3) Дихотомией «центр-провинция» целесообразно пользоваться для анализа имеющихся различий в менталитете, структуре

ценностей, жизненных стратегиях и шансах населения столичных городов («не-провинции»), крупнейших городов-административных

центров субъектов РФ («полупровинции»), других городов («провинции») и села (сверхпровинции). При этом полупровинция, или го-

род–административный центр субъектов РФ, столичным населением (Москвы, Санкт–Петербурга) в указанных же параметрах может вос-

приниматься также как «провинция», а населением малых и средних городов местного/республиканского значения – как «столица»;

Таким образом, в рамках центрографической методологии возможно использование четырех дихотомических пар – «центр – ре-

гионы», «центр – периферия», «столица – провинция», «непровинция – провинция», которые затруднительно развести: во-первых, в

научной литературе и политическом лексиконе данные пары используются часто в одном и том же контексте, но для обозначения разных

по смыслу явлений, во-вторых, они близки в содержательном отношении (отдаленность регионов страны от ее центра, периферийность

населения не могут не порождать в его менталитете черт провинциальности). Дихотомия «центр – регионы» в большей степени вписы-

вается в экономический и политологический контексты. В ментальном контексте целесообразно использование преимущественно пары

«столица – провинция» или ее эквивалента «непровинция» – «провинция», включая в провинцию и «полупровинцию», «сверхпровин-

цию». Такая терминологическая иерархизация позволяет выявить факторы формирования особой ментальности – провинциализма.

Поскольку в предложенной нами терминологической конвенции «провинция» является одним из базовых понятий, то возникает

необходимость в более детальной его интерпретации. В словаре В. Даля «провинция» определяется как синоним французского пере-

водного слова губерния, область, округ, волость. Жить в провинции – значит жить не в столице. «Провинциал» – живущий не в столице,

а житель губернии, уезда, захолустья [14]. В словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой провинция интерпретируется следующим образом:

1) в некоторых странах – область, административно-территориальная граница; 2) местность, территория страны, удаленная от крупных

центров. «Провинциальный» означает отсталый, наивный, простоватый. Соответственно «провинциал» означает: 1) житель провинции;

2) человек провинциальных взглядов [15], т.е. тип личности. (И. С. Тургенев, проживавший не только в Москве, Петербурге, Париже, но и

в своем поместье в Орловской губернии, о силе влияния провинциального образа жизни писал: «Ничто так не портит человека, как жизнь

в провинции» [16]. Если В. Даль в числе первых дал лингвистический анализ термина «провинция», то его социологический анализ про-

извел известный уральский социолог Л.Н. Коган, считавший, что провинция означает не только территорию, но и определенный образ и

стиль жизни и что провинциалом может быть по стилю и образу своей повседневной жизни и житель столицы, равно не каждый житель

провинции может быть носителем провинциального стиля жизни [17].

Провинциальность прежде всего можно определять, исходя из того, насколько интегрирован индивид во внешний мир, глоба-

лизационные ценности или его взгляды и ориентации ограничиваются узком миром среды ближайшего окружения. Специфика соци-

ологического подхода, в отличие от всех других подходов к исследованию территориальной организации общества с использованием

центрографической методологии, заключается в том, что при этом подходе главная дистанцирующая линия проходит не там, где человек

живет, а там, как он воспринимает внешний мир и кем себя в нем чувствует. Если «периферия» – это то, что «на краю», то и «периферий-

ность/провинциальность означает, что для индивида значим его узко-личный мир, а к «большому миру», расположенному за пределами

«его жизненной территории», он индифферентен.

Взаимоотношения в системе «центр – периферия» подлежат рассмотрению в традициях конфликтуалистской парадигмы, соглас-

но которой в числе главных предпосылок конфликта социальных субъектов значатся их взаимоотношения по типу господство/подчине-

ние (Р. Дарендорф) [18], столкновение их интересов (К. Маркс. К. Боулдинг, Л. Козер, Л. Крисберг, Р. Михельс) [19] и несовместимость

целей (Р. Маккензи, Р. Снайдер) [20], стремление к получению доступа к дефицитным благам (У. Томас, А. Обершалл, М. Хараламбос, И.

Холборн) [20, c.142].

В соответствии с конфликтуалистской методологией, отношения центра и периферии постсоветского российского общества

представляют собой неравные отношения, несущие в себе взаимоисключающиеся цели или интересы сторон, латентно напряженные.

«Большая теория» себя еще не исчерпала там, где обозначается обобщенная характеристика и такой социальной проблемы, как взаимо-

отношения центра и периферии.

Причинами возможного конфликта между центром и периферией могут стать и объективная реальность (их неравенство), и раз-

личия в ценностных установках и менталитете непровинциального, полупровинциального и провинциального сообществ.

Социальные конфликты неизбежны в любом обществе. При определенных условиях многие процессы, считающиеся разрушитель-

ными для системы, могут содействовать поддержанию ее интеграции, а «эластичное общество», как считал Л. Козер, извлекает пользу из

конфликта [19,c.268,270]. Эту нетрадиционную для советских социальных наук позицию первыми в постсоветский период стали отстаи-

вать А.Г. Здравомыслов, Ю. Н. Козырев, Н. А. Косолапов, Д. Г. Фельдман [21], хотя и сейчас подобная позиция в оценке взаимоотношений

российского центра и периферии не всегда находит поддержку.

18

Важнейшей методологической посылкой при сравнении центра и периферии является концепция равенства/неравенства жиз-

ненных шансов. Когда все (и жители провинции, и жители столиц) будут иметь одинаковые символы успеха, то есть цели не будут свя-

зываться со статусными позициями, когда не будет конкурирующих индивидов и групп в погоне за денежным успехом, поскольку будет

достигнуто равенство шансов, тогда можно будет утверждать, что «равенство жизненных шансов» действительно важнее «равенства до-

ходов». Пока же в российском обществе нет объективных условий как для «равенства жизненных шансов» в разнотипных поселенческих

структурах (велик «дефицит ресурсов»), так и для «равенства доходов».

В советском обществе велась патерналистская политика распределения, накопления и извлечения ресурсов из регионов, осу-

ществлялся контроль центра над их основными экономическими и природными ресурсами, которая обусловила значительное отставание

периферии от центра и накопила потенциал неравенства шансов их населения. Это не преодолено и в настоящее время. В первое деся-

тилетие реформ, при полном отсутствии контроля над периферией со стороны центра, занятого проблемами передела собственности на

крупных промышленных объектах и конструированием новой экономической политики, произошла предельно широкая автономизация

регионов: создавались собственные правительства, представительные и исполнительные органы с неограниченными полномочиями, ко-

торые распоряжались местными свободными ресурсами. Многоцентрие власти стало представлять прямую угрозу целостности федера-

тивного государства.

Обеспечение открытости центра для периферии, преодоление традиционной культурной отсталости периферии, ликвидация

чрезмерного разрыва в уровнях и качестве жизни, условиях труда и быта непровинциального и провинциального населения остаются и

сейчас актуальными задачами федеральной социальной политики.

До начала 2000-х гг. экономическая политика и экономические интересы региональных элит были больше связаны с доступом к

ресурсам, властным полномочиям, чем с созданием новых форм взаимоотношений между центром и регионами. Образовательная поли-

тика в провинции ориентировалась на обеспечение определенного доступа выпускников провинциальных городских и сельских школ к

образовательным услугам прежде всего для последующего закрепления их в системе профессиональной занятости в провинции.

На наш взгляд, использование с определенными коррективами концепции «центр-периферия» может опосредованно служить

и для объяснения того, почему Россия дореволюционная (до октября 1917г.) оказалась полигоном насаждения социалистических цен-

ностей и почему социалистические идеалы и сейчас остаются привлекательными для определенной части провинциального, особенно

сельского населения. К революционным преобразованиям социалистического типа провинция оказалась готова потому, что страна тра-

диционно состояла из сильно развитого центра и неразвитой периферии. Сверхпровинция, всегда живущая традициями соборности,

общинности, стала тогда благоприятной почвой для навязывания ей коммунистических экспериментов (коммуны, колхозы, совхозы).

В целом российская провинция – это другая культура, чем столичные города. Крупные областные или республиканские города,

в свою очередь, отличаются как от столичных городов, так и от села. Сельское население близко по образу и стилям жизни, ценностным

ориентациям к агропромышленным малым городам или поселкам городского типа, тем не менее отличается и от них. Между указанными

культурами лежит такая дистанция, что позволяет утверждать факт сосуществования одновременно нескольких типов обществ и культур.

Особенно разительны различия в структуре ценностей указанных типов сообществ. В частности, политические свободы, демократия, сво-

бода передвижений, экономической деятельности, частная собственность, ориентация на достижительность успеха при социологических

опросах относят к «ценности» жители столичных и в меньшей степени – крупных городов, тогда как у респондентов, жителей малых горо-

дов, тем более – села эти ценности постиндустриализма в иерархии ценностей или не значатся, или находятся не на первых позициях.

Длительное время российская социология оставалась безразличной к проблемам провинции. Равнодушное отношение к про-

блемам населения, составляющего почти половину страны, в российской социологии можно объяснить рядом причин. Вполне понятно

увлечение российских социологов концепциями постиндустриализма, постмодерна, глобализации, представляющими большой соблазн

для их констелляции на российское общество, но при этом нужен учет того, что российские внутритерриториальные или региональные

различия очень большие, в отличие от «компактных» европейских стран, и требуется критический анализ и творческая корректировка

этих концепций – интерпретации социальных ситуаций, предлагаемые западными авторами, как отметил В.А. Ядов, неполностью соот-

ветствуют ситуации в России [22].

К настоящему времени отсутствуют государственные программы, проекты, нацеленные на преодоление региональных социальных

деформаций.

При оценке региональных последствий экономических и политических реформ больший акцент делается на положительный эф-

фект, тогда как непредусмотренные негативные последствия преобразований остаются поверхностно обозначенными.

При эксплуатации теорий постиндустриализации, постмодернизации, глобализации отсутствует учет разноуровневости социаль-

ной жизни российского общества.

В исследованиях трансформационных процессов игнорируется феномен неравнозначности социокультурной памяти общества,

выполняющей трансляционные функции – передачи из недавнего прошлого в настоящее социальных ценностей, норм, предпочтений,

способов поведения, стилей жизни. Провинция все еще больше оглядывается назад, в свое советское прошлое, чем смотрит вперед, тогда

как непровинциальные и полупровинциальные сообщества уже ориентируются на ценности либеральной модели.

Российская провинция в ее настоящем виде – это культура, существенно отличающаяся от столичной культуры. К тому же сама

провинциальная культура также внутренне разнородна, представляя собой совокупность нескольких типов культур (городской и сель-

ской, этнорелигиозной и полиэтничной, а также субкультур).

Важным методологическим положением Ш. Эйзенштадта и П. Бурдье применительно к проблеме «центр-периферия» является

положение о принципах освоения и распределения ресурсов. Советские традиции взаимоотношений «центр-периферия» таковы, что

доступ к свободным ресурсам (богатство, престиж, власть) был монополизирован центром и закрыт для периферии, чем объясняется

сохранение отношений фактического неравенства между центром и провинцией во всех сферах социальной жизни.

Под «свободными ресурсами» Эйзенштадтом имеются в виду средства и услуги, не связанные с обязательным распределением в

первичных, аскриптивных группах. Это не только капитал, земля, но и власть, престиж, знания. Доступ к ним находится в руках господс-

твующих групп, связанных с государством как в центре, так и на периферии. Если все это перевести в контекст владения/невладения или

доступа/недоступа к свободным средствам, то увидим, что, во-первых, центр находится в более привилегированном положении по части

владения и распоряжения свободными ресурсами, чем регионы; во-вторых, в провинции право распоряжения «свободными ресурсами»

монополизировано местными элитами (здесь и далее «элита» нами используется не в том значении, какое ей придавал, в частности, В.

Парето, а в принятой в российской политологии интерпретации как правящей политической или экономической группы). Отсутствие

19

доступа к свободным ресурсам или ограничение этого доступа у провинциального населения проявляется во всем: земля фактически ста-

новится объектом свободной продажи, чем из-за отсутствия первоначального капитала провинциальное население не сумело восполь-

зоваться. Поскольку земля является главной ценностью, то перераспределение земли путем свободной купли/продажи в значительной

степени в перспективе может ограничить возможности доступа провинциального населения к ней как к свободному ресурсу. Из-за низ-

кого уровня технологического обеспечения земледелия значительная часть сельскохозяйственных угодий пустует; сельское население

не в состоянии развивать фермерские хозяйства без финансовой и технической помощи государства. Свободная купля/продажа земли

может способствовать развитию инфраструктуры деревни, но социальные последствия приватизации земли могут быть негативными

(поляризация сельского населения, содержащая потенциал классовых противоречий, люмпенизация основной части крестьянства, утрата

центром контроля над регионами и др.).

Модернизация сельского хозяйства может существенно изменить общий облик страны, ускорить процесс формирования среднего

слоя и в селе, заинтересованного в сохранении социального порядка (вместо того, чтобы быть им недовольным, что свойственно в насто-

ящее время значительной части сельского населения, осознающего свою обделенность вследствие экономических реформ 1990-х гг.).

Сдвиг в сельском хозяйстве в результате его модернизации положит конец импорту сельскохозяйственной продукции, тем самым будет

стимулировать отечественных производителей -тогда провинциальный рынок заработает на собственное государство. Со временем все

это приведет и к развитию достижительской жизненной стратегии провинциального населения и в конечном счете – к формированию

новых отношений между центром и периферией полиэтничного федеративного государства, преодолению фактического разрыва в уров-

не жизни, структуре потребления центрального и «периферийного» населения.

Однако к настоящему времени для этого созрели не все условия. Определяющим условием при этом является слабая поддержка

государством фермерства, отсутствие средств у крестьян на покупку земли и сельскохозяйственной техники, а на ментальном уровне

– неверие их в собственные силы, что является почвой для сохранения у них патерналистских предрассудков.

В западных странах удалось обеспечить высокий рост уровня жизни и потому, что в них не было и нет существенного террито-

риального различия в инфраструктуре, потребительских практиках населения. Дихотомия «центр» и «периферия» в этом контексте не

срабатывает применительно к постиндустриальным странам, чем объясняется и то, что она не входит в категориальный аппарат дискурса

постмодерна. Однако российская социальная реальность не соответствует западным моделям, и принципы социального конструирования

этой реальности иные. У западных обществ достаточно много собственных противоречий (бюрократизация сфер экономики, образова-

ния, науки, политики и администрации; разрыв между собственностью на ресурсы и контролем над позициями в структуре занятости и

власти; расширение системы образования, концентрация занятости преимущественно в сфере обслуживания, монополизация специ-

ализированного знания, олигархизация научно-технической сферы) [7, c.330]. В связи с информатизацией и постиндустриализацией

западных обществ процессы технического развития стали требовать высокой квалификации работников, особенно рабочей силы, воз-

росла напряженность и стоимость рабочего времени. Экономические стимулы стали уступать творческому фактору в производственной

деятельности, поскольку обеспеченность предметами первой необходимости, средствами комфорта, доступ к предметам роскоши в этих

обществах можно считать достигнутыми, а постматериалистические ценности там приоритетны перед материалистическими. Эти проти-

воречия не «угрожают» российскому обществу, которое пока находится лишь на пути превращения в информационное. Когда оно сфор-

мируется, то во многом, по-видимому, не будет похоже на западные образцы постинформатизации.

На основании вышеизложенного можно сделать ряд выводов:

1. Проблему «центр-периферия» нельзя свести лишь к проблеме «центр-регионы». Эти проблемы близкородственны, внутрен-

не взаимосвязаны и в определенной степени даже коррелируются («провинциальность» детерминируется «периферийностью»), но не

идентичны.

2. Расширительная интерпретация пары «центр – периферия» позволяет рассматривать ее и в контексте «центр-провинция», но в

социологическом контексте исключает ее идентификацию с парой «центр-регионы».

3. Дифференциация на центр и периферию вне зависимости от дисциплинарных пристрастий исследователей обусловлена вли-

янием ряда важных факторов (вертикальный и иерархический порядок структурирования социально-территориальных объектов; траек-

тория предшествующего развития общества, предопределяющие специфику отношений центра и периферии по территориальному, или

географическому признаку).

4. В российских условиях территориальный фактор организации общества оказался доминирующим среди других. Территориаль-

ный признак с течением времени благодаря специфическим социальным практикам приобретает социальный смысл, согласно чему один

объект территориального пространства наделяется статусом центра, а другой – периферией.

5. Специфика социологического подхода и его отличие от других (экономического, политологического, географического и т.п.)

подходов к исследованию поселенческих структур, исходя из центрографической методологии, заключается в том, что сами понятия

«центр» и «периферия» в социологии наделяются несколько иным смыслом. В соответствии с социологическим подходом основное

внимание исследователей сосредоточивается на том, как индивиды и социальные группы интерпретируют объективно существующие

объекты – города, регионы и территории, и каким образом эти объекты наделяются статусом центра и периферии.

6. Есть большой диапазон различий между самими российскими регионами с их местной спецификой географического располо-

жения, собственной историей, культурами и свойственными им уровнями современности. Рассматривать российское общество как на-

ходящееся на одном и том же этапе постиндустриализации/постмодернизации означает судить о нем в пределах компетенции «высокой

теории», в масштабах «идеального типизирования», но, кроме этой методологической ориентации, в современной социологии практику-

ются и другие методологические подходы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Вейнберг Б.П. О положении центра поверхности России от начала княжества Московского до настоящего времени с 1916 по

1913 гг. // Известия гос.геогр.общества. –1915. – Т.15. – Вып. 6; Святловский Е.Е. О центрографическом методе в экономической гео-

графии // Известия гос. Рус. Геогр. Общества. – 1930. – Т. 62. – Вып. 13; Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские

произведения.-Т.1. –М., 1952; Т.2. –М., 1956.

20

2. Региональное развитие: опыт России и Европейского Союза / Отв. ред. А.Г. Гранберг. – М., 2000; Аитов Н.А. Социальное раз-

витие регионов. – М, 1985; Аитов Н.А. Отношение по расселению. – Свердловск, 1987; Анохин А.А. Региональные проблемы социального

развития. – Л., 1986; Виноградский В.Г. Социальная организация пространства: философско-социологический анализ. –М., 1988; Дмит-

риев А.В., Лола А.М., Межевич М.Н. Где живет советский человек: Социальные проблемы управления расселением. – М., 1988; Доленко

Д.В.Территориальное устройство общества:социально-политический анализ. – Саранск, 1993; Его же. Политика и территория. – Саранск,

2000; Заславская Т.И. Теоретические вопросы исследования социально-территориальной структуры советского общества // Методоло-

гические проблемы комплексных исследований. – Новосибирск, 1983; Минакир П.А. Экономическое развитие региона: программный

подход. – М., 1983; Некрасов Н. Н. Региональная экономика. – М., 1978; Павленок В.Ф. Планирование территориального развития. – М.,

1984; Рывкина Р.В. Образ жизни сельского населения. – Новосибирск, 1979; Методологические проблемы системного изучения деревни.

– Новосибирск, 1977; Сухарев А.И. Регионология –актуальное научное направление //Актуальные проблемы комплексного развития ре-

гионов и преодоления социально-экономических различий между ними. – Саранск, 1983; Тощенко Ж.Т. Социальное планирование в СССР.

–М., 1981; Хорев Б.С. Территориальная организация общества (актуальные проблемы регионального управления и планирования в СССР).

–М., 1981; Черников В.Г. Общественное пространство: социально-философский анализ. – Воронеж, 1984; Проблемы формирования и

развития региональных социально-экономических систем «город-село» в республиках и областях Нечерноземной зоны РСФСР. – Са-

ранск, 1981; Актуальные проблемы комплексного развития регионов и преодоления социально-экономических различий между ними.

– Саранск, 1983; Механизм социально-экономического развития региона. –Томск, 1983; Социально-экономические проблемы регмональ-

ного АПК. – М., 1985.

3. Carruthers I.. A Classification of Service Centers in England and Wales // The Geographical Yournal. – V.123. –September.- 1957;

Garrison W.L.. Berri J.L. Central Place Theory and the Range of a Good // Economic Geography. –V. 34. –October. – 1958; Brush J. The Hierarchy

of Central Places in Southwestern Wisconsin // Geographicai Review.- V.43. –July. -1953; Green F.H.W. Community of Interest Areas // Economic

Geography.- V.34. - July. – 1958; Isard W. Location and Space-Economy.-N.Y.,1956).

4. Постмодернизм. Энциклопедия. – Минск, 2001. –С.57-58, 524-526, 953-956.

5. Frank A. G. Capitalism and underdevelopment in Latin America. – N.Y., 1969.

6. Cardoso F., Faletto E. Depedency and Development in Latin America. –Berkeley, 1969; Frank A. G. Capitalism and Underdevelopment

in Latin America. – N. Y., 1969; Hechter M. Internal Colonialism: the Celtic fringe in British national development, 1536-1966. – L., 1975;

Wallerstein I. The Modern World – Sistem: Capitalist agriculture and theorigins of the European worl- economy in she sixteent century. - N. Y.,

1974; Frank A. G. Capitalism and Underdevelopment in Latin America.–N.Y., 1969.

7. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. –М., 1999. – С. 134-142; С.

324-329.

8. Конституция (Основной Закон) Российской Федерации. – М., 1994.

9. Сухарев А. И. Проблемы регионологии. – Саранск, 2001. – С.37.

10. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы

/Пер. с англ. –М., 1972. – С.348. Более обширно концепция «центр- периферия» Э. Шилза представлена в его работе: Shils E. Center and

Periphery: essays in macrosociology. –Chicago, 1975.

11. Шилз Э. Общество и общества: макросоциологический подход //Американская социология. Перспективы, проблемы, методы.

– М., 1972. – С. 349.

12. Shils E. Center and Periphery: Essaus in macrosociology. – Chicago, 1975.

11. Шилз Э. Указ. соч. – С. 350.

11. Шилз Э. Указ. соч. – С. 351 -352.

13. Shils E. Center and Periphery: Essays in macrosociology. – Chicago, 1975.

14. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.2. – М., 1998.-C.472.

15. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М., 1999.- C.606.

16. Тургенев И. С. Отцы и дети. – М., 1980.

17. Коган Л.Н. Духовный потенциал провинции вчера и сегодня //Социол. исслед. – 1997.- №4.- C. 122.

18. Приводится по: Степаненкова В.М. Понятие социального конфликта в теории Р. Дарендорфа // Социол. исслед. – 1994. – №5;

Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы / Пер. с нем. Л. Ю. Пантиной. –М., 2002; Его же. Тропы из

утопии. – М., 2003.

19. Приводится по: Танчер В. В. Льис Козер: Функциональность конфликта и польза несогласия в науке // Современная американ-

ская социология. –М., 1994.

20. Приводится по: Желтухин А. И. Социологическая концепция конфликта //Социол. исслед. – 1994. – № 4.

21. Материалы первых теоретических дискуссий о конфликтах постсоветского периода, на которых впервые отстаивалось мнение

о возможной позитивной роли конфликтов: «Дуга конфликтов в России //Международная жизнь. – 1993. – №7; Социальные конфликты

в условиях переходного периода: «Круглый стол» // Социол. исслед.– 1993. -№4; Конфликты в СНГ: некоторые вопросы методологии

исследования //Мировая экономика и межд. отношения. – 1994. – № 8- 9.

22. Социология в современном мире. Интервью с В. А. Ядовым // Социол. исслед. – 1996. – №12. – C. 9.