3. Время менять имена (1991- 1993)

Августовский путч 1991 года и последовавший за ним крах КПСС, распад СССР в декабре 1991 года преобразили не только политическую жизнь России, но и самым существенным образом повлияли на изучение партий как в содержательном, так и в организационном плане. Действительно, исчезновение с политической арены страны КПСС - партии, являвшейся как главным объектом исследований, так и главным объектом внимания всех дотоле существующих партий, стремительное (в течение нескольких месяцев) реструктурирование всего политического спектра и формирование новых субъектов политики - все это сделало многие описанные выше разработки устаревшими еще до выпуска в свет. В то же время, после 1991 года происходит стремительное разрушение "берегов" и взаимная аннигиляция обоих противостоящих друг другу лагерей исследователей партий: часть независимых исследователей и представителей "второй науки" оказываются если не приобщены к консультированию новых властей, то по крайней мере, вписываются в контекст политических перемен, в то время как "официозная" наука была отстранена от идеологического сервиса и лишившись прежнего статуса, фактически сошла на нет (см. Мейер, 1994). Несколько позднее в рамках уже преобразованных учреждений возникают новые подразделения, среди которых следует выделить кафедру политических партий в рамках политологического центра Российской академии управления (РАУ), которую возглавил А.Ковлер. Объединение в рамках РАУ исследователей дореволюционных и современных российских партий могло создать новый коллектив исследователей. Однако, хотя специалистами РАУ было подготовлено несколько изданий по данной тематике (см.: Охотский, 1993, Рябов и Хаванов, 1993, Шабров, 1993, Зотова, 1994), позднее это подразделение в основном переориентировалось на деятельность в сфере политического менеджмента.

Практически одновременно с данными процессами начинается трансформация академической среды, связанная с изменением внутренней структуры таких институтов, как ИСКРАН или ИМЭМО, и - параллельно с этим процессом - бурный рост "аналитических центров", рекрутировавшихся как из "старой", так и из "новой" науки (подробнее см. Мейер, 1994). Напротив, "новая" наука достаточно быстро утрачивает полуоппозиционность и независимость, за редким исключением вливаясь в систему аналитического обеспечения новой власти и/или ее различных сегментов. Вместе с тем прежнее исследовательское сообщество, сложившееся как в "старой", так и в "новой" науке, оказалось разрушено, новое же в условиях нарождающейся конкуренции в борьбе за ресурсы (заказы, гранты, лояльность властей) попросту не успело сложиться. Последнее обстоятельство оказывало весьма существенное влияние на характер научных и общественных дискуссий вообще и по вопросам партий и партийной системы - в частности.

Быстро меняющаяся партийная панорама в 1991-93 гг. не позволяла исследователям осуществлять достаточно серьезные теоретические разработки актуальных проблем партийного развития. Немалую роль здесь сыграло и само состояние российских партий в 1991-93 гг., когда мораторий на проведение выборов не только не способствовал дальнейшему формированию партийной системы, но и вел к подрыву организационных структур уже существующих новых партий - как на федеральном (Dallin, 1993, Fish, 1995b, Golosov, 1996, 1998), так и на региональном (Гельман и Сенатова, 1994, Гельман и Голосов, 1998) уровнях. В этих условиях развитие исследований осуществлялось главным образом по трем направлениям:

1. Анализ формирования и развития партий в период 1987-1991 годов. В качестве наиболее показательных работ здесь можно выделить статьи В.Пастухова (Пастухов, 1992) и И.Кудрявцева (Кудрявцев, 1993), которые представляли собой попытки концептуального описания эволюции демократической оппозиции позднесоветского периода от зарождения публичного протеста до распада после прихода к рычагам власти. При этом общий дизайн (модель "цикла истории" и периодизация развития движения) у обоих авторов совпадал, но выводы разнились концептуально - идее исторической смены эпох и "отмирания" движения у Пастухова Кудрявцев противопоставляет картину привнесения демократическим движением новых элементов в политическую культуру советского периода, не изменившую своей сути в процессе демократизации. В этот период к созданию истории политических течений 1987-1991 годов параллельно с исследователями подключаются и их бывшие участники (некоторые к тому времени уже отошли от участия в политике). Наряду с чисто мемуарными мотивами (см, например: Фадеев, 1992), многие из работ содержали любопытные наблюдения и гипотезы. В частности, в статье бывшего участника Ленинградского Народного Фронта Н.Корнева (Корнев, 1993) было высказано предположение (по сей день не подтвержденное и не опровергнутое) об управляемости демократическим движением периода перестройки со стороны партийных органов и о большой роли политической манипуляции со стороны властей. Но в целом анализ политических организаций периода перестройки в российских исследованиях партий в данный период развития не получил.

2. Формирование информационной базы исследований партий. Как уже было отмечено выше, данный процесс начался еще с формированием архивов общественных движений и первыми анализами поименных голосований. Разумеется, эти направления развивались и после 1991 года. Однако архивы в силу особенностей своего комплектования не могли играть роль информационной базы актуальных исследований; исследования же поименных голосований, сами по себе не могли объяснить именно деятельность партий (ибо вопрос о соотношений партийных установок и депутатского поведения не был решен ни практически, ни теоретически). Кроме того, немалую роль в оценках играли и политические ориентации исследователей; так, работы группы во главе с А.Собяниным все более приобретали характер сервиса идеологии "радикальных реформ" (Собянин и Юрьев, 1991, 1992, Собянин, 1992) (отчасти это можно было отнести и к исследованиям центра "ИНДЕМ" Г.Сатарова). Иначе говоря, новые времена требовали иных подходов к сбору и анализу информации. Одна из идей - ведения в той или иной форме мониторинга деятельности партий, что называется, носилась в воздухе в начале 1992 года - тем более в условиях высокого спроса на такого рода информацию со стороны СМИ. Однако ее осуществление на практике протекало в различных направлениях и имело различные последствия.

Так, в ИСКРАН в 1992 году попытка создания модели мониторинга политических процессов в России оказалось тесно увязана с выработкой системы показателей и их операционализацией, что, в свою очередь, диктовалось установкой на использование методов компьютерной обработки данных, осваиваемых в институте с 1988 года группой под руководством Т.Юдиной. Результатом многомесячных усилий коллектива, состоящего из более чем 30 авторов, стало создание информационно-справочной базы данных "Россия", в рамках которой была сформирована и база данных по современным российским партиям (включая базу данных по персоналиям партийных лидеров). Характерно, что руководитель проекта (и соответствующего сектора в рамках ИСКРАН) Ю.Абрамов использовал для наполнения базы данных лишь официальные открытые источники (например, уставы партий, протоколы съездов, но не газетные статьи), что, вероятно, несколько обеднило информационный массив, но сделало базу достоверной, хотя и несколько "неповоротливой".

В противоположность этому подходу "вторая" наука - более мобильная и не столь связанная академическими традициями - ориентировалась не столько на масштаб и всеохватность, сколько на оперативность и детализацию информации (скажем, если для "традиционной" науки программа партии была более важным источником, чем взаимоотношения между партийными лидерами, то для "второй науки" дело обстояло прямо противоположным образом). Первым жанр информационной модели освоила "Панорама", переориентировавшаяся на выпуск справочных изданий по партийно-политической проблематике (прежде всего биографических справочников) (Прибыловский, 1992а, 1992b, 1993). Результатом данной работы стало формирование "Панорамой" в 1993 году информационно-справочной базы данных "Лабиринт", активно используемой отечественными и зарубежными СМИ и адаптированной прежде всего к их нуждам. Аналогичные попытки в 1992 году предпринимаются и другими "командами" - агентством "Postfactum" (несколько аналитических вестников), центром "Интерлигал" (выпущен один вестник, посвященный Республиканской Партии Российской Федерации). Но более или менее успешными в этом направлении (и дожившими до 1998 года) оказались лишь три проекта, находившиеся на грани собственно политической науки и политической журналистики - "Партинформ", Левый информцентр (ЛИЦ) и "Политический мониторинг" ИГПИ.

"Партинформ", возникший летом 1992 года на базе Дома демократической прессы, изначально был сформирован как информационное агентство по проблемам партийной жизни. Содержание еженедельных бюллетеней "Партинформа" было выполнено в соответствующем ключе. Такой подход оправдывал себя очень недолгий период, и после того, как большинство столичных изданий обзавелись собственными обозревателями по проблемам партий, "Партинформ" оказался в сложном положении; следствием этого стал его переход под крышу центра ИНДЕМ, а с 1995 года - РОПЦ в качестве еженедельного информационного бюллетеня. Напротив, Левый информцентр, сформированный в начале 1992 года из числа участников маргинальных левых партий и организаций, был ориентирован прежде всего на обмен информацией в рамках участников движения, в определенной степени продолжая тем самым традиции М-БИО. Данное обстоятельство позволило ЛИЦ продержаться в качестве еженедельного бюллетеня в течение трех с половиной лет; будучи изначально ориентирован на узкий круг потребителей и обеспечивавший авторам потребность не в заработке, а в самореализации, ЛИЦ смог занять нишу политического летописца левого движения России в кризисный для него период. Что же до "Политического мониторинга" ИГПИ, то этот проект, начатый в феврале 1992 года и в целом имеющий отношение прежде всего к политической регионалистике, также включал в себя ежемесячные обзоры партийной жизни - как на федеральном уровне (где материалы "Партинформа" и ЛИЦ играли роль основных информационных источников), так и в рамках региональных анализов. Эти разработки служили основой для работ по анализу развития партий и электоральных процессов в регионах (Гельман и Сенатова, 1994. 1995).

3. Монографические исследования российских партий в описываемый период также продолжали развиваться, хотя, по описанным выше причинам, ситуативная актуальность анализа несколько снизилась. Отметим, что начавшийся в 1990-91 гг. процесс специализации исследователей заметно усилился, сопровождаясь изменением направленности исследовательских интересов. Работы в жанре "концептуализированной истории" становятся более редкими и посвящены, как правило, конкретным партиям либо политическим течениям (см., например: Разоренова. 1992). В то же время больший интерес исследователей вызывали, например, проблемы массового участия в политических организациях (например, в рамках совместного российско-французского исследования общественных движений, проведенного с использованием метода социологической интервенции, социологи составили “коллективный портрет” рядовых активистов движения “Демократическая Россия”) (Гордон и др., 1993, Монусова, 1993).

Однако, если "демократы" оставались наиболее открытой и наблюдаемой частью политического спектра, то левое движение, находившееся после запрета КПСС в крайне раздробленном и относительно маргинальном состоянии, практически не удостоились внимания исследователей в тот период. По сути, единственной научной работой о самом массовом политическом течении страны оказалась статья участников ЛИЦ "Коммунистическое движение в период запрета: от КПСС к КП РФ" (Ермаков и др., 1993). Иной характер носили исследования национально-патриотических организаций, проходившие на фоне активной пропаганды против "красно-коричневых" и развернутой в СМИ кампании "борьбы с фашизмом" и обилия публицистических работ, (см. например: Дейч, 1991) имевших некоторый публичный резонанс. Но в этот же период появляются богатые фактами работы В.Прибыловского (Прибыловский, 1991b) и В.Соловья (Соловей, 1991, 1992), а также междисциплинарное историко-социологическое исследование группы петербургских авторов "Национальная правая прежде и теперь: историко-социологические очерки" (Вите и др., 1992), содержавшее детальный анализ идеологии и практики политических течений этого лагеря в прошлом и в современную эпоху.

По мере реструктуризации российского политического спектра обзорные газетные и/или журнальные статьи по проблемам партий (см., например: Никонов, 1992) к 1993 году уступают место различным справочным изданиям, спрос на которые к тому же возрос в преддверии ожидаемых внеочередных выборов. Весной-летом 1993 года выходит несколько таких изданий (Фадеев и др., 1993, Гельбрас, 1993, Остапчук и др., 1993, Коваль и др., 1993, Коваль и Павленко, 1993). К этому массиву примыкают и справочники, посвященные парламентским фракциям (Прибыловский, 1993, Лысякова, 1993) и партийным лидерам (Кротов и Березовский, 1993). Партийная проблематика в этот период занимает видное место в многочисленных записках и аналитических обзорах, выпускавшихся в этот период столичными аналитическими центрами (см., например: Политическая, 1993); активно разворачивается консалтинговая деятельность, связанная с созданием и экспертным обеспечением новых партий.

Практически все исследователи отмечают в этот период сохранение сложившейся в 1990-91 гг. "классической" идейно-политической триады по самоидентификации "демократы - коммунисты - национал-патриоты", хотя и уступающей в актуальном анализе место ситуативной триаде "сторонники президента и правительства - центр - непримиримая оппозиция" (см., например: Дилигенский, 1992). Варианты причисления тех или иных сил к соответствующим лагерям, разумеется (как и в 1990-91 гг.), различались главным образом оценками реального поведения партий и их лидеров, а не слабо соотносившимися с ними программными установками партий.

Основное содержание научных и околонаучных дискуссий в 1992- 93 гг. во многом сводилось к прикладным проблемам: во-первых, партийно-политическому представительству нового российского бизнеса и созданию предпринимательских политических объединений, а, во-вторых, к проблеме политического центризма в России. Обе дискуссии, как представляется, носили несколько конъюнктурный характер, будучи обусловлены не столько текущей политической ситуацией, сколько частными интересами конкретных исследователей и их заказчиков. Так в разработках периода 1992-93 гг. на тему "Бизнес и политика" политологи воспринимали новые предпринимательские круги, скорее, как самоценную политическую силу, чем как сообщество различных групп интересов. Так, либерально ориентированные автоpы М.Уpнов и P.Капелюшников pассматpивали новый бизнес как социальную базу либеральных партий и организаций (противопоставляя его пpи этом "старому" директорскому корпусу), что вполне соответствовало вкусам создателей Паpтии Экономической Свободы, оpгкомитет которой выступал заказчиком исследования (На пути, 1992). Более скептически высказывались на этот счет исследователи из "Русского института" во главе с В.Лепехиным, которые pассматpивали предпринимательские круги не как единую социальную группу, а как конгломерат групп частных интересов, к тому же различающихся не столь по генезису, сколько по отраслевой и региональной структуре (Лепехин, 1993, 1994). Что же до дискуссий о политическом центризме, то обилие в 1992-1993 годах статей и материалов рекламного и полурекламного характера (Федосов, 1993, Краснов, 1992, Миронов, 1993, Алексеева и др., 1994) скорее, было фактом общественной, чем научной жизни. По крайней мере, в них трудно найти содержательный анализ феномена российского центризма - "Гражданского союза" и его составляющих; некоторым исключением, пожалуй, здесь является работа С.Заславского, посвященная Народной партии "Свободная Россия"(Заславский, 1993).

Вообще, в глаза бросается некий парадокс, который еще, вероятно, предстоит оценить историкам российской политики и политической науки: электоральная реформа 1993 года, повлекшая за собой масштабные преобразования партийной системы в целом (т.е. практическое решение одной из фундаментальных проблем сравнительной политологии), при обилии политической публицистики по данной проблематике практически не сопровождалась содержательной научной дискуссией о влиянии этого процесса на развитие российских партий и партийной системы (о полемике вокруг электоральной реформы см. Гельман, 1997с). Трудно представить какие-либо научные объяснения данного феномена, за исключением чисто житейского предположения о том, что "многопартийность" на уровне субъективных ожиданий воспринималась политологами примерно так же, как экономистами в 1990-91 гг. "рынок" - т.е. как символ "хорошей", "цивилизованной" (i.e. - "западной") жизни. Другим (также вненаучным) объяснением может служить то простое обстоятельство, что многие столичные специалисты в области прикладной политологии участвовали в выборах в Государственную Думу либо как кандидаты по спискам партий и движений, либо в качестве аналитиков составе соответствующих "команд", и попросту были лично заинтересованы в выборе такой избирательной системы, которая максимально упрощала бы избрание их в парламент.

Тем не менее факт остается фактом: появление в российском парламенте в начале 1993 года и о выборах нижней палаты нового парламента (группа авторов под руководством Виктора Шейниса) (Избирательный, 1993), вызвала оживленную реакцию, скорее, среди политиков, чем среди политологов.

Концепция перехода к смешанной несвязанной избирательной системе с общефедеральными партийными списками при голосовании в один тур, подробно обоснованная разработчиками (Страшун и Шейнис, 1993а, 1993b, Холодковский, 1993), вызывала возражения, относящиеся прежде всего к схеме формирования парламента как таковой. Основные доводы критиков Шейниса сводились к опасениям получения большого количества мест в парламенте по партийным спискам экстремистами (Постников, 1993) или об активности партий как о чисто столичном феномене (Гельман и Сенатова, 1994). Более развернутое обоснование в пользу сохранения в России использованной на выборах 1990 года мажоритарной системы относительного большинства было представлено А.Салминым, по мнению которого, механическое соединение двух не самых удачных электоральных формул - пропорциональной с общефедеральным избирательным округом и однотуровой в одномандатных округах ведет к соединению крайней поляризации с местным лоббизмом и в конечном итоге закрепит в стране неэффективность парламента (Салмин, 1995).

В свою очередь, Шейнис и его коллеги, поддержанные пропрезидентской прессой, трактовали эти возражения в категориях политической борьбы. Помимо ставшего общем местом тезиса об ускоренном политическом структурировании новой Думы в противовес манипулируемому Хасбулатовым Верховному Совету, реформаторами предлагались и иные доводы. Например, К.Холодковский, входивший в группу Шейниса, делал вывод о том, что сохранение мажоритарной формулы приведет к тому, что "парламент окажется представительством... частных, корпоративных интересов, и государству угрожает своего рода феодальная раздробленность", в то время как введение пропорциональности способно представить в парламенте общенациональные интересы (Холодковский, 1993, 68). Что же до вопроса о соотнесении конституционных полномочий парламента и принципов его формирования (проще говоря, зачем нужны парламентские выборы по партийным спискам в ситуации, когда парламент не влияет на формирование правительства), то этот вопрос ни в теоретическом, ни в прикладном плане в российской политологии не поставлен и по сей день, хотя, например, А.Лейпхарт оценивал сочетание президентской формы правления и пропорционального представительства как неблагоприятный выбор для новых демократий (Лейпхарт, 1997).

Так или иначе, но мы вынуждены констатировать, что российская политическая наука к осени 1993 года была не готова к осмыслению реформы избирательной системы и изменения роли партий в обществе. Последующие события показали, что к ним не было готово и общество в целом.

Итак, период 1991-93 годов в изучении российских партий характеризуется реорганизацией исследовательской среды, развертыванием сети аналитических центров, специализирующихся на партийной проблематике, формированием структур сбора и обработки партийно-политической информации, закреплением специализации исследователей современных российских партий, приоритетом дескриптивных подходов к анализу партий на фоне недостаточного внимания к фундаментальным проблемам политического реформирования.

Октябрь 1993 и последовавшие за ним конституционная реформа и выборы нового парламента хотя и не переломили данные тенденции, но несколько сместили вектор развития исследований российских партий и повысили интерес к ним со стороны науки и общества.