кавычками показывает, что при речевом моделировании действительности используется не только непосредственно языковой материал, но и субъязыковые средства, например, средства грамматического или даже графического (если речь идет о письме) оформления текста.

Наряду с семантическими кавычками можно, например, выделить как лингво-идеологический феномен «умножающую запятую» — запятую, которая ставится перед последним однородным членом вместо «замыкающего» однородный ряд союзам. «Умножающая запятая» сигнализирует, что однородный ряд не исчерпывается приведенным перечислением однородных членов, в то время как «замыкающий» союз и сигнализирует о том, что перечислены все члены однородного ряда. (Естественно, говорить о лингво-идеолотической нагрузке «умножающей запятой» можно лишь в том случае, если ее постановка не объясняется объективными причинами.)

Лингвистика, изучающая живой язык как мертвый, то есть обобщая и анализируя языковые факты как застывшие факты, очень мало внимания уделяет смыслообразующей функции абзацев.

Лингвисты до сих пор не могут согласованно квалифицировать явление абзаца. Абзац считают «интонационно-синтаксической единицей» (А.М. Пешковский), «семантико-стилистической категорией» (Л.М. Лосева), «частью текста между двумя отступами» и «средством членения связного текста на основе композиционно-стилистической» (Н.С. Валгипа) ( Краткий обзор точек зрения на лингвистическую природу абзаца можно найти в: Валгина Н.С. Синтаксис современного русского языка. — М.: Высшая школа, 1991.). Бесспорным является общее мнение лингвистов о том, что абзацное членение преследует цель выделить значимые части текста.

Наиболее очевидна проблема абзацного членения текста, когда лингвист обращается не к прочтению, а к написанию текста.

Практики, имеющие большой опыт написания текстов, сталкивались с проблемой начала нового абзаца. Очевидно, есть некие принципы — по сути, тоже языковые законы, определяющие организацию текста на уровне абзацев и других структурных единиц, более крупных, чем предложение, — страница, параграф, глава, часть и т. п.

Принято считать, что предложению соответствует определенный фрагмент смысла — пропозиция, или высказывание. Это соответствие определенным образом оформлено в категориях предикативности или коммуникативной законченности.

С большой уверенностью можно предположить, что существуют также и фрагменты смысла, текстовым соответствием которых являются абзацы. Формализовать это соответствие гораздо более трудно, возможно, именно потому, что наиболее разработанные до сих пор традиции грамматической и структурной лингвистических школ имели дело с мумифицированными — произведенными и замершими текстами, при изучении которых проблему абзаца очень легко не заметить.

Но даже на уровне изучения мертвого языка проблема смыслообразующей функции абзаца вполне очевидна при изучении, например, текстов кодексов, законов, прочих правовых документов. В этих текстах отражены неформализованные, но вполне очевидные принципы разбиения смысла и текста на абзацы. Более того, в правовых документах абзац порой является даже более полномочным средством выражения содержания, чем предложение, является основной структурной единицей текста.

В обычных текстах абзацы, как правило, служат целям акцептирования значения или целям ограничения и группировки смыслов. Применительно к абзацу не приходится говорить о внутренней структуре, точнее, о такой внутренней структуре, которая была бы характерна именно для абзаца. Самое главное для абзаца — его границы, они, по сути, и создают специфику абзаца.

Мотивы установления конца или начала абзаца могут быть подвергнуты ЛИ-анализу. Например, значимым может быть совпадение или несовпадение границ сверхфразового единства (сложного синтаксического целого) и абзаца. В качестве гипотезы можно предположить, что если границы абзаца разрывают сверхфразовое единство на неравные части, то такой прием может служить средством усиления экспрессивного значения того фрагмента сверхфразового единства, который отделен абзацем от основной части сверхфразового единства. Такой прием иногда применяется в текстах разного рода манифестов и действует примерно так же, как шрифтовые выделения в тексте (приближаясь к средствам визуальной организации текста). В других случаях разрыв абзацем сверхфразового единства может означать повышенную значимость «оторванной части» сверхфразового единства.

Достаточно очевидна ритмообразугощая функция абзацев. Длина абзацев упрощает или затрудняет понимание; при этом — что интересно — абзацы не нарезаются автоматически равными кусками текста, а, оформляются в соответствии с по-своему законченными фрагментами смысла. Значит, есть определенные языковые законы, определяющие это соответствие, и задача лингвистики — выявить и описать их.

С точки зрения ЛИ-анализа некоторые выводы о ЛИ-парадигме можно делать на основании изучения, например, типичной для письменного текста данной ЛИ-парадигмы длины абзаца и его полипредикативной структуры (коль скоро специфических структурных характеристик абзаца пока не выделено). Могут иметь место такие индивидуальные особенности, как расположение «ударной» мысли в конце или в начале абзаца, регулярность определенного места «ударной» мысли в абзацах. Возможны абзацевые лексические или синтаксические (грамматические) анафоры, эпифоры (например, все абзацы начинаются с инверсированных предложений, в которых сказуемостная группа вынесена вперед) и т. п. Могут дать интересные результаты такие тотальные методы, как, например, частотный анализ самых разнообразных лингвистических праксем в пересчете на длину абзаца. Все это — тот небогатый пока лингвистический инструментарий, с помощью которого можно формализовать и потом интерпретировать особенности абзацевой организации текста.

Оценивая возможные интерпретации абзацевой организации письменных текстов, можно предположить, что если заметно уверенное авторское участие в организации абзацев, то это говорит, по крайней мере, о некотором писательском опыте автора, о его способности рефлектировать собственные навыки оформления письменного текста, в общем — о достаточно высоком уровне речевой компетенции, а значит, и общей культуры.

Лингвистика как научное и практическое знание в ближайшее время вряд ли приблизится к своим предметным пределам. Поэтому исследование экстралингвистических средств языковой практики чрезвычайно перспективно с точки зрения открытия принципиально новых языковых закономерностей. Например, проблема интонационных значений устного текста, формализованная, а возможно и формализуемая, в еще меньшей степени, чем проблема смыслообразующей функции абзацев, может также стать предметом внимания в ЛИ-анализе. Окидывая взглядом неизведанные пока уровни возможного применения ЛИ-анализа, можно предположить, что методологически освоение этих уровней будет начинаться с редукции их специфических характеристик до уровня изведанных лингвистических отношений. Следующим шагом, возможно, станет расширение представлений о структурном составе языка, а возможно, — появление принципиально нового, неструктурного подхода.