Юрий ПИВОВАРОВ, академик РАН, директор ИНИОН РАН

"БУДУЩЕЕ КАЖДЫЙ РАЗ ИДЕТ В ИНУЮ, НЕЖЕЛИ БЫЛО ПРЕДСКАЗАНО, СТОРОНУ…"

О МЕТОДОЛОГИИ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ И ПРОГНОЗИРОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ О РУССКОМ ПРАВЕ О РУССКОЙ СОБСТВЕННОСТИ ПЕРЕХОД К ВЛАСТНОЙ ПЛАЗМЕ ПЕРЕХОД К ВЛАСТНОЙ ПЛАЗМЕ

Скажу сразу: я не очень верю в прогнозирование социальных процессов. Думаю, что они во многих отношениях просто непознаваемы, а следовательно, и непредсказуемы. Конечно, определенное предвидение будущих событий возможно, "пережимать" здесь не стоит, но большинство значимых событий истории непредсказуемы. Однако практически все участники нашей дискуссии так или иначе пытается спрогнозировать будущее. Это вообще характерная черта российского социального дискурса. В нашем обществе принято рассуждать о том, что было, что есть и что будет: было так, сейчас вот эдак, а будет таким вот образом. То есть все полагают, что знают, как было, как есть и как будет. А я вот не знаю. Я не знаю, как было, как есть и как будет. Это не кокетство, не игра в агностицизм, я просто исхожу из того, что даже прошлое мы - профессионалы - знаем плохо, что и выясняется каждый раз, когда доходит до дела.

Давно уже известно, что современники обычно не в состоянии понять существа происходящего. Кто мог догадаться в 1913 году о том, что случится через пять лет в России? Да никто, ни один человек. А кто предвидел в 1983-м события, происшедшие в 1986-м или в 1989-м? Тем не менее, многие участники дискуссии точно знают, что будет. Но ведь каждый день, буквально каждый рождаются новые явления, происходят новые события, которые порождают новую реальность, а потому возможность экстраполяции нашего старого опыта крайне ограничена. Нельзя экстраполировать прошлое на будущее. И настоящее тоже, даже если человек считает, что он его знает.

Речь идет не только об особенности "русского" будущего, но и любого другого. Будущее идет совершенно в иную, нежели было предсказано, сторону. Разумеется, есть коридор возможностей, но - тем не менее…

Это - своего рода преамбула, поясняющая мои умонастроения, сформировавшиеся на основании анализа социального опыта, который подсказывает, что история нас каждый раз обманывает, даже если мы, казалось бы, внимательно и профессионально отслеживаем ее повороты. Имею в виду не только себя лично, но и гораздо более просвещенных, умных, глубоких людей. Я десятилетия профессионально занимаюсь историей русской мысли и могу сказать: на самом деле она ничему научить не может. Была группа гениальных мыслителей, ими был сформулирован ряд гениальных идей и догадок. Но можем ли мы сегодня сказать: у нас есть интеллектуальное наследие, позволяющее нам ясно понимать существо настоящего и будущего? Не знаю, не уверен. И это, повторю, касается не только России.

О методологии изучения истории и прогнозирования социальных процессов

Конечно, любые теоретические модели, претендующие на описание истории, стремятся выявить в ней некие инварианты, что является необходимым элементом любого мысленного эксперимента. Но я не склонен сейчас углубляться в столь заоблачные теоретические сферы, а хочу поговорить о различных подходах к истории. К примеру: мы знаем, какую громадную роль в русской истории ХХ века сыграли большевики, они попросту изменили нашу историческую траекторию. Но в реальной ситуации того времени большевики представляли собою ничтожнейшую часть русского общества и играли в его движении столь же ничтожнейшую роль. Так как же все это описывать? Исходя из "картинки" начала века или всего века? В обоих случаях мы оказываемся в противоречивом положении. Действительно, с одной стороны, эти полууголовные, полуобразованные типы для будущего двадцатого века в России и во всем мире были в сто раз важнее, чем все прочие российские политики-интеллектуалы, а маловразумительные писания их вождя - важнее, чем все дискуссии кадетов-октябристов относительно того, какой быть русской конституции или Государственной думе. С другой стороны, в начале столетия они действительно были маргиналами…

Это так же, как в 1920 году в Германии, где в Национал-социалистической рабочей партии, в которую вступил Гитлер, было семь или восемь человек. А вместе с тем в Германии в тот момент были огромные партии - католическая партия центра, социал-демократическая и другие. Оказалось же, что история этой партии для ближайшего будущего человечества важнее, чем судьба СДПГ. Но нельзя же, описывая историю Веймарской республики, сводить ее к деятельности национал-социалистов! Вот, собственно, что я хочу сказать. Иными словами, изучая историю, следует постоянно менять оптику наблюдения, и не только оптику менять, но и вообще использовать различные исследовательские инструменты, в зависимости от масштабов и задач исследования. И это касается анализа не только прошлого, но и будущего. Ведь когда мы задумываемся о будущем, мы всё равно, хотим того или не хотим, исходим из настоящего и того, в какой мере настоящее обусловлено прошлым.

Ситуация здесь очень близка к той, что видится через призму теории бифуркации, когда некое течение событий приводит к особой сингулярной точке, в которой малые возмущения оказываются принципиально существенными для определения будущей траектории движения системы в целом. Я, кстати, как и многие другие исследователи, пользовался этой терминологией, формулируя (вместе с А.Фурсовым) представления о Русской Системе и Русской Власти. Однако все эти метафоры, взятые из других наук (не наук о человеке), имеют весьма ограниченную и довольно сомнительную, условную ценность. Развивавшаяся Пригожиным методология не учитывает самого главного - свободы воли. Пригожин, с его темой хаоса и бифуркации, описывал мир, где нет свободы воли. Но человеческая история тем и отличается от прочего, что главная тема в ней - свобода воли.

С детства и по сегодняшний день я твердо знаю - всё решает именно свобода воли. 25 октября 1917 года история могла пойти совершенно по другому пути. В ноябре 1918-го в Берлине генерал Людендорф лег за пулеметы и остановил немецких большевиков, в результате чего немецкая революция пошла по социал-демократическому, а не большевистскому варианту. В октябре 1941 года немцы могли взять Москву, и история сложилась бы иначе. Свобода воли - это то, как люди поведут себя в данный момент, напрягутся или не напрягутся, решатся умирать и стоять до конца или не решатся. В истории нет железных закономерностей. И чем больше я живу, чем больше читаю и думаю, тем яснее вижу, что история - это результат каждодневного людского делания. И тем сложнее наша ситуация, ситуация людей, пытающихся осмыслить историю.

Я долгое время не мог понять Ясперса, который в одной из своих книг писал, что историк должен очень деликатно обращаться с фактами и всегда исходить из презумпции, что есть тайна истории. При этом Ясперс - глубокий и серьезный философ. Тайна истории - это, конечно, метафора, но смысл ее в том, что огромная часть наблюдаемой нами исторической действительности не поддается строгому осмыслению - возможности исторической науки имеют свои ограничения. Но у человечества есть другие способы познания. Например, Виктор Шкловский когда-то сказал: нет правды о цветах, но есть наука ботаника. Первое впечатление: Шкловский - гений. Но правда о цветах все-таки есть, прочтите Афанасия Фета. Или Льва Николаевича Толстого: в "Войне и мире" есть правда и о цветах, и о многом другом. Но это - не наука. Оставаясь же в рамках научного подхода к истории, мы должны помнить об ограниченности его возможностей.

Поэтому я не то что бы скептически, но с некоторым недоверием отношусь к коллегам, рисующим страшный мир будущего, как делает, например, Михаил Юрьев - яркий, талантливый, видимо, человек. То, что он предвосхищает, может быть, случится, а может быть, нет. Я не знаю. И я абсолютно равнодушен к такого рода размышлениям. К этому склоняет меня мой жизненный опыт.