414 В.В.Сдобников, о.В.Петрова ♦ теория перевода

вместо мороза появится что-нибудь вроде полуден­ного зноя или ласковой лазури. Положительные эмо­ции у читателя при этом, возможно, и возникнут, но они будут совсем другими. И как быть с тем шалу-ном, который уж заморозил пальчик и которому от этого почему-то и больно, и смешно'? Не заставлять же его обгореть на солнце¹. Что нужно сделать, что­бы итальянский читатель смог почувствовать ту бод­рящую радость, которую в русской душе вызывает морозный солнечный день, тот восторг, который рус­ский поэт испытывает от красоты тихой морозной ночи под безоблачным звездным небом? Если в про-заическом художественном тексте, где возникают аналогичные проблемы, все-таки имплицитное мож­но сделать эксплицитным, воспользовавшись добав­лениями, пояснениями или — на худой конец — при­мечаниями, то сама специфика поэтического тек­ста, регламентированность его формы и, главное, его ориентированность не столько на интеллектуально-рассудочное, сколько на эмоционально-образное восприятие, эту возможность исключают. Все это заставляет говорить о том, что главная проблема при переводе поэзии состоит в преодолении различий в поэтике и в образных системах у разных народов.

Это не значит, что можно недооценивать возни­кающие при поэтическом переводе трудности, свя­занные с воссозданием формы стиха. Существует мнение, что поэтический перевод сложнее прозаи­ческого именно потому, что очень трудно, сохраняя содержание, одновременно сохранить размер и рифму. Лексические соответствия словам исходно­го языка в переводящем языке чаще всего не риф­муются и могут иметь совершенно иную слоговую и акцентную структуру.

Действительно, различия в фонетической струк­туре двух языков иногда оказываются настолько существенными, что они практически исключают не только эквилинеарность перевода, но и его экви-метричность и «эквирифмичность». Так, например,

Часть V. Основы специальных теорий перевода 415

фиксированное ударение во французском языке, приходящееся на последний слог фразы, делает принципиально невозможным сохранение дактили­ческой рифмы, которой, к примеру, так широко пользовался Николай Алексеевич Некрасов (коро­бушка — зазнобушка, туманная — желанная и т.д.). Точно так же по-французски нельзя воспроизвести столь характерное для русского стихосложения че­редование мужской и женской рифмы, т.к. в совре­менном французском языке существует только мужская рифма. Нельзя этого сделать и в польском, но уже потому, что там существует только женская, поскольку ударный слог всегда предпоследний.

Существенно различается в разных языках и дли­на слов, их слоговая структура. Так, специалисты подсчитали, что средняя длина слова в русском язы­ке составляет 2,24 слога, тогда как в немецком — 1,74, а в английском — всего 1,22. При этом в рус­ском языке имеются шестисложные слова, которые практически не встречаются в немецком и англий­ском. Несмотря на это, большинство наиболее рас­пространенных русских слов состоит и 1 — 2 слогов и оказывается короче соответствующих литовских, а грузинские слова в подавляющем большинстве случаев длиннее английских в три или даже в четы­ре раза⁴⁸⁷.

В результате всех этих различий в каждом языке складывается своя система стихосложения. В одних языках (как, например, во французском) она силла­бическая, в других (как в русском, английском или немецком) — силлабо-тоническая. Поэтому фран­цузский стих не может передать различия таких немецких, английских или русских силлабо-тони­ческих размеров, как ямбы, хореи, дактили, анапе­сты и т.д. Более того, даже в тех случаях, когда струк­тура языка делает возможным существование раз­личных форм, в рамках той или иной национальной культуры может исторически сложиться традиция

^{4 87} Э т к и н д Е. Поэзия и перевод. М.-Л.: Сов. писатель, 1963. С.З.