Глава I Коммуникация это vallum народа

Коммуникация - это в высшей степени социальный про цесс. Измените ее форму, ее средства, она тут же изменит природу групп и форму власти, этому нас учит история. Бы ло бы ошибочным рассматривать коммуникацию как простой инструмент в руках людей, стремящихся овладеть толпами. На самом же деле это она навязывает им свои правила, с ко торыми они обязаны считаться. Я только укажу, как пример, на глубокую трансформацию политической и культурной жи зни под влиянием в первую очередь радио, а затем телевиде ния. В масштабе одного поколения стиль и темп речей, сопе рничество словесного и образного времени полностью видоизменились.

Тард это предполагал. Каждому типу связи, говорит он, соответствует некоторый тип социального сообщества: традиционной коммуникации из уст в уста - толпа; сов ременной коммуникации, берущей свое начало с газеты, - публика. Каждой соответствует особый тип лидера. Пресса породила свой собственный - публициста.

Мне, быть может, возразят, что речь идет о частном воп росе. Действительно, здесь ничего не говорится об экономиче ских и социальных условиях этих отношений. Все это в ка ком-то смысле слишком легковесно для того, кто хочет быть исчерпывающим, и нас бы это не могло удовлетворить. С другой стороны, тема ясна и не требуется много слов, чтобы обозначить ее: развитие средств коммуникации определяет развитие групп и их способ коллективного внушения. Так же, как существует естественная история техники и труда, существует естественная история коммуникаций. Она предс тавляет нам настоящую психологию социальных связей, выс казываний и убеждений.

Век толп.

Постараемся дать ее краткий очерк. Ему не нужно быть полным для того, чтобы выглядеть поучительным. Все начи нается, вы это представляете, с разговора. Среди действий и реакций, происходящих между людьми, он является тем про стейшим социальным отношением, из которого проистекает большинство наших мнений. Тард даже думает о науке, ко торая специально была бы посвящена разговору. Он полагает, что посредством соединения фактов, собранных в самых раз личных культурах, можно было выделить

" значительное число общих идей, способных сделать из сравнительного разговора настоящую науку в духе сравнитель ной религии, или сравнительного искусства, или даже сравни тельного производства, другими словами, политической эконо мии l"

Как ныне известно, в социологии и психологии разговор стал модным предметом, причем понадобилось определенное время для того, чтобы преодолеть безразличие и пробудить интерес к этому феномену, одновременно важному и просто му, что еще раз подчеркивает верность идей Тарда' Желание сделать разговор единственным предметом изучения превра щает эту идею в еще более безумную, а следовательно, более справедливую. Тард, естественно, не удовлетворяется указа нием на этот предмет, он выдвигает проект. Сначала речь идет о том, чтобы познать то, что понимается под разговором.

"Беседовать, - задавал себе вопрос Мопассан, - что это значит? Загадка! Это искусство не показаться скучным, уме ние говорить интересно, нравиться неважно чем, обольстить ничем. Как определить это легкое прикосновение к вещам пос редством слов, эту игру в ракетку незначащими словами, этот род легкой улыбки со смыслом, что же такое беседа?*".

Одно ясно: разговаривать - это значит не только обме ниваться словами, так как собеседник должен пустить в ход весь арсенал: взгляды, модуляции голоса, осанку, окутать свою личность особой атмосферой, которую мы называем ша рмом. Сохраним же вместе с Тардом это слово "разговор", чтобы определить все диалоги, в ходе которых мы говорим с другим, чтобы заинтересовать, развлечь, порой посредством учтивости, желания быть вместе и в особенности из-за удо вольствия поговорить. Все переговоры, которые небезынтере сны и небескорыстны и которые преследуют иную цель, чем утеха собеседников, например, дипломатические или военные переговоры, юридический допрос, научная дискуссия отсюда

230

Мнение и толпа

исключаются. Тард делает также исключения для флиртов, светской болтовни, так как ясность их целей обольстить, уго дить, напротив, не устраняет ни игры, ни удовольствия.

Согласно Тарду, разговаривающий с кем-либо фиксиру ет свое внимание и напрягает свой разум. Никакое другое со циальное отношение не вызвало бы столь глубокого взаимоп роникновения между двумя людьми, не оказало бы большего влияния на их мысли, чем разговор.

"Заставляя их договариваться между собой, - писал он, - он заставляат их общаться посредством действий, насколько неудержимых, настолько и неосознанных. Следовательно, он яв ляется наиболее мощным фактором подражания, распростра нения чувств, идей, образа действия. Речь увлекающая и радую щая часто оказывается менее внушающей, потому что намерения человека очевидны. Собеседники действуют друг на друга непосредственно через тембр голоса, взгляд, выражение лица, магнетические пассы, жесты, а не только посредством языка. И правду говорят о хорошем собеседнике, что он в маги ческом смысле чародей *".

Тард с уверенностью утверждает как само собой разуме ющееся, что разговор обязан своей действенностью способнос ти вызывать эффекты, аналогичные гипнозу. Во многих от ношениях она близка к непосредственному внушению, оказываемому человеком на человека.

Другая черта разговора в том, что он равноправен и вос станавливает равенство в мире возрожденного неравенства и имеет последствия в общесоциальном плане.

"Он синтезирует в этом смысле, - читаем мы в одной из посмертно изданных записок Тарда, - все формы психологичес кого взаимодействия. Из-за сложности своего воздействия он может прослыть за зачаточное социальное отношение. По при чине этого взаимного характера действий он представлют со бой самый мощный и одновременно оставшийся самым незаме тным фактор социального нивелирования".

Внушение, удовольствие, равенство - вот три слова, ко торые определяют разговор. Но монолог предшествует диало гу. Необходимо предположить, по Тарду, что в истоках чело веческого рода, в первой семье или в простейшей группе, один человек говорил - кем он мог быть, как не отцом? - и все другие ему подражали. После многочисленных подража ний все принимались говорить и беседовать. Итак, наблюда ются два монолога, которые следуют друг за другом сверху вниз - от вождя, который дает команду группе,- и снизу

Век толп

вверх - от группы, которая повинуется и во всем следует вождю.

И только впоследствии коммуникации от высшего к ни зшему и от низшего к высшему становятся взаимными. Па раллельные монологи превращаются в диалоги. В целом, сло во вначале было словом предводителя, оно приказывало, предупреждало, угрожало, осуждало. Затем, скопированное и повторенное, оно становится также словом последователей, оно одобряет, рукоплещет, повторяет, льстит. Наконец, в ди алоге оно превращается в разговорную речь, не преследуя це ли командовать или подчиняться, оно является дарением слова, сделанным другому.

Тард описывает и кропотливо исследует все обстоятельс тва, которые повлияли на эволюцию разговора. Он отмечает, что стиль и содержание наших бесед отражаются на положе ниях нашего тела. Разговор сидя более значителен, более ин теллектуален и более обычен. Наоборот, разговоры лежа из наших романов, в triclinia* с их медлительностью, текучестью кажутся более обстоятельными. Между тем, как беседы во время прогулок у греков, они, выражают собой пылкое ожи вленное движение ума. Он также отмечает, что наличие или отсутствие казуара - комнаты, предназначенной для бесед, является отличительным признаком определенных общест венных классов и цивилизаций. Греки и богатые римляне ра сполагали ей. Начиная с XIV века н.э. итальянцы и францу зы, подражая им в этом, создали солон. Он был изобретен аристократией, но именно буржуа распространили его и сде лали из него центральную комнату всех апартаментов, как бы малы они ни были. (Исчезновение салона и замена его общей комнатой, которая является не чем иным, как гости ной, явно является признаком заката беседы в нашем общес тве.) В народных слоях салоны и кружки обнаруживаются только в зачаточном состоянии, места встреч для бесед нахо дятся большей частью вне дома, как, например, в кафе или бистро.

В этом перечне ничего не забыто, ничего не упущено: ни вопрос времени, отведенного для беседы, ни ее разные усло вия в зависимости от общественных слоев, ни даже женская болтовня и так далее. Все эти объяснения подчинены двум лейтмотивам. С одной стороны, беседы обогащают язык и ин-' Столовая в доме древнего римлянина, ложе для возлежания во время обеда (лога.), - Прим.пер.

232

Мнение и толпа

теллектуальный уровень общества. С другой стороны, они являются противоядием абсолютной власти:

"Существует, тесная связь, - таково мнение Тарда, - ме жду течением беседы и изменением во мнениях, от которого за висят превратности власти. Именна там, где мнение меняется мало, медленно, остается почти неизменным, - разговоры ред ки, тихи, они замкнуты в тихом круге молвы. Там, где мнение подвижно, оживленно, где оно переходит из одной крайности в другую, - разговоры часты, смелы, независимы*".

Справедливо или нет, он полагал, что беседа обуздывает абсолютную власть, гарантирует свободу. У него угадываются ностальгия по старой общинной жизни, сожаление по поводу исчезновения салонов и клубов, которые создавали и рушили репутации, а также идеализация античной демократии, кото рая родилась и погибла в дискуссиях на агора".

"С точки зрения политической жизни, - утверждает Тард, - беседа еще до появления прессы является единст венной уздой для правительств, неприступным оплотом свободы; она создает репутации и авторитеты, она распо ряжается славой, а через нее и властью. Она стремится ура внять собеседников, ассимилируя их, и разрушает иерархии посредством их обсуждения *".

А это означает, что свобода и равенство зависят от бесе ды. Приводя в доказательство литературные салоны XVIII века, настоящие лаборатории идей, где было сформировано, проверено и выдвинуто значительное число понятий, которые Французская революция очень широко распространила и применила на практике, разумеется, Тард принимает следст вие за причину, симптомы за болезнь, а разговор за условие равенства и свободы, тогда как нам кажется верным обрат ное. С наступлением иерархии двойной монолог разрушает диалог, стремление командовать и подчиняться отравляет удовольствие поговорить. Что касается свободы, нет вещи бо лее ясной: деспоты недоверчиво относятся к разговору, прес ледуют его и всеми средствами мешают своим подданным бе седовать между собой. Любое правительство, которое желало бы остаться стабильным, крепко держать в руках рычаги уп равления государством, должно просто начисто его запретить, преследовать и отравлять удовольствие, которое он доставля-" Площадь для народного собрания в Древней Греции. Прим, пер.

233

Век толп.

ет. Именно во Франции, пишет 'Гард, если бы желали восста новить порядок прошлых времен,

"примитивных эпох, когда не разговаривали вм узкого кру га семьи, надо было бы начать с установления всеобщей немоты. По этой гипотезе само всеобщее избирательное право было бы бессильно что-либо изменить 6".

Золотые слова! Еще не ставший всеобщим, полувсеобщий мутизм, который сосуществует в огромном большинстве стран со всеобщим избирательным правом, великолепно иллюстри рует мысль Тарда. Он делает его признаком железной руки диктатуры. По существу, изучение наших систем власти по тому, какие разговоры они культивируют или запрещают, было бы одним из наиболее увлекательных, - этому социо логи или психологи наших дней могли бы посвятить свои та ланты скорее, чем многим исследованиям, предпринятым на самом деле. За критерий принимается: государство, в котором не говорят просто для того, чтобы говорить, является госу дарством, где мало говорят, страной, где каждый подвластен печально известному изречению: "Молчите, осторожно, сте ны имеют уши".

Во все времена стены имели уши, но, говоря об этом, обычно имели в виду соседей, подслушивающих перебранки и распри за перегородкой. И Тард был весьма далек от того, чтобы предвидеть исключительное изобретение, которое сде лала наша эпоха в этой области: установление микрофонов в стенах. Отныне становится возможным преследовать и запи сывать на расстоянии любой частный разговор без ведома со беседников. А подслушивающие устройства, подключаемые к телефону, позволяют также перехватить все получаемые и отправляемые сообщения. Эти прогрессивные новшества од новременно и воздают должное разговору, и являются средст вом пресечь его в самом истоке, внедряя подозрение в сердце вину даже наиболее простых и интимных бесед.

Легко представить себе затем вторую фазу, во время ко торой происходит закат разговора и рождение коммуникати вных средств, которые его замещают. Элементарный обмен словами уже видоизменился в течение столетий под влиянием письменности. Переписка продолжает его непосредственно, а диалоги философов, театр и роман создают новые формы. Кружки "собеседников" умножаются, обмен мнениями произ водится в широком масштабе. Но газета превосходит всех по средствам ее массовых эффектов. Представьте по аналогии

234

Мнение и толпа

замену стрельбы из лука артиллерийским огнем! Постепенно расширяя свою аудиторию, одна из маленьких речушек ста новится рекой, в которую впадают все остальные, обогащая ее своими выразительными средствами - роман, театр, полити ческое выступление и т.д. Впрочем, газета остается чисто коммуникативным инструментом, соединяющим общества от полюса до полюса.

"Ока началась, - замечает. Taps, - лишь как эхо бесед и переписки, а стала почти единственным их источником *".

Если Бальзак-консерватор оплакивает это, то Бальзак-наблюдатель видит в этом благоприятный момент для проц ветания промышленности:

"Гак, нет ничего более необходимого, чам приспособить бу мажную промышленность к нуждам французской цивилизации, которая угрожала распространить дискуссию на все и опирать ся на вечное проявление индивидуальной мысли, истинное нес частье, так как народы, которые размышляют, мало действу ют*".

Но в отличие от своего героя, он не нажил состояния на прессе.

В современном мире все против разговора. Он предпола гает неопределенность, раздвоенность, возможность изменить мнение другого. Под предлогом разговора по-своему удовлет воряется желание поспорить. К сожалению, воспользоваться этим удается все реже, так как правила и объективная инфо рмация заменяют собеседников, выступающих также спор щиками. Возьмем, например, торг, путаный и колоритный, между покупателями и продавцами. Как только вы вводите фиксированную цену, торг становится невозможен: пара обу ви стоит столько-то, вы ее покупаете или не покупаете, вот и все. Продавец не попытается вас убедить, и вам нечего ему сказать или ответить. Беседы, которые порождали невежество и самолюбие, погибали в зародыше, по мере того, как статис тические данные, специальные знания входили в нашу жизнь как объективные или претендующие на это.

"ДажЛая новая информация заглушает старый источник спора. Сколько таких источников пересохло с начала этого века?>''.

Мы усовершенствовали систему. Это "сделайте сами", то есть : читайте аннотацию и разбирайтесь сами! Со своей сто роны, пресса навязывает свою тематику, свои безапелляцион ные суждения и делает почти ненужной переписку, эту куль тивированную форму разговора или повседневных споров.

Дек толп

Она умножает в сто и тысячу раз типографские мощности, что делает возможной передачу на расстоянии и с необычай ной быстротой идей людям.

"Передача, силы на расстоянии несравнима с передачей мы сли на расстоянии. Разве мысль это не общественная сила на расстоянии?*''".

В этом можно убедиться без труда. Когда тысячи и ты сячи людей читают одну и ту же газету, одни и те же книги, у них создается впечатление, что они образуют одну и ту же публику, им кажется, что они всесильны в толпах. Можно подумать, что читатель газеты свободнее, чем человек толпы, что он имеет время поразмыслить над тем, что он читает, и он прежде всего выбирает свою газету. На самом деле он под вергается постоянному подстрекательству, так как журналист потакает его предрассудкам и его страстям, он делает читате ля легковерным и послушным, легко им манипулирует. Так, масса читателей становится массой послушных автоматов, образец которой можно видеть в кабинетах гипнотизеров и которую можно заставить делать и заставить верить во все что угодно. Способность газеты и журналиста мобилизовать, привести в движение публику во имя великих целей Тард мог наблюдать в следующем особом случае:

"Это не потону, - пишет он, - что мы имеем во Франции всеобщее избирательное право, а потому, что мы имеем газеты, жадные до новостей и очень распространенные, что вопрос о виновности или невиновности Дрейфуса разделил страну на две части, или, лучше сказать, на две резко противоположные пуй-люк* * "

По этому поводу Марсель Пруст, убежденный мемуа рист, представляет, как один из его персонажей, князь Гер-мантов, желая заказать мессу за Дрейфуса, узнает, что дру гой католик уже сделал такой заказ. И этот борец, этот дрейфусист, эта "редкая птица" - это жена самого князя. Каждое утро украдкой ее горничная покупает ей Opopfl*

Сила прессы кажется почти безграничной в кризисное время. Когда на горизонте возникает опасность, все граждане превращаются в читателей, ожидая того, что выйдет из-под пера журналистов, и

"тогда можно видеть, - пишет Тард, - как общественная группа в своем высшем выражении, нация, превращается, как и все другие, в огромный массив возбужденных читателей, лихо радочно ожидающих сообщений. В военное время во Франции не могут продолжать существовать никакие общественные груп-236

Мнение и толпа

пы: ни классы, ни ремесла, ни профсоюзы, ни партии - если это не французская армия и не "французская публика"'-* "

С момента своего появления пресса, а сегодня мы можем добавить к ней радио и особенно телевидение, не переставала делать более редкими случаи встреч и дискуссий. Она уводит людей от общественной жизни к частной. Она прогоняет их из открытых мест, кафе, театров и т.д. в закрытые помеще ния домов. Она разгоняет собрания частного характера, клу бы, кружки, салоны и оставляет существовать только пыль изолированных людей, готовых раствориться в массе, обраба тывающей их на свой манер. Только затем пресса объединяет их вокруг себя и по своему подобию. Сделав невозможными личные и спорные случаи взаимодействия, она заменяет их спектаклем фиктивных полемик и иллюзией единства мне ний:

"Если бы гипотетически, - принимается мечтать Тард, - все газеты были бы упразднены вместе с их обыч ной публикой, разве население не стало бы в гораздо большей степени, нежели теперь, собираться в многочисленные и те сные аудитории вокруг профессорских кафедр, даже вокруг предсказателей, заполнять общественные места, кафе, клу бы, салоны, читальные залы, не считая театров, и вести себя повсюду более шумно?'*".

Это охлаждение к общественным местам нам очень хо рошо знакомо. Когда проезжаешь сегодня города и деревни, то видишь, что скамейки перед домами пусты, кафе не запо лнены, площади безлюдны, все люди сидят по домам, в опре деленный час прикованные к телевизору. Множество антенн, выросших на крышах домов, является наиболее красноречи вым знаком этих перемен. Каждый знает, как трудно отор вать людей от телевизора, чтобы заставить принять участие в политическом собрании, присутствовать на религиозной це ремонии или местной демонстрации.

Естественная история коммуникаций пока еще не на писана. Их сравнительное изучение остается желательным проектом, который мирно дремлет в папках науки. Мы, однако, знаем о них достаточно, чтобы выделить их осо бенности в сеть наблюдений, которые я только что поды тожил. Они нас убеждают в том, что психология толп, ос нованная на трудах Тарда, сразу улавливает значение коммуникаций, называемых массовыми. Их основные чер ты проявляются с момента зарождения прессы. Трудно га Век толп

варить о законах в данном случае, настолько это слово опошлено и опасно. Будем иметь в виду все же три тенде нции, которые непрерывно подтверждаются. Первая каса ется радикального изменения роли, присущей разговору и прессе - добавим еще радио, телевидение, короче, медна,

- в создании общественного мнения. До массового общес тва дискуссионные кружки, общение человека с человеком представляли собой решающий фактор. Начиная с этого момента, идеи и чувства циркулируют и проникают поне многу в круги все более широкие. Наконец, книга и газета передают их дальше и быстрее так же, как дальше и быст рее перевозят пассажиров поезд и самолет.

С наступлением массового общества пресса становится первейшей основой мнений, которые распространяются мгно венно и без посредников во все уголки страны, даже по всему миру. Отчасти заменив разговор, она в какой-то степени гос подствует над ним. Пресса не непосредственно создает свою публику и влияет на нее, а именно посредством бесед, кото рые она стимулирует и порабощает, чтобы сделать их резона торами. Вот как об этом говорит Тард:

"Достаточно одного пера, чтобы, привести а движение мил лионы языков'*".

Таким образом, в действии массовой коммуникации мо жно было бы указать два этапа. Один идет от прессы к узким кружкам, к простейшим группам "болтунов". Другой идет изнутри этих групп, где каждый находится под внушением, влиянием других. Искомым эффектом является изменение мнений и поведения людей, их голосования или их установки по отношению к какой-то партии, например.

"Таким образом, в конечном счете сами действия власти, перемолотые прессой, пережеванные в разговорах, в значитель ной степени способствуют трансформации власти'*".

Это двухэтапное видение действия коммуникации при нято большинством специалистов после полувекового периода исследований**. Масс-медиа как таковые неэффективны на уровне отдельного человека. Они не изменяют ни его мнений, ни его установок. Но, проникая в первичные группы соседей, семьи, друзей и т.д. посредством личных обсуждений, они окончательно воздействуют на него и меняют его. Короче го воря, кампания в прессе, на радио или телевидении, которая не ретранслирована через прямое воздействие из двери в дверь, из уст в уста, имеет мало шансов оказать значительное влияние: "Кафе, клубы, салоны, лавки, любые места, где

238

Мнение и толпа

беседуют,- вот настоящие основания власти", - пишет 'Гард*.

Нет необходимости разделять его видение общества или его веру в могущество разговора, чтобы признать, что на не котором уровне эти наблюдения не лишены здравого смысла и проверены опытом.

Обратимся ко второй тенденции: преемственность средств коммуникации постоянно заставляет толпу переходить из со бранного состояния в распыленное. Оно ослабляет контакты между ее членами, изолирует их и отдает в распоряжение тем, кто пытается на нее влиять. Существует определенное чередование тенденций ассоциации и диссоциации, произво димое техническими средствами, влекущее за собой психоло гические и социальные последствия. Поначалу разговор объе диняет небольшое число собеседников в определенном пространстве, где они видят и слышат друг друга. Затем пресса удаляет их друг от друга и превращает в разрознен ных читателей. Кино собирает различных людей в одном мес те, где производится непосредственное заражение мыслями и чувствами. Телевидение снова их распыляет, запирает по до мам, приклеивает к маленькому экрану, и даже непосредст венный контакт в семье становится ограниченным.

Итак, реальное общение между близкими чередуется с чисто идеальным общением, которому соответствует абстрак тное группообразование. Толпа первого уровня превращается в толпу второго уровня, влияние которой на ее членов, стано вясь все более и более широким, не снижает при этом своей эффективности. Наконец, третья тенденция -поляризация коммуникаций в каждом обществе. Утверждают ошибочно, но не без внешнего правдоподобия, что их развитие осущест вляется в сторону большей демократизации и более массового участия публики. Но, когда их изучают более детально, наб людают обратное. Вернемся назад. В тысячах бесед с глазу на глаз люди обмениваются мнениями, задают друг другу вопро сы и отвечают на них. Они находятся в равном положении, каждый имея одинаковые шансы повлиять на другого. Эти дискуссионные кружки представляют собой в то же время от дельные центры власти и формирования решений в замкну той среде.

По мере того как масс-медиа развиваются, они вытес няют разговоры и снижают роль этих дискуссионных круж ков. Каждый остается один на один со своей газетой, телеви зором и в одиночку реагирует на их сообщения и внушающие воздействия. Отношения взаимности между собеседниками превращаются в отношения невзаимности между читателем и

239

Век толп.

его газетой, зрителем и телевидением. Он может смотреть, слушать, но не имеет никакой возможности возразить. Даже учитывая условия, при которых он может использовать право ответить, он всегда в невыгодном положении. Устроить ова цию, освистать, опровергнуть или поправить, дать реплику на газетную колонку, на изображение, которое появляется на экране, или голос по радио - все это становится невозмож ным. Отныне мы находимся пассивно в их власти. Мы - в их распоряжении, подчиненные власти печатного слова или экранного изображения. Тем более, что изоляция читателя, слушателя или телезрителя не позволяет ему узнать, как много людей разделяет или нет его мнение. Неравенство рас тет, асимметрия приводит к тому, что "публика иногда ре агирует на журналиста, но сам он действует на нее ло-сгаояммо*''. Таким образом, за некоторым исключением, общее правило состоит в том, что коммуникации поляризу ются. Они действуют все более и более в одном направлении и становятся все менее и менее взаимны.

Эти три тенденции - отход от разговора, переход от соб ранного состояния к распыленному, поляризация прессы, ра дио и т.д. - по своей природе сходны в своих причинах и ре зультатах. Они действуют совместно, но не одинаково, распространяя сообщения, приукрашенные, как лекарства, которые зачастую могу* успокоить, но, когда нужно, также и взволновать умы. До такой степени, что последние уже не могут без них обходиться. Потребность в этих средствах ком муникации подобна наркотической зависимости. Не удается ли им без особых затруднений производить внушение и пси хологическое господство, которое их властелины и ожидают от них? Я воздержусь от морального суждения в области, где их и так избыток. Я только передаю факт, который так и не был опровергнут с того дня, когда о нем заявили.