§ 10. Лексико-семантические признаки мифологизированной ли-парадигмы

 

Мир, наверное, не такой, каким мы его познаем:

 будут другие орудия познания, будет и другой мир...

Л. Н. Толстой

 

Можно полагать, что онтогенетически обусловленный

мифологический пласт закрепляется в сознании (и языке),

делая его гетерогенным и создавая в конечном счете напряжение

между полюсами мифологического и немифологического сознания.

Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский

 

Культурологическая традиция разделяет мифологическое и логическое сознание. Исторически мифологическое сознание предшествовало логическому, и поэтому распространено мнение, будто бы мифологическое сознание является более примитивным. Следует, однако, иметь в виду, что такая точка зрения принадлежит носителям логического сознания.

Принято считать, что в европейской культуре логическое сознание вытеснило мифологическое. Но в последние десятилетия усиленное внимание лингвистов, психологов, социологов к мифологической проблематике привело многих исследователей к мысли, что миф является важной составляющей современного мышления и сознания и особенно массового сознания. В связи с этим возник огромный интерес к определению специфики современного мифа и мифологического сознания.

Современный миф, конечно, наследует архаичному мифу. Поэтому несмотря на то, что специфика современного мифа неясна, достаточно четко можно определить понятийную оппозицию «мифологическое мышление — логическое мышление». Для логического мышления характерна прежде всего употребимость в моделировании мира законов традиционной логики, которая позволяет представлять мир аналитически разложимым по признакам причины-следствия, субъекта-объекта, субъекта-предиката и т. п. Логическое мышление предрасположено к рефлексии, к рациональному познанию. Миф предполагает синкретическое восприятие мира, мифологическое мышление нерефлексивно, неаналитично.

Аналитизм логического восприятия мира и синкретизм мифологического восприятия представляют собой наиболее явную оппозицию, помогающую понять как природу мифологического, так и природу логического сознания. Другой очевидный тезис состоит в том, что сознание современного человека в той или иной степени в тех или иных ситуациях руководствуются и мифологическими, и логическими принципами. Обе группы принципов выполняют в том числе и функции социального регулятора. Принципы мифологического и логического восприятия мира, естественно, находят себе применение и в лингво-идеологической парадигме, поэтому вполне возможно типологическое разделение ЛИ-парадигм на преимущественно мифологические и преимущественно логические, или аналитические.

К лексико-семантическим признакам мифологической ЛИ-парадигмы можно отнести ритуальность (в языке на лексико-семантическом уровне ритуальность может выражаться некоторыми случаями стереотипизации, а также клишированием и. «вызывающими именами» (Возможно также выражение ритуальности другими, нелексическими языковыми средствами.)) и аггрегацию («срастание», «слипание») семантической структуры знака (которая имеет место при употреблении клише и «вызывающих» имен).

Понятие «ритуал» обильно трактовками. С точки зрения языкового употребления релевантны такие свойства ритуала, как структурная жесткость, устойчивость значения, регулярность связей и т. п. Главное: ритуал является социальным регулятором, ограничивающим разрушающее (равно как и созидающее) воздействие свободы выбора. Функции стереотипов, упрощающих процедуру моделирования и уменьшающих в этом смысле свободу при моделировании, изоморфны функциям ритуала. Стереотип, как и риту­ал, ограничивает возможности эвристики и комбинаторики при моделировании. Если стереотип служит не только для экономии моделирующих усилий, но и в качестве социального регулятора, то такой стереотип выполняет функции ритуала и свидетельствует о мифологизации породившей его ЛИ-парадигмы. Таковы почти сплошь все политические стереотипы или стереотипы, упрощающие работу сознания по ориентации в социальной действительности.

Такими свойствами ритуала, как структурная устойчивость, устойчивость значения, регулярность связей, могут обладать также клише и «вызывающие» имена. Избыток ритуальности в ЛИ-парадигме свидетельствует не только о ее мифологизации, но и о ее автоматическом, нетворческом характере.

Представление об аггрегации семантической структуры знака, сопутству­ющей мифологизации ЛИП, происходит из представлений об отсутствии референциальной дистанции у мифологических имен, а также из наблюдений за семантическими свойствами особого лексического пласта. Пласт этот выделили Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский (Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф — имя — культура // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1973. — Вып. 308. — С. 282–305.). Лотман и Успенский отмечают, что в речи существует особый лексический слой, незнаковый для его носителя. В этот слой входят звукоподражания, экспрессивная и бранная лексика, «детские» слова (киса, бяка), формы приветствия и боевого кли­ча, команды типа марш, огонь, звательные слова, команды управления животными. Вероятно, сюда же можно отнести и перформативные выражения.

Свойства, роднящие этот пласт лексики с мифологическим сознанием, заключаются в особой референциальной отнесенности слов. Знаки этого лексического пласта, как и имена, означают то, чем они сами и являются. Они не обладают семантической структурой, суть которой в замещении и репрезентации предмета знаком (Исследователь, твердо стоящий на позиции логизма, может описать самантическую структуру слова киса, выделить сигнификат, денотат и проч. Однако это будет сигнификат и денотат слова кошка, а не того слова киса, которым пользуются ребенок или взрослый в общении с ребенком.).

А.Р. Лурия отмечал, что слова удваивают мир. Описываемый эффект аггрегации, видимо, происходит из предъязыковой стадии эволюции сознания, когда праслова не удваивали мир, а были частью «первого», реального мира. Моя маленькая дочь, еще не умеющая говорить, просила жестами и звуками какой-либо предмет, например часы, но удовлетворялась и тогда, когда я не давал ей этот предмет, а всего лишь говорил: «Часы». Обладание именем оказывалось эквивалентным обладанию вещью.

Лотман и Успенский указывают, что «знак в мифологическом сознании аналогичен собственному имени» (Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф — имя — культура // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1973. — Вып. 308. — С. 284.). Очевидно, филогенетическая и онтогенетическая память человека воспроизводит дознаковые свойства имени в особых свойствах мифологического знака, существующего не «по следам» своего референта, а одновременно с референтом или даже прежде него.

Не всякий знак реализует репрезентирующую, символическую функцию. И если в логическом сознании знак — это «что-то вместо чего-то», то в мифологическом сознании этот принцип замещения знаком объекта не действует, знак связан с объектом напрямую, и вряд ли возможно в пределах логического мышления объяснить эту связь (Выше сделана попытка объяснить эту связь как «вызывание» Вообще же сама постановка проблемы о связи знака с объектом с головой выдает структуралистский уклон того, кто ее осуществляет. Самое большое, что можно сделать, объясняя миф с позиции структурализма, — это постулировать, что в случае с мифилогическим знаком некий структуралистский принцип, а именно принцип семантической структуры — неприменим.).

Развивая идею оппозиции мифологического и логического сознания, можно предположить, что если в логическом сознании знак — это удваивающее мир отсутствие объекта («Второй» мир — это мир, где объект присутствует в виде знака.), то в мифологическом сознании знак — это присутствие объекта. В любом случае знак в мифе не выполняет символической функции. С точки зрения наличия/отсутствия семантической структуры миф и символ — понятия антиномические.

Такие непознанные (точнее: забытые) свойства знака присущи в полной мере клише и «вызывающему» имени. Однако утверждать, что всякое клише представляет собой мифологический знак, было бы опрометчиво. При анализе такой тонкой, неуловимой материи, как речевые значения, позитивистская категоричность неуместна. Можно лишь с определенной степенью уверенности утверждать, что клише или имя, воплощающие в той или иной мере свойства ритуала и аггрегации семантической структуры, могут трактоваться как признаки мифологичности породившей их ЛИ-парадигмы.

Заключение о мифологизации ЛИ-парадигмы также не может иметь статус диагноза. С точки зрения логического сознания мифологическое сознание является примитивным, но дело всего лишь в точке зрения. Открытым, например, остается вопрос о том, является ли мифологическая ЛИП обязательно автоматической или может быть и творческой. Возможно, такие свойства ЛИ-парадигмы, как мифологичность и «творческость» могут находиться в синтагматических отношениях, что делает вероятным существование творческой мифологичсской ЛИ-парадигмы. Вывод о творческом или автоматическом характере мифологической ЛИ-парадигмы, наверное, можно делать на основании заключений о том, какие свойства мифа — семантическая неразложимость или ритуал — преобладают.