Владимир ГЕЛЬМАН
Исследования партий в россии: первые десять лет
1. Введение: предварительные замечания
Событие, произошедшее в Москве 7 мая 1988 года - провозглашение первой в современной истории страны некоммунистической партии “Демократический союз” - стало “точкой отсчета” не только для развития партийной системы России, но и для исследований российских политических партий. Прошедшие десять лет вместили в себя значительные изменения как в среде партийной политики, так и в исследовательской среде. Юбилей, таким образом, дает основания для обобщения накопленного опыта изучения современных российских партий в российской политической науке и для определения перспектив дальнейших исследований, что, собственно, и является предметом настоящей работы.
Прежде всего, необходимо определиться с основными понятиями и рамками исследования. Говоря об изучении политических партий в России, следует иметь в виду, что само по себе слово “партия” в наименовании той или иной организации не может служить критерием партийности как таковой. С одной стороны, многие организации такого рода не функционируют в качестве участников политического процесса либо их влияние на политику бесконечно мало. С другой стороны, хотя такие значимые в российской политике организации, как “Наш дом - Россия” или “Яблоко” предпочитают не именовать себя партиями, исключение их из числа партий на этом основании (Кондрашев и др., 1995, Олещук и Павленко, 1997) вряд ли правомерно. Более того, в условиях неопределенности как юридического, так и фактического статуса партий трудно найти какую-либо разницу между партией и общественно-политическим объединением, основываясь на формальных критериях. В самом деле, российское избирательное законодательство выделяет единственный критерий участвующего в выборах общественного объединения ("избирательного объединения") - факт записи в его уставе положения о праве выдвижения кандидатов на выборах. Закон о партиях в России пока не принят, а закон об общественных объединениях ориентирован прежде всего на правовое регулирование деятельности "третьего сектора", а не политических организаций. В то же время, применение к современным российским партиям ряда определений, принятых в западной политологии, вынудило бы к утверждению о том, что в России нет партий вообще. Так, Д.Ла Паломбара и М.Вайнер в качестве организационных признаков политических партий рассматривают долговременность существования, наличие устойчивой организационной связи между центральной и низовыми организациями, опора на массовую поддержку и стремление к борьбе за власть (La Palombara and Weiner, 1966); но если следовать этим критериям, то следует признать, наличие всех этих признаков не присуще практически ни одной из российских партий. Поэтому в качестве определения "партия" применительно к данной работе имеется в виду "политическая организация, открыто конкурирующая за осуществление публичной власти". Это понятие близко к определению Д.Сартори (Sartori, 1976), для которого критерием политической партии является ее участие в борьбе за власть на выборах (однако в российских условиях вплоть до 1995 года выборы можно было признать партийными лишь с большими оговорками).
Временные рамки исследования охватывают период с весны 1988 года - формального зарождения многопартийности в СССР до весны 1998 года - неофициального начала избирательной кампании по выборам седьмой Государственной Думы. Столь жесткая связь между временным рядом политических событий и временным рядом исследований является вынужденной для изучения российской политологии, которая не только эволюционировала вслед за развитием политических событий (Voronkov and Zdravomyslova, 1996, Temkina und Grigor’ev 1997), но подчас претерпевала концептуальные превращения в результате ликвидации КПСС или выборов в Государственную Думу 1993 года. Этот выбор обусловлен тем обстоятельством, подавляющее большинство исследований партий в России носили и носят актуальный характер. Однако, хотя работы, содержащие анализ политических течений периода перестройки, пока немногочисленны, но в них представлены как описание отдельных аспектов создания новых партий (Кудрявцев, 1993, Соловей, 1994, Лысенко, 1995b, Ступарь, 1996), так и определение этапов (Марков, 1994, 1996b, Автономов, 1996) и характера формирования первых посткоммунистических партий России (Urban et al., 1997, Urban and Gel’man, 1997).
Географические рамки исследования охватывают в основном анализ работ российских авторов, опубликованных в России (до 1991 года - в СССР) на русском языке и касающихся проблем партий в России (до 1991 года - в СССР и РСФСР); рассмотрение исследований партий в других республиках СССР выходит за рамки настоящей работы). Большинство этих работ выполнено специалистами из Москвы и Санкт-Петербурга. Несмотря на то, что исследованиями партий (прежде всего, прикладными) в России сегодня занимаются практически повсеместно, в подавляющем большинстве случаев работы, выполняемые местными исследователями, вынужденно ограничиваются рамками одного региона и не выходят на уровень сравнений и макрообобщений, оставаясь в рамках area studies и/или case studies, когда эмпирические данные о развитии партий в данном и некоторых соседних регионах перемежаются с компиляциями на тему партийной системы России в целом (Тафаев, 1993, 1995). Причины этого явления (характерного для российской политической науки в целом), сводятся не только к элементарной нехватке денег, но связаны также со слабостью инфраструктуры межрегиональных связей, гиперцентрализацией общественной жизни страны, отсутствием во многих регионах серьезных традиций в общественных науках вообще и в политической науке в частности и т.д. 1
Говоря об исследованиях партий как о новой для России отрасли науки, следует отметить (за редким исключением) отсутствие как институциональной, так и концептуальной связи между исследованиями партий в России, проводившимися до 1917 года (см. Амелин и Дегтярев, 1997), и в настоящее время. Поэтому сюжеты подобного рода также лежат за пределами данного исследования. Кроме того, в российской политической науке к исследованиям партий принято относить изучение отношения избирателей к тем или иным политическим объединениям и их лидерам, выявляемого в основном по итогам массовых опросов. Безусловно, эти работы имеют немалое значение для развития политической науки (прежде всего, политической социологии) в России, но было бы не вполне корректным относить эти работы к изучению партий как таковых.
Наконец, в России пока не стал общепринятым сам термин, обозначающий исследования партий как отрасль политической науки. Название “партология”, предложенное А.Куликом (Кулик, 1993), не прижилось из-за некоторой своей неблагозвучности; на Первом всероссийском конгрессе политологов (февраль 1998) упоминалась “партиология”, но пока что имеет смысл говорить об “исследованиях партий”.
Итак, какие факторы определяли характер исследований современных российских партий в первое десятилетие ? Очевидно, можно говорить о воздействии:
1) общих закономерностей развития политической науки в России;
2) состояния и характера развития самого объекта исследования.
Влияние первого фактора связано прежде всего с особенностями раннего этапа институционализации политологии и присущими ему “детскими болезнями” гиперполитизировннности и ориентации на сервис власть предержащих (Гельман, 1997а, 79), попыток некритического использования западных моделей, отказа от эмипирических исследований под предлогом неповторимости российского опыта, слабой разработки методологии (общей теории) и методики исследований (Состояние, 1997, 130-131). В этом смысле исследования партий в России не являются исключением. По сей день работы по анализу российской политики вообще и российских партий в частности остаются частью партийной пропаганды, перейдя, однако, в состояние научной “многопартийности”. Примерами при изучении российских партий могут служить идеологически ориентированные классификации партий, имеющие целью выставить ту или иную политическую силу в выгодном свете. Так, В.Головин разделяет российские партии по их экономическим взглядам на сторонников “рыночного каркаса” открытой и конкурентной рыночной экономики (ДВР, ПЭС, “Демократическая Россия”) и сторонников “периферийного рынка”, склонных к государственному регулированию рынка и к изоляционизму, куда в большей или меньшей мере причислены все иные партии (Головин, 1994, Игрицкий и др., 1996, 203). Напротив, Б.Пугачев в своей классификации партий причисляет ДВР к радикал-либералам, в то время как КПРФ отнесена им к “социал-реформаторам” (Пугачев, 1994b, Игрицкий и др., 1996, 203). Если специалисты информационно-экспертной группы “Панорама” с оговорками включают КПРФ в ряд экстремистских политических организаций (Верховский и др., 1996а, Тарасов и др., 1997), то авторы РАУ-корпорации рассматривают эту партию как левоцентристскую (Краснов, 1996), и т.д. Столь же симптоматичным является активное участие российских политологов (в том числе - специалистов по изучению партий) в проектах научного обоснования проектов “партии власти” с целью обеспечить сохранение статуса представителей правящей группировки (см. Бунин и Макаренко, 1995, Двублоковая, 1995). Хотя различные авторы отмечают постепенное снижение политизированности работ (Мейер, 1994, Гельман, 1997а, Temkina und Grigor’ev, 1997), и, по некоторым признакам, происходит выделение политического консалтинга в отдельную, не связанную с наукой сферу бизнеса, но разграничение научной (в веберовском смысле Wissenschaft als Beruf) и внеакадемической деятельности в российской политологии пока еще не произошло. В силу этого обстоятельства пока невозможно говорить о существовании научного сообщества в российской политологии вообще и в изучении партий в частности; следует согласиться с оценками состояния дисциплины как допарадигмального (Алексеева, 1998).
Состояние исследований партий в России наиболее наглядно проявляется при сравнении с развитием дисциплины на Западе. В фундированном обзоре К.Джанды (Джанда, 1997), посвященном исследованиям политических партий в США и в Западной Европе, представлено 9 направлений дискуссий в области эмпирических исследований партий с соответствующими более дробными разделами, в то время как в российской литературе можно более или менее уверенно говорить о двух кластерах дискуссий (проблемная ориентация партий и социальная поддержка партий), а некоторые направления представлены лишь единичными работами - например, коалиционная политика (Шмачкова, 1996, Гельман, 1997b), организационное развитие (Голосов, 1999, Golosov, 1998), политическое финансирование (Gel’man, 1998) или идеологическая стратегия (Голосов, 1997а, Голосов, 1999).
Сходным образом выглядят различия в области теории партий и партийных систем. Если классические работы М.Острогорского, Р.Михельса, М.Дюверже, Д.Сартори вошли в российскую науку даже на уровне учебной литературы (см. в частности: Виноградов и Головин, 1997, 87-120, Голосов, 1995, 107-126, Пугачев и Соловьев, 1995, 211-222) и успешно применяются в исследованиях (например, анализ развития российской партийной системы в рамках типологии Д.Сартори (Sartori, 1976) у С.Заславского (Заславский, 1994а)), то исследования таких современных авторов, как Р.Кац, К.Лоусон, П.Мэйр, Г.Китчелт, А.Панебианко, А.Уэр и ряд других, остаются невостребованными и, скорее всего, неизвестными большинству российских политологов. Некоторое исключение представляют работы К.Джанды, ставшие известными благодаря популяризации их А.Куликом (Кулик, 1993, 1994).
Однако, сопоставление исследований российских партий в России и на Западе выявляет иную картину. Прежде всего, отсутствие удовлетворительных теорий, объясняющих формирование партийных систем в посткоммунистических обществах (Evans and Whitefield, 1993), на фоне обилия и масштабности новых явлений в российской политике повлекло за собой в работах западных авторов доминирование дескриптивных подходов (см., например: Lentini, 1995, Sakwa, 1995, Belin and Orttung, 1997, White et al., 1997) либо попытки вписать появление новых российских партий в рамки схем “политического участия”, “гражданского общества” (Weigle, 1994, Devlin, 1995) или противостояния сторонников и противников реформ (Макфол, 1994, Remington and Smith, 1995). Поиски интерпретативных схем для анализа становления российского политического общества, предпринятые М.Урбаном (Urban, 1994, Urban et al., 1997, Urban and Gel’man, 1997), попытки теоретического осмысления организационного развития российских партий в работах С.Фиша (Fish, 1995a, 1995b), анализ влияния избирательной системы на формирование российской партийной системы у Р.Мозера (Moser, 1995) пока остаются исключениями на общем фоне западных работ, хотя, вероятно, включение исследований российских политических партий в сравнительную перспективу в ближайшие годы может изменить ситуацию.
В то же время развитие самого объекта исследования также сыграло немалую роль в динамике изучения российских партий. Вслед за К.Джандой, отмечающим влияние характеристик американских партий на развитие исследований партий в США (Джанда, 1997, 85-88), можно говорить о том, что состояние российских партий оказывает влияние на исследовательские интересы и подходы. Подобно тому, как политические партии в России к 1998 году хотя и превратились из маргинальных групп в неотъемлемый элемент политической системы страны, но не стали значимым актором при принятии решений, исследования партий хотя и прочно заняли место в российской политологии, но не относятся к числу наиболее привлекательных тем. Достаточно сказать, что ведущий российский политологический журнал “Полис”, ежегодно публикующий в среднем около 80 научных статей, в 1996 году опубликовал лишь одну статью по проблемам политических партий в России (Шмачкова, 1996) и 6 работ по смежной тематике электорального поведения, а в 1997 году - один критический отзыв на данную статью (Гельман, 1997b) и 3 работы по смежным темам (электоральное поведение и партийная идеология). Более того, упадок общественного интереса к партиям и критическое к ним отношение в обществе, вероятно, сыграли не последнюю роль в том, что в мае 1996 в ИНИОН РАН был закрыт сектор по изучению проблем современных политических партий и движений (Любин, 1997, 5) - единственное специализированное подразделение такого рода в системе государственных научных учреждений России.
В более общем плане влияние динамики изменений изучаемого объекта (в данном случае - политических партий) на развитие исследований можно связать с альтернативной моделью исследовательского цикла (Голосов, 1997d), применимой к изучению недостаточно теоретически описанных феноменов.2 В рамках логики такого цикла первый этап исследований предполагает чисто описательные, атеоретические подходы. По мере развития объекта исследований и накопления достаточного эмпирического материала наступает черед сравнительно ориентированных изучений отдельных случаев (case studies) (Доган и Пеласси, 1994, 168-175), далее - “систематических сравнительных иллюстраций” (Smelser, 1976), содержащих глубокую контекстуализацию (Рэгин, 1997), и, наконец, наступает момент, когда параллельно сформированные по ходу этого развития массив данных, с одной стороны, и корпус теорий - с другой, становятся достаточными для статистической проверки. Изучение российских партий, во всяком случае, вписывается в эту логику. Если смежная с исследованиями партий область электоральных исследований в России уже прошла путь от отдельных описаний кампаний (Березкин и др., 1990) до сравнительных статистических кроссрегиональных исследований (Анализ, 1997), то изучение российских партий и партийной системы пока находится на стадии анализа “отклоняющихся случаев” (Гельман и Голосов, 1998) и “систематических сравнительных иллюстраций”.
Так или иначе, главным итогом первого десятилетия исследования партий в России стала институционализация данной отрасли российской политической науки, проявлениями чего стали:
формирование корпуса профессиональных (в смысле основного занятия) исследователей партий, работающих в рамках РАН, высших учебных заведений, государственных структур и аналитических центров, выпуск ряда научных монографий, посвященных изучению партий в России (см., например: Салмин и др., 1994, Краснов, 1995, Коргунюк и Заславский, 1996, Игрицкий и др., 1996, Голосов, 1999);
функционирование информационной инфраструктуры в сфере изучения партий - базы данных в ИСКРАН, информационно-экспертной группе “Панорама”, выпуск информационных бюллетеней “Партинформ” и Левого информцентра, регулярный мониторинг деятельности партий, ведущийся в рамках ИГПИ, Центра политических технологий и ряда других аналитических центров, выпуск ряда научно-популярных (Абрамов, 1997, Кулик, 1997) и информационно-справочных изданий по российским партиям (см., например: Белонучкин, 1995, Кондрашев, 1995, Абрамов и Головина, 1996, Гельбрас, 1996, Олещук и Павленко, 1997);
регулярные защиты диссертаций по проблемам политических партий в России (см., например: Антонов, 1993, Базовкин, 1993, Березовский, 1993, Виноградов, 1994, Заславский, 1995, Колымцов, 1996, Сунгуров, 1996);
регулярное чтение лекционных курсов по исследованиям политических партий в ведущих российских университетах (МГУ, РГГУ, Европейский Университет в Санкт-Петербурге).
Однако, эти же факты говорят о том, что в российской политической науке завершен лишь первый период формирования изучения партий как новой отрасли исследований, основной характеристикой которого стало накопление и осмысление первичных данных и специализация ученых (рекрутированных, как правило, из других отраслей науки). В рамках этого периода можно выделить четыре этапа, связанных как с состоянием исследований, так и самого объекта исследований, существенно менявшимся при переходе от одного этапа к другому.
[Таблица 1 здесь]
Рассмотрим подробнее развитие исследований партий на каждом из указанных ,этапов.