Глава 3 Основные архетипы древнеегипетского искусства как эстетическая категория

Река — вино.

Бог Пта — ее тростник,

Растений водяных листы — богиня Сехмет,

Бутоны, их — богиня Иарит,

Бог Нефертум — цветок.

[Сила любви, 4]

Папирус Харрис 500 ¹

В памятниках древнеегипетского искусства можно встретить обилие элементов, представляющих собой устойчивые изобразительные фор­мы, восходящие к образу в его первооснове. Сюда относятся перво­элементы, имеющие свое иконографическое выражение, — земля, во­да, небо, — а также собирательные понятия, раскрывающиеся в бес­конечном разнообразии видов, — деревья, цветы, птицы. Каждый из таких образов несет присущее ему символическое осмысление, восхо­дящее к своим изначальным функциям и распространяющееся на всю типовую категорию. При этом изначальный образ выступает в качестве своеобразной модели — архетипа. Архетипы по широте и емкости значений приближаются к образу, но они конкретнее в про­явлениях. Если образ неразложим в своей сущности, то архетипы ха­рактеризуются такими категориями, как пространство и время, статика и движение.

Конкретное и обобщенное в архетипе выступает в синтезе, основу которого составляет религиозно-философское осмысление каждого понятия. Поэтому в древнеегипетском искусстве не существует прин­ципиального различия между произведениями больших и малых форм, поскольку все предметы и вещи уравнены в рамках единого мироощущения, будь то храмы, гробницы или амулеты.

С самого раннего этапа развития древнеегипетской культуры об­разы несли в себе своеобразный смысловой текст, выстраивающийся в ряд понятий, сочетающих конкретность изображений со знаковой символикой. В памятниках додинастического искусства это проявля­ется особенно ощутимо — каждое изображение выступает именно в такой собирательной роли. [40]

Повторяемость композиций целого ряда палеток указывает на их символическое значение. Углубление в цент­ре, обусловленное первоначальным назначением палеток, которые служили для растирания красок, сохраняется в силу традиций, играя в композиции роль ритмического центра. В своем символическом осмыслении круг связывался с солярным культом. Пальмовое дерево со стоящими по обе стороны от него жирафами (Палетка с шакалами, IV тыс. до н. э.; Париж, Лувр) являлось осью симметрии и выступало в роли священного «древа жизни». Набор изобразительных и знако­вых элементов в додинастических палетках сводится к следующим константам — деревья, птицы, копытные, хищники, фантастические существа с изгибающимися длинными шеями и т. п. Композиция, объединяющая эти мотивы, строится по принципу зеркального повто­рения отдельных элементов, определяя основные пространственные координаты — верх — низ, правое — левое, — соответствующие сторо­нам света.

Древнеегипетскому искусству было свойственно воплощать отвле­ченные понятия в конкретной форме видовой модели с присущей ей образной символикой. Возможность моделирования возникает тогда, когда за явлениями, вещами или предметами закрепляются устойчи­вые свойства, которые распространяются на родовые понятия. Свойст­ва вещей и понятий проступают и формируются в мифе, который ду­ховно возвышается над миром вещей и в котором объективно-реаль­ная предметность заменяется образами, а свойства вещей преломля­ются символически. В осмыслении основных архетипов древнеегипет­ского искусства во многом приходится опираться на письменные источники, ибо мифопоэтическое творчество и изобразительное искус­ство составляют единое целое. Тексты папирусов или надписи на сте­нах храмов и гробниц сопровождались изображениями, которые не иллюстрировали текст, а раскрывали его языком образов, составляя два единых в своей сущности пласта — слово и изображение, — на основе которых складывались архетипы. Уже из самого термина явст­вует, что архетипы обращены к началу «архе» как к первообразу. В этой связи стоит остановиться на Гелиопольской версии сотворения мира. Согласно ей, из первобытного водного хаоса Нуна возник свя­щенный холм Бенбен, на который поднялось солнце в образе птицы Бену ². Само начало сказания уже выявляет несколько архетипов — водная стихия, каменный холм, птица, — которые повлекут за собой целый ряд уподоблений в различных видовых изображениях.

Интересно отметить, что при существовании в Египте нескольких версий происхождения мира все они сводят начало мироздания к еди­ной первооснове — первозданному водному хаосу.

Не только египтяне, но и почти все народы древности мыслили себе первооснову в идентичных образах. [41]

Обычно считают, что шумеры не создали философии в общепринятом смысле, ибо им не приходило в голову задумываться над тем, что казалось само собой разумею­щимся, то есть сомневаться в истинной природе вещей. Они прини­мали за некий условный изначальный предел первозданный океан, откуда возникла космическая гора, затем появилось небо Ан и зем­ная твердь Ки, которые разделил бог Энлиль³. Таким образом было положено начало сотворению мира, небесных сфер, человека и расте­ний. Как видно, стержень представлений и у древних шумеров и у древних египтян един — сущность мироздания сводится к одним и тем же первоэлементам ⁴. Акт творения начинается упорядочением первичного хаоса — бездны, аморфной и бесструктурной. Из перво­зданной стихии вод, олицетворявшейся у египтян Нуыом, путем пре­образования бесформенной, инертной массы развертывается мир, по­рядок в котором установлен богами. Поднявшийся из хаоса священ­ный холм (по гелиопольскому сказанию, «прахолм») — это еще не земля, не камень и не материя, это своеобразная овеществленная, предметно представленная первоматерия, обладающая потенцией для светоносного начала Атума. При этом мы сталкиваемся с несовмести­мостью, с нашей точки зрения, одновременного пребывания воды и огня в недрах водного хаоса⁵. Таким образом, в различных версиях творения мироздания присутствуют первоэлементы, каждый из кото­рых и связан с первоосновой и является в некотором роде обособлен­ным — то, что в известной мере перекликается с представлениями Платона о сущем и не-сущем (меоне) как о противостоящих друг другу и в то же время взаимодополняющих и уравновешивающих друг друга элементах, составляющих единое целое.

Имена космических египетских богов, в отличие от греческих, не совпадали с наименованиями тех сфер, которые они собой олицетво­ряли, поскольку сущность богов мыслилась значительно шире и мно­гообразнее, чем их конкретная названность. Само имя демиурга Ату­ма несет в себе два, казалось бы, взаимоисключающих понятия, выражая неопределимость через входящий в состав его имени глагол tm, означающий «не быть», и одновременно употребляясь в значении «быть полным», представляющем самую совершенную форму бытия. Оба эти понятия сливаются в одно целое в образе Атума, который прцчастен к акту творения богов, не будучи сам сотворен. Эта двойст­венная сущность Атума, прародителя богов, порождает и двойствен­ность в осмыслении образов древнеегипетского искусства, где проти­воположные качества временного и вневременного бытия, индивиду­ального и обобщенного, присутствия и отсутствия составляют нерас­торжимое единство. Недаром египтяне наделили Атума эпитетом [nb-r-dr] (беспредельный). Эти сложные понятия наиболее наглядно раскрываются египтянами в их космогонических версиях происхож­дения мира, позволяя выявить такие категории, как начало, времен­ное и вневременное бытие, жизнь и смерть, конкретное и абстрактное. [42]

Все бытующее возникает в результате акта творения, и тем самым существованию его положено начало.

Начало бытия, явления или вещи отмечено пазванностыо именем. В «Текстах пирамид», там, где воздается хвала Атуму-творцу, он наделяется несколькими именами, с которыми его отождествляли в каждом акте творения. «Привет тебе, Атум, привет тебе, Хепри, ко­торый возник сам! Ты поднялся в твоем имени «холм», ты возник в твоем имени Хепри» ⁶.

Связь между представлением о происхождении мира и актом тво­рения посредством изреченного Слова (древнеегипетское Ху) осу­ществлялась в особой форме образного выражения. Согласно мемфис-ской версии, бог творит «сердцем и языком» ⁷: первое метафорически равнозначно мысли, зарождающейся в сердце, второе — Слову. Г. Масперо в своем исследовании «Памятника мемфисской теологии» при­водит сопоставление неизреченного и высказанного Слова, становя­щегося сущим посредством назвапности. Согласно тексту «Памятни­ка», «всякое творческое действие должно исходить от сердца и от языка — произнесенное про себя обдумывается [k⁾⁾t], а затем выра­жается вовне, в словах [wd mdw]. Высказано твердое убеждение в силе этого «внутреннего слова» и необходимости повторения или объ­яснения [whm] языком того, что сформулировано в сердце и выра­жено в словах [mdt tn]. Иначе говоря, звук, облеченный в слово, обладает высшим могуществом. Вещи и существа, названные про себя [k⁾⁾t], существуют только в потенции: чтобы они существовали в дей­ствительности, их надо произнести [wd mdw], назвать их имена [m⁾⁾t rn]. Ничего не существует, не получив предварительно своего назва­ния, «произнесенного громко» ⁸.

Для выражения мысли в Слове бытийственный, обиходный язык оказывался недостаточным: чтобы передать сущность явления или раскрыть определенные черты образа того или иного бога, требова­лась специфическая «метаречь», а в изобразительном языке — экви­валентная форма иконографии. Подобно тому как «метаречь» (изна­чально данная объективизация языка, абстрагированная от предмет­но-чувственного мира) выявляла не всю сущность бога, а всегда оставляла область сокровенного, недосказанного, так и изображение полностью не раскрывало многогранную сущность образа. Отсюда возникли различные формы иконографии одного и того же бога, выра­жающие ту или иную его ипостась, подобно тому как в имени прояв­лялась одна из сторон его сущности.

Появление различных ипостасей богов объяснялось не только фи­лософским истолкованием, но имело и свои исторические причины. С самого раннего этапа истории Египта в долине Нила существовали отдельные местные центры, объединившиеся впоследствии в номы. Каждой местности были свои боги, которых почитали и которым поклонялись. [43]

Так сложились местные культы, существовавшие наря­ду с общеегипетскими; некоторые из них переходили из ранга ло­кальных в общегосударственные — так было с культом гермопольского Тота. Подобный параллелизм местных и общеегипетских богов прослеживается начиная с самого раннего этапа истории Египта вплоть до греко-римского времени. Это вызвало различия в осмысле­нии сущности богов и привело к появлению разных форм их ипоста­сей; некоторые из них были приняты и закреплены религиозной нор­мой. Естественно, что конкретный образ бога, названного определенным именем, ранее всего получил воплощение в изобразительных формах.

Мифопоэтический текст не укладывался в одно изображение; его можно было раскрыть лишь в серии образов или прибегая к комби­нации знаков. Наибольшее соответствие между этими компонентами достигалось в своеобразных идеограммах богов, рассматривавшихся как отражение умозрительного представления о них.

Для египтян, так же как и для греков, каждый бог составлял свой собственный мир, который проявлял себя в виде конкретного изобра­жения или в емкой формуле-идеограмме, способной вместить различ­ные аспекты его осмысления, включая и атрибуты.

Однако сущность божества не исчерпывалась его атрибутами или эпитетами, прилагаемыми к его имени. Если изобразительная иконо­графия и названность оставляют за пределами сокровенную, неуло­вимую сущность образа, то мифопоэтическое творчество закрепляет за образами установившуюся символику. Таким путем названность богов, вещей, явлений, осмысление их взаимосвязи приводят к мифу. Миф выявляет одну из сторон сущности образа, выраженной в слове, и, конкретизируя его, раскрывает эту сущность в повествовательной форме как живую действительность ⁹.

В эпоху додинастического периода мы сталкиваемся с тем возра­стом древнеегипетской религии, когда она еще находилась на стадии фетишизма: амулеты, звериные палетки, культовые изображения в виде животных и стилизованных человеческих фигурок иллюстриру­ют этап, когда поклонение божествам облекалось в предметные фор­мы ¹⁰. Почти во всех древних святилищах обнаружены фетиши, имев­шие либо абстрактный вид, либо облик какого-либо животного, птицы и человека.

У народов классической антики животное не бог, а живая эмблема культа, в то время как у египтян оно являлось ипостасью бога, при­чем ранг животных и богов не имел ничего общего с теми качества­ми, которые были закреплены за ними на стадии развития эпоса и басни.

Египтяне всегда сохраняли за предметом или образом первооснову, идущую от изначального представления о них. [44]

По мере развития философских воззрений религиозные представления египтян облекались в наиболее емкую форму выражения, которая самыми лаконичными средствами способствовала выявлению многогранной сущности обра­за. Постепенно абстрактные, предметные фетиши утрачивают само­стоятельное значение и переходят на роль атрибутов.

Сменившие фетишизм зооморфный и антропоморфный культы внесли известное переосмысление в предметную сущность фетиша. Его символика распространяется теперь на изображения, утратившие с ним непосредственную связь, но сохранившие в себе знак его при­сутствия: эти проявления можно в той или иной мере обнаружить в самых разнообразных памятниках искусства, начиная от различной формы амулетов и кончая могильными плитами мастабы, ассоциировавшимися с прахолмом. Такая символика присутствует в поздних текстах, хотя в них говорится о времени начала творения ¹¹.

Мир вселенной, окружавший человека, таил в себе бездну загадок; он служил объектом поклонения, включая всю совокупность зримых, но недосягаемых осязанию явлений. Таким представлялся египтянам космос и в его частном проявлении — небо.

1