Потребность в безопасности существования в противоположность угрозе быть разрушенным.

Экзистенциальная безопасность означает «разрешение жить». Некоторые дети сталкиваются с угрозой смерти уже внутриутробно: от сознательных и даже бессознательных попыток аборта, от токсичного воздействия, наркотиков, от яда ненависти. Похоже, что на самом глубоком уровне жизнь и смерть неразрывно связаны. В зависимости от масштаба угрозы деструкция и смерть могут стать постоянными компаньонами для некоторых, что может манифестировать в желании смерти и суицидальных попытках, в опасном жизненном стиле, ненависти к себе и саморазрушающем поведении (13). Она также способна выражаться в экстремальном отрицании физического существования, наличия тела, существования в виде тела. Если у индивида есть тело, то также будут и потребности тела: однако ощущение тела и ощущение его потребностей может вынести на поверхность воспоминания о жестоких атаках против его существования. «Сделать аборт самого себя» может стать компенсационной стратегией, используемой для избавления от потребностей в привязанности (см. также Janus, 2000). Следующими на очереди для избавления могут стать потенциально «хорошие» ситуации и отношения, так как они вновь выносят на поверхность смертельную тревогу и, таким образом, представляют чрезмерно большую угрозу для нестабильного баланса психики.

Потребность в непрерывности (связи) в противоположность угрозе быть изгнанным.

Дефицит привязанности может также привести к чувству, что ребенок не желанный. Мать может ощущать холод по отношению к ребенку и не оказывать ему никакого внимания.

Она не борется с ним активно, (как было описано выше), но она не доступна эмоционально. Этот дефицит привязанности может быть результатом тяжелой психопатологии матери. С другой стороны, стрессовые жизненные ситуации могут вносить свой вклад в это: подумайте о зачатии в результате изнасилования или при других обстоятельствах, связанных с социальным стыдом и позором, домашним или социальным насилием, серьезным финансовым кризисом, разводом и т.д. (Emerson, 1999). В качестве реакции на эту ситуацию пренатальный ребенок скорее всего эмоционально закроется и изолирует себя нарциссически. Может быть, это связано с чувством экзистенциального одиночества, безнадежности и глубоко укорененным чувством потерянности. Изгнание и исключение из человеческого контакта противоречит внутренней потребности «быть включенным» и «быть частью человечества». Компенсационные попытки в форме адаптации, психосоматических всплесков и \ или нарциссического ухода (см. Janus 2000) в, вероятно, волшебный, но в конце одинокий мир без связей, продлевают негативную связь с эмоционально недоступной матерью (14). Поэтому в длительной перспективе эти компенсации не улучшают обороноспособность. В конечном счете они приведут к экзистенциальному кризису, выражаясь в глубоко укорененном сожалении об отрицавшемся счастье жизни.

Пренатальные условия как факторы риска поздней психопатологии.

Аспекты дефицита пренатальной привязанности, выделенные выше, так же, как этиологические замечания – это первые попытки описать чувствительность к разрыву в динамике пренатальных отношений, позаимствованную из нашего клинического опыта. Мы считаем, что описанные потребности во вместилище, безопасности и целостности являются жизненно важными эмоциональными аспектами пренатального существования. Однако, потенциальные психологические симптомы почти никогда нельзя монокаузально приписать лишь им. Вместо этого мы рассматриваем пренатальную травматизацию в качестве возможного фактора риска или предрасположенности к поздней психопатологии. Мы считаем, что позитивный и негативный резонанс матери – это в основном бессознательный процесс. Главным фактором будет возможная психопатология матери, чья степень выраженности – из-за тесной сомато – психической связи между двумя организмами – может увеличивать вероятность заболевания у ребенка.

Особенно это относится к не интегрированным травматическим переживаниям, а также выраженному дефициту привязанности в жизненной истории матери. Возможные факторы внешнего стресса, конечно, воздействуют на благополучие и функционирование матери, однако, их влияние зависит от того, как она их переживала, от способности матери к структурной интеграции и от социальных и эмоциональных ресурсов, которыми она располагает.

Рождение, пожалуй, самое потенциально драматическое событие в жизни, без сомнений оно оказывает величайшее воздействие на физическое и эмоциональное развитие ребенка и тоже может рассматриваться как фактор риска поздней психопатологии (см. Janus, 1991). Не имея возможности далее рассматривать здесь этот вопрос, мы проводим наш тезис, что события при рождении в некоторых случаях отражают качество пренатальных отношений. (15) Обобщая, мы можем отметить, что опыт рождения можно рассматривать или как нарушение или как усиление переживания пренатальной привязанности. Во многом это относится и к постнатальным взаимоотношениям между матерью и ее ребенком. Пренатальная и перинатальная травматизация могут усилиться, но могут и целительно раствориться. Недостаточность аффективной созвучности, т. е. способности регулировать аффективное состояние ребенка и предлагать эмоциональное вместилище и т.д. (см. Milch, 1998), может на нейробиологическом уровне приводить к нарушению функции префронтальной коры (Siegel, 1999) и на психологическом уровне вести к разнообразным формам заболеваний, связанным с привязанностью. На поздних фазах адекватное психологическое развитие ребенка зависит от того, как фигуры, к которым он привязан, справляются с детским отстаиванием себя, автономностью и агрессией (Krens, 1998). На этом этапе на сцену выходит отец, чью важную роль в психологическом развитии ребенка мы коротко обсудим.