Глава IV

-

Общие предпосылки коммунистического строительства

Анализ той части переходного периода, которую можно характеризо­вать как крах капиталистической системы, привел нас к тому положению, что иерархическая технико-производственная система, которая в то же время есть выражение социально-классовых отношений и отношений производства, неизбежно распадается на составные элементы. Как ни мал может (конкретно-исторически) оказаться этот промежуточный момент производственной революционной «анархии», тем не менее он является необходимым моментом в общей цепи развития.

Однако здесь необходимо отметить, что распадаются не все социаль­но-технические связки, а связки иерархического типа. И во время разло­жения капиталистической системы, и во время ее революционного краха рвутся связи между рабочим классом, с одной стороны, технической ин­теллигенцией, бюрократией, буржуазией — с другой. Но производствен­ные отношения, которые выражают отношение рабочего к рабочему, ин­женера к инженеру, буржуа к буржуа, не рвутся; другими словами, гене­ральное размежевание социальных пластов и разрыв людского организа­ционно-технического аппарата происходит прежде всего по этой линии. Следовательно, в общем и целом не разрывается связь внутри пролета­риата. А эта связь и образует основной момент обобществленного в не драх капитализма труда.

Новое общество не может появиться, как deus ex machina. Его элемен­ты вырастают в старом. А так как здесь речь идет о явлениях экономи­ческого порядка, т. е. затрагиваются вопросы экономической структуры, производственных отношений, то необходимо искать элементы новою общества в производственных отношениях старого. Другими словами, вопрос необходимо поставить таким образом: какой вид производстве и ных отношений капиталистического общества в общем может лечь в осно­ву новой производственной структуры?

Ясно, что разрешением этого вопроса решается и вопрос о так назы­ваемой «зрелости» капиталистического общества для перехода его через фазу пролетарской диктатуры в общество коммунистическое. Раньше во­прос ставился в очень общей и несколько примитивной формулировке. Л

283

именно, основным критерием «зрелости», поскольку речь идет об «объек­тивных» предпосылках коммунистической общественной структуры, счи­тались степень концентрации и централизации капитала, наличность оп­ределенного совокупного «аппарата», вся совокупность производственных отношений, затянутых в один узел капиталистическим развитием. Однако такой постановки вопроса, как видно из всего предыдущего анализа, не­достаточно. Ибо как раз этот централизованный «аппарат» и распадается в процессе революции, а следовательно, он in toto (в целом) не может слу­жить основой нового общества.

В известном 7-м параграфе 24-й главы 1-го тома «Капитала» («Исто­рическая тенденция капиталистического накопления») Маркс выдвигает два основных момента: централизацию средств производства и обобще­ствление труда, которые расцвели вместе с капиталистическим способом производства и внутри него. Эти два момента и образуют основу нового способа производства, который вырос в недрах старого.

Рассмотрим оба эти момента. Они составляют части «аппарата», части новой организации. Вообще говоря, всякая общественная система пред­ставляется как организация вещей и людей. При этом «вещи» здесь явля­ются не просто кусками внешней природы, а имеют сами своеобразное общественное бытие. Машина не есть машина вне человеческого общест­ва. Она становится машиной лишь в системе общественного труда. С этой точки зрения общество как система есть одновременно «личный и вещест­венный аппарат».

Вещественный аппарат есть материально-техническая основа обще­ства. Он не входит в понятие производственных отношений, а относится к производительным силам. И в процессе революционного разрыва произ­водственных связок этот аппарат может относительно сохраниться. Его распад вовсе не обязателен. Машины, аппараты, фабричные здания и про­чее, конечно, страдают во время социальных потрясений. Но основа раз­рухи лежит вовсе не здесь. Поскольку происходит разрушение веществен­ного аппарата, оно является главным образом следствием распада люд­ского аппарата и прекращением непрерывности трудового процесса. Следовательно, проблема лежит в анализе второго момента, а именно в «обобществленном труде». Людской «аппарат», который обнимает собой совокупность трудовых отношений, включает те социальные пласты, о которых мы говорили выше. Но основной формой, типичным и решаю­щим является концентрация пролетариата. «Кооперативная форма труда», о которой говорит Маркс, воплощается в решающем моменте, в специфи­ческих отношениях между рабочими. Именно здесь и лежит центр тяже­сти нового общества.

Совокупная рабочая сила общества — в чисто капиталистическом об­ществе пролетариат — есть, с одной стороны, одно из двух слагаемых понятия производительных сил (ибо производительные силы суть не что

284

иное, как совокупность наличных средств производства и рабочих сил); при этом рабочая сила есть, как неоднократно подчеркивалось еще стары­ми экономистами, самая важная производительная сила. С другой сторо­ны, соотношение между рабочими есть основная часть трудового людско­го аппарата. Следовательно, как раз здесь и следует искать основные элементы новой производственной структуры.

Именно так смотрел на дело и Маркс, когда в рабочем классе, «вышколенном, объединенном и организованном самим механизмом ка­питалистического производственного процесса», он видел остов будущих отношений производства и одновременно силу, которая эти отношения реализует.

Это положение чрезвычайно существенно. «Вызревание» коммунисти­ческих производственных отношений в пределах капиталистического об­щества есть та система сотрудничества, которая воплощается в произ­водственных отношениях между рабочими, которая в то же время спла­чивает человеческие атомы в революционный класс, пролетариат.

Критерием «зрелости», следовательно, является именно этот момент, который, конечно, есть функция развития производительных сил, но кото­рый выдвигается на первый план с точки зрения общественно-органи­зационной техники.

С этой общественно-организационной точки зрения совершенно ясна «зрелость» капиталистического общества, и все рассуждения на эту тему, «опровергающие» ее, являются метафизическим вздором апологетов ка­питализма. Существование планомерной организации внутри капитали­стических стран, раздираемых капиталистической конкуренцией; сущест­вование в определенный период системы государственного капитализма есть эмпирическое доказательство «возможности» коммунистического строительства. В самом деле, отвлечемся на момент от конкретно-исто­рической скорлупы производственного процесса и взглянем на него ис­ключительно с точки зрения внутренней абстрактной производственной логики. Здесь может быть два, и только два случая: либо обобществление труда позволяет технически ввести планомерную организацию в какой бы то ни было конкретной социальной формулировке, либо процесс обобще­ствления труда настолько слаб, труд настолько «расщеплен» («zersplittert». как выражался Маркс), что вообще технически невозможна рационализа­ция общественно-трудового процесса. В первом случае дана «зрелость», во втором она отсутствует. Эта постановка вопроса есть общая постановка вопроса для любой формулировки сознательного и формального «обоб­ществления». А отсюда следует, что если капитализм «созрел» для госу­дарственного капитализма, то он созрел и для эпохи коммунистического строительства.

Специфическая проблема коммунистического строительства состоит не в том, что нет основы общественного труда, а в новом сочетании разо-

285 рвавшихся общественных пластов, в первую очередь во включении в но­вую систему технической интеллигенции. Но это тема другого порядка, которую мы разберем ниже.

Гигантское потрясение всей капиталистической системы, которую мы оцениваем как ее крах, ряд ученых и неученых сикофантов quasi-марк-систского толка считают за аргумент против социализма. Этот взгляд ло­гически основан на полнейшем непонимании диалектического, в проти­воречиях развивающегося процесса. Мировая война, начало революцион­ной эры и т. д. есть как раз выражение той объективной «зрелости», о которой идет речь. Ибо здесь величайшей напряженности конфликт был следствием максимально расширенного антагонизма, который постоянно воспроизводился и рос в недрах капиталистической системы. Его потря­сающая сила есть довольно точный показатель ступени капиталистическо­го развития и трагическое выражение полнейшей несовместимости даль­нейшего роста производительных сил под оболочкой капиталистических производственных отношений. Это и есть тот самый Zusammenbruch (распад), который неоднократно предсказывался творцами научного коммунизма. Они оказались правы: жалкой реформистской иллюзией является пред­ставление о переходе к социализму вне краха, вне нарушения обществен­ного равновесия, вне кровавой борьбы.

Раз реально дан распад капиталистических производственных отно­шений и раз доказана теоретически невозможность их восстановления, то возникает вопрос о решении дилеммы: «гибель культуры» или социализм. В основном этот вопрос решается предыдущим анализом. В самом деле, мы видели, что эпоха разрыва производственно-технически-социальных пластов сохраняет в общем единство пролетариата, который воплощает прежде и раньше всего материальную основу будущего общества. Этот решающий и основной элемент в ходе революции лишь отчасти распада­ется. С другой стороны, он необычайно сплачивается, перевоспитывается, организуется. Эмпирическое доказательство этого дает русская революция с ее относительно слабым пролетариатом, который тем не менее оказался поистине неистощимым резервуаром организационной энергии. <...>

Рассмотрим прежде всего самые общие условия равновесия на новом базисе. В наличности имеется сильно потрепанный материально-техни­ческий остов производства (централизованные средства производства, отчасти разрушенные процессом отрицательного расширенного воспроиз­водства во время империалистической, затем гражданской войны, а также расстроенные в силу распада людского технического аппарата). Но это относится к производительным силам. В области производственных от­ношений имеются распавшиеся звенья-пласты иерархической технико-социальной лестницы. Период краха, как мы видели, не означает здесь уничтожения элементов; он означает уничтожение связи между ними. Элементы, как таковые, тоже отчасти гибнут (от гражданской войны, ис-286

тощения, преждевременного снашивания, недоедания и т. д.), но не это составляет основной момент периода краха. Точно так же можно сказать, что более или менее сохраняются внутригрупповые связи (между рабочи­ми, в отношениях внутри класса; между инженерами, техниками, т. е. чле­нами «нового среднего сословия», и т. д.). Они, как мы указывали выше, в известном отношении даже возрастают и уплотняются в среде пролета­риата. Пролетариат, как класс, воспитывается, сплачивается, организуется в этот период с чрезвычайной интенсивностью и быстротой. Следователь­но, пролетариат, как совокупность отношений производства, составляет остов всего здания. Но проблема общественно-производственной органи­зации заключается в новом сочетании старых элементов. Каких именно?

Нетрудно видеть, что та, в сущности, надпроизводственная верхушка капиталистического общества, производственное положение которой вы­ражалось в том, что она была вне производства (всевозможные виды ран­тье, лиц, стригших купоны), оказывается непригодной для строительства: она либо гибнет, либо должна быть всосана другими группами. Ех-буржуазия организаторского типа и ниже ее стоящая техническая ин­теллигенция — материал, явно необходимый для строительного периода: это социальный сгусток организационного и техническо-научного опыта. Совершенно очевидно, что обе эти категории должны быть размещены по-иному. Как и при каких условиях это возможно?

Прежде всего заметим, что структурно это есть решающий, можно сказать, самый основной вопрос. И совершенно не случайно в зрелый пе­риод русской социалистической революции проблема «специалистов» иг­рала такую важную роль.

Мы знаем, что социальные связи прежнего типа живут в виде идеоло­гического и психологического сгустка в головах людей этой категории. «Здоровый капитализм» маячит перед ними с упорством навязчивой идеи. Следовательно, предварительным условием самой возможности нового общественно-производственного сочетания должно быть распадение связей прежнего типа в головах этой технической интеллигенции.

Процесс этого «выветривания» крайне мучителен и болезнен. Он со­провождается частичным разрушением технической интеллигенции. По­следняя ведет ожесточенную борьбу за прежний тип распадающейся и насильственно разрубаемой связи. Она противится новому типу сочетания социально-производственных пластов, ибо здесь главенствующее место занимает пролетариат. Функциональная техническая роль интеллиген­ции срослась с ее монопольной позицией как социально-классовой груп­пы, позицией, которая может быть монопольной только при господстве капитала. Поэтому сопротивление этого слоя неизбежно, ив преодолении этого сопротивления — основная внутренняя проблема строительного фазиса революции. При решающем значении производственных отноше­ний внутри рабочего класса, который непрерывно перевоспитывает себя и

287 продолжает процесс образования революционной ассоциации, вся работа взваливается на плечи рабочего класса и его собственной, пролетарской интеллигенции, воспитанной всем ходом революционной борьбы. Новое сочетание, т. е. соподчинение технической интеллигенции пролетариату, проводится неизбежно путем принудительной силы пролетариата, при саботаже этой интеллигенции. Относительная устойчивость системы по­лучается лишь по мере выветривания аккумулированных связей старого типа и медленного усвоения новых отношений и нового типа связи в голо­вах этой социальной категории.

Здесь прежде всего необходимо теоретически анализировать совокуп­ность новых складывающихся отношений производства. Ибо возникает такой кардинальной важности вопрос: как вообще возможно иное соче­тание людских технико-производственных элементов, раз сама логика производственного процесса требует совершенно определенного типа связи? Ведь не может инженер или техник не отдавать приказания рабо­чим, а следовательно, он должен стоять над ними. Точно так же не может бывший офицер в Красной Армии не стоять над рядовым солдатом этой армии. И тут и там есть внутренняя, чисто техническая, деловая логика, которая должна быть сохранена при каком угодно строе. Как решается этот противоречие?

Здесь нужно обратить внимание на целый ряд обстоятельств, к рас­смотрению которых мы и переходим.

Во-первых, при государственной власти пролетариата и пролетарской национализации производства исчезает процесс создания прибавочной ценности как специфической категории буржуазного общества. Техниче­ская интеллигенция в капиталистическом обществе, выполняя организа­торские функции в процессе производства, в то же самое время социально была передаточным механизмом выжимания прибавочной ценности как особой капиталистической категории дохода. Иначе и не могло быть: ибо процесс капиталистического производства есть в то же время и прежде всего процесс производства прибавочной ценности. Техническая интелли­генция была, следовательно, средством в руках капиталистической бур­жуазии и выполняла общие ее задания. Ее пространственно определенное место в общественно-трудовой иерархии совпадало с ее функцией орудия по выжиманию прибавочной ценности. С диалектическим превращением буржуазной диктатуры в диктатуру пролетарскую техническая функция интеллигенции из капиталистической превращается в общественно-тру­довую, а создание прибавочной ценности превращается в создание (при условии расширенного воспроизводства) прибавочного продукта, идущего на расширение фонда воспроизводства. Параллельно этому меняется ос­новной тип связи, хотя и в иерархической схеме интеллигенцт сохраняет то же «среднее» место. Ибо высшая государственно-экономическая власть представляет из себя концентрированную социальную мощь проле-

288

тариата. Здесь, с одной стороны, техническая интеллигенция стоит над огромными частями рабочего класса, но, с другой стороны, она в конеч­ном счете подчиняется его коллективной воле, находящей свое выраже­ние в государственно-экономической организации пролетариата. Превра­щение процесса создания прибавочной ценности в процесс планомерного удовлетворения общественных потребностей находит свое выражение-в перегруппировке производственных отношений, несмотря на формальное сохранение того же места в производственно-иерархической системе, которая в ее целом носит принципиально иной характер, характер диа­лектического отрицания капиталистической структуры, и которая, поскольку она разрушает социально-кастовый характер иерархии, ведет к уничтожению иерархии вообще.

Во-вторых, относительно устойчивое сосуществование господствую­щего пролетариата и технической интеллигенции происходит после ее временного фактического выпадения из производственного процесса. Прочно она возвращается лишь по мере выветривания из ее коллективной головы старых аккумулированных связей. Следовательно, в новое обще­ственно-техническое здание входит интеллигенция, внутренне перерож­денная, по всем правилам Гераклита Темного. Ее возвращение есть не повторение пройденного, а диалектический процесс.

В-третьих, поскольку создается новая система людских аппаратов, то — как явствует из всего предыдущего анализа — такие аппараты должны быть основаны на созревших в лоне капитализма и в шуме классовых битв организациях рабочего класса: Советы, профессиональные союзы, партия рабочего класса, стоящая у власти, фабрично-заводские комитеты, специ­альные, созданные после захвата власти экономические организации, с относительно многочисленным кадром организационно-технически ква­лифицированных рабочих. Это — основная сеть всеобщей «revolutionare Assoziation», которая поднялась теперь снизу наверх. Но в то же время это есть среда, в порах которой должна функционировать техническая ин­теллигенция. Раньше техническая интеллигенция и крупные буржуазные организаторы составляли основную ткань производственных отношений высшего порядка, системы экономического администрирования (синди­каты, картели, тресты, органы государственно-капиталистического управ­ления). При пролетарской диктатуре основную ткань образуют различные комбинации поднявшихся снизу и вновь образованных пролетарских ор­ганизаций.

Наконец, в-четвертых, в такой системе техническая интеллигенция на­чинает терять свой социально-кастовый характер, поскольку из среды пролетариата поднимаются все новые и новые слои, которые постепенно становятся рядом со «старой» технической интеллигенцией.

Таким путем вновь устанавливается равновесие общества. Господство пролетариата, сопровождающееся его самовоспитанием и оамодисципли-

10 Зак. 2195 289

ной, обеспечивает возможность трудового процесса, несмотря на колос­сальные объективные затруднения. Структурное равновесие достигается новым сочетанием социально-производственных людских элементов и подчинением интеллигенции верховному руководству пролетарского го­сударства.

Остановимся теперь несколько на общем вопросе о структуре админи­стративно-экономических и административно-технических аппаратов го­сударственной власти пролетариата. При государственно-капиталисти­ческих производственных отношениях все организации буржуазии (синди­каты, тресты, картели и пр.) соподчиняются государственной власти и сливаются с ней. При разрушении буржуазной и при организации проле­тарской диктатуры разрушаются и эти административные аппараты. Орга­низации трестов, государственных регулирующих органов старого обще­ства и т. д. распадаются. Как правило (теоретически мы доказали это), они не могут быть взяты в качестве «целых аппаратов». Но это не значит, что они не сыграли своей исторической роли. Ибо весь сложнейший совокуп­ный ряд этих иногда весьма тонких организаций, своими щупальцами ох­ватывавших всю общественно-экономическую жизнь, играл объективно роль винта, усиливавшего и ускорявшего процесс централизации средств производства и централизации пролетариата. С другой стороны, при рас­паде этих аппаратов остается их материально-технический, вещественный остов. И точно так же, как, рассматривая дело в его общем масштабе, про­летариат берет прежде всего централизованные средства производства, т. е. материально-технический остов капиталистического производства, который выражается главным образом в системе машин и, как говорил Маркс, в «сосудистой системе» аппаратов, так здесь пролетариат овладе­вает не людской, а вещественной частью старой административной сис­темы (зданиями, конторами, канцеляриями, пишущими машинками, всем вообще инвентарем; книгами, по которым можно легче ориентироваться, и, наконец, всевозможными материально-символическими приспособле­ниями, как диаграммы, модели и т. д.). Овладев этим, в числе прочих «централизованных средств производства», он строит свой аппарат, осно­ву которому дают рабочие организации.

В наличии у рабочего класса имеются следующие организации: Со­веты рабочих депутатов, превращающиеся из орудия борьбы за власть в орудия власти; партия коммунистического переворота, spiritus rector (вдохновляющая сила) пролетарского действия; профессиональные союзы, из орудия борьбы с предпринимателями превращающиеся в один из орга­нов по управлению производством; кооперативы, трансформирующиеся из орудия борьбы с торговым посредничеством в одну из организаций общераспределительного государственного аппарата; фабрично-заводские комитеты или им подобные организации, которые из органов борьбы рабочих с предпринимателями на месте делаются подсобными ячейками

290

общепроизводственного администрирования. Сеть этих, а также специаль­но создаваемых на их основе совершенно новых организаций и составляет организационный хребет нового аппарата.

В данных условиях перед нами имеется, прежде всего, диалектическое изменение функций рабочих организаций. Совершенно ясно, что с пере­становкой отношений господства иначе быть не может, ибо рабочий класс, взявший в свои руки государственную власть, неизбежно должен стать и силой, выступающей как организатор производства.

Мы теперь должны поставить вопрос об общем принципе организаци­онной системы пролетарского аппарата, т. е. о соотношениях между раз­личными видами пролетарских организаций. Совершенно ясно, что фор­мально для рабочего класса здесь необходим тот же метод, что и для бур­жуазии в эпоху государственнбго капитализма. Этот организационный метод состоит в соподчинении всех пролетарских организаций наиболее всеобъемлющей организации, т. е. государственной организации рабочего класса, советскому государству пролетариата. «Огосударствление» профес­сиональных союзов и фактическое огосударствление всех массовых организа­ций пролетариата вытекает из самой внутренней логики трансформационного процесса. Мельчайшие ячейки рабочего аппарата должны превратиться в но­сителей общеорганизационного процесса, планомерно направляемого и руко­водимого коллективным разумом рабочего класса, получающим свое матери­альное воплощение в высшей и всеобъемлющей организации, его государст­венном аппарате. Так система государственного капитализма диалектически превращается в свою собственную противоположность, в государственную формулировку рабочего социализма.

Никакая новая структура не может родиться прежде, чем она стала объективной необходимостью. Капиталистическое развитие и крах капи­тализма завели общество в тупик, прекратили производственный процесс, самую основу существования общества. Возобновление производственно­го процесса стало возможным только при господстве пролетариата, и по­тому его диктатура есть объективная необходимость.

Устойчивость рождающегося нового общества может быть достигнута лишь при максимальном соединении, контакте, совокупном действии всех организующих сил. И потому точно так же необходима та общая форма всерабочего аппарата, о которой мы говорили выше. Из кровавого чада войны, из хаоса и обломков, из нищеты и разорения растет здание нового гармоничного общества.

ю*- ЧАЯНОВ

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ

(1888—1938)

Краткий биографический очерк

Александр Васильевич Чаянов родился 17 (29) января 1888 г. в Мо­скве. В 1906 г. после окончания реального училища поступил в Москов­ский сельскохозяйственный институт — один из крупнейших научных центров России, где преподавали ученые с европейской и мировой извест­ностью. С 1913 г. А. В. Чаянов — доцент, ас 1918 г. — профессор кафед­ры организации сельского хозяйства Московского сельскохозяйственного института, где он проработал до 1930 г. Одновременно он преподает в университете Шанявского и активно участвует в русском кооперативном движении.

Творческая деятельность А. В. Чаянова была прервана арестом в 1930 г. Ему и его соратникам были инкриминированы членство в «Трудовой кре­стьянской партии», якобы ставившей своей целью свержение Советской власти, вредительство в области сельского хозяйства, преступная связь с руководителями контрреволюционных организаций и иностранными гра­жданами. В 1932 г. их приговаривают к заключению в ссылке. В 1937 г., в связи с ужесточением репрессий, дело А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева и других было пересмотрено и они приговорены к расстрелу. Приговор в отношении Александра Васильевича был приведен в исполнение 3 октяб­ря 1938 г.

Организационно-экономическая школа, лидером которой был А. В. Чая­нов, исходила из необходимости системного изучения предмета, рассмат­ривала всю совокупность факторов (элементов организационного плана хозяйств), влияющих на продуктивность аграрной экономики, постоянно искала их оптимальное сочетание, не упуская из виду картину развития хозяйства в целом. Ядро экономической теории А. В. Чаянова — учение о крестьянском хозяйстве. Его фундамент он закладывает в «Очерках по теории трудового хозяйства» (1912—1913 гг.) и развивает в последующих работах, венном которых стала монография «Организация крестьянского хозяйства» (1925 г.).

Анализируя данные бюджетных обследований крестьянских хозяйств, А. В. Чаянов и его соратники обратили внимание на своеобразие экономи­ческого поведения крестьян, необычное с позиций рыночных отношений. В частности, максимизация прибыли не рассматривается крестьянскими хозяйствами в качестве основного стимула экономической деятельности,

316

как это происходит на обычных капиталистических предприятиях. Модель «издержки-прибыль» неприемлема для объяснения хозяйственной моти­вации крестьянских хозяйств. Для этого Чаянов вводит понятие трудо-потребительского баланса. Суть его — в соизмерении семьей своих трудо­вых усилий с получаемыми материальными результатами. Степень напря­жения труда в семейном хозяйстве, писал А. В. Чаянов, обычно устанав­ливается своего рода подвижным равновесием между тягостностью труда и тягостностью отказа от дальнейшего удовлетворения потребностей. Другими словами, в хозяйственной деятельности семьи происходит посто­янное балансирование между мерой удовлетворения потребностей и ме­рой тягостности труда. Отсюда вытекает особое понимание выгодности в крестьянском хозяйстве, которая определяется не получением прибыли, а определенным уровнем оплаты труда.

Важнейшее достижение в творчестве А. В. Чаянова — создание тео­рии сельскохозяйственной кооперации на базе учения о крестьянском хо­зяйстве. Чаянов видел ограниченность горизонтальной кооперации в сель­ском хозяйстве и придавал исключительно большое значение вертикаль­ной, видя в ней сущность «глубокого процесса концентрации сельского хозяйства». Стратегическая ошибка развития сельского хозяйства состоит в недооценке вертикальной кооперации, в отрыве сферы переработки,' хранения и транспортирования сырья от его производства. Все чаяновское наследие приобретает большую актуальность сейчас, при переходе к мно­гоукладной экономике и развитию новых форм хозяйствования.

Чаянов А. В. Избранные труды. М., 1993. С. 247 — 267.____________________

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ И ФОРМЫ ОРГАНИЗАЦИИ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ КООПЕРАЦИИ

По всем вероятиям, очень многие из читателей настоящей книги — агрономы, инженеры, педагоги, работники деревенской общественности — не раз опускали руки перед теми препятствиями, которые ставила их дея­тельности жизнь современной русской деревни. Нужно, конечно, сознать­ся, что для этого почти всегда имеются достаточные основания. Никто не будет отрицать, что основной идеей современного хозяйственного, да и не только хозяйственного, строительства является идея крупных организаци­онных мероприятий, объединяющих многие тысячи рабочих, десятки миллионов рублей капитала, гигантские технические сооружения и массо­вое производство стандартизированных товаров.

Машиностроительные заводы Форда, Волховстрой и другие гигант­ские гидроэлектрические установки, морские транспортные линии, обслу­живаемые десятками сверхмощных трансатлантиков, банковские концер­ны, объединяющие в экономический ударный кулак миллиарды рублей капитала, — вот те экономические факты, которые покоряют и увлекают мысль современного хозяйственного деятеля.

Немудрено поэтому, что многие из наших особенно молодых товарищей, сознание которых еще полно образов крупных организационных задач и дос­тижений современной индустриальной экономики, а руки чешутся проделать что-либо подобное в своей губернии, нередко приходят после нескольких ме­сяцев работы в полное уныние и бывают близки к отчаянию, трясясь ноябрь­ским дождливым вечером на крестьянской телеге по непролазным дорогам от какого-нибудь Знаменского через Бузаево к какому-нибудь Успенскому, всю­ду встречая бездорожье, бедность и безразличие крестьян, сидящих на не­больших чересполосных наделах и с исключительно чисто мелкобуржуазной тупостью замыкающихся в свои карликовые ячейки.

Мы говорим, что склонны понять отчаяние такого товарища, мыслен­ный взор которого видит себя среди фордовских цехов, а действитель­ность заставляет иметь объектом непосредственной работы двухдушника с двумя десятинами пахоты, одной коровой и нередко без лошади. Однако, понимая субъективное отчаяние начинающего работника, мы объективно совершенно не склонны разделять его мрачные выводы.

Конечно, остается совершенно очевидным, что хозяйственная жизнь крестьянских стран — Китая, Индии, Советского Союза и многих других стран Восточной Европы и Азии — не дает нам столь наглядных и оче­видных достижений новых организационных идей, которые мы легко ус­матриваем в промышленных странах Запада.

318

Однако всякое хозяйственное явление всегда следует рассматривал, эволюционно и по возможности более глубоко. И вот, если так подойти к сельскому хозяйству крестьянских стран, то для многих совершенно не­ожиданно окажется, что сельское хозяйство не только не безнадежно в смысле применения к нему самых широких организационных замыслов, но что именно в нем-то в современную нам эпоху весьма интенсивно про текают процессы, делающие именно его предметом необычайно широкого организационного размаха, не уступающего самым крупнейшим начина­ниям индустрии. Поэтому было бы в высшей степени полезно, если бы наш пришедший в отчаяние читатель осознал, что именно в глубине ia стывших под осенним дождем Знаменских и Бузаевых таятся наибольшие возможности самых широчайших организационных заданий и самых крупных будущих достижений. Все дело только в том, что эти процессы пока еще находятся в самых первых фазах своего развития и что зритель­но они не дают и не могут нам дать никаких эффектных картин для непо­средственного созерцания и фотографирования.

Нашей задачей как раз и является показать те пути развития отечест­венной деревни и те формы ее организации, благодаря которым сейчас па наших глазах внешне малозаметно, а на деле в самом корне перестраива­ются ее организационные устои, и деревня, еще 10—20 лет назад пред­ставлявшая собою распыленную стихию полунатуральных мизерных хо­зяйств, готовится сделаться объектом самых широких по размаху органи­зационных начинаний и базой для крупнейших хозяйственных предпри­ятий.

Изучая на основании сохранившихся и хорошо разработанных ныне материалов исторические пути развития городской промышленности и банковского дела, мы легко можем заметить, что поражающие нас своей мощностью и грандиозностью современные формы их организации вовсе не были им всегда присущи, они являются результатом постепенного и притом весьма недавнего развития.

Еще не так давно, каких-нибудь полтораста лет тому назад, текстиль­ная и даже металлообрабатывающая промышленности были организованы в форме небольших, часто семейных, ремесленных предприятий. И только постепенно развивающийся и крепнущий капитализм разложил патриар­хальные формы ремесленной организации производств и, захватив снача­ла торговый оборот, создал первые крупные предприятия в виде мануфак­тур, а затем умножил их в виде современных фабрик и заводов и укрепил в последних фазах своего развития объединением в тресты и синдикаты всякого рода.

Нам незачем излагать подробно этот процесд, он известен нашим чи гателям из любого учебника политической экономии. Для нас в настоящей работе в этом процессе капиталистического развития важно только то, что в области сельского хозяйства процесс этот замедлился и принял во мпо-

319 гих местах несколько иные эволюционные формы. Несомненно, конечно, то, что в сельском хозяйстве, так же как и в промышленности, крупные формы хозяйства давали значительные преимущества и снижали издержки производства. Однако в сельском хозяйстве эти преимущества не могли получить столь большого количественного выражения, которое они име­ли в промышленности.

Причина этого лежала в технических условиях сельскохозяйственного производства. В самом деле, главнейшей формой укрупнения и концен­трации производства в промышленности была так называемая горизон­тальная концентрация, то есть та форма концентрации, при которой множество мельчайших разбросанных в пространстве предприятий слива­лись не только экономически, но и технически в одно сверхкрупное целое, которое концентрировало огромные массы рабочей и механической энер­гии на небольшом пространстве и получало от этого колоссальное уде­шевление стоимости производства. В сельском хозяйстве провести в такой мере горизонтальную концентрацию было немыслимо.

Что представляет собою сельское хозяйство? В своей основе — это использование человеком солнечной энергии, падающей на поверхность земли. Человек не может солнечные лучи, падающие на сто десятин, со­брать в одну. Он может улавливать их зеленым хлорофиллом своих посе­вов только на всем пространстве их падения. В самой своей сущности сельское хозяйство неотъемлемо связано с пространством, и чем крупнее технически сельскохозяйственное предприятие, тем большую площадь оно должно занимать. Никакой концентрации в пространстве здесь нельзя провести.

Приведу небольшой пример. Фабрикант, имеющий двигатель в 100 лошадиных сил и желающий в 10 раз увеличить свое производство, может установить двигатель в 1000 лошадиных сил и тем значительно удешевит себестоимость работы.

Сельский хозяин, обрабатывая свою запашку одной лошадью, желает увеличить свои посевы в 10 раз. Он не может, конечно, завести себе ло­шадь, в десять раз более крупную по своим размерам, но принужден заво­дить 10 лошадей, таких же по качеству, как и первая. Некоторое удешев­ление работы будет достигнуто при переходе с лошадиной тяги на трактор­ную. Но хозяин, уже имеющий один трактор, при 10-кратном увеличении по­сева не может увеличить мощность трактора, он должен заводить десять таких же машин, работающих одновременно в разных пространствах, благодаря чему себестоимость работы уменьшится значительно. То же самое можно ска­зать относительно другого инвентаря: семян, удобрения, скота и прочего.

Сельский хозяин, увеличивая свое производство, в большинстве слу­чаев должен умножать число предметов, а не увеличивать их размеры. Благодаря этому количественное выражение выгодности укрупнения не может быть особенно значительным.

320

Помимо этого приходится отметить, что сама природа земледельче­ского производства ставит естественный предел укрупнению сельскохо­зяйственного предприятия.

Раз сельское хозяйство неизбежно разбросано в пространстве, то сель­ский хозя ин должен по этому пространству передвигать огромное количе­ство предметов. Должны передвигаться люди и животные, должны пере­возиться машины, удобрения и полученные продукты.

Чем больше хозяйство, тем больше его обрабатываемая площадь, тем, следовательно, большее количество продуктов и на большее расстояние будет перевозиться и все более и более будет возрастать стоимость внут­рихозяйственных перевозок как в расчете на все хозяйство в целом, так равно и на единицу получаемого продукта.

Чем интенсивнее будет хозяйство, тем глубже и тщательнее будет об­рабатываться пашня, чем больше будет удобрения, тем чаще будут проис­ходить выезды на поля из усадьбы и тем дороже лягут эти переезды на себестоимость продукта.

При экстенсивной зерновой системе хозяйства в наших Оренбургской или Самарской губерниях хозяин может ограничиться двумя выездами — на посев и на уборку. Но как только он начал производить осеннюю вспашку под яровые, вывозить на поля навоз, число выездов возрастет во много раз, что мы можем наблюдать в наших центральных земледельче­ских губерниях. Дальнейшая интенсификация — переход к пропашной обработке, замена злаковых растений свеклой, турнепсом, картофелем — настолько увеличивает массу передвижения, что каждая лишняя сажень отдаления полей от усадьбы становится чувствительной.

Вся выгода, получаемая от укрупнения производств, поглощается удорожанием внутрихозяйственного транспорта, и чем интенсивнее хо­зяйство, тем скорее наступает это поглощение. Наши оренбургские и са­марские советские хозяйства часто ведутся из одной усадьбы на площади в 2—3 тысячи десятин (2,18—3,27 тыс. га.). В Воронежской губернии при переходе к парозерновым системам размер оптимальной эксплуатацион­ной единицы падает до 800 десятин. В Полтавской губернии такое укруп­нение уже было бы невозможным. В губернии Киевской и культурных странах Западной Европы издержки внутрихозяйственного транспорта еще более сужают площадь хозяйств, доводя их оптимальные размеры до 200—250 десятин.

Нередки случаи, когда в старое время при интенсификации хозяйства крупные владельцы бывали принуждены дробить свои поместья на ряд отдельных хозяйств-хуторов. Являясь крупными землевладельцами, они были мелкими или средними земледельцами. Сама природа сельскохозяй­ственного предприятия ставит пределы его укрупнению, благодаря чему количественное выражение преимуществ крупного хозяйства над мелким в земледелии никогда не может быть особенно большим. Таким образом,

II Зак. 2195

321 несмотря на то что вив земледелии крупная форма производства имела несомненное преимущество над мелкой, мы должны признать, что коли­чественное выражение этих преимуществ было далеко не столь значи­тельно, как в обрабатывающей промышленности.

Благодаря меньшему в количественном отношении, чем в промыш­ленности, превосходству крупного хозяйства над мелким крестьянские хозяйства не могли быть столь просто и решительно разгромлены круп­ными латифундиями, как аналогичные им ремесленные семейные хозяй­ства были разгромлены фабрикой. К тому же крестьянские хозяйства про­явили исключительную сопротивляемость и живучесть. Часто голодая в тяжелые годы, напрягая свою рабочую энергию, иногда привлекая в свой состав наемный труд и тем самым принимая полукапиталистический ха­рактер, они почти повсеместно стойко держались, а кое-где даже расши­ряли свои площади за счет крупного капиталистического земледелия. Волна послевоенных аграрных революций, пронесшаяся по Восточной Европе и захватившая даже Мексику, еще более укрепила их положение.

Однако из того, что крестьянское хозяйство проявило столь большую выживаемость во всеобщей экономической борьбе за существование, еще вовсе не вытекало, что оно должно было остаться в стороне от общекапи­талистического развития мирового хозяйства. Капитализм, не имевший возможности в силу изложенных нами технических условий организовать сельское хозяйство по принципам горизонтальной концентрации, неукос­нительно изыскивал иные пути к овладению и капиталистической органи­зации земледельческой стихии. Взамен малопригодных форм горизон­тальной концентрации овладение пошло в формах концентрации верти­кальной.

В самом деле, новейшие исследования развития капитализма в земле­делии указывают нам, что вовлечение сельского хозяйства в общую сис­тему капитализма вовсе не должно обязательно происходить в форме соз­дания крупнейших капиталистически организованных хозяйств, построен­ных на базе наемного труда. Повторяя этапы развития промышленного капитализма, сельское хозяйство, выходя из форм полунатурального бы­тия, попадает под власть торгового капитализма, который подчас в форме весьма крупных торговых предприятий вовлекает в сферу своего влияния массы распыленных крестьянских хозяйств и, овладев связями этих мел­ких товаропроизводителей с рынком, хозяйственно подчиняет их своему влиянию и, развивая систему кабального кредита, превращает организа­цию сельскохозяйственного производства чуть ли не в особый вид разда­точной конторы, построенной на «системе выжимания пота».

Нередко такая торговая фирма, заинтересованная в стандартности со­бираемого товара, начинает вмешиваться и в организацию самого произ­водства, ставя свои технические условия, выдавая семенной материал и удобрения, обусловливая севооборот, и превращая своих клиентов в тех-

322

нических выполнителеи своих предначертаний и своего хозяйственного плана. Характерным примером такого рода образований у нас были план­таторские посевы свеклы на крестьянских полях по договорам с сахарны­ми заводами или подрядчиками.

Овладев путями сбыта и создав себе сырьевую базу, деревенский ка­питализм начинает проникать и в самое производство, отщепляя от кре­стьянского хозяйства отдельные отрасли, по преимуществу в области пер­вичной переработки сельскохозяйственного сырья и вообще отрасли, свя­занные с механическими процессами. Переезжающие предприниматель­ские паровые молотилки на юге России, мелкие маслодельные заводики Сибири в конце XIX в., мастерские по льнообработке во Фландрии и кое-где у нас в льноводных губерниях дают этому наглядные примеры.

Если к этому прибавить в наиболее развитых капиталистических стра­нах, как, например, в Северной Америке, широко развитый ипотечный кредит, финансирование хозяйств в оборотный капитал, диктующую роль капитала, вложенного в транспортные, элеваторные, ирригационные и иные предприятия, то перед нами раскроются новые формы проникнове­ния капитализма в земледелие, превращающего фермера в рабочую силу, работающую с чужими средствами производства, а земледелие, несмотря на видимую распыленность и самостоятельность мелких товаропроизво­дителей, — в систему хозяйства, капиталистически концентрированную в ряд крупнейших предприятий и входящую через них в сферу контроля высших форм финансового капитализма. Недаром, по исчислению про­фессора Н. П. Макарова, из доходов фермерского хозяйства, реализуемых на оптовых биржах Америки, только 35% идет фермеру, а остальные 65% усваивает железнодорожный, элеваторный, ирригационный, финансовый и торговый капиталы.

По сравнению с этой вертикальной капиталистической концентрацией маленькой деталью являлся бы переход хозяйств от 10-гектарного размера к 100 или 500 га и соответственному переходу значительной части ферме­ров от полупролетарского положения к явно пролетарскому. И если эта деталь не имеет места, то, очевидно, потому, что капиталистическая экс­плуатация приносит большие проценты именно в форме вертикальной, а не горизонтальной концентрации, перекладывая к тому же риск предпри­ятия в значительной доле с владельца на фермера.

Описанная форма концентрации сельскохозяйственного производства свойственна почти всем молодым земледельческим странам, ведущим массовое производство однотипных продуктов на далекие, по преимуще­ству экспортные рынки. Иногда эта вертикальная концентрация сообразно сложившейся народнохозяйственной обстановке принимает не капитали­стические, а кооперативные или смешанные формы*. В этом случае кон­троль над системой торговых, элеваторных, мелиорационных, кредитных и перерабатывающих сырье предприятий, концентрирующих и руководя-

11*

323 щих процессом сельскохозяйственного производства частью или целиком принадлежит не держателям капитала, а организованным мелким товаро­производителям, вложившим в предприятия свои капиталы или же сумев­шим создать капиталы общественные.

Возникновение и развитие кооперативных элементов в процессе вер­тикальной концентрации сельского хозяйства становится возможным только в известных фазах самого процесса и при обязательной предпо­сылке относительной слабости местного капитала. В данном случае мы умышленно подчеркиваем слово относительный, так как эта относитель­ная слабость местных предпринимателей-капиталистов может получиться не только в силу их собственной абсолютной слабости, но также и в силу, с одной стороны, зажиточности самого крестьянского хозяйства (Дания), а с другой стороны, в силу того, что за кооперативными элементами могут стоять финансирующие их ресурсы государства или крупного экспортного или инду­стриального капитала, нуждающегося в нефальсифицированном сырье.

В конце XIX века после создания Великого сибирского железнодо­рожного пути в Западной Сибири сложилась на базе обильных кормовых угодий чрезвычайно выгодная конъюнктура для развития экспортного маслоделия. В районах Курганского, Ишимского и других округов появ­ляются один за другим мелкие предприниматели, вскоре покрывшие рай­он небольшими маслодельными заводами и тем начавшие в капиталисти­ческих формах процесс вертикальной концентрации западносибирского сельского хозяйства. Сибирское маслоделие, созданное мелким грюнде-ром, сняло в течение десятилетия сливки с благоприятной конъюнктуры и наткнулось на жесткий кризис из-за чрезмерного количества понастроен­ных заводов и их ожесточенной конкуренции как из-за молочной базы, так равно и при реализации масла. Продержавшись ряд лет не столько дохо­дами от масла, сколько прибылями от заводских лавок и расчетом товара­ми за забор молока, эти заводы влачили жалкое существование и начали один за другим закрываться. Для крестьянских хозяйств, уже перестроив­шихся в товарные молочные фермы, это закрытие угрожало тяжелыми убытками и, не желая возвращаться к формам натурального быта, они с исторической неизбежностью должны были поставить перед собою во­прос о взятии закрывающихся заводов в свои крестьянские руки на ар­тельных началах.

Появившиеся таким образом кооперативные заводы выделились каче­ством своего товара над фальсифицированным предпринимательским маслом и получили в своем развитии финансовую поддержку торгового капитала в лице датских и английских экспортных фирм, имевших в Кур­гане и других городах свои сибирские конторы, и быстро вытеснили част­ного предпринимателя из сферы производства масла.

Таким образом, концентрация сибирского меслоделия, начатая мел­ким промышленным капиталом, продолжается при поддержке крупного

324

торгового капитала в кооперативных формах и, быстро вырастая, вскоре порывает связь с экспортным торговым капиталом. Сибирский союз мас­лодельных артелей сам выходит на лондонский рынок и, опираясь на бан­ковский кредит, освобождается от всякого влияния торгового капитала.

В несколько иных формах, но в том же типе динамики и также прохо­дя различные виды связи с капиталистическими группами, развивались и другие виды сельскохозяйственной кооперации.

Сказанного совершенно достаточно для того, чтобы понять сущность земледельческой кооперации как глубокого процесса вертикальной кон­центрации сельского хозяйства. Причем необходимо отметить, что в коо­перативных формах процесс этот идет гораздо глубже, чем в формах ка­питалистических, так как кооперативным формам концентрации крестья­нин сам передает такие отрасли своего хозяйства, которые капитализму никогда не удается оторвать от крестьянских хозяйств в процессе борьбы.

Таково наше понимание вертикальной концентрации сельскохозяйст­венного производства в условиях капиталистического общества, концен­трации, проникающей как в чисто капиталистические, так и в кооператив­ные формы.

Просматривая кооперативную статистику, мы видим, что в настоящее время кооперативные формы вертикальной концентрации сельского хо­зяйства приняли весьма внушительные размеры. Современные организа­ции сельскохозяйственной кооперации насчитывают в своих рядах мил­лионы объединившихся хозяйств, а их обороты давно уже исчисляются сотнями миллионов рублей.

Вот именно на этот-то процесс кооперирования нашей деревни мы и хотели бы указать унывающему деревенскому работнику как на началь­ную фазу того пути, который один может привести сельское хозяйство крестьянских стран к полной решительной переорганизации на началах самых крупных организационных мероприятий

Наблюдаемые формы проявления этого процесса скромны и совсем не видны. Что в самом деле замечательного на вид в том, что крестьянка, отдоив свою корову, чисто моет свой бидон и относит в нем молоко в со­седнюю деревню в молочное товарищество, или в том, что сычевский кре­стьянин-льновод свое волокно вывез не на базар, а в приемный пункт сво­его кооператива? А на самом деле эта крестьянка со своим ничтожным бидоном молока соединяется с двумя миллионами таких же крестья­нок и крестьян и образует собою кооперативную систему Маслоцен-тра, являющуюся крупнейшей в мире молочной фирмой и уже заметно реорганизующей ныне весь строй крестьянских хозяйств молочных районов. А сычевский льновод, обладающий уже достаточной коопе­ративной выдержкой, является частицей кооцеративной системы Льноцентра, являющейся одним из крупнейших факторов, слагающих мировой рынок льна.

325 И это на самых первых шагах нашего движения. Дальнейшие же пер­спективы несоизмеримо более грандиозны. Однако, принимая в отноше­нии к сельскому хозяйству программу вертикальной концентрации в ее кооперативных формах, мы должны предвидеть значительную продолжи­тельность этого процесса. Подобно последовательным фазам развития капитализма от первоначальных форм элементарного торгового капита­лизма к современной фабрике и трестированию всей индустрии, верти­кальная концентрация, развивающаяся в отношении сельского хозяйства в кооперативных формах, неминуемо должна также пройти ряд последова­тельных фаз своего исторического развития.

Начинаясь обычно с объединения мелких производителей в области заготовки средств производства земледелия, кооперация весьма скоро пе­реходит к организации кооперативного сбыта сельскохозяйственных про­дуктов, развертывая его в формах гигантских союзов, объединяющих сот­ни тысяч мелких производителей. Поскольку операции этого посредниче­ского типа приобретают надлежащий размах и прочность, на их базе слагается хорошо работающий и сильный кооперативный аппарат и, что особенно важно, происходит по аналогии с развитием капитализма первоначальное накопление кооперативного капитала. В этой фазе своего развития сельскохозяйственная кооперация под давлением тре­бований рынка с исторической необходимостью развертывается в сто­рону организации при сбытовых операциях первичной переработки сельскохозяйственного сырья (кооперация маслодельная, картофеле-терочная, консервная, льнотрепальная и пр.), выделяет соответствую­щие отрасли из крестьянского хозяйства и, индустриализируя дерев­ню, овладевает всеми командными позициями деревенского хозяйства. В наших условиях благодаря содействию государства и государствен­ному кредитованию эти процессы ускоряются и могут происходить одновременно и взаимно переплетаясь.

Кооперировав сбыт и техническую переработку, сельскохозяйственная кооперация тем самым производит концентрацию и организацию сельско­хозяйственного производства в новых и высших формах, заставляя мелко­го производителя видоизменять организационный план своего хозяйства сообразно политике кооперативного сбыта и переработки, улучшать свою технику и переходить к усовершенствованным методам земледелия и ско­товодства, обеспечивающим стандартность продукта.

Однако, добившись этого успеха, кооперация неизбежно развивает достигнутый успех далее в сторону еще большего охвата производствен­ных отраслей крестьянского хозяйства (машинные товарищества, случные пункты, контрольные и племенные союзы, совместная обработка, мелио­рация и пр.), причем часть покрытия расходов по этим производственным видам кооперации производится и принципиально должна производиться за счет прибылей по сбыту, закупке и кредиту.

326

При параллельном развитии электрификации, технических установок всякого рода, системы складочных и общественных помещений, сети усо­вершенствованных дорог и кооперативного кредита — элементы общест­венного хозяйства количественно нарастают настолько, что вся система качественно перерождается из системы крестьянских хозяйств, коопери­рующих некоторые отрасли своего хозяйства, в систему общественного кооперативного хозяйства деревни, построенную на базе обобществле­ния капитала и оставляющую техническое выполнение некоторых про­цессов в частных хозяйствах своих членов почти что на началах техни­ческого поручения.

Внимательно продумав все то глубочайшее значение, которое описан­ный нами процесс вертикальной концентрации в ее кооперативных фор­мах имеет для сельского хозяйства, мы с полным убеждением можем счи­тать, что появление земледельческой кооперации с народнохозяйственной точки зрения имеет не меньшее значение, чем то, которое имело столети­ем ранее появление промышленного капитализма. Однако мы должны отметить, что это значение и вообще сущность сельского кооперативного движения в настоящее время еще далеко не достаточно осознаны даже самими творцами и участниками его. Впрочем, это является вполне по­нятным, так как почти во всех экономических движениях теория является значительно позднее практики.

Капитализм, имеющий более чем столетний возраст, был более или менее охвачен исследованием только в конце прошлого века и многие наиболее сложные проблемы его до сих пор не закончены изучением. Земледельческая кооперация — настолько молодое и несформировавшее-ся еще движение, что мы не вправе даже и ожидать ее законченного тео­ретического анализа.

За немногим исключением все, что мы имеем, представляет собой скорее кооперативную идеологию, чем кооперативную теорию. Для нас тем не менее является совершенно необходимым возможно детальнее ус­тановить, в каких именно организационных формах и с помощью каких хозяйственных аппаратов сельскохозяйственная кооперация осуществляет и может осуществить ту колоссальную народнохозяйственную работу, которую мы только что описали, при каких условиях и под давлением ка­ких факторов зарождаются и могут существовать кооперативные органи­зации и какие стимулы приводят в движение их энергию.

Не имея законченной и общепризнанной общей теории кооперации и ставя своей задачей уяснить сущность постепенно слагающейся новой народнохозяйственной системы, вырастающей на базе вертикальной кон­центрации крестьянских хозяйств, мы должны прежде всего возможно яснее установить, как понимается нами в данном случае само понятие кооперация, являющееся предметом изучения в настоящей работе; какое организационное и экономическое содержание мы в него вносим и по ка-

327 ким признакам отмежевываем ее от всяких других образований. Ввиду самой широкой распространенности в быту слова «кооперация» эта задача кажется элементарно простой. Однако это далеко не так и можно, пожа­луй, признать, что понятие это принадлежит к числу самых расплывчатых и неясных.

Обычно принято считать, что, нужно сказать, весьма сильно затемняет сущность вещей, что наша сельскохозяйственная кооперация есть только одна из разновидностей кооперативного движения, объединяющего собою и потребительскую кооперацию городов и всякого рода кустарно-промыс­ловые кооперативные объединения. Их экономическая природа признается тождественной, и они у нас (Межкоопсовет) и в Международном альянсе сливаются даже организационно в одно целое.

Несмотря на это или, может быть, именно благодаря этому, мы не имеем до сих пор после многократных и многочисленных попыток раз­личных авторов и продолжительной полемики в этом вопросе никакой всеми признаваемой формулы, определяющей собой общее понятие коо­перации. Поэтому, подходя к выяснению этого термина, мы должны по­дойти к этому вопросу особенно осторожно и прежде всего постараемся пойти позитивным путем и посмотреть, как сами работники кооперации определяют сущность своей организации, что считают они кооператив­ным и что таковым не признают.

За последние пятнадцать лет, в течение которых автору этих строк приходилось беседовать с русскими, бельгийскими, итальянскими и не­мецкими кооперативными деятелями, приходилось слушать самые разно­образные, порой противоречивые указания на те признаки, которые со­ставляют сущность кооперативного движения.

Одни указывали, что важнейшим в кооперации является характер доб­ровольности вступления в ее члены, ее независимость, демократичность ее управления; другие находили важным отметить способы распределения прибылей и служебную роль капитала в кооперативных предприятиях; третьи отмечали весьма важным открытый характер кооперативных ор­ганизаций и почитали некооперативным отказ в приеме новых членов; четвертые особенно настаивали на трудовом характере кооперативов и не допускали не только приема в их состав нетрудового элемента, но даже наемного труда в кооперативных предприятиях; пятые полагали сущность кооперации не в ее организационных формах, а в тех социальных целях, которые она себе ставит, в ее борьбе за неимущих, в социалистической, в одном случае, и клерикальной, в другом, подоплеке; шестые отличали кооперацию от коммун тем, что она представляет собой только частичное обобщение хозяйственной деятельности, а не слитие всех хозяйственных усилий в одно коллективное предприятие и т. д.

Вникая в существо указанных признаков и сопоставляя их между со­бой и явлениями жизни, мы должны отметить их пестроту и противоре-

328

чие. Многие из них неприложимы к целым видам кооперации, коопера­тивная природа которых в интуитивном ощущении как будто бы не под­лежит сомнению.

Так, например, в настоящее время чрезвычайно трудно встретить коо­ператив, не пользующийся наемным трудом; с другой стороны, так назы­ваемые артели и многие сельскохозяйственные кооперативы (мелиора­ционные, машинные, земельные и пр.) чрезвычайно часто замыкают круг своих членов и отказывают в приеме новых; нередки такие потребитель­ские общества, вступление в которые обязательно для целых категорий служащих; наконец, далеко не во всех случаях кооперативные работники ставят перед собой социальные задачи, а если они их ставят, то нередко они бывают резко противоположны, как это мы, например, наблюдаем в бельгийской клерикальной. крестьянской и социалистической рабочей кооперации. Поэтому если мы стремимся во что бы то ни стало дать одну определяющую формулу для всех видов кооперации, то мы должны вклю­чить в нее то общее, что свойственно всем ее отраслям и что можно выне­сти за скобки.

Кооперативные теоретики так и поступают, давая весьма краткие и весьма отвлеченные формулы. Перед революцией этим определяющим общим формулам придавали очень большое значение, по поводу их велись ожесточенные споры, и в нашей литературе имеется не один десяток предложенных формулировок. Для сравнения возьмем две из них, наибо­лее яркие и противоположные друг другу.

Так, например, Туган-Барановский определял кооперацию следующим образом:

1) «Кооператив есть такое хозяйственное предприятие нескольких добровольно соединившихся лиц, которое имеет своей целью не получение наибольшего барыша на затраченный капитал, но увеличение, благодаря общему ведению хозяйства, трудовых доходов его членов, или сокращение расходов последних» (М. И. Туган-Барановский. «Социально-экономичес­кая природа кооперации»).

Совершенно иначе звучит определение К. А. Пажитнова.

2) «Кооператив есть такое добровольческое соединение нескольких лиц, которое имеет своей целью совместными усилиями бороться с экс­плуатацией со стороны капитала и улучшить положение своих членов в процессе производства, обмена или распределения хозяйственных благ, т. е. как производителей, потребителей или продавцов рабочей силы» (К. А. Пажитнов. «Основы кооперации»).

Все остальные формулировки или повторяют и развивают высказан­ное Туган-Барановским и Пажитновым, или же пытаются соединить их идеи в одну форму.

Сопоставляя между собою вышеприведенные определяющие элемен­ты, мы легко можем разделить их на две группы: с одной стороны, на эле-

Па Зак. 2195

329 менты организационно-формального характера (роль капитала, способы распределения прибылей, формы управления и пр.), с другой стороны, на элементы социально-целевого порядка (разрушение капиталистического строя, гармония классов, освобождение крестьянства от экономических пут и пр.).

Невольно поднимается вопрос, возможно ли соединить эти две кате­гории в одной определяющей формуле, и даже сомнение: об одном ли и том же явлении говорят эти определяющие моменты?

Действительно, приступая к определению кооперации, мы по нашему глубочайшему убеждению, имеем перед собою не один, а два объекта оп­ределения. С одной стороны, кооперативное предприятие как органи­зационно-хозяйственную форму, могущую вовсе не ставить перед со­бой никаких социальных задач или даже ставить социальные задачи противоположные тем, которые содержатся в перечисленных форму­лах. С другой, мы видим перед собой широкое социальное коопера­тивное движение или, точнее, движения, обладающие каждое свойст­венной ему идеологией и пользующиеся кооперативными формами организации хозяйственных предприятий как одним из орудий (иногда единственным) своего конкретного воплощения. Эти последние дви­жения сознательно ставят перед собой те или иные социальные цели и вне их немыслимы.

Таким образом, по нашему мнению, понятие «кооперациям должно быть расчленено на два понятия: кооперативное предприятие и коопера­тивное движение, и для каждого из них должны быть конструированы определяющие признаки.

Кооперативное предприятие весьма полно характеризуется формаль­ным определением в стиле определения Туган-БарановскогоЛВо всяком случае возможно найти несколько важных организационных элементов (роль капитала, трудовая среда и пр.), которые позволяют дать единое оп­ределение всем кооперативам.

С формальной организационно-хозяйственной точки зрения бельгий­ский клерикальный кооператив, первый параграф устава которого гласит, что его членами могут быть только лица, признающие «семью, собствен­ность и церковь единственными основами общества», и коммунистиче­ские кооперативные объединения рабочих могут быть совершенно тожде­ственны.

Не гонясь за краткостью обобщающей формулы, мы могли бы считать характерной чертой кооперативного предприятия то, что оно никогда не может являться самодовлеющим предприятием, имеющим собствен­ные интересы, лежащие вне интересов создавших его членов: это пред­приятие, обслуживающее своих клиентов, которые являются его хозяе­вами и строят его управление так, чтобы оно было непосредственно ответственно перед ними и только перед, ними.

330

Все элементы определения Туган-Барановского и ему подобных выте­кают как логические следствия из формулированной нами идеи, и она, действительно, может быть обща всем кооперативным предприятиям.

Подобное единство вряд ли возможно, коль скоро мы перейдем к ха­рактеристике кооперации как социального движения. Правда, на первых порах, когда кооперация является скорее литературным и идейным дви­жением, ее единство почти всегда имеет место; но как только кооператив­ное движение входит в самую толщу народного хозяйства и делается од­ной из неотъемлемых его основ, начинают проявляться классовые и иные противоречия, и идеологический мираж рассеивается как дым. Внима­тельный наблюдатель отмечает обособленную рабочую кооперацию, рас­сматривающую себя как часть общего рабочего движения, городскую обывательскую кооперацию, кооперацию ремесленную и, наконец, коопе­рацию крестьянскую.

Каждая из них, поскольку они действительно вошли в жизнь и пусти­ли корни, является плотью от плоти и кровью от крови тех классовых групп, которые ее породили.

И если в данной классовой группе возникает какое-либо осознанное социальное движение классового порядка, то кооперация неизбежно ис­пользуется как одна из слагающих этого движения. Так, рабочее движе­ние выражается тремя конкретными формами: рабочей партией, профес­сиональным союзом и рабочей кооперацией. >

В Западной Европе нечто подобное наблюдается и в крестьянской среде (Бельгия, Швейцария и др.), где наряду с сельскохозяйственной кооперацией, резко обособленной и враждебной кооперации рабочей, дей­ствует клерикальная или какая-либо другая партия, опирающаяся на эко­номические интересы крестьянства.

При таком положении вещей было бы в высшей степени наивно в ус­ловиях классового общества все виды кооперативного движения объеди­нять в одно целое и подводить под общее расплывчатое понятие борьбы за интересы трудящихся. С научной точки зрения это был бы отказ от углуб­ления и детализации социального анализа, с политической — замалчива­ние противоположных, подчас классовых интересов, которые во всех смыслах всегда следует выявить для пользы всех заинтересованных сто­рон. Поэтому с социальной точки зрения мы всегда должны говорить не о кооперативном движении, а о кооперативных движениях.

По нашему глубочайшему убеждению, такое же размежевание следует делать и при организационном анализе кооперативных предприятий как таковых. Признавая возможным»дать единое определение кооператив­ного предприятия, подходя к нему с формально-административной точки зрения, мы должны все же подчеркнуть, что оно благодаря сво­ей общности лишено конкретного содержания и потому практически почти бесполезно.

Па* Подобная бессодержательность определения зависит от того, что в одни скобки формально-административного предприятия предполагают взять несколько совершенно различных по своей природе экономических явлений, имеющих общим только трудовой характер среды, в которой они существуют. Столь старательно искомая общность понятия в данном слу­чае покупается ценой потери почти всякого содержания.

В частности, в отношении сельскохозяйственной кооперации общее определение формально-организационного типа совершенно оставляет в стороне то организационно-хозяйственное содержание, которое вносится в кооперативную работу описанным нами процессом вертикальной кон­центрации сельского хозяйства, протекающей в кооперативных формах. А тем не менее, именно этот процесс постепенной концентрации и перерож­дения сельскохозяйственного производства для нас, организаторов нового земледелия, представляет собою главную суть дела. И в сельскохозяйст­венной производственной кооперации нам важны именно эти ее элементы, наличность которых составляет ее отличие от потребительской коопера­ции, а вовсе не формальные элементы, сближающие их между собой.

А кроме того, нам нельзя забывать и того, что социальная природа кооперации неизбежно отразится на самих частнохозяйственных задачах кооперативного предприятия и тем самым и на его организационных зада­ниях. Особенно большое значение для организационно-хозяйственного уклона кооперативного предприятия имеет то место в производстве или товарообороте, которое занимают его члены — хозяева. В самом деле, что может быть общего между потребительской лавкой и такой же точно по составу товара и техники лавкой трудовой артели инвалидов, часто поме­щающихся в непосредственной близости?

Конечно, с формально-административной точки зрения эти оба экономи­ческие образования аналогичны, но с точки зрения народнохозяйственной они имеют не только различную, но враждебную друг другу природу. Еще боль­шее отличие в своих организационных устремлениях будут иметь кооператив­ные склады, положим, овощей и фруктов, в зависимости от того, потребители или производители являются членами содержащего их кооператива.

Никогда нельзя забывать, что в условиях классового общества, кото­рому чуждо плановое построение государственного хозяйства и государ­ственное регулирование производства и рынка, кооператив представляет собою организованную на коллективных началах часть экономической деятельности той или иной группы лиц и призван обслуживать интересы этой группы и только этой группы.

Рабочий потребительский кооператив представляет собой организо­ванную закупочную активность пролетарского класса и никаких интере­сов, кроме интересов пролетарского класса, не имеет.

Сырьевые товарищества ремесленников имеют значение и смысл по­стольку, поскольку они снабжают ремесленный труд материалами для работы.

332

Крестьянская кооперация, как мы знаем, есть часть крестьянского хо­зяйства, выделенная для организации ее на крупных началах. Говоря ко­роче, кооперация не может мыслиться изолированно от той социально-хозяйственной базы, на которой она стоит, и поскольку различны эконо­мически базы эти, постольку различна природа самих отраслей коопера­ции. По нашему мнению, кооперация организует те интересы и стороны групповой и классовой жизни, которые существовали и до ее появления, и в условиях капиталистического общества в первых шагах своего развития ничего нового, надклассового, не вносят.

Так, кооперация крестьянская, по нашему мнению, представляет со­бой весьма совершенный организованный вариант крестьянского хозяйст­ва, позволяющий мелкому товаропроизводителю, не разрушая своей ин­дивидуальности, выделить из своего организационного плана те элементы, в которых крупная форма производства имеет несомненные преимущества над мелкой, и организовать их совместно с соседями в рамках этой круп­ной формы производства, часто используя наемный труд.

Потребительская городская кооперация никаких хозяйств не объеди­няет и не рационализирует их производительной деятельности. Ее задача — объединить покупательскую активность своих членов и организовать бо­лее рациональное расходование членами своего дохода, полученного от производственной деятельности вне кооператива.

Артельное, кустарное, ремесленное и торговое дело не является сою­зом каких-либо независимых хозяйственных единиц, но представляет пол­ное слитие в одном предприятии трудовых усилий своих членов, а потому должно скорее называться совместным производством, чем кооперацией.

Крестьянская и городская кооперации могут не только не враждовать и вести взаимные торговые операции, но даже быть объединяемы на съез­дах и в общих организациях идейного или финансового порядка;! но инте­ресы, ими защищаемые, настолько противоположны, что их нельзя объе­динить в одной организации, воля которой неизбежно будет ослаблена внутренними противоречиями противоположных интересов, соединенных в одно целое.

Таковы общие соображения, заставляющие нас признать, что сельско­хозяйственная кооперация представляет собою экономическое явление, только внешне и формально тождественное другим видам кооперации, но по природе своей глубоко от них отличающееся и нуждающееся в само­стоятельном изучении. Необходимо подчеркнуть, что все изложенное на­ми было рассмотрено в плоскости народного хозяйства классового обще­ства, находящегося в фазе капиталистического развития.

Изложив это понимание, мы подошли к основному, самому главному и самому важному вопросу сегодняшнего дня и должны уяснить себе:

1) какие внутренние изменения должны произойти в процессах верти­кальной концентрации земледелия и, в частности, в ее кооперативных

333 формах при замене режима капиталистического общества режимом пере­ходной системы государственного капитализма и впоследствии режимом социалистической организации производства;

2) нужны ли нам в нашей сегодняшней организационной работе над крестьянским хозяйством методы вертикальной концентрации и в каких формах?

Не нужно большого труда, чтобы ответить на этот второй из постав­ленных вопросов. Поскольку организационное овладевание процессами сельскохозяйственного производства возможно только при замене распы­ленного крестьянского хозяйства формами производства концентрирован­ного, мы должны всячески развивать те процессы деревенской жизни, ко­торые ведут к этой концентрации.

Путь горизонтальной концентрации, с которым обычно связывают у нас представление о крупной форме производства в земледелии, в стране мелкого крестьянского хозяйства исторически должен мыслиться в фор­мах стихийной дифференциации крестьянских хозяйств, образования из беднейшей части их пролетарских кадров, выпадения середняков и кон­центрации производства в зажиточных группах, строящих его на капита­листических началах и привлечении наемного труда. Этот процесс должен был бы при своем развитии привести к постепенному созданию крупных и технически достаточно хорошо организованных хозяйств, которые в из­вестный момент образования социалистического хозяйства могли бы быть национализированы и образовали бы собою систему фабрик зерна и мяса.

Само собою понятно, что в условиях советской деревенской политики при наличии нашего земельного кодекса и вообще режима национализа­ции земель этот путь отпадает совершенно. Исторически развитие проле­таризации крестьянства ни в коем случае не может входить в состав эле­ментов советской политики. В процессе революции мы не только не могли концентрировать в производственные крупные единицы распыленные земли, но исторически вынуждены были распылить значительную часть земельного фонда старых крупных хозяйств.

Сообразно этому единственной формой горизонтальной концентра­ции, которая в настоящее время может иметь место и фактически проис­ходить, является концентрация крестьянских земель в крупные производ­ственные единицы в формах всякого рода сйльскохозяйственных коллек­тивов, в виде сельхозкоммун, артелей и товариществ по совместной обра­ботке земель, поскольку, конечно, они создаются на крестьянских землях, а не на базе принятия в эксплуатацию старого имения.

Процесс этот, как мы увидим ниже, протекает в значительных разме­рах, но все же не имеет и не может иметь того массового масштаба, на котором можно было бы строить всю политику концентрации сельскохо­зяйственного производства. Поэтому главнейшей формой проведения концентрации в области крестьянских хозяйств может быть только путь

334

концентрации вертикальной и притом в ее кооперативных формах, так как только в этих формах она окажется связанной органически с сельскохО зяйственным производством и может получить надлежащий по глубине захват.

Иначе говоря, единственно возможный в наших условиях путь внесе ния в крестьянское хозяйство элементов крупного хозяйства, индустриа лизации и государственного плана — это путь кооперативной коллективи­зации, постепенного и последовательного отщепления отдельных отрас­лей от индивидуальных хозяйств и организации их в высших форма* крупных общественных предприятий.

Изложенное понимание сельскохозяйственной кооперации придает ей значение едва ли не единственного метода вовлечения нашего сельскою хозяйств в систему государственного капитализма. А это в настоящее время представляет собою основную нашу задачу.

Сельскохозяйственная кооперация возникла у нас задолго до револю­ции. Она существовала и существует в ряде капиталистических стран. Од­нако и у нас до революции, и во всех капиталистических странах ома представляла собою не более как приспособление мелких товаропроизво­дителей к условиям капиталистического общества, не более как оружие в борьбе за существование. Никакого нового общественного строя она не представляла и не могла представлять, и все надежды многих кооператив­ных идеологов были в этом отношении утопичны.

Положение вещей совершенно изменяется, поскольку вместо обста­новки капиталистического общества система сельскохозяйственной коо­перации с ее общественными капиталами, высокой концентрацией прОИЗ водства при плановом характере работы попадает в условия социалисти­ческого общества или по крайней мере существующей у нас системы го­сударственного капитализма. В этом случае именно благодаря высоким вертикальной концентрации и централизации кооперативной системы она в лице своих центров смыкается с руководящими органами государствен­ного хозяйства и из простого оружия мелких товаропроизводителей, соз­данного ими в борьбе за существование в капиталистическом обществе, превращается в одну из главных слагающих социалистической системы производства. Говоря иначе, из технического орудия социальной rpyniii.i или даже класса она превращается в одну из основ хозяйственного уклада нового общества.

Этот процесс перерождения внутреннего социально-экономическом! содержания кооперативного движения при замене политического господ ства капитализма властью трудящихся масс с особенной ясностью был освещен в предсмертных статьях В. И. Ленина о кооперации, в которых он, отмечая вышеизложенное значение кооперации в системе государСТ венного капитализма, предвидит в дальнейшем возможность перерастания этой переходной формы и заключает свои рассуждения указанием. ЧТО

335 «строй цивилизованных кооперативов при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над бур­жуазией — это есть строй социализма».

Это понимание народнохозяйственного значения сельскохозяйствен­ной кооперации в сущности предопределяет собою основную линию на­шей земледельческой политики.

При национализации земли и политическом господстве трудящихся масс эта система хозяйства, вводимая через союзы кооперативов и коопе­ративные центры в систему планового государственного хозяйства, может быть признаваема тождественной социалистической организации земле­делия.

Таково происхождение новых форм земледелия, построенного по принципу вертикальной концентрации. В своем настоящем положении кооперативное движение в разных районах находится в различных фазах своего постепенного развития, в то время как в некоторых губерниях СССР мы видим перед собою только первые зачатки сбытовой и закупоч­ной кооперации, такие районы, как знаменитая Шунгенская волость, Бо-ровичско-Валдайский, Великие Соли, Бурцево и Курово Московской гу­бернии, дают нам примеры глубочайшего проникновения элементов коо­перативной концентрации в самую толщу сельскохозяйственного произ­водства и сбыта. Внимательно следя за их развитием, мы может в некото­ром отношении проследить мощные контуры новых форм организации будущего земледелия. 331 КОНДРАТЬЕВ НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВИЧ

(1892 — 1938)

Краткий биографический очерк

Николай Дмитриевич Кондратьев родился 4 (17) марта 1892 г. в деревне Галуевская Вычугского района Ивановской области в крестьян­ской семье. Образование получил в церковно-приходской школе (1900— 1903), церковно-учительской школе (1906—1907), училище земледелия и садоводства (1907—1908), а также на Петербургских общеобразователь­ных курсах А. С. Черняева (1908—1911). В 1911 г. Н. Д. Кондратьев сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости в костромской гимназии и по­ступил на юридический факультет Петербургского университета. В 1919 г. научные интересы Н. Д. Кондратьева привели его в Сельскохозяйствен­ную академию им. К. А. Тимирязева, где он вскоре стал профессором, а в 1923 г. — заведующим кафедрой изучения сельскохозяйственных рынков. Важным событием для Н. Д. Кондратьева явилось образование Института по изучению народнохозяйственных конъюнктур (Конъюнктурного ин­ститута), которым он руководил в качестве директора с 1923 по 1928 год, вплоть до отстранения в 1928 г. от руководства институтом. В июле 1930 г. Н. Д. Кондратьев был арестован по обвинению в саботаже в сельском хо­зяйстве, протаскивании буржуазных методов в планирование и ряде дру­гих «преступлений» и отбывал заключение в Суздальском политизоляторе. В 1937 г., в связи с ужесточением репрессий, дело Н. Д. Кондратьева было пересмотрено и он был приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в сентябре 1938г.

Н. Д. Кондратьев в нашей стране и за рубежом наиболее известен как автор концепции больших циклов конъюнктуры, обоснованной им в 1922 г. в книге «Мировое хозяйство и его конъюнктура во время и после войны». Он понимал цикличность как всеобщий закон развития общества, а основ­ные положения его статьи «К вопросу о понятиях экономической статики, динамики и конъюнктуры» (1924) содержат программу исследования ди­намических закономерностей развертывания общественных процессов. Понятие конъюнктуры Н. Д. Кондратьев рассматривал как видовое по от­ношению к родовому понятию экономической динамики. Под экономиче­ской конъюнктурой каждого данного момента он понимал направление и степень изменения совокупности элементов народнохозяйственной жизни по сравнению с предшествующим моментом. Обработав огромный стати-

292

стический материал о динамическом изменении конъюнктур, он изложил эту теорию в статье «Большие циклы конъюнктуры» (1925). На временном отрезке в 140 лет Н. Д. Кондратьев обосновал наличие трех больших цик­лов экономической конъюнктуры, чередующихся примерно через полвека. Он показал, что на фазе подъема большого цикла наблюдается оживление в сфере технических изобретений и внедрение этих изобретений, связан­ное с реорганизацией производственных отношений. На фазах кризиса и депрессии создаются предпосылки для перехода к новым технологиче­ским принципам, что в свою очередь требует капиталовложений в обнов­ление действующих производств и формирование новых отраслей.

Значительную часть наследия Н. Д. Кондратьева составляют работы по теории и методам прогнозирования и планирования. Он исследовал теорию цикличности и конъюнктуры с целью выработки научных подхо­дов к предвидению будущего и методов плановой деятельности. Он руко­водствовался при этом формулой Огюста Конта: «Знать, чтобы предви­деть, предвидеть, чтобы управлять». В работах «Проблема предвидения» (1926), «План и предвидение» (1927), «Критические заметки о плане раз­вития народного хозяйства» (1927) Н. Д. Кондратьев последовательно разрабатывал теорию планирования в регулируемой рыночной экономике. Он считал, что план должен строиться на основе предвидения объектив­ных тенденций развития событий и возможного эффекта проводимых ме­роприятий, что план является не только директивой, но одновременно и предвидением. Сейчас, при возвращении к научным основам прогнозиро­вания и планирования, наследие Н. Д. Кондратьева служит концептуаль­ной основой современных разработок в этом направлении, а также эмпи­рическим обоснованием открытого К. Марксом закона соответствия уровня развития производительных сил состоянию производственных отношений.

Кондратьев Н. Д. Избранные сочинения. М., 1993. С. 24 — 2d; 47—69.

БОЛЬШИЕ ЦИКЛЫ КОНЪЮНКТУРЫ

1

Мысль о том, что динамика экономической жизни при капиталистиче­ском строе общества имеет не простой и линейный, а сложный и цикличе­ский характер, в настоящее время можно считать общепризнанной. Одна­ко вопрос о природе и даже типах волнообразно-циклических колебаний этой динамики еще далеко не вполне выяснен и требует дальнейшей разработ­ки. Эта разработка, бесспорно, имеет огромное значение, и притом не только для уяснения закономерностей развития народного хозяйства капиталистиче­ских стран, но и для уяснения особенностей развития народного хозяйства при государственном капитализме, а также для установления и уточнения самих методов изучения экономической динамики и конъюнктуры.

К вопросу о волнообразно-циклических колебаниях в динамике капи­талистического народного хозяйства экономическая мысль пришла, от­правляясь от изучения кризисов. Капиталистические кризисы с их разру­шительным воздействием на хозяйство были слишком ярким явлением действительности, чтобы не привлечь к себе довольно рано внимание эко­номистов. Уже первые экономисты классической школы, а несколько позднее такие авторы, как Сисмонди, натолкнулись на явление экономи­ческих кризисов. Но это было время, когда капиталистические страны еще только вступали в полосу повторяющихся кризисов. Вот почему ни клас­сики, ни Сисмонди не могли дать не только удовлетворительного объяс­нения, но даже и достаточно точного описания кризисов.

Однако начиная с конца 20-х годов прошлого века кризисы с редкой для социально-экономических явлений регулярностью, примерно через 7—11 лет, следуют один за другим и потрясают народное хозяйство. Есте­ственно, что внимание к ним со стороны экономической мысли усилива­ется. В то же время она получает в распоряжение все более обширный фактический материал. И в 50—60-х годах прошлого века в трудах Мар­кса, Родбертуса и Жюгляра устанавливаются два положения, чрезвычайно важных для понимания природы кризисов: во-первых, что они периодич­ны, во-вторых, что они органически присущи капиталистическому строю.

В дальнейшем в специальных работах авторов различных направле­ний (Туган-Барановский и Гильфердигнг, Поле и Шпитгорф, Лескюр, Аф-талион, Митчель и др.) кризисы подверглись подробному изучению и опи­санию. Но чем дальше шло изучение повторяющихся капиталистических кризисов, тем более становилось очевидным, что кризис представляет со­бой лишь одну фазу целого капиталистического цикла, что целый цикл,

294

как правило, слагается из трех основных фаз: подъем-кризис-депрессия и что понять кризисы можно лишь в результате изучения всех фаз цикла.

Этому нарастающему убеждению, по-видимому, впервые дал опреде­ленное выражение В. Зомбарт. В начале девятисотых годов он заявил, что теория кризисов должна превратиться в более общую теорию, в теорию конъюнктуры и ее колебаний в целом. Дальнейшее развитие теории пошло именно в этом направлении.

Таким образом, отправляясь от проблемы кризисов, экономическая мысль шаг за шагом пришла к теории циклов конъюнктуры. Проблема кризисов и их значения от этого, конечно, не потеряла своей актуальности. Но она рассмат­ривается в связи с проблемой хода и циклов конъюнктуры в целом.

Циклы, о которых при этом идет речь, это 7—11-летние капиталистические циклы. И хотя до настоящего времени мы не имеем единого, общепризнанного объяснения этих циклов, тем не менее их морфология, последовательность и симптомы развития изучены довольно полно. Получили значительное развитие и методы их изучения. В настоящее время теория циклов и кризисов вплотную подошла уже к проблеме прогноза их хода. Однако эти 7—11-летние циклы, по-видимому, не являются единственным типом циклов конъюнктуры. В действи­тельности динамика капиталистического хозяйства сложнее.

Наряду с этими циклами, которые условно по их продолжительности мы назовем средними, за последнее время отмечается вероятность суще­ствования малых циклов со средней продолжительностью — около 3,5 лет. Но этого мало. Есть основания думать, что существуют также боль­шие циклы динамики капиталистического хозяйства — со средней про­должительностью около 50 лет.

Возможно, что существуют также и иные формы колебаний в динамике развития капиталистического народного хозяйства. Но если даже признать, что наряду со средними циклами существуют циклы малые и большие, то и в этом случае проблема экономической динамики значительно усложняется. Действительно, необходимо помнить, что реальный процесс динамики хозяй­ственной жизни един. Но если мы, анализируя и разлагая этот реальный про­цесс на простейшие элементы и формы, признаем существование различных типов циклов в этой динамике, то вместе с тем мы должны признать, что эти циклы как-то переплетаются между собой и оказывают то или иное влияние друг на друга. Отсюда ясно, что проблема динамики оказывается значительно сложнее, чем это было бы при наличии одних средних циклов. Очевидно, что разработка проблемы динамики в этом более сложном виде может пролить новый свет и на явления средних капиталистических циклов и кризисов. <...>

VI

Мы считаем необходимым отметить в развитии больших циклов че­тыре эмпирические правильности, которые можно установить при более

295 или менее внимательном изучении конкретного хода развития экономиче­ской жизни и которые мы считаем чрезвычайно важными не только для характеристики больших циклов, но и для их понимания.

Первая эмпирическая правильность сводятся к следующему: перед началом повышательной волны каждого большого цикла, а иногда в са­мом начале ее наблюдаются значительные изменения в условиях хозяйст­венной жизни общества. Эти изменения обычно выражаются в той или иной комбинации, в значительных технических изобретениях и открыти­ях, в глубоких изменениях техники производства и обмена, в изменении условий денежного обращения, в усилении роли новых стран в мировой хозяйственной жизни и т. д. Несомненно, указанные изменения в той или иной степени совершаются непрерывно, и их можно наблюдать на протя­жении всей истории капитализма. Но, по-видимому, они протекают нерав­номерно и наиболее интенсивно выражены именно перед началом повы­шательных волн больших циклов и в начале их.

Однако при этом возникают вопросы: утверждая, что они наиболее интенсивно выражены перед началом и в начале больших циклов, на­сколько большой период времени до начала и после начала цикла мы име­ем в виду? Равным образом, какой критерий применить при отборе глубо­ких и значительных изменений в условиях хозяйственной жизни? Методо­логия решения этих вопросов представляет очень большие трудности. В данной работе, отмечая факт трудностей, мы не можем заняться их специ­альным рассмотрением. Поэтому, чтобы по возможности избежать произ­вола, в отношении к первому вопросу мы применим чисто механический принцип и будем иметь в виду период в 20—25 лет до начала и в 5 лет после начала волны большого цикла. В сумме взятое число лет составит как раз около половины периода большого цикла. В отношении ко второ­му вопросу при отборе важнейших изменений в условиях хозяйственной жизни мы будем придерживаться более или менее установившихся взгля­дов в истории техники и хозяйства.

Обращаясь теперь к первому большому циклу, нужно отметить, что по­вышательная волна его начинается в разгар промышленной революции и глу­боких изменений в производственных отношениях прежде всего Англии, в меньшей степени Франции и других стран. Промышленная революция охва­тила почти все основные отрасли промышленности — прядильную и ткацкую, химическую и металлургическую и др. Она сказалась также и на технике путей сообщения. Но промышленной революции предшествует и ей сопутствует ряд значительных технических изобретений, более многочисленных и важных, чем в обычное время. Этот период охватывает время приблизительно с 1764 по 1795 г. Многие из этих изобретений являются новыми. Некоторые из них являются значительным усовершенствованием более ранних.

В вопросе о технических изобретениях необходимо различать момент их появления и момент приложения их на практике. И если период значи-

296

тельных изобретений начинается с середины 60-х годов XVIII в., то про имущественно после 70-х годов, в 80-х годах и позднее, эти технические изобретения находят широкое практическое применение и производя! действительную промышленную революцию. Факты подтверждаю! это положение. Рассмотрим главнейшие из них на примере Англии.

Ручная прядильная машина Харгривса, известная по именем «Джен­ни» и дающая тонкие нити, была сконструирована в 1767 г. Изобретение прядильной машины Аркрайта, приводимой в движение водой и дающей сравнительно толстые и грубые нити, относится к 1768 г. (построена в 1769 г.). Машина Кромптона, приводимая в действие водой и дающая столь же тонкие нити, что и машина Харгривса, была изобретена в 1775 г, и вводится с 1779 г.

Но если изобретение усовершенствованных прядильных машин отно­сится к концу 60-х — началу 70-х годов, то приложение их на практике, т. е. подлинно революция прядения, идет лишь после 70-х годов — в 80-е и более поздние годы. Так, число машин Аркрайта в употреблении в 1780 г, было всего 20; в 1790 г. их насчитывалось уже 150. Соответственно еже­годный ввоз хлопка в Англию в 1781 — 1785 гг. составлял всего 10,9 млн. фунтов, в 1786 — 1790 гг. — уже 25,4 млн. фунтов, а в 1800 г. — 56,1 млн. фунтов.

Прогресс в технике и промышленности прядения явился побудитель­ным мотивом для усовершенствования техники ткачества. Однако про­гресс в этой области шел медленнее. Механический ткацкий станок Кар-трайта был изобретен в 1784 г.

Успехи текстильной индустрии далее развивались параллельно и от­части стимулировали прогресс в соответствующих областях химической индустрии, особенно в области белильной и красильной промышленности Изобретение искусственных красящих веществ относится к 1771 г. Но широкое практическое приложение эти изобретения находят лишь с 90-х годов XVIII в. Помимо указанных отраслей химической промыш­ленности, нужно отметить успех и в других отраслях ее: к 1799 г. от­носится открытие глицерина, к 1791 г. — устройство первой фабрики по выработке соды.

Значительный прогресс и усовершенствования наблюдаем мы в конце XVIII в. и в металлургической промышленности. В 1766 г. Карнеджи были изобретена отражательная печь, послужившая основанием для нового Ml тода обработки железа — пудлингования. С 80-х годов получает практп ческое применение производство чугуна при помощи каменного угля по способу Абрагама Дэрби, изобретение которого относится еще к 1735 г I-1783—1784 гг. относятся изобретения Корта в области усовершенстмоиа ния приемов пудлингования и прокатки, которые произвели по тому врс мени революцию в области металлургии. Выплавка чугуна пошла быстро вперед именно с конца 80-х годов.

10а Зак. 2195

297

Выплавка чугуна, тыс. т

1740 г. 17,3

1788 г. 68,3

1796 г. 125,1

1806 г. 258,2

Улучшение условий и рост производства за то же время наблюдаются также и в угольной промышленности. Это обусловлено развитием метал­лургии, но главным образом одним из самых значительных событий эпохи — изобретением паровой машины и применением ее.

Изобретение паровой машины Уатта относится к 1769 г. Но и машина Уатта распространялась первое время довольно медленно. Темп ее рас­пространения возрастает значительно с половины 80-х годов. Так, фирмой Боультон-Уатт, обладавшей монополией на патент, было распространено машин:

Временной период	Число машин	Их мощь (лошад. сил)	В среднем за год
			Число машин	Их мощь (лошад. сил)
1775—1785 1785—1795 1795—1800	66 144 79	1238 2009 1296	6.6 14.4 15,8	123,8 200,9 259,2

Само собой разумеется, что применение паровых машин явилось весьма сильным новым толчком к развитию всей экономической жизни, в частности угольной промышленности, металлургии, текстильной индуст­рии, транспорта и т. д.

Приведенные данные о промышленной революции относятся к Англии. Однако аналогичный процесс революции в области производства, хотя и зна­чительно более медленный, наблюдается и во Франции и других странах.

Предыдущая краткая характеристика изменений в области производства позволяет утверждать, с одной стороны, что с 80-х годов XVIII в. действи­тельно наблюдается экономическое оживление, с другой — что повышатель­ная волна большого цикла начинается действительно в разгар промышленной революции, в разгар значительных и глубоких изменений в сфере производст­ва и производственных отношений и, наконец, что этим изменениям предше­ствуют и сопутствуют значительные технические изобретения и открытия.

До сих пор мы говорили об изменениях исключительно в сфере тех­ники и условий производства, предшествующих началу повышательной волны первого цикла. Отметим теперь еще одно существенное в экономи­ческом отношении изменение, наметившееся в это же время в другой об­ласти: с 90-х годов XVIII в. наблюдается первый значительный шаг к вы­ступлению Соединенных Штатов Северной Америки на мировом рынке.

298

Обратимся к второму большому циклу. Началу повышательной вол­ны второго большого цикла равным образом предшествует ряд крупней­ших технических изобретений. Среди них можно указать значительное усовершенствование паровоза (1824), изобретение турбины (1824—1827), построение первого автомобиля (1831), открытие индукции (Фарадей' 1832), открытие гальванопластики (Якоби, 1833), изобретение электриче­ской лодки (1834), электромагнитного телеграфа (1832); телеграф (Морзе, 1837), постройка первого колесного парохода (1836), изобретение обжига­тельных печей, действующих генераторным газом (1838), изобретение парового насоса (1840), парового молота (1842), ротационного пресса (1846), введение процесса бурения с постоянным током воды высокого давления (Фовель, 1846), изобретение швейной машины (1847), устройст­во кабеля (1848), начало использования портландского цемента (1824), начало добычи чилийской селитры (1830), конструирование жнейки

(1831), нахождение парафина в древесной смоле и каменном угле (1830__

1835), установление значения гумуса для земледелия (1840) и др.

Многие указанные усовершенствования техники и новые технические изобретения с соответствующим запозданием были учтены промышлен­ностью. После появления необходимых экономических условий они пове­ли к формированию новых отраслей промышленности. В различных су­ществующих отраслях они привели к улучшению методов производства. Особенно глубокую революцию они произвели в области средств сообще­ния. С 40-х годов XVIII в. мы наблюдаем бурный рост железнодорожного и водного парового транспорта.

Первая железная дорога в Англии была открыта к движению в 1825 г. Но период с 1825 по 1847 г. в отношении железнодорожного дела в Анг­лии известен лишь как период экспериментов. Еще в 1842 г. протяжение железных дорог Англии было всего 1857 миль. Но в дальнейшем картина резко меняется.

^{1 оды} Новые линии Протяжение сети в г

1844 37

1846 217

1848 370

2,148 3,036 5,127

Равным образом и во Франции, и в США конец 30-х годов и 40-е годы XIX в. характеризуются усиленным ростом железнодорожного строительства.

	Длина железнодорожной сети
"оды	Франция (км)	США (мили)
1830 1840 1850	23 497 3088	23 2818 9021

10а*

299 С конца 30-х годов идет также усиленное строительство торгового флота, и в частности парового.

Таким образом, и перед началом повышательной волны второго большого цикла мы наблюдаем полосу значительных изменений в области техники производства и транспорта. Но эти изменения сопровождаются еще двумя крупными явлениями.

Во-первых, — и это стоит несомненно в связи с развитием морского транспорта, — с конца 30-х годов намечается второй после конца XVIII в. этап в усилении роли Соединенных Штатов на мировом рынке. Так, раз­меры всего экспорта и импорта Соединенных Штатов были:

Годы Экспорт

1820 69,7

1830 71,7

1840 123,7

1850 144,4

1855 218,9

Отсюда ясно, что особенно значительный рост внешней торговли Со­единенных Штатов начинается с 30-х годов, точнее с конца их.

Во-вторых, с конца 40-х — начала 50-х годов после открытия золотых россыпей в Калифорнии и Австралии (1847—1851 гг.) значительно воз­растает добыча золота. Ежегодное мировое производство золота, равняв­шееся 20 289 килограммам в 1831 — 1840 гг., поднялось до 54 759 кило­граммов в 1841—1850 гг. идо 199 388 килограммов в 1841— 1850 гг. Этот рост добычи золота, конечно, явился весьма крупным фактором в отноше­нии ценности денег и потому не мог не оказать влияния на уровень цен и всю хозяйственную жизнь. Таковые важнейшие изменения в условиях хо­зяйственной жизни перед началом повышательной волны второго цикла и в начале ее.

Повышательной волне третьего большого цикла равным образом предшествуют крупнейшие изменения в условиях хозяйственной жизни, и прежде всего в области техники.

В связи с бурным прогрессом естествознания с 70-х годов XIX в. на­блюдается полоса значительных изобретений в области техники, особенно в области электротехники. Среди технических изобретений можно указать как главнейшие: динамомашина постоянного тока Гримма (1870), вакуум-насос Шпренгеля (1875), машина для получения аммиака (1875), свер­лильный станок (1875), газовый мотор (1876), электропередача с постоян­ным током (1877), электрический телефон (1877), Томасов метод произ­водства стали (1878), синтез индиго (1878), воздушный тормоз Вестингау-за (1879), электрический локомотив Сименса (1878), открытие азотисто-водородной кислоты (1880), электрическая железная дорога (1880), элек-

Импорт

(млн. дол.)

74.4

62,7

98,3

172,6

257,8

300

трическая сварка и ковка (1881—1889), электрический трамвай (1881), трансформаторы (1882), бездымный порох (1884), первый удачный дири­жабль Ренара и Кредса (1884), бензиновые двигатели (1885), электриче­ский подъемник (1887), электропередача переменного тока (1891), элек­троплавка (1892), беспроволочный телеграф (1892), мотор Дизеля (1893), аэропланы (с 1895), сдвоенная паровая машина и др.

Эти успехи техники 70—90-х годов прошлого века скоро нашли ши­рокое применение в промышленной практике. Особенно глубокий перево­рот, своего рода новая промышленная революция наблюдается в области химической и электротехнической промышленности. Применение элек­тричества с 90-х годов пошло быстрыми шагами и привело к перевороту в моторной технике и в области силовых и рабочих машин, в области техни­ки освещения и связи. И как широкое применение пара в середине XIX в. сов­пало с началом общего повышения темпа хозяйственной жизни, так ши­рокое применение электричества и химических знаний совпало с началом нового периода повышения темпа хозяйственного развития.

Однако начало повышательной волны третьего большого цикла сов­падает не только с указанными успехами естествознания и техники произ­водства, а также еще с тремя крупными изменениями в условиях развития хозяйственной жизни. Сюда относится, во-первых, увеличение добычи золота с середины 80-х и особенно с 90-х годов. Во-вторых, установление в 70-х и 90-х годах золотого денежного обращения в целом ряде стран (Германия, Швеция. Норвегия, Нидерланды, Россия, Австро-Венгрия, Япония, Соединенные Штаты). Наконец, в-третьих, широкое вовлечение в мировые экономические отношения стран молодой культуры (Австралия, Аргентина, Чили, Канада и др.). Обороты внешней торговли этих стран изменились следующим образом.

Временной период	Канада		Австралия			Аргентина			Чили
	Вывоз	Ввоз		Вывоз	Ввоз		Вывоз	Ввоз		Вывоз	Ввоз
	млн. долл.		млн. ф. стерл.			млн.зол. песо			млн. долл.
1886 — 1890 1891 — 1895 1896 — 1900 1900—1905	78 97 132 195	105 ПО 132 219		27 34 41 51	35 27 34 39		103 91 141 232	130 89 ПО 148		23 25 46 74	21 24 34 55

Отсюда ясно, что перелом к быстрому расширению внешней торговли взятых стран начинается именно со второй половины 90-х годов. Таким образом, из приведенных выше данных о начале всех трех циклов можно заключить, о существовании следующей эмпирической правильности. В течение примерно двух — двух с половиной десятилетий перед началом повышательной волны большого цикла наблюдается оживление в сфере

301

\ технических изобретений. Широкое применение этих изобретений в сфере промышленной практики, связанное, несомненно, с реорганизацией про­изводственных отношений, совпадает с началом повышательной волны больших циклов. Начало больших циклов совпадает с расширением орби­ты мировых экономических связей. Началу двух последних циклов пред­шествуют, наконец, серьезные изменения в добыче драгоценных металлов и денежном обращении.

Констатируя эту правильность, мы, однако, во-первых, сугубо подчер­киваем ее эмпирический характер; как таковая, она лишена точности и, несомненно, допускает исключения. Во-вторых, выдвигая ее, мы абсо­лютно не склонны думать, что здесь дано какое-либо объяснение причин больших циклов. Пока мы занимаемся вопросом не о причинах , а о ха­рактеристике хода больших циклов.

VII

Обратимся ко второй эмпирической правильности. Эта правильность, по нашему мнению, сводится к следующему. Периоды повышательных волн больших циклов, как правило, значительно богаче крупными социаль­ными потрясениями и переворотами в жизни общества (революции, вой­ны), чем периоды понижательных волн. Для краткости подтвердим эту мысль следующим простым перечнем исторических событий, который, однако, не претендует на исчерпывающую полноту.

I. Период повышательной волны первого большого цикла 1) Провозглашение конституции Соединенных Штатов Северной Аме­рики — 1789 г.; 2) французская революция — 1789—1804 гг.; 3) первая военная коалиция против Франции и первый период наступательных войн французской республики — 1792—1797 гг.; 4) война Франции с Англией (с 1793 по 1797 г. Англия участвует в коалиции) — 1793—1802 гг.; 5) вто­рая коалиция против Франции и второй период ее наступательных войн — 1793—1802 гг.; 6) военно-политические революции и реформы в Голлан­дии, Италии, Швейцарии, Германии, Испании, Португалии и других стра­нах под прямым воздействием Франции — 1794—1812 гг.; 7) война Рос­сии с Турцией — 1806—1812 гг.; 8) второй раздел Польши — 1793 г.; 9) третий раздел Польши — 1795г.; 10) третья коалиция против Франции — 1805 г.; 11) четвертая коалиция против Франции — 1806—1807 гг.; 12) континентальная блокада — 1807—1814гг.; 13) восстания и войны в Испании и Италии — с 1808 г.; 14) пятая коалиция против Франции — 1809—1810 гг.; 15) поход на Россию и отступление — 1812—1813 гг.; 16) испанская конституция — 1812 г.; 17) местая коалиция против Фран­ции и крушение империи Наполеона — 1813—1814 гг.; 18) временное возвышение Наполеона и окончательное поражение его — 1815 г.

* Примечание. Периоды циклов взяты здесь в соответствии с периодами движения цен.

302

II. Период понижательной волны первого большого цикла

1) Революционное возбуждение в Испании и провозглашение консти­туции 1812 г. — в 1820 г.; 2) революционное возбуждение в Италии (Карбонары) и подавление его реакционной коалицией европейских дер­жав — 1820—1823 гг.; 3) война с Турцией — 1828—1829 гг.;4) Июльская революция во Франции в 1830 г. и ее рецидивы в последующие годы (Париж. Лион) — 1830—1834 гг.; 5) движение чартистов в Англии — 1838—1848 гг.

III. Период повышательной волны второго большого цикла

1) Февральская революция во Франции — 1848 г.; 2) революционное движение в Италии и вмешательство иностранных сил — 1848—1849 гг.;

3) революционное движение в Германии — 1848—1849 гг.; 4) революци­онное движение в Австрии и Венгрии и их подавление иностранным вме­шательством — 1848—1849 гг.; 5) бонапартистский переворот во Фран­ции — 1851 г.; 6) Крымская война — 1853—1856 гг.; 7) образование Ру­мынии — 1859 г.; 8) война Австрии с Италией и Францией — 1858—1859 гг.;

9) национальное движение в Италии за ее объединение —- 1859—1870 гг.;

10) национальное движение в Германии за ее объединение — 1862—1870 гг.;

11) гражданская война в Соединенных Штатах Северной Америки — 1861 — 1865 гг.; 12) восстание Герцеговины — 1861 г.; 13) война Пруссии и Ав­стрии против Дании — 1864 г.; 14) война Австрии и южно-германских государств с Пруссией и Италией — 1866 г.; 15) освобождение Сербии — 1867 г.; 16) франко-прусская война — 1870—1871 гг.; 17) революция в Париже, Парижская Коммуна и ее подавление — 1870—1871 гг.; 18) об­разование Германской империи— 1870 г.

IV. Период понижательной волны второго большого цикла

1) Восстание Герцеговины против Турции — 1875 г.; 2) русско-турецкая война при вмешательстве Австрии — 1877—1878 гг.; 3) начало раздела Африки между европейскими империалистическими странами (Франция, Германия, Италия, Англия), сопровождающееся столкновения­ми с туземцами, — 1870—1890 гг.; 4) образование объединенной Болга­рии — 1885 г.

V. Период повышательной волны третьего большого цикла

1) Столкновение Японии и Китая — 1895 г.; 2) война Турции с Греци­ей из-за Крита — 1897 г.; 3) испанско-американская война — 1898 г.;

4) англо-бурская война — 1899—1902 гг.; 5) военная экспедиция великих держав в Китай — 1900 г.; 6) объявление Федерации Австралийской рес­публики — 1901 г.; 7) русско-японская война — 1904—1905 гг.; 8) рус­ская революция — 1905 г.; 9) турецкая революция — 1908 г.; 10) аннексия Боснии и Герцеговины — 1908 г.; 11) военная экспедиция Франции в Ма­рокко и марокканский конфликт между Францией и Германией — 1907— 1909 гг.; 12) военное столкновение Италии с Турцией из-за Триполи — 1911—1912 гг.; 13) первая Балканская война—1912—1913 гг.; 14) вторая

303 технических изобретений. Широкое применение этих изобретений в сфере промышленной практики, связанное, несомненно, с реорганизацией про­изводственных отношений, совпадает с началом повышательной волны больших циклов. Начало больших циклов совпадает с расширением орби­ты мировых экономических связей. Началу двух последних циклов пред­шествуют, наконец, серьезные изменения в добыче драгоценных металлов и денежном обращении.

Констатируя эту правильность, мы, однако, во-первых, сугубо подчер­киваем ее эмпирический характер; как таковая, она лишена точности и, несомненно, допускает исключения. Во-вторых, выдвигая ее, мы абсо­лютно не склонны думать, что здесь дано какое-либо объяснение причин больших циклов. Пока мы занимаемся вопросом не о причинах , а о ха­рактеристике хода больших циклов.

VII

Обратимся ко второй эмпирической правильности. Эта правильность, по нашему мнению, сводится к следующему. Периоды повышательных волн больших циклов, как правило, значительно богаче крупными социаль­ными потрясениями и переворотами в жизни общества (революции, вой­ны), чем периоды понижательных волн. Для краткости подтвердим эту мысль следующим простым перечнем исторических событий, который, однако, не претендует на исчерпывающую полноту.

I. Период повышательной волны первого большого цикла 1) Провозглашение конституции Соединенных Штатов Северной Аме­рики — 1789 г.; 2) французская революция — 1789—1804 гг.; 3) первая военная коалиция против Франции и первый период наступательных войн французской республики — 1792—1797 гг.; 4) война Франции с Англией (с 1793 по 1797 г. Англия участвует в коалиции) — 1793—1802 гг.; 5) вто­рая коалиция против Франции и второй период ее наступательных войн — 1793—1802 гг.; 6) военно-политические революции и реформы в Голлан­дии, Италии, Швейцарии, Германии, Испании, Португалии и других стра­нах под прямым воздействием Франции — 1794—1812 гг.; 7) война Рос­сии с Турцией — 1806—1812 гг.; 8) второй раздел Польши — 1793 г.; 9) третий раздел Польши — 1795г.; 10) третья коалиция против Франции — 1805 г.; 11) четвертая коалиция против Франции — 1806—1807 гг.; 12) континентальная блокада — 1807—1814гг.; 13) восстания и войны в Испании и Италии — с 1808 г.; 14) пятая коалиция против Франции — 1809—1810 гг.; 15) поход на Россию и отступление — 1812—1813 гг.; 16) испанская конституция — 1812 г.; 17) шестая коалиция против Фран­ции и крушение империи Наполеона — 1813—1814 гг.; 18) временное возвышение Наполеона и окончательное поражение его — 1815 г.

* Примечание. Периоды циклов взяты здесь в соответствии с периодами движения цен.

302

П. Период понижательной волны первого большого цикла 1) Революционное возбуждение в Испании и провозглашение консти­туции 1812 г. — в 1820 г.; 2) революционное возбуждение в Италии (Карбонары) и подавление его реакционной коалицией европейских дер­жав — 1820—1823 гг.; 3) война с Турцией — 1828—1829 гг.;4) Июльская революция во Франции в 1830 г. и ее рецидивы в последующие годы (Париж, Лион) — 1830—1834 гг.; 5) движение чартистов в Англии — 1838—1848 гг.

III. Период повышательной волны второго большого цикла

1) Февральская революция во Франции — 1848 г.; 2) революционное движение в Италии и вмешательство иностранных сил — 1848—1849 гг.;

3) революционное движение в Германии — 1848—1849 гг.; 4) революци­онное движение в Австрии и Венгрии и их подавление иностранным вме­шательством — 1848—1849 гг.; 5) бонапартистский переворот во Фран­ции — 1851 г.; 6) Крымская война — 1853—1856 гг.; 7) образование Ру­мынии — 1859 г.; 8) война Австрии с Италией и Францией — 1858—1859 гг.;

9) национальное движение в Италии за ее объединение — 1859—1870 гг.;

10) национальное движение в Германии за ее объединение — 1862—1870 гг.;

11) гражданская война в Соединенных Штатах Северной Америки — 1861 — 1865 гг.; 12) восстание Герцеговины — 1861 г.; 13) война Пруссии и Ав­стрии против Дании — 1864 г.; 14) война Австрии и южно-германских государств с Пруссией и Италией — 1866 г.; 15) освобождение Сербии — 1867 г.; 16) франко-прусская война — 1870—1871 гг.; 17) революция в Париже, Парижская Коммуна и ее подавление — 1870—1871 гг.; 18) об­разование Германской империи— 1870 г.

IV. Период понижательной волны второго большого цикла

1) Восстание Герцеговины против Турции — 1875 г.; 2) русско-турецкая война при вмешательстве Австрии — 1877—1878 гг.; 3) начало раздела Африки между европейскими империалистическими странами (Франция, Германия, Италия, Англия), сопровождающееся столкновения­ми с туземцами, — 1870—1890 гг.; 4) образование объединенной Болга­рии— 1885 г.

V. Период повышательной волны третьего большого цикла

1) Столкновение Японии и Китая — 1895 г.; 2) война Турции с Греци­ей из-за Крита — 1897 г.; 3) испанско-американская война — 1898 г.;

4) англо-бурская война— 1899—1902 гг.; 5) военная экспедиция великих держав в Китай — 1900 г.; 6) объявление Федерации Австралийской рес­публики — 1901 г.; 7) русско-японская война — 1904—1905 гг.; 8) рус­ская революция — 1905 г.; 9) турецкая революция — 1908 г.; 10) аннексия Боснии и Герцеговины — 1908 г.; 11) военная экспедиция Франции в Ма­рокко и марокканский конфликт между Францией и Германией — 1907— 1909 гг.; 12) военное столкновение Италии с Турцией из-за Триполи — 1911—1912 гг.; 13) первая Балканская война— 1912—1913 гг.; 14) вторая

303 технических изобретений. Широкое применение этих изобретений в сфере промышленной практики, связанное, несомненно, с реорганизацией про­изводственных отношений, совпадает с началом повышательной волны больших циклов. Начало больших циклов совпадает с расширением орби­ты мировых экономических связей. Началу двух последних циклов пред­шествуют, наконец, серьезные изменения в добыче драгоценных металлов и денежном обращении.

Констатируя эту правильность, мы, однако, во-первых, сугубо подчер­киваем ее эмпирический характер; как таковая, она лишена точности и, несомненно, допускает исключения. Во-вторых, выдвигая ее, мы абсо­лютно не склонны думать, что здесь дано какое-либо объяснение причин больших циклов. Пока мы занимаемся вопросом не о причинах , а о ха­рактеристике хода больших циклов.

VII

Обратимся ко второй эмпирической правильности. Эта правильность, по нашему мнению, сводится к следующему. Периоды повышательных волн больших циклов, как правило, значительно богаче крупными социаль­ными потрясениями и переворотами в жизни общества (революции, вой­ны), чем периоды понижательных волн. Для краткости подтвердим эту мысль следующим простым перечнем исторических событий, который, однако, не претендует на исчерпывающую полноту.

I. Период повышательной волны первого большого цикла 1) Провозглашение конституции Соединенных Штатов Северной Аме­рики — 1789 г.; 2) французская революция — 1789—1804 гг.; 3) первая военная коалиция против Франции и первый период наступательных войн французской республики — 1792—1797 гг.; 4) война Франции с Англией (с 1793 по 1797 г. Англия участвует в коалиции) — 1793—1802 гг.; 5) вто­рая коалиция против Франции и второй период ее наступательных войн — 1793—1802 гг.; 6) военно-политические революции и реформы в Голлан­дии, Италии, Швейцарии, Германии, Испании, Португалии и других стра­нах под прямым воздействием Франции — 1794—1812 гг.; 7) война Рос­сии с Турцией — 1806—1812 гг.; 8) второй раздел Польши — 1793 г.; 9) третий раздел Польши — 1795г.; 10) третья коалиция против Франции — 1805 г.; 11) четвертая коалиция против Франции — 1806—1807 гг.; 12) континентальная блокада — 1807—1814гг.; 13) восстания и войны в Испании и Италии — с 1808 г.; 14) пятая коалиция против Франции — 1809—1810 гг.; 15) поход на Россию и отступление — 1812—1813 гг.; 16) испанская конституция — 1812 г.; 17) шестая коалиция против Фран­ции и крушение империи Наполеона — 1813—1814 гг.; 18) временное возвышение Наполеона и окончательное поражение его — 1815 г.

* Примечание. Периоды циклов взяты здесь в соответствии с периодами движения цен.

302

П. Период понижательной волны первого большого цикла 1) Революционное возбуждение в Испании и провозглашение консти­туции 1812 г. — в 1820 г.; 2) революционное возбуждение в Италии (Карбонары) и подавление его реакционной коалицией европейских дер­жав — 1820—1823 гг.; 3) война с Турцией — 1828—1829 гг.;4) Июльская революция во Франции в 1830 г. и ее рецидивы в последующие годы (Париж, Лион) — 1830—1834 гг.; 5) движение чартистов в Англии — 1838—1848 гг.

III. Период повышательной волны второго большого цикла

1) Февральская революция во Франции — 1848 г.; 2) революционное движение в Италии и вмешательство иностранных сил — 1848—1849 гг.;

3) революционное движение в Германии — 1848—1849 гг.; 4) революци­онное движение в Австрии и Венгрии и их подавление иностранным вме­шательством — 1848—1849 гг.; 5) бонапартистский переворот во Фран­ции — 1851 г.; 6) Крымская война — 1853—1856 гг.; 7) образование Ру­мынии — 1859 г.; 8) война Австрии с Италией и Францией — 1858—1859 гг.;

9) национальное движение в Италии за ее объединение — 1859—1870 гг.;

10) национальное движение в Германии за ее объединение — 1862—1870 гг.;

11) гражданская война в Соединенных Штатах Северной Америки — 1861 — 1865 гг.; 12) восстание Герцеговины — 1861 г.; 13) война Пруссии и Ав­стрии против Дании — 1864 г.; 14) война Австрии и южно-германских государств с Пруссией и Италией — 1866 г.; 15) освобождение Сербии — 1867 г.; 16) франко-прусская война — 1870—1871 гг.; 17) революция в Париже, Парижская Коммуна и ее подавление — 1870—1871 гг.; 18) об­разование Германской империи— 1870 г.

IV. Период понижательной волны второго большого цикла

1) Восстание Герцеговины против Турции — 1875 г.; 2) русско-турецкая война при вмешательстве Австрии — 1877—1878 гг.; 3) начало раздела Африки между европейскими империалистическими странами (Франция, Германия, Италия, Англия), сопровождающееся столкновения­ми с туземцами, — 1870—1890 гг.; 4) образование объединенной Болга­рии— 1885 г.

V. Период повышательной волны третьего большого цикла

1) Столкновение Японии и Китая — 1895 г.; 2) война Турции с Греци­ей из-за Крита — 1897 г.; 3) испанско-американская война — 1898 г.;

4) англо-бурская война— 1899—1902 гг.; 5) военная экспедиция великих держав в Китай — 1900 г.; 6) объявление Федерации Австралийской рес­публики — 1901 г.; 7) русско-японская война — 1904—1905 гг.; 8) рус­ская революция — 1905 г.; 9) турецкая революция — 1908 г.; 10) аннексия Боснии и Герцеговины — 1908 г.; 11) военная экспедиция Франции в Ма­рокко и марокканский конфликт между Францией и Германией — 1907— 1909 гг.; 12) военное столкновение Италии с Турцией из-за Триполи — 1911—1912 гг.; 13) первая Балканская война— 1912—1913 гг.; 14) вторая

303 Балканская война — 1913 г.; 15) новый переворот в Турции — 1913 г.; 16) Китайская революция—1911 г.; 17) мировая война—1914—1918 гг.; 18) русская революция — в феврале 1917 г.; 19) октябрьская революция в России, гражданская война и иностранная интервенция— 1917—1921 гг.; 20) революция в Германии — 1918—1919 гг.; 21) революция в Австро-Венгрии — 1918—1919 гг.; 22) переустройство карты Европы по Версаль­скому миру — 1918 г.

Из приведенного перечня ясно, что на периоды повышательных волн больших циклов приходится наибольшее количество наиболее значитель­ных социальных потрясений и переворотов, как революционных, так и военных. Но констатируя эту эмпирическую правильность, мы опять не устанавливаем какой-либо причинной зависимости явлений и не имеем в виду объяснения больших циклов.

VIII

Третья эмпирическая правильность, которая может быть констатиро­вана в ходе больших циклов, заключается в том, что понижательные вол­ны этих циклов сопровождаются длительной депрессией сельского хо­зяйства.

Факт сельскохозяйственной депрессии после наполеоновских войн, т. е. в период понижательной волны первого большого цикла, исследован очень мало. Однако эта депрессия, несомненно, имела место. Во всяком случае в Англии она проявилась совершенно рельефно.

Сельскохозяйственная депрессия эта выразилась прежде всего в том, что абсолютный уровень цен сельскохозяйственных товаров рез­ко понизился. Так, например, цена пшеницы, составлявшая за период 1796—1816 гг. в среднем 84 шиллинга 4 пенса за квартер, несмотря на усиление защитительных ввозных пошлин, в среднем за период 1816— 1845 гг. равнялась только 61 шилл. 2 пенса за квартер. Аналогичное и даже более сильное падение наблюдается в ценах шерсти, льна, саха­ра, табака.

Но так как в этот период падали цены и промышленных товаров, то указанное понижение абсолютного уровня цен сельскохозяйственных то­варов могло бы и не обозначать глубокой депрессии сельского хозяйства, если бы падение это не было более значительно, чем падение промышлен­ных цен. Однако в действительности положение сельского хозяйства ос­ложнялось именно тем, что цены сельскохозяйственных товаров падали относительно значительнее и, следовательно, покупательная сила этих товаров понижалась.

304

Движение цен в % к общему индексу

Временной	Пшеница	Шерсть	Лен
период
1786—1790	90.4	97.9	98.9
1811 — 1815	105,2	133,7	108,1
1816—1820	116,2	116.7	92.6
1821 — 1825	106.2	94,5	93,4
1826—1830	117,7	80,4	83,2
1831 — 1835	97.7	79,7	106,6
1836—1840	102,4	67,8	82,1

Несмотря на то что период с 1815 по 1849 г. был периодом повыше­ния ввозных хлебных пошлин, тем не менее покупательная сила пшеницы, повышавшаяся до середины 10-х годов (точнее, до 1817 г.) и стоившая в 1816—1820 гг. на уровне 116,2%, затем, хотя и с колебаниями, понижает­ся. Покупательная же сила шерсти и льна, где не было влияния протек­ционизма, падает чрезвычайно. При этом необходимо учесть, что в общий индекс товарных цен, в отношении к которому исчислена покупательная сила сельскохозяйственных товаров, входит большое количество колони­альных товаров. Цены этих товаров после 1815 г. сильно упали. Если оп­ределить покупательную силу сельскохозяйственных товаров в отношении только к индустриальным товарам, она окажется еще значительно ниже, чем это показано в таблице.

Факт существования сельскохозяйственной депрессии после наполео­новских войн доказывается также тенденциями изменения земельной рен­ты. По исчислениям Томсона, рента на акр с начала XVIII в. повышалась в Англии до 1818 г.; в 1818 г. она равнялась 19 шилл. 4 пенсам; в дальней­шем рента, хотя и с колебаниями, понижается до 1840 г.; в 1839 г. она со­ставляла уже 18 шилл. 5 пенсов.

Наконец, реальность этой сельскохозяйственной депрессии подчерки­вается тем фактом, что в это время английский парламент избирает ряд специальных комиссий по определению состояния сельского хозяйства и выработке мер против его депрессии. Эти комиссии работали в 1820, 1821, 1822, 1833 и 1836 годах. Комиссии собрали богатейшие материалы, рисующие причины, формы и глубину сельскохозяйственной депрессии.

Но если сельскохозяйственная депрессия, приходящаяся на понижа­тельный период первого цикла, мало исследована, то депрессия, приходя­щаяся на понижательный период второго большого цикла (с 70-х годов прошлого века), исследована довольно подробно. Эта депрессия охватила почти все основные европейские страны и совершенно явственно сказа­лась в Североамериканских Соединенных Штатах.

Факт этой депрессии выявляется также в падении как абсолютного уровня цен сельскохозяйственных товаров, преимущественно продуктов

305 полеводства, так и в падении их отношения к общему индексу цен, т. е. их покупательной силы. По Англии это падение характеризуется следующи­ми цифрами.

Факт рассматриваемой депрессии проявился также и в падении зе­мельной ренты. Согласно исследованию Томсона, земельяая рента с 28 шилл. 10 пенсов за акр в 1872—1874 гг. понизилась до 22 шилл. 10 пенсов в 1890—1892 гг.

Временной период	Пшеница		Лен		Шерсть
	Индекс	В % к обще­му индексу	Индекс	В % к обще­му индексу	Индекс	В % к обще­му индексу
1869—1877 1878—1886 1887—1895	108 83 68	105 93 79	97 64 57	101 90 91	113 89 70	104 108 99

Наконец, симптомом сельскохозяйственной депрессии и в данном случае, подобно тому, как это было в первой половине века, можно счи­тать факт избрания специальных парламентских комиссий по выяснению причин депрессии и мер борьбы против нее. Первая комиссия работала с 1879 по 1882 г. В 1893 г. была образована вторая комиссия по изучению сельскохозяйственной депрессии. В докладах, протоколах и других мате­риалах этих комиссий собран подробнейший материал, выясняющий кон­кретные формы и условия возникновения и развития сельскохозяйствен­ной депрессии.

Заканчивая данный раздел нашей статьи, заметим, что после кризиса 1920 г., когда по всем данным капиталистический мир вступил в период понижательной волны третьего большого цикла, вновь обнаружились при­знаки длящейся сельскохозяйственной депрессии. Она имеет место в ев­ропейских странах, но острее всего дает себя знать на этот раз в Соеди­ненных Штатах Северной Америки.

IX

Четвертая наблюдаемая правильность сводится к следующему. Большие циклы экономической конъюнктуры выявляются в том же еди­ном процессе динамики экономического развития, в котором выявляются и средние циклы с их фазами подъема, кризиса и депрессии. Средние цик­лы поэтому как бы нанизываются на волны больших циклов. Но если это так, то ясно, что характер фазы большого цикла, на которую приходятся данные средние циклы, не может не отражаться на ходе средних циклов. Действительно, если мы возьмем средние циклы, падающие на понижа­тельный период большого цикла, то очевидно, что все повышательные тенденции элементов, участвующих в средних циклах, будут ослабляться,

306

а все понижательные тенденции их будут усиливаться общей понижатель­ной волной большого цикла. Если мы возьмем средние циклы, падающие на повышательный период большого цикла, то будем наблюдать обратную картину. Отсюда — средние циклы, приходящиеся на понижательный период большого цикла, должны характеризоваться длительностью и глубиной депрессий, краткостью и слабостью подъемов; средние циклы, приходящиеся на повышательный период большого цикла, должны ха­рактеризоваться обратными чертами. Факты вполне подтверждают вы­ставленные положения. По данным Шпитгофа мы имеем следующую кар­тину:

Периоды	Число лет подъема	Число лет депрессии
Понижательная волна большого цикла с 1822 по 1843 г. Повышательная волна большого цикла с 1843 по 1874 г. Понижательная волна большого цикла с 1874 по 1895 г. Повышательная волна большого цикла с 1895 по 1913 г.	9 21 6 15	12 10 15 4

Примечание. Периоды циклов, которые берет Шпиггоф, не вполне совпадают с нашими. В частности, первая понижательная волна им взята не в полном объеме. Но все периоды Шпитгофа весьма близки к нашим, и мы считаем возможным удовлетвориться его характеристикой.

Отсюда легко видно, что в период понижательных волн большого цикла преобладают годы депрессий, а в период повышательных волн большого цикла — годы подъемов.

X

Можно ли на основании всего предыдущего изложения считать, что суще­ствование больших циклов в динамике капиталистического хозяйства доказа­но? Данные, которые мы могли привести для решения этого вопроса, охваты­вают до 140 лет. На этот период приходится всего два с половиной закончив­шихся цикла. Очевидно, что если доступный нашему изучению отрезок вре­мени и достаточен, чтобы решить вопрос о существовании больших волн конъюнктуры, то он недостаточен, чтобы с полной категоричностью признать и цикличность этих волн. Однако мы считаем имеющиеся данные достаточ­ными, чтобы признать большую вероятность этой цикличности.

Основанием для такого утверждения являются не только рас­смотренные выше фактические данные, но и неубедительность возраже­ний против признания цикличности больших волн в капиталистической динамике. Остановимся на этих возражениях .

Примечание. Наиболее отчетливо они сформулированы в статье Л. Д. Троцкого (см. Троцкий Л. Д. О кривой капиталистического развития // Вестник Коммунистической Ака­демии. 1923. Кн. IV).

307 Указывают, что большие волны конъюнктуры лишены той правиль­ности, какую обнаруживают средние или промышленно-капиталистичес-кие циклы, связанные с кризисами. Однако это не так. Если, говоря о пра­вильности, иметь в виду правильность повторения их во времени, то нуж­но признать, что большие волны до сих пор обнаруживались с неменьшей правильностью, чем средние волны. Строгой периодичности в социально-экономических явлениях вообще нет, нет ее и в средних волнах. Продол­жительность средней волны колеблется по крайней мере от 7 до II лет, т. е. амплитуда колебания доходит в них до 57%. Продолжительность на­блюдавшихся больших волн колеблется от 48 до 60 лет, т. е. дает ампли­туду всего в 25%.

Если, говоря о правильности, иметь в виду солидарность и одновре­менность колебания различных элементов экономической жизни, то рав­ным образом нужно признать, что у больших волн она имеется в той же степени, что и у средних волн. Эмпирическими исследованиями средних волн установлено, что волны эти захватывают не все элементы экономи­ческой жизни, что глубина колебаний захватываемых ими элементов не­одинакова и что моменты переломов в динамике отдельных элементов при этом не совпадают. То же самое мы констатировали и в движении боль­ших волн.

Если, наконец, говоря о правильности, иметь в виду, что средние цик­лы проявляются в международном масштабе, то и в этом отношении большие волны не отличаются от средних циклов. Говоря о международ­ном характере средних циклов, никто не утверждает, что они захватывают абсолютно все страны. Известно, что первоначально эти циклы проявля­лись преимущественно в Англии. Лишь затем по мере роста капитализма в других странах (Франции, Германии, Соединенных Штатах и др.) они об­наруживаются и в этих странах. Говоря о международном характере сред­них циклов, имеют поэтому в виду, что они проявляются в ряде капитали­стических стран, связанных между собою мировым рынком. Большие волны изучены меньше. Но мы видели, что и они вовсе не составляют удела какой-либо одной страны. И уже сейчас во всяком случае можно утверждать с большой вероятностью, что они имеют место во всех стра­нах развитого капитализма.

Таким образом, ясно, что в больших волнах имеет место не меньшая пра­вильность, чем в средних волнах. И если последние мы согласны признать циклическими, то нет оснований не считать циклическими и большие волны.

Указывают далее, что в то время как средние циклы вызываются внутренними причинами динамики капиталистического хозяйства, боль­шие волны динамики вызываются случайными привходящими условиями и событиями, например: 1) изменениями техники, 2) войнами и револю­циями, 3) вовлечением новых территорий в орбиту мирового хозяйства, 4) колебаниями в добыче золота.

308

Это соображение весьма существенно. Но тем не менее и оно несо стоятельно. Слабость его состоит в том, что оно или повертывает причин ную связь и принимает следствие за причину, или видит случайности гам, где имеет место закономерность. Мы сознательно остановились выше пи установлении некоторых эмпирических правильностей в ходе больших циклов. Эти правильности помогут теперь разобраться в приведенном возражении. Остановимся на нем по пунктам.

1. Изменения в области техники, бесспорно, оказывают могуществен ное влияние на ход капиталистической динамики. Но никто не доказал, что эти изменения техники случайны и привходящи.

Изменения в области техники производства предполагают дна уело вия: 1) наличие соответствующих научно-технических открытий и изобре тений и 2) хозяйственные возможности применения этих открытий и ИЗО бретений на практике. Было бы, конечно, ошибкой отрицать в научно-технических открытиях и изобретениях элемент творчества. Но с научной точки зрения было бы еще большей ошибкой думать, что направление и интенсивность этих открытий и изобретений совершенно случайны. Не­измеримо вероятнее предположить, что направление и интенсивность на­учно-технических открытий и изобретений являются функцией запросов практической действительности и предшествующего развития пауки и техники*.

Однако, чтобы имело место действительное изменение техники про изводства, наличия научно-технических изобретений еще недостаточно Научно-технические изобретения могут быть, но могут оставаться недей ственными, пока не появятся необходимые экономические условия для ИХ применения. Пример тому — факт научно-технических изобретений I XVII в. и в начале XVIII, нашедших широкое применение лини, в ЭПОХ) промышленной революции конца XVIII в. Но если так, то очевидно, ЧТО исчезают основания думать о случайном и привходящем характере изме нений техники. Самое развитие техники включено в закономерный при цесс экономической динамики.

2. Войны и революции равным образом не могут не иметь весьма i чу бокого влияния на ход хозяйственного развития. Но войны и революции не падают с неба и не родятся по произволу отдельных лиц. Они воэника ют на почве реальных, и прежде всего экономических, условий. Если Ц) мать, что войны и революции являются привходящими толчками, порох* дающими большие волны экономической динамики, то в силу каких НСПО стижимых обстоятельств они сами располагаются последовательными

* Примечание. Одним из лучших и бесспорных доводов в пользу гого что научнам и научно-технические открытия и изобретения не случайны и теснейшим обрезом связаны l

запросами жизни, в частности хозяйственной практики, служат мно......юленные факты

одновременного и независимого появления одних и тех же изобретении и открытий I раз

личных местах. пятнами по определенным периодам, и как раз по периодам восходящих волн больших циклов, что было отмечено выше? Представляется гораздо более правдоподобным допустить, что самые войны возникают на почве повышения темпа роста производительных сил, обострения экономиче­ской борьбы за рынки и сырье. Представляется более правдоподобным также допустить, что и социальные потрясения возникают легче всего именно в период бурного натиска новых капиталистических сил, прихо­дящих в конфликт с отставшими экономическими отношениями и соци­ально-правовым укладом общества.

Таким образом, и войны, и социальные потрясения включаются в процесс капиталистического развития и оказываются не исходными си­лами этого развития, а его функцией и формой. Но раз возникнув, они, конечно, в свою очередь оказывают могущественное влияние на темп и направление экономической динамики.

3. Что касается вовлечения новых территорий, то, нам кажется, со­вершенно очевидно, что это обстоятельство не может служить привходя­щим фактором, удовлетворительно объясняющим возникновение больших волн в динамике хозяйственного развития. Соединенные Штаты Северной Америки были известны относительно очень давно. Однако в орбиту ми­рового хозяйства они начинают вовлекаться особенно усиленно почему-то лишь с середины XIX в. Точно так же Аргентина и Канада, Австралия и Новая Зеландия были открыты не в конце XIX в. Однако в орбиту мирово­го хозяйства они вовлекаются особенно усиленно лишь с 90-х годов про­шлого века. Совершенно ясно, что при капитализме вовлечение в оборот новых территорий исторически происходит именно в периоды обострения нужды стран старой капиталистической культуры в новых рынках сбыта и сырья. Совершенно ясно также, что пределы этого вовлечения определя­ются в меру указанной нужды. Но если так, то очевидно, что не прохож­дение новых стран является толчком для повышения конъюнктуры и на­чала больших волн ее, а, наоборот, повышение конъюнктуры, усиливая темп хозяйственной динамики капиталистических стран, приводит к необ­ходимости и возможности использования новых стран, новых рынков сбыта и сырья.

4. Остается рассмотреть, можно ли считать привходящим случайным обстоятельством, обусловливающим наличие больших волн конъюнктуры, открытие новых россыпей золота, увеличение его добычи и в связи с этим увеличение количества денег.

Целый ряд крупнейших представителей экономической науки склон­ны решать этот вопрос утвердительно. При этом аргументация сторонни­ков такого ответа на вопрос слагается, по-видимому, из двух основных положений. Первое положение, как правило, опирается на основную идею количественной теории денег. Так как согласно этой теории, при прочих равных условиях, уровень товарных цен определяется количеством денег

310

(включая суррогаты) в обращении, то сторонники ее, признавая увеличе­ние добычи золота за фактор расширения денежного обращения, видят в нем причину между прочим и больших волн движения цен, а с ними и всей конъюнктуры. Это первый тезис. К нему присоединяется второй: гак как открытие новых россыпей золота и увеличение его добычи имеют спорадический характер, то влияние добычи золота на уровень цен явля­ется привходящим, случайным и, следовательно, порождаемые им боль­шие волны конъюнктуры лишены внутренней закономерности. Остано­вимся на этих утверждениях.

Мы считаем, что в применении к золоту количественная теория денег в чистом виде не вполне доказана, и поэтому первый выставленный тезис представляется нам спорным. Однако вопрос о количественной теории настолько большой и самостоятельный, что мы считаем нецелесообраз­ным останавливаться на нем мимоходом. Поэтому допустим условно, что она верна. Допустим, что верен первый выставленный тезис и что увели­чение добычи золота в конечном счете влияет на повышение цен и конъ­юнктуру. Но это ни в какой степени не обязывает признать верность вто­рого тезиса, утверждающего, что изменения в добыче имеют привходя­щий случайный характер и, следовательно, такой же характер имеют по­рождаемые ими волны цен и конъюнктуры. Именно этот тезис мы считаем не только недоказанным, но и неверным.

В основе его лежит уверенность, во-первых, в том, что открытия золо­тых россыпей и усовершенствования техники его добычи случайны; во-вторых, в том, что всякое открытие новых россыпей и изобретения в тех­нике золотопромышленности влекут за собой увеличение добычи золота. Последняя уверенность психологически понятна. Золото является обще­признанным представителем ценности и наиболее ярким и чистым симво­лом богатства. В силу этого кажется очевидным, что достаточно обнару­жить золотые россыпи, как начнется рост добычи золота. Устремление многочисленных искателей богатства на золотые россыпи, а еще более легенды о погоне их за золотом отчасти поддерживают это убеждение, а отчасти являются следствием его.

Однако, будучи понятной, эта уверенность не становится в силу этот обоснованной. Не более обоснованной является и первая уверенность. Как бы ни велики были элемент творчества в технических изобретениях в об­ласти золотопромышленности и роль случая в открытии новых россыпей, все же и технические изобретения, и открытия новых россыпей не явля­ются вполне случайными. Еще менее случайным — и это самое главное является колебание в самой добыче золота. Колебания добычи золота во все не являются простой функцией технических изобретений в золотопро­мышленности и открытий новых россыпей. Наоборот, напряженность ис­каний в области улучшения техники золотопромышленности, практиче­ское применение усовершенствований в ней, а также интенсивность иска-

311 ния нового золота и рост его добычи прежде всего зависят от иных, более общих причин. Зависимость же добычи золота от технических изобрете­ний и открытий новых россыпей имеет вторичный, производный характер. Хотя золото и является общепризнанным воплощением ценности, но оно — все же товар. И как всякий товар, оно получается с издержками производства. Но если это так, то очевидно, что добыча золота, хотя бы и на вновь открытых россыпях, может серьезно возрастать и развиваться лишь при условии доходности этой добычи, т. е. при условии благоприят­ного соотношения ценности самого золота и высоты издержек по его до­быче, т. е. в конечном счете высоты цен других товаров.

При неблагоприятном соотношении ценности золота и цен других то­варов могут забрасываться и далеко не исчерпанные богатые рудники. Наоборот, при благоприятном соотношении их будут привлекаться к экс­плуатации даже и относительно бедные россыпи и рудники.

Когда же имеет место наиболее и наименее благоприятное для добычи золота соотношение его ценности и цен других товаров, а следовательно, и издержек по его добыче? Мы знаем, что к концу понижательной волны большого цикла товарные цены достигают наиболее низкого уровня. Это значит, что к этому времени золото получает наиболее высокую покупа­тельную силу и добыча его становится наиболее доходной. Наоборот, к концу повышательной волны большого цикла товарные цены достигают максимума, следовательно, золото имеет наиболее низкую покупательную силу и добыча его становится наименее доходной.

Но если так, то ясно, что чем далее развивается понижательная волна большого цикла, тем более сильными должны становиться стимулы к уве­личению добычи золота. И наоборот, чем далее развивается повышатель­ная волна большого цикла, тем более должны ослабевать стимулы к добы­че золота. В силу этого теоретически можно предполагать, что, вообще говоря, добыча золота наиболее значительно должна возрастать начиная с периода, когда понижательная волна достигает низших точек, и наоборот. Однако такой простой зависимости в действительности нет. Она ос­ложняется воздействием именно изменений в технике золотопромышлен­ности и открытий новых россыпей. Но самые усовершенствования техни­ки и открытия россыпей, нам кажется, должны располагаться во времени также более или менее закономерно, в зависимости от той же основной причины, что и добыча золота. Действительно, усовершенствования тех­ники золотодобывания и открытия новых россыпей со своей стороны яв­ляются факторами понижения издержек производства золота, факторами, влияющими на соотношение этих издержек с ценностью золота, и, следо­вательно, факторами размеров его добычи. Но если так, то ясно, что именно в период, когда ценность золота в отношении к издержкам стано­вится менее благоприятной, напряженность потребности в технических усовершенствованиях золотопромышленности и в нахождении более бо-

312

гатых россыпей должна резко повыситься и дать толчок инициативе иска­ний в этих областях. Проходит, конечно, время, когда эта осознанная ост­рая потребность приводит к тем или иным положительным результатам. Поэтому в действительности наиболее вероятным представляется положе­ние, что наивысшее количество открытий новых россыпей и технических изобретений в золотопромышленности падает на период, когда максимум большого цикла уже пройден, т. е. примерно на середину понижательной волны. Имеющиеся факты подтверждают это предположение. Если взять период после 70-х годов XIX в., то можно видеть, что новые россыпи бы­ли открыты: в Аляске — в 1881 г., в Трансвале — в 1884 г., в Индии — в 1884 г., в Западной Австралии — в 1887 г., в Колорадо — в 1890 г., в Мексике — в 1894 г., в Клондайке — в 1896 г. Технические изобретения в золотопромышленности, и в- частности наиболее важные из них за этот период — изобретения в области способов обработки руды, как известно, приходятся также на 80-е годы XIX в.

Нахождение новых россыпей и технические изобретения, раз они имеют место, должны, конечно, оказать влияние на добычу золота. Они могут вызвать начало роста добычи золота несколько ранее, чем будет достигнут предел понижательной волны большого цикла. Они могут также усилить размах добычи золота, когда указанный предел будет достигнут, так как, вызывая снижение издержек добычи, они способствуют устойчи­вости ее доходности. Все это и наблюдается в действительности. В част­ности, после упадка в 70-х годах XIX в. систематический, хотя и незначи­тельный, рост добычи золота начинается с 1883 г.

Но каковы бы ни были эти пертурбирующие влияния открытий и изо­бретений, все же основной подъем в добыче золота начинается только с периода наиболее высокой покупательной силы его; причем, как и нужно ожидать, он идет не только за счет новых россыпей, но в значи­тельной мере и за счет старых месторождений. Это видно из следую­щих данных.

Годы	Мировая	Трансваль	США	Австралия	Россия	Канада	Мексика	Индия
				Зтыс. унций
1890	5749	440	1589	1588	1135	65	37	97
1891	6320	688	1605	1651	1169	45	48	121
1892	7094	1069	1597	1726	1200	47	55	148
1893	7619	1290	1739	1877	1345	47	63	184
1894	8764	1805	1911	2239	1167	55	218	188
1895	9615	2017	2255	2356	1388	101	290	230
1896	9784	2025	2568	2376	1042	133	314	297
1897	11420	2743	2775	2940	1125	292-	363	351
1898	13878	3823	3118	3547	1232	666	411	376
1899	14838	3638	3437	4461	1072	1029	411	412

313 Отсюда ясно видно, что рост добычи золота идет не только за счет наиболее новых и наиболее богатых рудников Трансваля и Соединенных Штатов, а носит всеобщий характер.

Из предыдущего, нам кажется, позволительно заключить, что если увеличение добычи золота и может быть предпосылкой роста товарных цен и повышения конъюнктуры, то в свою очередь сама добыча золота подчинена влиянию больших циклов конъюнктуры и, следовательно, не может рассматриваться как привходящий случайный фактор. Больше того, если на добычу золота и оказывают влияние нахождения новых рудников и технические изобретения, если в них и есть несомненный элемент слу­чайности, то значение этой случайности весьма ограниченно. Сами иска­ния россыпей и технических новшеств включены в общий ход цикличе­ских колебаний конъюнктуры. Внося определенные осложнения в общую кривую колебания добычи золота, они во всяком случае не нарушают ее внутренней закономерности.

Таким образом, возражения против закономерно-циклического харак­тера больших волн конъюнктуры нам представляются неубедительными. Учитывая это и принимая во внимание те положительные доводы, кото­рые были развиты выше, мы и приходим к выводу, что большие циклы экономической динамики существуют. Однако мы хорошо сознаем и еще раз подчеркиваем, что период наблюдения, который мы можем охватить при изучении вопроса, представляется все же относительно весьма крат­ким. Поэтому мы считали бы правильным формулировать свой конечный вывод в более осторожной форме: по имеющимся данным, можно пола­гать, что существование больших циклов конъюнктуры весьма вероятно.

Вместе с тем на основе предыдущего изложения, нам кажется, мы вправе сказать, что если большие циклы существуют, то они являются весьма важным и существенным фактом экономической динамики, фак­том, отражения которого встречаются в основных отраслях социально-экономической жизни.

Принимая существование больших циклов, разумеется, нельзя думать, что экономическая динамика представляет собой процесс простых коле­баний около какого-то одного уровня. Она представляет собой, несомнен­но, процесс развития; но это развитие, очевидно, идет не только через средние циклы и кризисы, а вместе с тем и через большие циклы. Пробле­ма общего развигия нами здесь не рассматривается.

Мы исследовали проявление больших циклов на данных капиталисти­ческой системы хозяйства. И у нас нет данных утверждать, что цикличе­ские колебания того же характера свойственны некапиталистической сис­теме хозяйства. Если последнее положение верно, то можно утверждать,

314

что гибель капитализма повлечет за собой исчезновение и больших цик­лов в экономической динамике.

Доказывая существование больших циклов и отрицая возникновение их на основе случайных причин, тем самым мы утверждаем, что большие циклы объясняются причинами, лежащими в природе динамики самого капиталистического хозяйства. Это, естественно, приводит к постановке вопроса о том, каковы же действительные причины существования боль­ших циклов. Мы отдаем полный отчет в сложности этого вопроса и в то же время в его значении. Построение теории больших циклов, согласую­щейся с имеющимися эмпирическими данными, с одной стороны, усилило бы доказательную силу этих эмпирических данных, несмотря на их не­полноту, с другой стороны, значительно расширило бы наши горизонты, и притом не только в отношении знания прошлого, но и понимания бли­жайшего будущего.

■