Глава 1. Становление феноменологии истории в формальной и трансцендентальной логике.

1. Формальная герменевтика «смысла» познания в опыте суждения.

В этой главе разбору подлежит еще недостаточно подробно исследованное произведение Эдмунда Гуссерля которое было впервые опубликовано при жизни автора в 1929 году.

Это произведение называется «Формальная и трансцендентальная логика и имеет также подзаголовок «Опыт критики логического разума».

Эта книга имеет чрезвычайно пестрое и непомерно сложное дробление на параграфы которых насчитывает свыше ста. Кроме введения имеется еще отдел «предварительных рассуждений» занимающий около пятидесяти страниц за которыми следует часть книги называемая «Структура и объем объективной формальной логики», который занимает около ста страниц и далее идет вторая часть – «От формальной к трансцендентальной логике», также около ста страниц, затем крошечное послесловие и обширные приложения, около пятидесяти страниц. Обращаю ваше внимание на то что эти названия совершенно необычны и говорят о радикальности подхода автора. Мировоззренческие темы здесь сразу заявляют себя в полной мере. Из подзаголовка следует то что речь пойдет о объективно содержащихся в логическом мышлении, то есть мышлении занятом осмыслением логической структуры, сущностях, которые будут осмыслены с момента их появления. Далее когда идет речь об объективной формальной логике то за этим уже просматривается метод, а именно намерение рассматривать логику как объективное явление присущее разуму. Приложения и дополнения говорят о большом количестве дополнений, необходимых для продвижения вперед, и как раз это еще раз доказывает что речь идет именно о объективности, которая представляется тернистым путем для любого исследователя.

Мы будем постепенно продвигаться вместе с содержанием, что-то пропуская а что-то добавляя по необходимости соответственно оговаривая наши шаги. Такой способ изложения предпочтителен потому что саму феноменологию Гуссерля характеризует движение по определенному пути одинаковому для всех, и если мы хотим оставаться с феноменологией в контакте то у нас просто нет выбора. Тем более что книга представляет исключительный интерес для понимания феноменологии истории которая не ограничивается только интересом Гуссерля к истории а позволяет выяснить, как подготавливался этот интерес и как он оформился уже после «Первой философии» - написанные в 1923/24 годах но опубликованных в пятидесятые.

В обширном предисловии, о котором мы упомянули Гуссерль подводит читателя к основной теме, и это тем более важно потому что эта тема уже является в немалой степени продуктом феноменологии разработанной им ранее и которая будет разрабатываться впоследствии. Но верный своим принципам /Гуссерль чрезвычайно редко делает ссылки, а в этой работе почти не делает совсем/ он вводит читателя в проблематику оговаривая все необходимое.

Характерно, и нельзя не отметить то обстоятельство что видимо в этом сказывается уже и сам метод, который очевидно постоянно сопутствует мышлению Гуссерля, и который видимо сам и является продуктивным моментом его творчества. Поэтому в очередности шагов следует усматривать строгость, что не позволяет произвольное толкование текста из разных мест.

Интересно что сразу под заглавием Гуссерль ставит свое имя. Это подчеркивает что речь пойдет о его собственной теме, и что это не логика Аристотеля, хотя об Аристотеле и будет идти речь, и вообще не чья либо логика, и в то же время не всеобщая логика как диалектика а напротив, нечто совершенно характерное для феноменологии субъектом которой в данном случае мыслится феноменолог, что уже само по себе говорит о объективном и корректном характере эго мышления уже сформулировавшего основные идеи данного направления.

Введение начинается замечательными словами – «То что мы в нашем точном смысле слова называем наукой не является наукой в исторически древнем / altesten / смысле наивно прямо совершающегося действия теоретического разума.» Далее говорится что в точном смысле слова науками мы называем философии доплатоновской эпохи, и похожие образования культуры у других времен и народов, но это лишь предваряющие формы и пред-ступени науки, а о науке в новом смысле слова можно говорить как о том что выросло из платоновского обоснования логики. /Здесь было бы кстати нелишне заметить что о создании Платоном логики говорит довольно спорно, за исключением нескольких ретроспективных аналогий./ «Чистая» наука и знание есть необходимое условие для возникновения теории. «Согласно интенции является это логическое оправдание совершенно как таковое из чистых принципов». Каждый свой шаг наука в платоновском

1.Husserl E. Formale und transzendentale Lolik. С.1

2. Там же.

смысле подтверждает в своей чистоте. / Eihtheit /. Таким образом здесь нет еще с одной стороны факта, а с другой науки как нормы.

Логика Платона вырастает из реакции против универсальной науки софистического скепсиса. Речь шла по мнению Гуссерля о философии вообще, то есть науки в ее возможности.

Здесь повидимому следует уточнить мысль Гуссерля который исходил очевидно из общепринятой европейской концепции переводов Платона. Это здесь принципиально, потому что подлинный пафос Гуссерля нацелен верно но недостаточно раскрыт в этом пункте. Понимание диалогов затруднено тем что европейская герменевтика представляемая Гадамером склоняется к воспринимаемому «нечто» в его работе «Истина и метод», в то время как само это «нечто» для Платона например есть не только оно само но и его собственная импровизация, отделить которую от «нечто» мог только сам Платон, хотя бы потому что он не был такой воплощенной наивностью какую мы хотим видеть в нем. Поэтому совершенно напрасно искать в диалогах какого-либо кроме Платона и что либо кроме его собственных мыслей. По всей видимости сюжет диалогов играет огромное значение и отнюдь не является сценарием к однообразной пьесе. Поэтому можно предположить что даже если поводом для диалогов могло послужить реальное в современном нам смысле событие или легенда, или что-либо подобное, то развитие события происходит по законам и формам этого неизбывного «нечто», которое и распределяется как подлинное основание меж персонажей, которое много условнее чем мы думаем. Этим я подвожу к главному – точка зрения софистов это часть монолога Платона развивающего свою собственную мысль.

Как вы теперь понимаете незначительное замечание Гуссерля во многом кажущееся понятным приобретает совершенно иной оттенок, так именно сомнение «скепсис» как подлинное переживание в мысли является поворотным и является решающим моментом в возникновении науки. Теперь можно почувствовать и понять всю неслучайность обращения Гуссерля к этой теме. Он выбирает из всей истории именно ту точку, которая с наибольшей силой иллюстрирует его метод, а именно «трансцендентальную редукцию».

Для феноменологии истории важно отметить что история отныне призвана дать методу более широкое основание чем обыкновенное мышление, даже если это мышление феноменолога. И в связи с этим мы просто обязаны обсудить одно обстоятельство – можно предположить что метод Гуссерля субъективен, и момент истории – лишь случайное совпадение, и тогда феноменология истории была бы невозможна, но если мысль Гуссерля верна то возможны следующие исходы. Первый, Феноменология есть именно концепция его метода, и все ключевые его позиции будут представлять собой реальные моменты действительной истории в контексте которой как подлинной событийной реальности и будут пониматься изложенные им идеи. Если так, то основные идеи феноменологии могут быть сформулированы как «идеи» того же Платона, и тем самым независимо от Гуссерля можно показать психо-генетический, а не чувственно-генетический как у Гадамера, фон той или иной объективации, то есть позднейшего осмысления того или иного реального события.

Реализация этого исхода и составляет причину той эволюции которую претерпевает феноменология самого Гуссерля. Второй же исход есть несомненная причина влияния и влияний которые породили множество оттенков феноменологии в последующем развитии философской мысли. Причина этого второго исхода в том, а это особенно хорошо видно на примере герменевтики Гадамера, что субъективный метод будучи принят за причину объективаций и будучи критически осмыслен, что и проделал Гуссерль на своем личном опыте и сверхличном тоже, неизбежно попадает в контекст истории, ведет упорного исследователя к подлинному знанию, сообщая ему нечто от самого абсолютного. Но кроме прочего в основании феноменологии, если следовать ее второму значению о котором упоминает Гуссерль в докладе «Кризис европейских наук и человечества». Понимая феноменологию как всеобщее становление действительности, можно говорить и о всеобщей истории идей которая понималась бы совершенно теоретически./см. «Философия как строгая наука»./

Что же касается самих представлений о истории, то они также могли бы быть значительно улучшены и дополнены, а также во многом разрешили бы трудности собственно исторической науки.

Итак, принципиальная возможность науки вообще была критически основана Платоном, и отсюда начинается путь к чистой идее. Ее начало полагается не фактическими науками а строго идеальными чистыми нормами. Гуссерль настаивает на том что факт науки не предшествовал науке. При этом Гуссерль не проводит принципиального различия между логикой и наукоучением, причем вместилищем логики он предполагает речь /Rede /. Начинает развиваться идея логической науки, что в новейшее время привело к строгой математике и естественной науке. Совершенно очевидно что логика и наука в своем возникновении сосуществуют и трудно разделимы, что в новое время принимает совершенно извращенный характер. Наука, принимая все более самостоятельный характер, постепенно утрачивает связь с духом критического самоанализа. Она питается при помощи дифференцированного метода а не наивности повседневности /Altagsmenschen /.

Она черпает из наивности более высокой ступени, по методу из чистых принципов. «Логика была первоначально носительницей факела метода и имела притязание быть чистым учением принципов, и потеряла свою историческую профессию / Beruf / и осталась в своем развитии далеко позади».

Семнадцатое столетие было еще определено через логическую рефлексию. Эта рефлексия

Сопровождалась и характерным устремлением к обоснованию новой, истинной логики. К ее представителям относятся не только Галилей но и Декарт. Характерны уже названия работ Декарта, например «Первая философия». Но при дальнейшем развитии науки этот всплеск не получает принципиального развития и нормы сущности /Wesensnormen / подменяются образами сущности /Wesensgestaltungen /.

«Может быть в этом сообщается более глубокая и более богатая последствиями трагика современной научной культуры, чем та на которую имеют обыкновение жаловаться: так велико число предметных наук, что никто больше не может извлечь всей пользы от этого богатства, и вполне насладиться ценностями познания».

Этому не следует придавать сугубо научное значение, и дело обстоит гораздо глубже. Речь идет не больше не меньше как о принципиальном искоренении /Verwurzelung / науки. Мнемотехника, педагогика и энциклопедические знания не могут восполнить этот недостаток.

Таким образом наука становится одним из видов универсальной теоретической техники, техники в обычном смысле этого слова. Живой, действующий идеал Читой науки перестал быть внутренней силой действия /Treibkraft /. Но очень важно чтобы каждое радикальное требование управляло соответствующим практическим стремлением к совершенству, и тем самым логика продолжала бы нести свою великую функцию «исследовать во всеобщности знания возможные пути к последним принципам, через развертывание знания чистой науки вообще имело бы действительную науку нормы и руководства /Leitung /.»

Всех великих со времени Платона связывает его чувство всестороннего однополагания / Einsichtlihkeit / из универсальности.

В связи со сказанным логика превращается в специальную науку и делает предметом своих изысканий смысл цели /Zwegsinn /. Она занимается принципиально различными

1.Husserl E. Formale und transztndentale Logik С.2

2. Там же. С. 3 и С.4

слоями научно-теоретической проблематики, в которой только и могла осуществиться

идея наукоучения и науки. Настоящее положение европейских наук требует радикального осмысления. Утрачена великая вера в себя, в свое абсолютное значение.

Гуссерль далее красочно и остроумно сравнивает состояние современного человека с человеком эпохи возрождения, говорит о неуверенности, о утрате ценностей. Человек живет в ставшем непонятном мире.

Но и этого мало, надо осознать кризис полнее и радикальнее, мы кажется утратили саму способность рационально излагать смысл. Кризис слишком глубок «..мы не можем разделить чистое человечество и жизнь в радикальной самоответственности, и тем самым научная самоответственность неотделима от целого ответственности человечества вообще».

Это сознание должно быть пережито и обществом и каждым отдельно во всей жизни и традиции культуры. Так мы получим только конечные всеобщности, принципы. Но если наука исходит из последней ответственности решений, то она может запечатлеть обычные нормы жизни как направления воли /Willensrihtung /. Что касается априорной практики разума, то она может только оградить, ограничить, но она не способна заглянуть за. Требуемое осмысление направлено на всю совокупность возможных наук, и во вторую только очередь на особенные группы наук. Прямо и ясно Гуссерль говорит о том почему он придает как философ такое значение науке: «Научнотеоретическая проблема есть главная тема философии нашей эпохи». Но это не должно уводить в проблему анализа философского опыта. Сколько философов, столько философий. Универсальное осмысление, исходя из положения самого знания должно испытать смелый путь картезианской медитации. Но первая попытка радикального основания не удалась. Крепкая воля, абсолютно благая совесть и абсолютно благая индивидуальная совесть в особенности является бесконечной идеей. Гуссерль полагает что именно эта совесть и рациональный метод практической аппроксимации требует много более тяжелой и огромной медитации. Как мы видим острие критики Гуссерля направлено на источник самой идеи, и это очень характерно. Медитация Декарта находится под влиянием предсуждений /Vorurteile / так что она уже лишена убедительной силы для современников. До появления трансцендентальной феноменологии этой темы больше не поднимали.

Другой путь направленного осмысления, прямо через историческое возвращение идеи

1.Hussrl E. Formale und transzendentale Logik. С.5

2.Там же. С.6

чистой науки к логике как ее норме, определяет предлагаемое сочинение по крайней мере в полагании основных частей.

Здесь Гуссерль нисколько не сужает тему как это может показаться, и осторожность предполылки главной задачи диктуется здесь возможностью исторической переоценки устоявшихся символов, что должно подразумевать в них прежде всего скрытые или просто неявные тенденции определяющие направление исследования.

Логика, получившая в диалогах Платона свое начало в аристотелевской аналитике оформляется уже как систематическая теория. Эта формальная логика была по смыслу первым историческим замыслом всеобщего наукоучения. В ней заключалась особая, скрытая глубина натурального мышления. Благодаря этой естественно мотивированной установке /Einsihtigkeit/ в качестве устойчивого духовного образа в нашем опыте мы вступим таким образом в то что являлось ядром различных для времен форм его усвоения. И мы сможем последовательно проследить этот смысл, подлинник старых и новых наук.

Мы предпошлем таким образом науке, как самой логике на основании ее предданный опыт. Кроме того интересно что Гуссерль настаивает на некоем единочувствии с учеными /Einfuhlungsgemeinschaft/. Интендирующий смысл должен будет перейти в прочувствованный и ясный. Осмысление /Besinnung/ есть радикально понимаемое изначальное смыслополагание. Очевидность ясной возможности /Moglichkeit / есть подлинность смысла. Смысл из модуса неясного мнения в смысл из модуса чувства ясности или возможности сущности

/Wesensmoglichkeit /. Успех дела зависит от того что мы примем за тот образ к которому мы будем стремиться / Leistungsgebilde/, и этим в первую очередь должен стать подлинный смысл логики как теории науки. В логике должно выступить ядро как возможность сущности и норма. Осмысление связано с неким возвратным отношением

/ Ruckbezichung/ и направлением взгляда /Blikrichtung/ обусловленной установки в себя которая определяет специфический смысл традиционной логики как сущностно-объективной.

Ясность /Klarcheit / здесь не есть аналитическое свидетельство, а подразумевает новую установку смысла. В отличии от этого ясность как прояснение есть лишь временное

/sekundare / следствие уже имеющейся ясности. Гуссерль сравнивает эту ложную ясность с простым отображением в себе. Таким образом существует возможность незаметного возврата к недостаткам декартовского подхода даже и при наличии гораздо более значительного масштаба исследования. Поэтому следует понять причину которая заключается в том что сам исторический опыт подразумевает возникшие в нем вживе теории и образы этих теорий, и их вторичное переживание порождает стремление переживать их заново, но надо признать вторичность этого «вживания» и следить за самой интенциальной жизненностью полагая именно критический смысл первоначальной ясности. Систематическое изложение предполагается начать «примитивно» и не одновременно с рассмотрением логики. Сначала будут рассмотрены первые всеобщие различенности связанные со значением слова логос и тем самым будет помечена теоретическая тема. В предварительных рассмотрениях будет получено предпонимание того на что направляет историческая логика свой тематический интерес, и будет задано направление для анализа смысла. Феноменолог дает предварительный разгон мысли без которого приступить к ней прямо не представляется возможным и это принципиально, поскольку сама опора даваемая в предварительных рассуждениях не является ретроспекцией а является ограниченной частью исследования и носит аксиоматический характер.

В первой части сначала будет разобрано отчасти уже известное по «Логическим исследованиям» тройное расслоение формально-логической понятийности основания

/Grundbegrifflichktit /, и тем самым логической дисциплины которая имеет громадное значение для всей философии. Но базовые исследования субъективно направлены так как сосредоточены на логических образах, которые хотя и укоренены в ноэтической интенциональности, то есть в сущности, но сами по себе ничего сущноственного не выражают. Здесь ситуация приблизительно аналогичная случаю с ясностью, но суть в том что сами смыслополагания не несут в себе никакой образности обладая лишь иллюзорной психологичностью.

Далее очень большую проблему представляет собой уяснение отношения формальной логики и формальной математики и глубокое обоснование неразрывного единства обоих в идее формального mathesis universalis. Серьезным шагом в этом отношении можно считать окончательную ясность смысла чисто формальной математики /очищенная формальная силлогистика/ как чистой аналитики непротиворечивости вне которой остается понятие истины. Примером работы математиков такого рода может служить «Логические исчисления и формализация арифметики» Гильберта и Бернайса.

В связи с этим ставится и вопрос о подлинном смысле формальной онтологии, что оговаривается в логических исследованиях, что возникло из расчленения формальной и материальной онтологии, то есть предметной, и соответственно областями аналитического и синтетического материального априори. Гуссерля эта тема беспокоила десятилетия.

Первоначально идея обоснования смысла чистой логики непротиворечивости была для Гуссерля проблемой очевидности а именно проблемой очевидности формально- математических наук. Очевидность формально-математической истинности совершенно другая по сравнению с априорной. Только через наглядное созерцание /Anschauung / должна быть обоснована возможность предметности, и в этом смысле наука предстает как формальная онтология, и при этом не может исходить из конкретных предметностей. И эту проблему легко осветить исходя из «Логики существования» /Konsequenz/.

Во второй части главной темой является субъективно-логическое /Subjchtiv-Logische/. Это просматривается как натуральный путь от формальной к трансцендентальной логике. Дух позитивизма тает здесь одновременно с началом и особенный смысл критики психологизма из первого тома «Логических исследований» обретает новую остроту и существенно дорабатывается смысл трансцендентального психологизма. Ряд предпосылок логического познания вскрывается и приводит к мысли что все субъективно направленные проблемы смысла не есть проблемы натуральной человеческой субъективности, то есть не психологические, а именно проблемы трансцендентальной феноменологии. Далее открывается что действительно философская логика могла вырасти исключительно в связи с трансцендентальной феноменологией. Историческая логика есть вид философского детства. Самостоятельно изображенная логика идеальных образов значения является нефилософской как позитивная наука вообще. Нефилософичность этой позитивности состоит в неспособности позитивной науки усмотреть собственные смыслы. В связи с догматической наивностью логики находится и наивность привносимой извне теории познания. А истинная теория познания есть возрождение подлинного смысла логического понятия и самой логики, но не предпосланной и уже существующей, а создаваемой через саму теорию познания. И в этом смысле позитивные науки будучи так исследованы играют свою историческую роль, как наброски, как руководство к феноменологическим исследованиям.

Гуссерль говорит о том что ему удалось осмыслить на новой ступени радикальный недостаток исторической логики, особенно значимый в новое время. Самым крупным недостатком объективного наукоучения нового времени является то, что ею не осознана задача возрождения и осмысления возможности настоящей науки из универсальности конституированного в себе самом объективного смысла сознания.

Именно через это смыслополагание сознания должно быть осмыслено все существующее но это ником образом не есть осмысление для себя бытия и так же мало это есть для себя бытие вещи. «Только через принципиальную ясность, в глубине теории и познания действующую внутренность /Innerlichkeit /, трансцендентальную внутренность ….

Только трансцендентальная логика может стать последним наукоучением». Одухотворение идеи логики трансцендентале духом – вот цель. Эта логика не хочет быть лишь чистой и формальной логикой, логической наукой идеалом, но она не хочет быть и чисто эмпирической технологией из сорта практически высокополезных свершений духа. А в качестве высшей функции в себе совершающегося чисто теоретического интереса она хочет возродить систему трансцендентальных принципов.

Именно во второй части Гуссерль обещает вступление в безмерную ширь трансцендентальной феноменологии. Гуссерль говорит что он только подготовил здесь целый ряд фундаментальных исследований.

Слово логика производится от слова логос и связывается со значениями объединять и объяснять. Далее логос принимает значение самой речи, в самой речи запечатленной предметности / Sachverhalt/ и далее значение развивается именно в этом смысле, как выражение этого еще не полагаемого первоначального смысла превращающего в собственный акт безусловную семантику. Из такого нормирования как-бы разума вырастает и образ самого разума как истины направленного мышления, образ понятия и правильное понятие.

Прежде чем должно быть выявлено совокупное многообразие смыслов необходимо чтобы стала темой специфичность самой мысли, и в конечном счете суждение как мысль. Гуссерль даже много шире предлагает понимать тему, как путь от смысла речи через мысль с ее спецификой к языку вообще с пониманием всей совокупности высказываемого в нем, и только это видимо и приближает его к полному осознанию слова логос. В этой связи Гуссерль определяет то что он называет идеальностью языка: «…Язык имеет объективность предметностей так называемого духовного мира или мира культуры а не голой психической природы».

Язык в его идеальности ярче всего можно воспринять в произведении искусства /Гуссерль приводит в пример сонату/, что можно в конечном счете выразить как духовную телесность /Leiblichkeit/. Если можно так выразится в каждом слове присутствует весь дух, ведь например когда мы читаем роман или знакомимся с каким то документом то мы слышим гораздо больше чем можем прочесть, и все это слышимое не только выразимо но оно именно присутствует и выдавливает из своей глубины то содержание которое мы воспринимаем как собственное откровение с миром. Кроме того следует учесть что речь

1.Husserl E. Formale und transzendentale Logik С.14

идет не совсем о индивидуальном слышании, а о таком, в котором присутствует целиком

все человеческое общество, то есть речь идет о совокупности всего исторического целого в его ментальности.

Далее идет невероятно сложный разбор состава мысли. Подчеркивается особенность конкретного мышления как смыслоконституирующего переживания. И хотя это напоминает нам соотношение абстрактного и конкретного следует уточнить что речь идет не только о контекстуальности суждения или желания и мнения, но о том что его инвариантность обусловлена отнюдь не охватываемой реальностью а касается внутренней субъективности самой реальности. Не случайно в качестве примеров говорится о мнении ижелании, где с наибольшей силой прорывается интимность или даже частнособственнический характер полагания смысла. Само желание содержит желаемое в самом себе, смыслополагая его в качестве данности, поэтому объект желания есть нечто неустойчивое или даже абстрактное.

Гуссерль склоняется к тому что надо ограничить эту безмерно емкую характеристику переживания сознания, ведь способность к его улавливанию не является естественной человеческой способостью и специальный акт разрешающий эту способность отсутствует. Таким образом мы не исходим в анализе из всеобщего в его историческом смысле который очевидно закрепляется временем.

На основании различия высказываний выражающих суждения от их модальностей как выражений желаний и актов воли проводится различие судящего и практического разума.

Рассуждающий /urteilende /разум находит свое применение в науке и формирует постепенно, исходя из идеи теоретического разума свой собственный образ логоса в качестве системы, агенты которой находят выражение как посылки, выводы, аксиомы и т.д. Язык здесь участвует только вторично / sekundar/.

Идея логики снова негативно определяется как подлинность / Ehtcheit/ чистого знания которая всякий раз ищет форму собственной сущности протаскивая ее сквозь толщу неясности.

Понимать логику как чистые априорные всеобщности надо в том смысле что логический образ яляется чистым продуктом ее собственной внутренней проявленности. Другими словами речь идет не о реальной а о идеальной априорности сопровождающей идеально всякий логический образ.

Принципиальную всеобщность логики следует поэтому считать не априорной а формальной, и это касается именно логики в ее универсальности. Сам разум есть понятие

1.Husserl E. Formale und transzendentale Logik. С.18

формы. / Formbegriff/

Гуссерль особо настаивает что это понимание разума как формы не предполагает обнаружения этой формы как содержащейся в априорном предложении /Satz /, но указывает на нечто указующее на случайную область. «Читый разум не есть содержащееся только благодаря всем эмпирическим сферам факта, а есть содержащееся благодаря гелетико-предметным /sachhaltigen / сферам сущности».

Таким образом мы можем выработать новое важное представление о субъективности которая по всей видимости есть произведение разума, причем судящий разум только отчати преломляет себя в нашей эмпирической субъективности в то время как содержанием субъективности вообще становится лишь некий вариант идеально конституирующейся сущности. Понятие формы поэтому выражается через понятие «геле»./Hule /

Дальнейшая тема логики поэтому определяется через чистый разум как совершенную систему в принципиальнейшем смысле формальной априорности. Нормативная функция логики не заключена прямо в ней самой как конкретной дисциплине а должна пониматься как нормирование теоретического интереса вообще опираясь на идею бесконечной практики самой науки. В качестве высшей практической идеи универсальной этической жизни.

Двойственность логики следует понимать как параллельное развитие ее внутренней темы. Субъективность логики и объективирующая сила ее актов происходя как бы из разных источников, но эти источники во взаимодействии получают одно и то же значение, которое позволяет говорить с одной стороны о фундаментальной основании логики определяющем ее всеобщую значимость как наукоученияя и с другой стороны полагают безусловное но относительное начало.

Как объективно направленное на себя сознание /мыслящее/ способно в этом напряженном полагании усматривать конкретные образы собственных форм которые никак не следует наверное понимать абстрактно, а лишь как то что можно переживать в качестве самого суждения, понятия, вывода и т.д. Субъективное же, понимаемое как активность самого разума дает как бы те же самые образы но уже с точки зрения их собственной развитой структуры в качестве понятий или точнее форм самого разума. Это порождает уже не конкретный логический образ а рассматривает его самого с содержательной точки зрения как образ самой темы, но вместе с тем это судящее можно полагать в качестве

действительного контрагента суждения.

1. Husserl E. Formale und transzendentale Logik. С.26

Упомянутая двойственность логики как сферы для самой себя имеет и прямое отношение к пониманию науки как целого. Мышление ученого – это в самом себе связанное мышление. То что определяется в суждениях и накапливается в качестве результатов познания образует единое тематическое поле. Теоретический интерес ученых не относится к субъективной тематике. При этом тем не менее следует различать теорию науки и теорию познания этой науки., которую ошибочно можно принять за замысел или путь самой науки. Позитивные науки действуют исключительно в плоскости теории. Несмотря на то что единичный субъект /под этим видимо надо понимать личность познающего/ находит факт как бы преднайденным, как смыслом квалифицированное, но в тоже время как объект в себе и для себя бытийствующий, и это нельзя отнести к разряду рефлектирующих актов. Но в интерсубъективном поле зрения прослеживается зависимость содержания от познающего субъекта. Объективная наука желает объект вместо субъективно-относительных определений, как они прямо создавались бы из смыслового опыта.

От этого стремления избежать прямо субъективного в научном опыте происходит возникновение особенной позитивной науки психологии, где эти акты могут быть рассмотрены в собственном смысле. Гуссерль считает возможным учение о совокупности всех субъективных образов. «Это была бы наука о универсальной субъективности в которой все что является истиной, из действительной и возможной жизни…. с в себе саой совершающейся возможностью опыта и теории получился бы смысл истинного бытия».

Что же касается традиционной логики, то она изначально направлена на объективные теоретические образы мысли /Dunkgebilde /. При этом предполагается рассмотреть отношения сущности объективного и субъективного в историческом развитии логики. Но поскольку до нашего времени она не рассматривалась иначе как объективная и позитивная наука, в качестве первой универсальной темы мы берем богатство / Raich/ тематических образов научного мышления в отношении к всегда предданным объективным областям-суждениям с теоретически выступившими в них «понятиями», заключениями, посылками, с модальностями и нормативными различиями истинности и ложности. Это действительные и потенциальные образы знания / Wesensgebilde/ согласно их формальной типике. Интерес практикующих логиков несомненно не лишен значения но он не вскрывает необходимого отношения. Гуссерль настаивает что теоретические образы не предлагаются как акты самого Я а как объекты, и это внешний опыт. Возникает такая трудность как появление в этом опыте своих собственных суждений благодаря

1.Husserl E. Formale und transzendentale Logik. С.34

установке самого опыта, но эти суждения могут оказаться в принципе различными. Их

идентификация могла бы быть поэтому полезной самому такому практическому интересу.

Логические данности благодаря своей способности к идентификации очевидно способны выводить на подлинный горизонт познаваемых областей, которые по всей видимости и являются их историческим источником /можно вспомнить всю содержательную силу первоначальных логических образов/. При этом главное преимущество логики состоит в том что в своем историческом теле, впитавшем в себя толщу фактического опыта свое стремление к чистоте отливает в конечные установления самого опытного знания.

Логика устремлена не столько на суждения вообще, сколько на подлинное знание и на его типические образы /Geschtalten /. Эти образы имеют устойчивые признаки неизменно вследствии того что они постоянно существуют в обиходе действующего разума и поэтому можно говорить как бы о беспредпосылочной установке спровоцированной как бы некоей субъективностью. Ее истинным источником можно предположить только сами упомянутые образы как бы представляющие неизменно действительную мысль а ее натуральном объеме. Можно сказать что это собственная, объективная субъективность логики, и кроме того можно заметить что именно она позволяет заключить например что из посылок следует заключение. И говорит это о том что и посылки и содержание идеально относятся к одному источнику из которого и исходит их взаимоувязанность, то что собственно и делает их суждением. И закономерно возникает вопрос, что же тогда логически значимым делает само суждение целостной единицей, и следует заметить что это переворачивает все наше представление. Истинность и только она является и причиной и смыслом суждения, и в логических элементах она является перевоплощенной не извне а из собственной субъективности ее как логического образа. При этом однако истинность является только как результат суждения, ибо она сама и является только как результат суждения, ибо она сама и является его действительным результатом, и в противном случае она не может логически состоятся. Первоначально логика по всей видимости полагала исходной именно очевидность истинности, и понимание этого позволяет понять более точно ее традиционный образ.

Историческая логика представляет собой нечто двойственное /Zwitten /. Как нормативно-практическая дисциплина она полагает субъективную действенность самой мысли.

Историческая, традиционно сложившаяся логика приковывает наш интерес не случайно, собственная рефлексия интенциональной связности в сознании логикам не знакома, и только в будущем может завоевать свое место под солнцем.

Предполагается также несколько расширенно представлять себе понятие объекта, за счет включения не только реальных, но и идеальных объектов чему соответствует также понятие расширения опыта, как сущностного самополагания / Selbsterpassung/. Нормативную и познавательно-техническую установку логики должно в конечном счете определять реально психическое, ирреальное, идеальный образ мысли. Нормативная призвана вскрывать идеальную объективность самого образа, и не сводима в чистом виде с теоретической тематикой. Работа логика постоянно имеет дело с такими образами.

«Необходимо понять и осмыслить сущностный характер исторической логики благодаря развертыванию смыслоопределяющей интенциональности, самой изначальной для логики». Сначала нужно уяснить двойственность теоретической и нормативно практической дисциплины и двойственности тематики, первое как идеальных значений / категориальных образов/ и с другой стороны действия мысли.

Теоретическая способность к усмотрению сущности, которая очевидно является темой исторической силлогистической теории есть теория теории, теория образов суждения и познания идеально-объективного поля / Felles/. Что же касается субъективно направленной речи и мыслей, то это не новое содержание, а только само собой разумеющиеся субъективные перемены /Wendungen /. Содержательные субъективные исследования, с посылки психологической или антипсихологической трансцендентальной философии будут закончены позднее и очевидно не здесь. Здесь же будет исследована чисто объективная тематика логики и прежде всего в завязке «.. на первоначальную логическую апофантику, сущностные структуры объективной, апофантической логики», аналитической и формальной.

«Структуры и объем объективной формальной логики» - с такого заглавия начинается первая часть. Цель подзаголовка «А» указывается как «Путь от традиции к полной идее формальной логики». При этом начинать предполагается с формальной логики как апофантической аналитики. Теоретический образ логики впервые возникает в аналитике Аристотеля. Слово «формальная» применимо здесь пока лишь в особенном смысле. От действительных определенных суждений жизни и науки возникает всеобщая типика суждений, и это как бы еще касается определения суждений по признаку их собственной принадлежности. Значение логики Аристотеля усматривается в том что в настоящее время есть собственно «формальная логика». Ее же следует иметь ввиду и у Лейбница, говоря о его синтезе формальной логики и формальном анализе к единому matesis

1.Husstrl E. Formale und transzendentale Logik. С.40

2.Там же. С.41

universalis. Аристотель провел формализацию только в апофантической сфере среди утверждающих /behaupteten/ высказываний /суждений в традициооном логическом смысле, которые в алгебре нового времени связываются с именем Виета. «Аристотель в отдельных, предметно определенных высказываниях выражает слова в которых звучало само предметное /Sachtlich / тем, о чем идет речь, тем, что определяет суждение относительно той или иной предметной области, через алгебраические буквы». В суждении содержательное ядро было заменено моментом переживаемого «что-то», причем остальные моменты суждения оставались как моменты формы, которые при всех изменениях позволяли узнать себя. Содержательное ядро как безусловно пережитое отлилось в конечном счете сначала в идею чистого суждения вообще, а затем к суждению определенного вида как слагаемого из формальных терминов. Но поскольку Аристотель ориентировался на реальный мир то чистоту идеи форм он не включал в качестве главного в свою логику. В новое время лишь прорыв алгебры позволяет развить формальную логику на фундаменте чистой идеи.

Чистое понятие образа или формы прослеживается при постановке вопроса о истинности и ли противоречивости. Различают простые и сложные суждения, которые в свою очередь имею модификации, и кроме того есть модификации суждений. При систематическом и чистом проведении этих дискрипций в «Логических исследованиях» это определяется как «чистое учение форм значений». Но это лишь в себе логическая дисциплина, которая полагает свое зарождение в старой аналитике. Напрямую это есть лишь возможность суждения о суждении.

Гуссерль полагает поставить задачу радикальнее, а именно должно быть освоено поле всей системы возможных форм самого основания каждой такой возможности. То есть Гуссерль предлагает, если исходить из его примеров сосредотачиваясь на чистом суждении исследовать формы, или его в формах самой этой безусловности, то есть перейти к рассмотрению условий самой формы /Urform /. Сама она внутренность рода Апофансиса, в то время как часть смысла все-таки продолжает оставаться в тени, являясь лишь в Уверенности / Gewischeiten/ через возможности, очевидности и т. п.

Понятие первоначальной формы передается через заглавные буквы, так «если А, то А», а понятие основной формы прослеживается в конъюнктивных и гипотетических формах, что в принципе ведет к понятию «операция». Понятие операции дает нам нить к исследованию формы. Вопрос расширяется до основы операции и ее закона как «идеальной конструкции бесконечности формы». Это приведет нас к полному осознанию

1.Husserl E. Formale und transzendentale Logik. С.42

тех модификаций форм которые кажутся случайными оттенками формальных утверждений, поскольку апофантически прямо их смысл не выражен. Закон операции есть в конечном счете непрерывный процесс итерации, и есть закон итерации.

Логика формальных суждений науки есть логика о возможных формах истинных суждений. И казалось бы в этой связи качество непротиворечивости должно вести нас, но суждение в себе, как основа формы основывается как раз именно на апофантической противоречивости, за счет постоянной идентификации собственной формы в чистоту или «пустоту» суждения, непрерывно обновляемого собственными формами. Поэтому корень заключается не в ложности и истинности, которые полагаются лишь через субъективное мнение о целой области суждений, которые и кроме него могут являть эту истинность и ложность, что представляется через понятия «последовательности» /Konsequenz / и «противоречивости» /Wiederspruch /.

Непротиворечивость является непрерывным источником существования самого суждения, центрирующего себя в себе самом, кроме того она является образцом истинности, которая и есть формально идентифицируемое суждение.

Гуссерль усматривает у суждения несколько планов очевидности: суждение неопределенного вида, или суждение какого-бы то ни было как суждение вообще можно предположить как сконцентрировавшегося в неясном мнении, что и должно выяснятся при разборе такого мнения, но по всей видимости само это мнение есть результат, а не причина суждения, которое уже сконцентрировано в себе как объект. В чтении и слушании это более наглядно. Здесь концентрация суждения приходится на смысловую содержательную готовность восприятия, которое формирует собственный образ значения, ядром которого является суждение для себя. Причем этот образ в естественном узрении формируется в условной, искусственной уже двойственности, когда воспринимаемая мысль располагается параллельно в том что судит, и в том о чем судит. Наиболее ясно это в примере с дорогой до дома, которая может быть представлена как только дорога домой в чистом виде, ведь сколько бы я не оставлял без внимания все встречающиеся на пути деревья, дома, все равно это была бы дорога домой. Все чужое этой экспликации я воспринимаю после как связанное с ее наполнением.

Вторым планом очевидности является не экспликация а само эксплицируемое. Оно мало чем отличается от первого но по всей видимости цент концентрации смысла падает именно на него. И если для обычного сознания это уже пустота то по сути здесь срабатывает некая вера в особенное как предрасположенность к определенному, как вера в предмет до его узрения. Гуссерль здесь также напоминает о взаимопроникновении суждения другого /лица/, которое проникает нас через веру в наше собственное понимание ситуации, о которой сообщается. Речь идет даже о «материи» суждения / Urteils-«materie»/. На основании сказанного заключается что очевидность / Dennlichkeit/ суждения не возникает прямо из того содержания в котором возникает суждение, а напротив, «очевидное» / deutliche/ суждение есть очевидность / Ewidenze/ «очевидного сознания как идеальной предметности». При этом надо заметить что темы суждения эта очевидность сама по себе не затрагивает.

Если выразить этот результат через очевидность другого рода, ранее выраженную термином «ясность» / Klarcheit/ то эксплицируемое несет на себе отпечаток ясности самого предмета / Sache/.

Однако ясность предмета имеет двойное дно, поскольку кроме этой данной ясности в себе значения она стремится вопреки себе опираясь на представление в ясности в конечном счете как к идеалу самого познавательного процесса. Эту вторую ясность как фон первой Гуссерль называет ясностью предвосхищения /Antizipation/.

Чисто аналитический логик имея дело не с предметами а со своей фантазией опирается именно на последнюю очевидность которая для него является областью возможных суждений, и что может быть рассмотрено как тема чистой аналитики.

Следующий радикальный вопрос это представление суждений в этой тематической области. Суждения сами по себе можно обозначить здесь как особенные, или даже индивидуальные универсумы /каждое из них заключает в себе все возможные суждения/, и учение о форме вскрывается в них через понятие консеквенции / Beschlossensein / и неконсеквенции /аналитической противоречивости/ / Ausgeschlossenstin/, и tertium/

Urteilvertraglichkeit/, которая всегда есть именно то а не другое в то время как оно уже не оно само, пустая непротиворечивость как совместимость суждений, которые «друг для друга не имеют значения».

Если же говорить о едином формо-учении то суждения в этой области являются суждениями-понятиями, и поэтому все их отношения сводятся к фактическому паритету одного за другим. Таким образом любые суждения как таковые и согласно голой форме возможны в единстве некого одного.

Противоречивость в понятии-суждении полагается в качестве всеобщего определяющего начала, позволяющего в принципе проводить идентификацию суждения независимо от содержанию. Противоречивость можно точнее выразить как способность к адекватному

воспроизведению. Сам же аналитический процесс воспроизведения суждения своим

1.Husserl E. Formale und transzendentale Logik. С.53

внутренним содержанием непрерывно полагает понятие истинность, но в общем более открыт другому своему предикату – ложности, который связывает суждение с реальным мнением как субъективностью, объем которой однако задается именно познавательной направленностью истинности. И именно в этом смысле противоречивость касается в сущности истинности и ложности, но в конечном счете противоречивость является условием возможной истинности, поскольку та является основным агентом консеквентности.

Логические принципы, а именно контрадикторность суждений, модусы ponnens и tollens

Имеют свои аналоги и в чистой аналитике которые позволяют заключать и по собственному аналитическому принципу, который снимает двойственность традиционного принципа. Этому способствует то обстоятельство, что по видимому в основании принципа положен он сам в качестве чисто аналитического.

Третий уровень очевидности скрывается в анализе «запутанного» суждения /противоположного отчетливому/. Запутанное суждение при ближайшем рассмотрении являет собой чистый аналог отчетливого, но отличается от него как бы пребывая в скрученном состоянии, и являя собой в какой то мере потенцию истинного. В конечном счете за ней скрывается истинная нацеленность на весь консеквентный порядок совпадающий с его истинным содержанием. Гуссерль вводит термин «широчайшее» /

weitli / понятие суждения которое сверхабстрактно и связывает в конечном счете запутанность, ясность и отчетливость в суждении.

По существу здесь совершенно иначе выглядит система языка, имеющего в своем основании чисто логическую грамматику, которая делает возможным идентификацию суждения и речи. И такая грамматика лежит в основании формальной логики, позволяя языковыми средствами выражать формальные принципы. Грамматика есть прежде всего следствие того что третий порядок очевидности принял форму самого содержания и одновременно прирастил в себе последнюю степень возможностей всеобщности/.

Формальная логика в качестве апофантической аналитики в своем содержании полагает понятие формы. Дифференцируется это понятие в «синтаксических формах» как образах «синтаксических операций» априорно в нем сокрытых. Окончательное же выражение это обстоятельство получает в модальностях суждения, где предложения выступают в роли перевертывающихся субъектов, что можно классифицировать как формо-учение первосуждения. Но дальнейший путь к формальному наукоучению проходит через разграничение уровней очевидностей ранее упомянутых. Подобные идеи выдвигались и математиками при решении проблем математической логики.

Далее Гуссерль предлагает перейти к рассмотрению идеи Лейбница представить традиционную силлогистику и формальный анализ через mathesis universalis , что появилось не только благодаря гениальной исторической интуиции Лейбница или философской рефлексии но благодаря потребностям математического анализа «дедуктивной теоретической техники математической науки».

Начало 19 века Морган, Буль. Это прежде всего интерес к логике основывающейся на понятии объема. Лишь то «мыслимое» ядро, которое при этом присутствовало, но позволяло полностью прерывать отношения с традиционной логикой. Этот интерес к столь необычным исследованиям Гуссерль не связывает ни с проблемой самой математики ни с проблемой логики ни с собственно философским интересом а полагает что конечная цель науки вышла на своем историческом пути навстречу имманентным телеологическим структурам, которое в своем интенциональном смысле заключали идею первоначальной очевидности которая согласовывалась с собственно логическими дисциплинами. Эмбриональное же развитие этой идеи Гуссерль относит к началу тысячелетия. Это скрытое развитие логики в истории и было подлинной темой предшествующего анализа.

Эта в очевидности развертываемая конечная цель раскрывает значение новой области, в которой сами суждения не пребывают уже в скрытом и свернутом виде наподобие предикатов, как бы потенциально соотносясь лишь с конечной целью. Но в свою очередь в учении о множестве и числах просматривается полый универсум /Leeruniversum / предмета вообще или чего-то вообще, в котором данные учения приобретают мысленно предметный характер, где скажем множества рассматриваются как любые множества а числа – как любые числа. Возникают также образы различных комбинаций, иррелятивно слагающихся в универсуме. Сама формальность здесь заключается в том что как основное понятие, например в качестве того же учения о множестве, имеет некий производный образ нечто /Etwas/. И в этом смысле вероятно представить математику как некую формальную онтологию.

Формальная онтология отличается от аналитики суждений как субъективно направленной тематики и далека от арифметики и учения о множестве. Но силлогистика находит тем не менее свое алгебраическое выражение если ряд чисел ограничивается 0 и 1, и исчисление арифметики редуцируется к «логическому исчислению» по выражению Булля.

Если теперь вспомнить что суждения судят предметно, сказываются о их свойствах или релятивных определенностях то формальная онтология и формальная апофантика в принципе неразделимы. В различиях суждений скрываются и различия предметностей. Но это не столь очевидно, поскольку только сумма средством чистого учения форм, может быть выдвинута на порядок «операций», в форме сингулярного предиката всей совокупности /суждение через всеобщее как род/.

Действительное единство формальной логической аналитики и формальной математики остается здесь все таки невыясненным.

Формальная онтология не была достоянием античности, и даже в новое время философами логиками не была оценена та проблема которую Лейбниц так или иначе погрузил в смысл mathesis universalis и которая стала проблемой новой математики.

Недостатком познания идеальности апофантических образов является то что рожденное еще в древности суждение соотнесено с предметами из мира чуждого субъективной деятельности, и в тоже время это идеальные объекты субъективного переживания, в то время как науки, и в особенности математика, геометрия и т. п. сохранили традиции

Осознания своих образов в первоначальной стихии самой деятельной субьективности.

Ни математики ни логики не вступили на путь радикального переосмысления, хотя отдельные были близки к этому, Лотце, Риэль. Начиная с 1837 года Б.Больцано делает первый набросок сводимой к своим собственным началам апофантической логики, а с 1810 года делает попытку выражения идеи формального априорного учения о предметах, но продвинувшись дальше Лейбница он оказался далеко позади исторической проницательности последнего.

В «Логических исследованиях» формальная онтология значится в разделе первого тома под литерой W, и проводилась она во втором томе принимая новый образ старой идеи априорной онтологии сквозь кантианизм и эмпиризм. Формально-логическое априори получалось как неразрывно связанное с апофантическим априори, но тема эта не была выделена и получила лишь внутреннее развитие.

«Философия арифметики» написанная в 1891 году была основана на попытке исходить из «конституирующей» интенциональной активности, которая позволяла коллигиреционность и численность представить как чистый смысл основного понятия множетства. Говоря теперешним языком речь шла о «предметности-вообще», «о чем-то вообще». В «Пролегомене к чистой логике» путь от формальной апофантики к формальной онтологии прослеживается уже четко. Руководящей идеей здесь служит априорное наукоучение, и исследование нацелено на объективно-идеальное содержание наук, которые становятся из субъективного движения как система истинных предложений и единство теории. В центре внимания «Теория в строгом смысле». Предметные особенности подготавливают как бы почву для предметных областей, на которые нацелена наука. Соответственно здесь возникает и образ конституирующего понятия, предложения / суждения/ которое отвечает сложности теории. Группа понятий с ними связанных названа «категории значения». Это предмет, положение дел, единство, все понятия о особенностях познавательной материи.

Второй ступенью формальной логики является уже учение о множественности или теория дедуктивной системы. В сущности это теория возможных форм теории, вытекающая из исторических особенностей развития типа математического анализа 19 столетия и смысла делающего его ясным. Практически же речь идет о априорно содержащихся в науках образов – идеальных значений. Которые во многом предопределяют ее поступательное теоретическое становление.

Тотальным предметным понятием в математике можно считать понятие множественности /Mannigfaltigkeit /. «Предметный кореллят понятия возможной только через форму определенной теории есть понятие возможной, господствующей через теорию такой формы области познания вообще». « Всеобщая идея учения о множественности есть то, что должно быть наукой..». Бесконечно многообразящиеся формы можно представить только как универсальные операциональные союзы, отличающиеся скорее своими строго формальными характеристиками, которые наиболее свойственны дедуктивным системам согласно их содержанию.

Современные математики так или инче приближаются в этой проблеме. Из древних учений этим требованиям отвечает геометрия Эвклида, где сочетается дедуктивный характер учения с последовательностью содержательного анализа. Что приводит к осознанию пространства идеально выраженных форм.

Геометрия Римана это существенный шаг в этом направлении, где формы дедуктивной системы используются в качестве объектов, но и это направление не до конца преодолевает аристотелевскую традицию.

Точный смысл понятия множественность раскрывается через понятие «дефиниционность» / Difinitcheit/. Математика более или менее продолжает идти в правильном направлении благодаря своей внутренней нацеленности на древнюю науку. Этот идеал и позволяет понять априорную суть пространства теоретически. Если мы дефинитивно характеризуем чисто формально в себе заключенную систему аксиом то тем самым определяем множественность в точном смысле этого слова. Множественность можно понимать как идею формы бесконечной области предмета для которого дано единство

1. Там же. С.79

2.Там же.

Теоретического уяснения /Erklarung /. Независимо от него, считает Гуссерль, Гильберт приходит к понятию «полноты» системы аксиом, в которой наиболее ясно выражено именно это нечто характерное для понимания бесконечных форм множественности. Но кроме этого очевидна также высшая задача, в исполнении которой был положен предел разрастанию этой бесконечности, и где бы речь шла о многообразии всех форм возможных теорий, и одновременно это была бы высшая ступень логической аналитики, понимание которой требует видимо радикального переосмысления символического выражения предметности.

Тот путь интереса математиков к учению о множественности который привел их к анализу основных категорий значения и предметных категорий тем не менее завяз в собственном бытии форм, что затрудняет общий процесс который требует осознания чистой дисциплины дедуктивной игры с символами, которая сосредоточилась бы на формах закона для этой множественности.

Систематический порядок в возведении полного и целого mathesis universalis должен быть выстроен на фендаменте неразрывном с формальной метематикой и это есть проблема полноты логической аналитики. При этом не надо забывать что только дедуктивная система имеет чисто аналитическую форму системы. Эта проблема а «Пролегомене..» ограничивается как проблема всеобщего понятия науки или теории в самом широком смысле. Поэтому всякий специальный смысл теряет здесь свое значение, и в таких науках приобретает смысл принципа единства, что в более широком обобщении приобретает смысл образа аналитической сферы.

В конечном счете становится ясно, что форма системы характеризуемой аналитически объясняется посредством не только и не сколько содержащихся в ней элементов но скорее сами эти элементы должны рассматриваться как результаты аналитического целого или формальной аналитики. Под наукой таким образом достаточно понимать «формальную» всеобщность. Взамен прежнего фундаментального расчленения логики на три слоя /очевидности/ далее будет разобрано двойное деление на логику непротиворечивости и логику истинности. Это будет касаться отношения онтологии и логики значения, что предварительно может быть понято как установка на предмет и установка на суждение.

Формальная апофантика и формальная онтология несмотря на их принципиальную зависимость не могут быть рассмотрены в качестве дополняющих друг друга без радикальной их реконструкции на основании этой зависимости. Формальная онтология объясняет безусловное качество отношения, но это не позволяет заключать о них как о суждениях, и вместе с тем это исчерпывает вопрос о поиске чисто реальной /объективной / системы в качестве единственного основания формальности которая истекает как надо признать из сферы апофантики.

Предмет в формальной аналитике является предметом возможного суждения а с другой стороны он же является синтаксическим образом самого суждения, то есть в самом суждении представляемым предметом.

Другими словами суждение как предмет можно определить как внешнее самому себе, номологически значимое, и как внешнее самому своему образному содержанию, то есть как доксически определенное предложение. Доксическая определенность придает суждению именно ту фактическую индивидуальность которая позволяет рассматривать его в качестве чисто логического значения, и в этом смысле произвольное содержание суждения становится для себя объективно значимым, что позволяет ему определиться буквально в той или иной форме, что означает перелом в нарастании энтропии всеобщего. Это в свою очередь означает что формирование всего комплекса суждений завязывающихся в речи имеет в себе определенные центробежные тенденции, которые позволяют видеть в нем познавательные импульсы исторического значения.

Это позволяет также заключить к тому что формальная математика является первоначально логической аналитикой, в том смысле что ее объективно питает рефлектирующее самопознание и в конечном счете и она принимает свое историческое значение.

Результатом проведенного сравнения является то что различие в апофантической и онтологической установке снимается в новом горизонте который объясняет суждение в единстве тематического интереса, то есть в рамках общей неустановленной неопределенности в которой потенциально усматривается способность к самодвижению и саморазвитию в рамках элементарно чувственного осознания действительности.

« Суждение направлено не на суждение а на тематическую предметность». Это означает что в самом суждении в качестве темы, то есть как условия необходимые и его собственные, содержаться совершенно безусловно те возможные предметности которые объективно способны пробудить его к жизни.

В обращении синтаксических операций максимально приспосабливающих суждение к формам самой мыслимой предметности тематически тематически идентифицируемая предметность обнаруживает суждение как спектр модусов сути предметной установки. Сама же типика синтаксических форм предметности ведет к вскрытию чтойности / Etwas/

В энтропийно противоположном становлении модусов в свой исток. Таким образом в

1.Там же. С. 98

Синтаксической операции можно заметить двойственность: «..все синтаксические модусы функционируют в обоих сущностях..», а суждении и в предмете. Таким образом предметность можно установить как онтологическую форму которая и является ядром судящего /der Urteilende /.

Единство суждения в определяющей себя предметности субстрата может быть определено как природа в обычном смысле этого слова, что можно проследить как становление всей относительности темы.

Конституция этого определяющего «понятия» осмысливается как идея возможного продолжения /Fortfurung / определяющих категориальных образов. Другими словами природу можно определить как неисчерпаемый источник все новых и новых переплетений теории и фактов и в принципе это всегда то что будет определять подводные течения истории, причем тяжесть последней волей или неволей приходится на осознанную жизнь. Поэтому следует различать категориальные образы как определяемые: природа для меня, природа для себя, природа для ученого. И это значимо для человечества судящих.И только внутри каждой из этих определенностей есть природа в обычном смысле слова как индивидуальный инвариант.

Нечто осмысляемое поэтому должно явить себя прежде всего и как осмысленное в себе, и в этом смысле мышлению предметности соответствует как природа мышление уже имеющихся предметностей образованных на протяжении всей человеческой истории и вошедших в современное мышление в качестве его собственных категориальных образов, то есть в качестве безусловных и значимых оснований для различных сфер индивидуального опыта.

«..образ понятия логики следует исключительно категориальному синтаксису», то есть аналитика как формальное наукоучение раскрывает в себе смысл формальной онтологии, что позволяет познавать предметы вообще как эти предметы, то есть те о которых судят.

Если попытаться определить предмет в этом смысле то его можно понимать как другое, иное, различающееся от суждения но одновременно являющееся им самим, и это инобытие суждения и есть предмет в строго логическом смысле.

Суждение само по себе, как теперь ясно, представляет собой наивно-непосредственную установку судящего, за которой видно что бытие суждения в общем то остается предметом веры.

В критической же установке открывается и некоторая перспектива полагаемой

1.Там же. С. 102

2. Там же. С.106

предметности как таковой и действительной, и это можно объяснить как то что называют

творческим искусством подбирать нужные слова для того что думает каждый. Здесь сам синтаксический ход обуславливается категориальной предметностью где создается образ для образа «самополагающегося» суждения. С этим можно сравнить какой-нибудь постоянный поэтический образ. Условно полагаемое / Vermeinte/ как таковое в установке ученого является предметом критики познания, которую он облекает в форму условной или искусственной предметности, порождая тем самым такой новый тип значений как факты науки которые предопределяют собой нечто истинное из самой синтаксической формы, не привнося туда ничего нового а сверяя ее с первым истинно-бесконечным образом. Это же и определяет судьбу науки как универсальной системы инвариантов для каждого судящего и мыслящего, участие в которой и является реальным предопределяющим фактором самой мысли.

Суждение в смысле апофантической логики следует понимать как условия самой определенности формирующиеся в качестве полагающего мнящего, которое само по себе как таковое не обладает значением.

Истинность таким образом есть чистая потенциальность суждения полагаемого из собственной чистой предметности и может быть рассмотрена как актуальность в то время как ложность есть полагание самой сферы суждения в том же самом отношении, но «экстравертировано». И то и другое даны впрочем в однородной очевидности которая с этой точки зрения получает двойственное истолкование в котором путь ложности в ней значим эвристически и обуславливает собой материал в котором как лоне располагаются суждения науки, которые свою окончательную определенность получают с утверждением истинности в той же самой очевидности.

Традиционная логика таким образом постоянно развивается в сфере суждений как мнений, в то время как предметом остается истинное суждение и к этому в общем-то и сводится ее апофантическая установка.

Кроме этого нам известно что суждение в целом устремлено на некоторую определенность, впрочем предметную и совершенно очевидно что это не видно непосредственно из апофантики которая представляет собой концентрацию суждения в районе смысла, хотя тем не менее тема смысла здесь во многом предметно исчерпывается, но вместе с тем происходит и становление рефлексии над вне полагаемой определенностью, данной в неопределенно-возможной речи.

Эту речь можно подробнее наблюдать если иметь ввиду опять таки суждение в котором как таковом заключена и некоторая двойственность, ведь определенность суждения в

cфере смысла есть и его собственная /суждения/ определенность, что сообщает ему его собственное бытие.

При более расширенном толковании такое особенное бытие оказывается процессом индивидуации, охватывающем сферу сознания целиком, и является интенциональной предметностью которая представляет суждение в его собственной предметности как возможности практической истины.

Мы можем теперь заключить что конкретно бытийствующая возможная множественность не является необходимой предпосылкой математики, а является скорее чистый смысл такой предпосылкой которая складывается из непротиворечивости и возможной истинности.

За этим укрывается та истина что логика берущая свое начало в апофантике здесь исчерпывает наконец свое значение и проблема переходит в область чисто формальной математики как непротиворечивости аналитически полагающей последовательность или непоследовательность, к чему в конечном счете ведут все вопросы математической экзистенции. /Последовательность здесь очевидно нужно понимать достаточно широко как непрерывность наблюдения формы при всех изменениях предмета и наблюдателя/.

При этом речь идет прежде всего о возможности и «субстрактном» полагании предикатов функционирующих в универсальной системе. Вместе с тем ход этого рассуждения приводит нас к противоречивому выводу о двойственности смысла формальтной логики как двойственности очевидности и истинности. Ведь то, что проявилось как истина формальной математики по инерции становится как бы смыслом онтологии, в то время как формальная логика должна выступать в качестве ее очевидного выражения, но этого тем не менее не происходит, так как они имеют один и тот же источник. Идея формальной онтологии поэтому уходит далее к наукоучению, поскольку прямо разрешена быть не может.

Ни логики ни математики не выполняют таким образом свою задачу в широком философском смысле. В конечном счете здесь выпадают такие значения как «истинно бытийствующая природа», «истинно бытийствующая социальность», «культура», и т.д., которая в качестве самоданных категориальных предметностей могут обрести свое лицо лишь в целостности науки.

Разбор первой части здесь заканчивается, но содержание не отбрасывается а подразумевается и далее как действительное. Особенность первой части в том что здесь исчерпыватся объем формальной проблематики. Перспектива следующей части предваряется таким образом чтобы осмыслить тематическое поле как целое.