Глава 2. Ролевое воплощение институциональных типов политиков

2.1. Вариативность языка политики и политический социолект

Институциональная структура политического дискурса, подразумевающая деление на агентов и клиентов коммуникации, разбивает политическую арену на два лагеря: представители политических институтов и граждане. Выделение двух сторон в процессе коммуникации не означает, что их состав однороден. «Неоднородность групповых субъектов политики в плане ценностных ориентаций приводит к социокультурной вариативности политического дискурса. Любая организованная группа обладает своей культурой, в том числе и политической, в основе которой лежит своя система ценностей и норм» (Шейгал, 2000:260).

На расслоение политического дискурса по социально-идеологическому основанию указывалось в работах П. Серио (Серио, 1993), Т.В. Юдиной (Юдина, 1993), П.Б. Паршина (Паршин, 1996), Е.В. Какориной (Какорина, 2000), Е.И. Шейгал (Шейгал, 2000). В частности, отмечалось существование разных тезаурусов у политических противников; наличие специфического набора речевых жанров, тактик и стратегий.

Попытка охарактеризовать социокультурную вариативность доперестроечного языка предпринята в работе С. Кордонского (Кордонский, 1994). Выделяя три социальные группы (функционеры, диссиденты, обыватели), автор описывает особенности их языка, считая, что «функционеры, диссиденты и обыватели разговаривали на разных диалектах одного социалистического языка, но использование диалекта (функционального, диссиденсткого, обыденного) определялось ситуациями общения… Взаимопонимание между стратами тоталитарного общества достигалось тем, что функциональный, диссидентский и бытовой диалекты имели общие элементы» (Кордонский, 1994:75).

Особенность выделения данных социальных типов заключается в том, что автор выстраивает эту классификацию, базируясь на предпочитаемых ими жанровых формах: «Каждый тип имел свой жанр, ту языковую форму, которая идентифицировала положения носителя типологических свойств в социальной системе и в то же время позволяла обмениваться содержательными высказываниями и координировать взаимные действия» (Кордонский, 1994:79). Так, жанры функционального диалекта, или «деревянного языка», включают в себя речи на официальных открытых мероприятиях, речи и выступления на аппаратных совещаниях, письма и обращения к мировому сообществу с разоблачением тоталитарного режима. Диссидентский диалект, или «язык истины», включает в себя речи на аппаратных собраниях с признанием ошибок и разоблачением недостатков, разговоры в очередях, на кухнях, политические анекдоты. Обыденный диалект состоит из политических сплетен, из заявлений в официальные инстанции и доносов, а интегрирующим элементом выступает бытовой мат и бытовой анекдот.

В работе Г.Г. Хазачерова (Хазачеров, 2000) противопоставляются два языка: язык «левых» и язык «правых»: «Язык «левых» и «правых» имеет свою специфику (в отношении общих мест и даже характера использования тропов), одинаково проявляющуюся в разных национальных культурах» (Хазачеров, 2000:35). По мнению автора, возможно возникновение проблемы понимания человека, «исповедующего не только чужие ценности, но и пользующегося чужими, не вполне нам понятными (знакомыми) риторическими стратегиями».

Итак, в лингвистике признается существование различных видов дискурса у разных групповых субъектов политики. «Наличие… автономного номинативного кода… позволяет говорить о существовании особого политического социолекта», который может выполнять функцию сопротивления правящему режиму или выступать в качестве средства групповой солидарности (корпоративная функция) (Шейгал, 2000:261).

В основе политического социолекта лежит идеологическая ориентация, которая определяет специфические лингвистические характеристики политического социолекта: чем сильнее идеологические разногласия и расхождения, тем явственнее проявляется его лингвистическая специфика.

Около четырех лет назад, в начале нашего исследования было гораздо больше оснований говорить о выделении политических социолектов. В «доперестроечной» России противопоставлялись два языка: язык власти («деревянный», тоталитарный язык) и язык сопротивления («язык истины») (Кордонский, 1994). А. Вежбицка (Вежбицка, 1993) рассматривает антитоталитарный язык как форму языковой самообороны. Если в обществе с более или менее выраженной демократической ориентацией оба социолекта (язык «партии власти» и язык оппозиции) обладают официальным статусом, то при тоталитарном режиме оппозиционный социолект имеет статус неофициального подпольного языка. Механизм языковой самообороны заключается в «изобретении способов выражения для тех эмоций, отношений и идей, которые не могут открыто выражаться в условиях жесткого политического контроля жизни страны» (Вежбицка, 1993:108).

В период перестройки и пребывания у власти Б.Н. Ельцина наблюдалось сильное размежевание политических сил России. Современные интегративные процессы, происходящие в обществе, нивелируют ярко выраженную дифференциацию политического языка, наблюдавшуюся еще несколько лет назад и характерную для «допутинского» времени. Поэтому, вероятно, применительно к современной политической ситуации в России о политическом социолекте говорить в полной мере нельзя, можно лишь отмечать отдельные тенденции, наблюдающиеся в силу происходящих интегративных процессов.

Особенности языка групповых субъектов политики и будут являться предметом анализа в этой главе. Прежде, чем обратиться к параметрам описания вариативности языка политики, рассмотрим некоторые понятия, которыми будем оперировать при описании коммуникативных особенностей институциональных типов политиков.