Дж.Кейнс, английский экономист, член делегации великобритании на конференции

Два противоположных плана будущего устройства мировых отношений боролись между собою - четырнадцать пунктов Вильсона и Карфагенский мир Клемансо...

[Клемансо] видел перед собою только Францию; о человечестве, включая сюда и французов, о своих коллегах он не думал вовсе. Принципы на которых он считал необходимым построить мирный договор, можно выразить очень просто. Прежде всего Клемансо имел определенное и ярко выраженное представление о германском национальном характере; в его глазах германец не понимает, и не способен понять ничего кроме устрашения... Поэтому никогда не следует договариваться с германцем или стараться привлечь его к себе снисходительностью; германцу необходимо приказывать... Правда, благоразумие требовало проявить видимость сочувствия "идеалам" американских фантазеров и лицемерных англичан; но было бы глупостью действительно верить, будто в мире, каков он есть на самом деле, может быть место таким выдумкам, как Лига Наций, будто принцип самоопределения национальностей представляет что-либо иное, кроме ловкой формулы для переустройства равновесия сил в своем собственном интересе... [Клемансо] был уверен, что война между европейскими нациями является нормальным, или, по крайней мере, повторяющимся состоянием в будущем, и что борьба между... великими державами... вызовет еще новую борьбу... [Поэтому] мир, являющейся выражением великодушия и честного, беспристрастного отношения ко всем, основанный на "идеологии" четырнадцати пунктов президента, мог бы только сократить промежуток времени, в который Германия успеет оправиться от поражения и ускорить день, когда она снова обрушится на Францию...

... На какой головокружительной высоте стоял президент [Вильсон] в чувствах и надеждах всего мира, когда он направлялся к нам на борту "Георга Вашингтона"! Какой великий человек явился в Европу в те первые дни нашей победы! ... Когда президент Вильсон покидал Вашингтон, он пользовался таким престижем и таким нравственным влиянием во всем мире, каким не пользовался ни один человек в прошлом. Его смелые и умно рассчитанные слова донесли до народов Европы, заглушая голоса их собственных политиков. Неприятельские народы вверили ему выполнение контракта, который он заключил с ними, а союзные народы видели в нем не просто победителя, но почти пророка. Кроме этих моральных влияний в его руках находились так же реальные силы.

... [Но] президент не был ни героем, ни пророком, ... он был просто человеком с великодушными намерениями, но и со многими слабостями, свойственными всем людям... Его способ мыслить и темперамент носили по преимуществу теологический, а не интеллектуальный характер... Когда дело дошло до практического выполнения [программы Вильсона], его идеи оказались туманными и отрывочными... Он сумел бы сочинить проповедь на тему любого из этих велений или вознести к всевышнему торжественную молитву за их выполнение, но он не сумел начертать плана их конкретного применения к нынешнему состоянию Европы... Предупредительностью и видимостью уступок не трудно выбить почву из-под ног президента, он упускал момент, чтобы упереться, а когда он начинал понимать, где он очутился, было уже поздно настаивать на своем... Четырнадцать пунктов, вполне сохраняя букву, превратились в документ, обреченный на истолкование с помощью примечаний... Началось плетение той хитрой сети софистики и иезуитских толкований, которая, в конце концов, покрыла лицемерием и обманом букву и сущность всего договора.

Кейнс Дж. Экономические последствия Версальского мирного договора. М., 1923. С. 25, 14-22.