Одним из основателей социологического направления теории массовой коммуникации является Гарольд Лассауэлл. В его работах (как и в трудах Н. Винера) информационные связи исследуются как неотъемлемые атрибуты жизненной материи. Однако общественные структуры обладают своими специфическими качествами, которые порождаются необходимостью сохранения социальных институтов, духовных ценностей и их идеологического обеспечения. Исходя из этого Г. Лассауэлл выделял три основные функции социально-коммуникативных процессов: контроль за средой, корреляция всех компонентов общества для его сохранения и развития, передача социального наследия другим поколениям. По его мнению, в демократических обществах рациональные выборы ценностей зависят от просвещенности, которая, в свою очередь, зависит от коммуникаций, но особенно от равноценности внимания к ним среди лидеров, экспертов и массы рядовых людей.

Э. Багиров еще в 1978 г. опубликовал среди прочих схем прикладных моделей коммуникации тогда еще широко не известный у нас окончательно сформулированный Г. Лассауэллом вывод относительно акта коммуникации: кто сообщает, что именно, по каким каналам, кому и с каким эффектом. Эффект в схеме Г. Лассауэлла, в отличие от модели Шеннона-Уивера, предстает как конечная и главная цель коммуникации. Однако, как позже отмечали исследователи, передаваемые по каналам связи сообщения отнюдь не всегда приводят к ожидаемому результату.

Теоретики массовой коммуникации разрабатывали основы этой теории и развивали ее положения, прежде всего с целью исследования того, каковыми могут быть направления и методы, условия и результаты воздействия определенных идей, стереотипов, мнений, образов на умы и души, мнения и политические взгляды людей, читателей и зрителей, потребляющих массовую информацию.

Не случайно широко развернулись подобные исследования в период массового распространения, и, прежде всего – в США, радио- и телевизионного вещания. Одним из первых детальный ответ на этот вопрос дал уже цитировавшийся нами представитель Чикагской психологической школы Гарольд Лассауэлл. Его считают также основателем так называемого «количественного метода анализа содержания». Он напрямую связывал успех любого символа в соревновании с другими символами. Так, к примеру, по символам заголовков газет, которые должны обязательно попадать в «рамку внимания» читателя, можно путем их количественного подсчета сделать вывод о всем содержании газет.

Выработка критериев отношения к определенным событиям и фактам, содержащимся в акте коммуникации, – одна из наименее разработанных сторон анализа содержания. Это отношение проявляется как в вербальных знаках коммуникации (слово, словесный образ, словесная метафора, интонация высказывания), так и в визуальных (композиция кадра, крупность плана, ракурс, монтаж). П.А. Флоренский считал, что все в общении, коммуникации держится на словах-образах. М. Бахтин писал, что нужно бояться девальвации слова, девальвации слова-образа, девальвации образа в произведении. О значении в акте коммуникации знаков-символов, образов и образных представлений и других выразительных и изобразительных оценочных средств говорится во второй части названной выше книги Ю.П. Буданцева, в книгах Ю. Лотмана «Семиосфера», Р. Барта «Мифологии» и «Camera Lucida». «Движение личности от незнания к знанию (как к цели) совпадает с движением личности от стереотипных, «конечных» представлений о мире ко все более полному реалистическому образу бесконечной действительности» (Буданцев, 1979, с. 135). Узнавая, человек открывает новое, или сравнивает с чем-то, что он в свое время знал и прочувствовал. Это тоже открытие, изобретение – через себя, но с помощью емкого и образного сравнения другого. Открытие запрятанных потенциальных смыслов – это бесконечный творческий процесс, это коммуникация во времени и пространстве, во время которой уничтожаются стереотипы и приближается красота истины. Профаническое становится сакральным.

Русские философы именно в этом смысле понимали коммуникацию: как приращение знания, а не усреднение и профанизацию его.

Главные провидческие идеи В.И. Вернадского – о возрастающей геологической роли человека и человечества, возрастающая роль науки как основной силы строительства ноосферы (разумной оболочки Земли). Ведь планета вступает в новую фазу своего развития, и человек разумный должен играть все более определяющую роль в этом процессе. Осознание того, что связь человека с природой настолько всеобъемлюща и глубока, что любое действие отражается на среде обитания, на ноосфере и биосфере, – становится фактором, сдерживающим губительное воздействие на природу, на психику и сознание человека. Вся научная, культурная, информационная деятельность должна стать ноосферным действием – расширением научно-гуманистического сознания в мире.

А вот как формулирует основу своего мировоззрения священник и ученый П.А. Флоренский в работе «Автореферат». «Основным законом мира Флоренский считает второй принцип термодинамики – закон энтропии, взятый расширительно, как закон Хаоса во всех областях мироздания. Миру противостоит Логос – начало эктропии^1[1]. Культура есть сознательная борьба с мировым уравниванием: культура состоит в изоляции, как задержке уравнительного процесса вселенной, и в повышении разности потенциалов во всех областях, как условии жизни, в противоположность равенству – смерти». (Флоренский, 1994, с. 39).

4. Конец XIX – начало XX века и возникновение учений о массах и психологии масс. Марксистские и немарксистские (Г. Лебон, Г. Тард и др.) взгляды на массы. Развитие концепций о массах и их месте в культурно-коммуникативных процессах учеными середины и конца XX века (А. Молем, Т. Адорно, М. Хорнхаймером, С. Московичи, Ю. Хабермасом)

Когда мы давали понятие коммуникации, мы не касались качественных, оттеночных сторон ее, связанных с определением «массовая». В трудах о массовой коммуникации априорно сложилось такое положение, когда вроде и вопросом задаваться не стоит – о какой именно массовости идет речь: и так все ясно. Однако в контексте наших размышлений о коммуникации как общении по выявлению истины, смыслов жизне- и мироустройства, необходимо конкретизировать значение и историко-социологические корни понятий «масса (ы)», «массовая (ое)».

В переводе с латинского слово не означает ничего более, нежели «ком», «кусок». Как наполнилось оно своими социальными содержаниями? Прежде всего надо отметить, что К. Маркс, В.И. Ленин, философы и социологи-марксисты понятие масса (ы) употребляли в двух случаях.

Во-первых, в своем абстрактном значении, и тогда оно само по себе не становилось атрибутом социологического тезауруса, а было синонимом слова «слои» («трудящиеся массы», «народные массы», «беднейшая масса» и т.д.). Уже в полемике с младогегельянцами, которые считали массу враждебной истине и прогрессу, К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивали, что именно массы творят историю в соответствии со степенью собственной зрелости.

Во-вторых, под массой подразумевалась наиболее передовая и сознательная часть общества, прежде всего пролетариат, к которому в результате революционной пропаганды должна непременно присоединиться и другая часть – «низшие классы», «городская и деревенская беднота, живущая в условиях мелкобуржуазного существования», «обыватели из их медвежьих углов» (выражения В.И. Ленина из разных его работ, в основном – посвященных полемике с народниками). В работе «От какого наследства мы отказываемся?» В.И. Ленин цитирует по-немецки К. Маркса из «Святого семейства»: «Вместе с основательностью исторического действия будет расти и объем массы, делом которой оно является». (Ленин, т. 1, с. 399).

У Карла Поппера мы нашли объяснение такого уверенного, если не сказать – самоуверенного и безапелляционного взгляда ученых-марксистов. Объяснение носит лингвистический оттенок. Он пишет о некоторых марксистских терминах, обычно переводимых словами «class-conscious» («классово-сознательный») и «class-consciousness» («классовое сознание»). Эти термины обозначают результат процесса, посредством которого люди осознают свою классовую ситуацию. Будучи классово-сознательными, они знают не только свое место, но также и свой истинный классовый интерес. К. Поппер вместе с тем отмечает, что кроме этого значения слово, используемое К. Марксом, имеет и другое значение, которое обычно утрачивается при переводе. Буквальный перевод – это «self-conscious» («самосознательный»), однако даже в обыденном языке это слово имеет, скорее, значение «осознавать собственную ценность и силу», т.е. быть полностью уверенным в себе, уверенным и гордым своим классом, верящим в его историческую миссию. Именно поэтому Маркс и марксисты применяют его почти исключительно к рабочим, и очень редко к буржуазии. Каким же образом рабочий знает, что все это осуществится? «Поскольку он классово-сознателен, он должен быть марксистом. Сама марксистская теория и ее научное пророчество пришествия социализма есть неотделимая часть исторического процесса, в ходе которого классовая ситуация «проникает в сознание», утверждая себя в умах рабочих». (Поппер, 1992, т. II, с. 136).

В «Кратком философском словаре» (Политиздат, 1940 г.) в статье «Личность и история» приводятся слова И. Сталина о понимании массы марксистским учением: «Краеугольный камень марксизма – масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности, т.е., по мнению марксизма, освобождение личности невозможно до тех пор, пока не освободится масса, ввиду чего его лозунг: «Все для массы» (Сталин)».

Вот такое значение вкладывала в понятие «массы» марксистская наука. Отсюда шел и однозначный, классовый смысл понятий «массовая информация» и, с конца 60-х гг., «массовая коммуникация», которое идеологи СССР позаимствовали на Западе, но вложили свое классовое содержание (об этом пойдет речь в одной из последующих лекций). Отсюда проистекала и борьба с буржуазными концепциями массовой информации и коммуникации, и трактовка в словарях, например у С.И. Ожегова, социального смысла слова «массы» – «широкие, трудящиеся круги населения, народ». В качестве примера дается фраза «оторваться от масс – утратить связь с народом».

А как развивались немарксистские взгляды на понятие «массы», «массовое (ая)»?

Надо сказать, что здесь тоже абсолютизируется содержательное наполнение слова «массы», «массовость», но уже не в конкретную, а абстрактную сторону. Массы – это большое количество различных индивидуальностей, слоев, групп, кругов и т.д., возникших с упадком феодализма, крушением относительно гомогенной, однородной общности крестьян и ремесленников в связи с развитием промышленности, расширением экономических связей, городского уклада жизни, миграции сельского населения, научно-техническим прогрессом. Для обозначения ряда специфических черт современного общества употребляется понятие «массовое общество» (mass society), которое связывается с «индустриализацией и урбанизацией, стандартизацией производства и массовым потреблением, бюрократизацией общественной жизни, распространением средств массовой коммуникации и «массовой культуры» (Философский энциклопедический словарь, с. 349).

Эта вторая концепция – концепция не классового, а массового общества – была представлена на протяжении трех последних столетий несколькими последовательными эскизами, сделанными, как образно говорит С. Московичи «с оригинала, родившегося в недрах психологии толп». (Московичи, с. 49). Среди предшественников он называет французских социологов Тэна и Токвиля. Последний использовал идею массового общества для характеристики буржуазного общества с точки зрения соотношения в нем свободы и равенства. Возвышение буржуазного государства в процессе реформ во имя равенства приводят к установлению контроля государства над всеми сферами общественной жизни и удушению свободы. С конца XIX в. идеи массового общества получают развитие в элитарной критике так называемого «омассовления» и деспотизма масс (Ф. Ницше, А. Шпенглер, Х. Ортега-и-Гассет, Н. Бердяев).

В рамках нашей массово-коммуникативной тематики интересно привести высказывание и английского философа Г. Спенсера (1820–1903). Он рассматривал общество (в духе своего времени) как растущий социальный организм (агрегат), по физиологическому разделению труда одинаковый с индивидуальным организмом. Однако если в последнем единицы, его составляющие, тесно соединены между собой, то в первом (обществе) они свободны, могут не соприкасаться друг с другом, так как более или менее широко рассеяны. «Социальный агрегат, хоть и не конкретный, а дискретный, все-таки становится живым целым при помощи эмоционального и интеллектуального языка» (курсив наш. – В.Б.). Г. Спенсер подчеркивает и основное различие двух организмов – индивидуального и социального. У первого сознание сконцентрировано в его небольшой части, у второго – оно распространено по всему агрегату. Все единицы его обладают приблизительно равной способностью ощущать счастье и несчастье. Так как гармонии между частями организма уже не существует, то его благосостояние, рассматриваемого отдельно от благосостояния единицы, уже не может сделаться целью, к которой она должна стремиться. (Спенсер, с. 288).

По сути, Г. Спенсер дает одно из первых определений массовой коммуникации, называя ее эмоциональным и интеллектуальным языком для формирования общества как живого целого, для создания, как он выражается, «социального сенсориума ума». Прекрасное выражение, образно вбирающее в себя и очувствленный ум, и разумное чувство! Повторим его еще раз: социальный сенсориум ума. Оно как нельзя лучше характеризует то «живое единство» общества, о необходимости создания которого в России писали век спустя ее выдающиеся мыслители П.А. Флоренский, И.А. Ильин и другие, понимая под ним соборность, и которое официальная идеология тщетно создавала путем массового внедрения в единицы («единица – ноль!») голой сознательности. Как писал Н.А. Бердяев, равенство – зло, когда во имя его убиваются качества и отвергается величие индивидуальности. По его словам, последовательная метафизика демократизма глубоко враждебна всякому призванию и всякому величию. Это плоскостная метафизика, боящаяся всего горного и возвышающегося. Для нее власть в мире должна принадлежать механике количеств (курсив наш. – В.Б.), не высокоиндивидуальному, а среднеобщему. Марксизм утверждает общественность враждующих, разъединенных, распавшихся атомов. Индивидуалистическая отчужденность и разъединенность лежит в основе всякой «политики», всякой «общественности» нашей эпохи. Современный социологизм глубоко противоположен всякой соборности в религиозном смысле этого слова (Бердяев,1994, т. 1, с. 271, 258).

Философ противопоставлял такой отчужденности универсализм творческой индивидуальности, так как всякий микрокосмический творческий акт имеет универсальное, космическое значение, он освобождает от мертвенной власти низших, материализованных иерархий, расковывает бытие. «В своей свободе и своем творчестве личность не может быть оторвана и отъединена от космоса, от вселенского бытия» (Там же, с. 160). Однако он предупреждал об опасности сектантства, неправда и неправота которого – в оторванности от космоса, в неприятии универсальной ответственности всякого за всех и за все. Всякая секта хочет спастись сама, она не хочет спасаться с миром.

Эти рассуждения мы привели ввиду чрезвычайной актуальности их в нынешней социально-политической реальности. Один лишь только пример: много говоря о своем свободном вдохновенном творчестве, работники бывшего (до апреля 2001 г.) НТВ не распространялись о том, что куда сильнее творчества их связывала и спаивала как раз «мертвенная власть низших материализованных иерархий» – деньги и стоящие за ними руководители канала. В последовавших во время раскола коллектива письмах и выступлениях ряда сотрудников звучали мысли и о «партии НТВ», и о «секте НТВ», об авторитарной системе руководства каналом (навязывании мнения, скрытом шантаже молодых, зависимых сотрудников).

Так, же как и в производящих коммуникативные действия структурах, общая масса воспринимающих эти действия, или провоцирующая, совершающая их людей также может быть неоднородна. Здесь отдельные индивидуальности, «атомы» общества под влиянием ряда причин могут объединяться в долговременные движения и партии, импульсивно-случайные группы, секты, другие образования. Причем ряд русских и западноевропейских ученых начала XX века, исходя из общего принципа человеческой деятельности «творчество-потребление-подражание», выделяли в общей массе общества такие его сегменты, как «творцы» и «публика».

Уже была кратко обозначена позиция Н.Бердяева. Французские социологи Г. Лебон и Г. Тард тоже видели кардинальные изменения в обществе не в пролетаризации человека или в обобществлении экономики, а в массификации (С. Московичи), то есть в смешении и стирании социальных групп. Г. Лебон дал развернутое описание феномена толпы и способов воздействия на нее, а Г. Тард продолжил анализ массовых процессов, в которых важнейшими считал такие направления, как распространение идей, формирование общественного мнения и непосредственное общение. Он выделил также два процесса – изобретение и подражание, благодаря чередованию которых происходит любая эволюция. Творческое изобретение – важнейший фактор исторического прогресса, но в массовом поведении определяющим является закон подражания.

В развитие теории Лебона, Г. Тард подчеркивает, что в основе любого воздействия на массу лежат ее бессознательные представления, поэтому влияние на толпу при использовании ряда приемов может обладать гипнотическим эффектом и необходимым для воздействующих групп результатом.

В своей концепции Г. Тард пошел и дальше своего предшественника. Если тот говорил лишь о «рассеянной толпе», то Тард выделил в ней новое социальное образование – публику, взяв за основу в качестве критерия способ воздействия на массу (опосредованный – непосредственный). Публика, таким образом, является социальной группой, объединенной общим источником информации. Тард на полвека ранее М. Маклюэна высказал мысль о зависимости каждого типа социального сообщества от типа коммуникации. В свою схему распространения идей в акте коммуникации он включил три основных закона: повторяемости, противоположения и приспособления. По первому закону идеи распространяются в геометрической прогрессии, когда каждая новая истина, присовокупленная к агрегату истин, знаний или положений, – это не просто сложение, а скорее умножение. Второй закон – противоположения – характеризуется, как стремление идей распространяться от одного индивида к другим в результате их наложения на уже существующие. Закон приспособления – это использование появившегося изобретения, подражание ему. Возникает часто своеобразная конкуренция идей, индивид сталкивается с проблемой выбора «лучей подражания». Эти лучи бывают или причиной нового изобретения, или причиной внутренней борьбы в человеке, воспроизводящейся в миллионах экземпляров в каждый момент жизни народа, что является фактором, обеспечивающим исторический прогресс. (Тард, 1901, с. 43–53).

В результате такой борьбы в обществе могут распространяться оппозиционные идеи. Поэтому Тард задается вопросом «что хуже для общества, – быть разделенным на партии, секты, борющиеся за противоположные системы и учения, или же состоять из индивидов, находящихся в мире друг с другом, но в постоянной внутренней борьбе с собственным Я»? Называя себя «мечтателем о вечном мире» философ пишет, что всякая борьба стремится закончиться, но ее действие благотворно, так как происходит «расширение социального поля», происходит прогресс в науке и культуре. К этому приводят три великие силы, последовательно выработанные вековыми спорами: религия, юриспруденция, наука. Переход дискуссий и споров из области частной жизни на страницы прессы Г. Тард считает показателем цивилизованности общества. Акт коммуникации он называет «интермозговым отношением умов». Такая модель взаимного отражения позволяет понять «единение умов, которое, будучи организовано раз и увековечено традицией, подражанием предкам, производит на индивида давление часто тираническое, а еще чаще полезное (Там же, с. 35).

После Второй мировой войны в западной социологии с новой силой развертывается критика различных сторон буржуазного массового общества (Э. Фромм, Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. Маркузе и др.). Представители Франкфуртской школы Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер опубликовали в 1944 г. в США книгу «Диалектика просвещения», через восприятие которой сформировалась современная социология средств массовой коммуникации. Выясняя причины провала Марксовой теории социальных революций, они ввели в научный оборот понятие «индустрия культуры». Этот феномен помог господствующему классу ассимилировать рабочий класс путем массового насаждения различными способами и направлениями своей идеологии. Авторы книги обнаружили типологическую общность массы как пассивного и вполне лояльного продукта социально-политического строя «позднего капитализма» (Хоркхаймер, Адорно, 1997).

Эта и подобные ей работы абсолютизировали социальное отчуждение и отрицали существование сил, способных разрушить сами основы массовости. В противовес им ряд социологов (например Д. Белл) пытались найти смягчающие, позитивные моменты в деятельности массового общества, в частности подчеркивали роль массовой коммуникации в становлении социально-экономической и политической однородности различных слоев населения, роль первичных и промежуточных социальных групп. В этих своих попытках найти позитивные стороны массовизации они доходили и доходят подчас до прямой апологетики современной буржуазной действительности.

Коммуникация как социальное действие. Виды социальных действий по М. Веберу. Коммуникация как социальная реализация информации и умножение новости человеческого со-бытия. Коммуникативное действие и его эффективность

Марксистская теория исторического процесса прослеживала закономерность смены общественно-исторических формаций в результате противоречий между производительными силами и производственными отношениями.

Немецкий социолог и историк М. Вебер рассматривал античность, феодализм, капитализм не как объективно бытовавшие и существующие формации, а лишь как идеальные исторические типы. Тем самым вместо объективной закономерности исторического развития была предложена концепция рациональности как генерирующей идеи и определяющей черты современной европейской культуры.

Наука, искусство, литература, журналистика, ставя своей целью исследование и познание мира и человека, нацелены прежде всего на обнаружение нового. Уловить его можно двумя путями, по которым развивается само познание человека и общества – рационально и эмоционально. История дает нам примеры такого улавливания, как умозрительным, рациональным путем, так и чувственным, интуитивным.

Но М. Вебер отмечал, что единственный путь перехода от полной неопределенности «вчувствования» к тому роду определенности, который в состоянии дать познание индивидуальных духовных содержаний сознания, является отнесение к ценности.

Чтобы отделить, вычленить действия массы, индивидов толпы, которые не наделены смыслом, ценностью, а производятся чисто эмоционально, реактивно, М. Вебер ввел в социологию понятие «социального действия». Ведь еще И. Кант и Г. Риккерт различали в субъекте два уровня познания им действительности: психологический (эмпирическое сознание) и гносеологический (сознание вообще). Эмпирический, то есть психологический субъект индивидуален, а гносеологический – сверхиндивидуален. Первый лишь совершает индивидуальную оценку на эмпирическом уровне, второй же соотносит познанное с имеющимися в обществе ценностями. В этом же ключе рассуждал русский мыслитель Н.О. Лосский. Он включал объект знания, а именно то, к чему относится переживание познающего, в сам процесс знания. Но в состав этого процесса он вносил также процесс сравнивания (то есть того же соотнесения). «Знание есть переживание, сравненное с другими переживаниями», – писал он.

Какие же ценности имели в виду мыслители России и Запада? Думается, речь идет об общечеловеческих ценностях, на которые должно ориентироваться всякое общество, считающее себя гуманным, таких как истина, справедливость, добро, польза, любовь, память, красота, Бог. Эти ценности имел в виду и цитировавшийся нами А. Моль, когда говорил о глубокой культуре, возникающей на основе ассоциаций от определенным образом сориентированных культурем.

М.Вебер выделял четыре основных вида социального действия:

• целерациональное, критерием которого является успех;

• ценностно-рациональное, то есть действие через веру в этическую, эстетическую, религиозную или другую ценность, взятую как таковую, независимо от успеха;

• аффективное (эмоциональное), проявляющееся через актуальные аффекты и чувства;

• традиционное, то есть происходящее через традицию, привычку.

Оговоримся, что данная концепция имеет ценность и для достижения поставленной нами цели, а именно: представить коммуникацию как обмен социальными действиями. Это может быть и их взаимообогащение, ведущее к более высокому материальному и духовному развитию, а может быть и объединение на почве антигуманных целей и ценностей, или скрытых за броскими лозунгами, популистскими приемами, «смеховыми» масками антинародных интересов и целей. Так нередко случается ныне в некоторых телепередачах и публикациях, скрытно или явно проводящих курс тех или иных политических направлений.

Разумеется, виды социальных действий, выделенные нами, могут и взаимопроникать, взаимонасыщать друг друга. Но важно отметить, что развитие нового содержания, Нового в том широком философском аспекте, который мы рассматриваем, возникновение ответного социального действия (в поведении, поступках, жизнедеятельности) возможно лишь при настроенности на ценностно-рациональную информацию или же при ее восприятии. Поэтому и прогресс в его гуманистическом, а не только в технократическом русле возможен лишь при такого рода социальных действиях.

Толкователи и критики М. Вебера данной его модели противопоставляли свою, в которой любой из видов социального действия являлся смысловым, раз происходит коммуникация между индивидами и группами, раз устанавливается между ними связь.

Наиболее последовательно развил и углубил концепцию М. Вебера современный немецкий философ и социолог Ю. Хабермас.

Истинная, «неотчужденная» социальность, – считает он, – это коммуникация, обеспечивающая людям возможность совершенно свободного и абсолютно беспристрастного обсуждения высших ценностей. Последние могут изменяться в ходе исторического развития, а потому требуют постоянного спора о себе. Ю. Хабермас понимает теорию познания не как метатеорию, а как коммуникативный процесс. Соответственно коммуникация рассматривается им как процесс познания. Процесс постижения знания, о составе которого говорил Н. Лосский (его слова мы уже приводили), в этом свете можно рассматривать тоже как коммуникацию, в котором познающим является и сам коммуникатор (журналист, представитель СМИ), и субъект, на который направлена коммуникация. Эта парадигма действия, ориентированного на взаимопонимание, была названа Ю. Хабермасом коммуникативным действием.

Таким образом, основное свойство массовой коммуникации состоит в том, чтобы в процессе обсуждения ценностей бытия выявлять в объективной реальности новое (новые знания, новые представления о мире и человеке, новые ценности и их значимость для него) и тиражировать это новое, становящееся социальной информацией, с привлечением к диалогу все новых его участников. При этом, как о том говорит теория информации, существует так называемая концепция выбора нового, то есть его возникновения из крупных закодированных массивов сообщений и образов, а не только из составляющих элементов. Выбор – это своеобразное раскодирование массивов сообщений, при котором, согласно этой концепции, новое возникает как ранее не существовавшее сочетание старого. Художники издавна пользуются этим приемом. Л. Пастернак как-то сказал, что Шопен умел высказать новое на «старом фильдовском языке». В результате таких процессов человек, потребляя новое, включается в со-бытие с людьми, которые открыли, изобрели, произвели это новое. Какое-то время, время коммуникации, он находится в этом со-бытии. Переживая его он достигает со-знания, то есть общего уровня осознанности этого события. Сознание приводит его, в конечном счете, к смыслу, то есть к со-мыслию, помышлению событий и со-бытия в целом вместе с другими участниками сообщения-коммуникации. В России существовало прекрасное слово «сословие», обозначавшее общности людей, пришедших в результате своей общей трудовой и связанной с этим умственной деятельности к единогласию, со-гласию. Так вот, объединения людей, пришедших к согласию, должны называться сословиями, а не классами, сектами, фракциями или как-нибудь еще не по-русски. «Класс» с латинского переводится как «разряд», то есть нечто разреженное, разрезанное, «секта» тоже в своей основе несет смысл разрезания и разделения, не говоря уже о слове «фракция», что означает в переводе с латинского «разламывание».

Существующий в современных СМК подход к умножению беспрестанной новости бытия, к сожалению, не соответствует в большинстве случае гуманистическому и нравственному пониманию процесса коммуникации, пути которого мы попытаемся определить в следующих главах.

Теория массовой коммуникации, развивавшаяся в СССР в 60–70-е годы, противопоставила этим концепциям свой подход, активно включивший социальные параметры в общетехническую конструкцию. Некоторые его примеры приведены в книге «Предмет семиотики», вышедшей в 1975 году. Наиболее показательной является структура коммуникативного процесса, предложенная М. Лауристин. Поток сообщений МК находится в центре обширного континуума, состоящего из ряда подсистем как социального, так и технического свойства. В центре этого континуума расположен поток сообщений массовой коммуникации.

По горизонтали располагаются следующие подсистемы:

• социально-политическая и экономическая организация общества;

• социальный институт, выступающий как коммуникатор и представляющий возможность совершать коммуникативные действия профессиональным журналистам и представителям социума;

• аудитория массовой коммуникации;

• социальная структура населения.

По вертикали размещены такие подсистемы:

• система хранения и передачи социальной информации;

• знаковые средства и технические каналы МК;

• отображаемые события и явления;

• социальная действительность как система, но выступающая в данном случае в качестве подсистемы общего коммуникативного континуума (обширного поля коммуникативных действий по обмену информацией того или иного рода).

Как видим, данная структура наиболее полно охватывает все многообразие явлений окружающей нас действительности и определяет место сообщений массовой коммуникации как в познании этой действительности, так и в познании самого человека. Технический и гуманитарный подход, как мы полагаем, совмещен в ней с наибольшей полнотой.

Более сжатую схему, основанную не на линейном принципе, а на двустороннем, кольцевом, дают В. Борев и А. Коваленко. Она также объединяет наиболее существенные структурные элементы МК. Назовем их для сравнения с вышеприведенными:

– адресант – сообщение (текст), закодированное по определенной знаковой системе, – канал связи, охватывающий эти элементы, – адресат. Все коммуникативное действие находится в культурно-коммуникативном поле (контексте).

Как мы уже неоднократно подчеркивали, адресант (отправитель) сообщения может выступать в разных ипостасях, в зависимости от того, какой характер и какую направленность имеет его коммуникативное действие. По характеру оно может быть личностным и безличностным. По направленности – аксиальным (от латинского axio – ось) и ретиальным (на латыни retio – это сети, невод). Как отмечал Ю. Лотман, – возможность нести информацию пропорциональна количеству структурных альтернатив, поэтому от взаимодополнения форм коммуникативного действия оно только выигрывает в своей потенциальной возможности воздействия на читателя, слушателя, зрителя. Действительно, к кому обращен монолог Гамлета? Ко всем – и ко мне. К кому обращается ведущий той или иной телепередачи? Если это не узкоориентированная передача (по возрасту, по профессии, социальному статусу) – и к широкой аудитории, и к конкретному человеку. В этом сила коммуникативного акта, и особенно она проявляется, если знаковая система и ее коды выбраны для передачи сообщения такие, которые раскрывают действительность с необычной, доселе недосягаемой для потребителя сообщения стороны. Известно, что язык, содержащий в каждой смысловой основе информацию, позволяет домысливать недосказанное. То есть значение опережает сам знак, его обозначающий. Объем информации возрастает, когда человек сам домысливает, черпает новые смыслы в воспринимаемом сообщении. Это же касается и языка не выразительных, а изобразительных форм, например, языка кино, телевидения как зрелища, изобразительного искусства. Вспомним Н. Лосского: человек, сравнивая новое переживание с пережитой ранее реальностью, познает мир.

Кратко характеризуя структурные элементы системы массовой коммуникации, надо указать на ряд существенно важных функций самого сообщения (текста), с помощью которых коммуникатором решаются задачи того или иного вида коммуникативного действия.

Р. Якобсоном в его широко известной статье «Лингвистика и поэтика» (Якобсон, 1975) эти разновидности определены следующим образом: коммуникативная, апеллятивная, поэтическая, экспрессивная, фатетическая, метаязыковая. Как видим, эта классификация в основных своих параметрах и смыслах пересекается с видами социального действия, о которых мы рассуждали ранее. Первые две разновидности явно должны нести целе- или ценностно-рациональный характер. Вторая и третья – эмоциональный и традиционный. В какой-то мере к традиционному виду социального действия можно отнести и последние две разновидности коммуникативного действия по Р. Якобсону, так как рассуждая о самом коде (метаязыковая разновидность) или говоря ради говорения, поддержания беседы ничего не значащими словами (фатическая разновидность), мы так или иначе выражаем свой характер, свои традиции и привычки.

Так называемая эмотивная, или экспрессивная функция, сосредоточенная на адресанте, имеет своей целью, как пишет ученый-лингвист, прямое выражение отношения говорящего к тому, о чем он говорит. Отсюда – стремление произвести впечатление наличием ярких эмоций, подлинных или притворных (об этом нами уже говорилось, но в другом контексте). В этом случае особенно возрастает использование не когнитивных (познавательно-логических), а внекогнитивных, можно сказать – метакогнитивных аспектов языка – разного рода экспрессивных изобразительно-жестовых его компонентов.

Функции сообщения могут быть также конативными (повелительными), когда они явно имеют в виду адресата, и референтивными – в случае ретиального (безадресного) коммуникативного процесса (всяческого рода заклинания, магические действия).

Укажем также на ситуацию, когда адресат в системе современных СМК (частный случай ретиальной коммуникации) может подвергаться одновременному воздействию целого ряда коммуникаторов (адресантов). Это случается особенно тогда, когда о каком-либо важном событии «трубят» и радио, и ТВ, и пресса, зачастую перекрывая друг друга.

РОЛЬ ПРЕССЫ В СТАНОВЛЕНИИ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ

Изучение процессов, происходящих в прессе, во всех средствах массовой информации (СМИ), имеет большое значение для понимания «общества, в котором живем». Пресса непосредственно причастна к тому, что социологи называют социальным действием. Она конструирует образы социального мира и так или иначе внедряет эти образы в сознание своей аудитории. Но «если люди конструируют социальное пространство определённым образом, то эти конструкции реальны по своим последствиям», – так формулируется известная «теорема Томаса», одного из видныхамериканских социологов 30-х годов.

Это касается и экономики. В последние десятилетия ушедшего века печать играла неоспоримо значимую роль в подготовке общества к переходу на рыночные отношения, вокруг идей преобразовании экономики в прессе и вокруг неё развертывалась нешуточная борьба. Свидетельства тому будут приведены ниже. Сама превращаясь в отрасль бизнеса, она оказывала и оказывает на другие отрасли влияние, на мой взгляд, превышающее влияние сырьевых отраслей, потому уже, что способствовала и способствует формированию «правил игры» на рынке и в отношениях «бизнес-государство». По мере формирования рыночных отношений внутри СМИ возникала и сложилась сфера непосредственного обслуживания акторов экономического процесса. Возникли такие издания, как «Коммерсантъ», «Деньги», «Финансовые известия» и многие другие. Однако главным было и остается активное воздействие прессы, а, может быть, точнее сказать – общественной мысли с помощью этого инструмента, очень разнообразных, до противоположности, социальных идей на развитие претерпевающей социальную трансформацию страны.

Западные исследователи много пишут о том, что СМИ «творят реальность», формируют государственную политику, влияют на неё даже чрезмерно. «Четвёртая власть» оказывается порой могущественнее других ветвей власти. Но так ли у нас? Представляется, что не совсем так, потому что не сами журналисты, а скорее президентская власть, используя телевидение и печать, командует всеми или почти всеми основными общественными процессами. Формирует государственную политику и «творит реальность», удобную, прежде всего, для неё самой.

Журналисты в этой ситуации – жертва? Да нет, не сказал бы. Скорее соучастники происходящего. А вот как они к этому пришли, как сложились все новые реалии нашей жизни, пожалуй, лучше поймём, если обратимся к истории. Ведь корни сегодняшнего лежат довольно глубоко.

Представляется интересным и важным проследить, когда и почему в прессе начались перемены, и как это связано с переменами в обществе. Как взаимодействовала пресса с общественным сознанием и влияла на окружающий нас социальный мир. Как развивались отношения с властью. Чем была и чем стала в результате наша печать, а также хорошо это или плохо – то, что с ней произошло.

За точку отсчёта возьмем конец 50-х. Основание для такого выбора – в том, что во времена оттепели, после критики культа личности Сталина, впервые в истории советского государства в необычайно широких слоях общества возникло сомнение относительно его устройства. Пробудилась и потребность поиска лучших путей в будущее. С этим связаны и перемены в печати.

Развитие прессы как социального института интересно прежде всего содержательной стороной. Это в какой-то части, причём очень важной, – история идей, история общественной мысли, которая не только находила отражение в печати, но и стимулировалась ею.

А вместе с тем важны и перемены в функциях прессы. Основные её функции хорошо известны. Прежде всего, это информация, коммуникации, необходимые для жизни современного социума как, скажем, кислородный обмен для любого организма. В периоды значительных социальных потрясений и преобразований обнаруживает себя ещё одна функция прессы. В обществе наблюдается растерянность и фрустрация, утрата чёткости ориентиров и разрывы в социальных контактах, всё то, что можно охарактеризовать ёмкой шекспировской фразой: «Распалась связь времён». Суть в том, что если рушатся представления о прошлом, как следствие рушатся и представления о будущем. Возникает потребность как бы в новой идентификации личности, самоопределении каждого в этом быстро меняющемся мире, поиск своей общественной группы. А вместе с тем – потребность в образовании новых солидарностей ради совместного активного действия, чтобы устроить мир вокруг себя, весь социальный мир, в максимально возможном соответствии со своими интересами и представлениями. В такие времена пресса играет особо значительную роль, выступая в качестве общественного организатора.

Итак, чем была и чем стала наша печать? Как изменилась её роль в обществе?

Сорок лет назад мы твёрдо знали, что «печать – самое острое оружие нашей партии». Против кого оружие – мало кто задумывался. Это было усвоено как рекламный слоган, который не подвергается анализу. В условиях тоталитарного режима роль и функции любого социального института строго определены и ограничены. Печать не может быть чем-то иным, кроме как инструментом господства той правящей силы, на которой держится государство.

Очевидно, что с тех пор произошли серьёзные перемены и в обществе, и в прессе. Однако свершилось ли превращение прессы из такого вот «оружия партии» в самостоятельный институт гражданского общества? Это обсуждается у нас уже долгое время и, чуть забегая вперед, замечу, что ответы на вопрос не остаются одинаковыми, оценки ситуации меняются. Точнее, думаю, сказать, что меняется ситуация, а уж от этого, главным образом, зависят и оценки.

Как бы параллельно шло обсуждение того же вопроса – о старой, дореформенной и новой журналистике – с точки зрения преемственности. Одни в ней уверены, несмотря на очевидные различия. Другие убеждены, что современная журналистика – это чуть ли не иная профессия в сравнении с прежней. Она явилась ответом на возникшие в обществе новые потребности и ничего или почти ничего не могла взять из прошлого опыта.

И всё же: действительно ли новая, современная пресса родилась только из новых потребностей, как бы на пустом месте, можно сказать – «без мамы»? Если говорить о потребности в свободной прессе, то она проявилась в обществе давно. Я имею в виду не субъективное представление о том, что было бы хорошо или необходимо, даже не логику исторического процесса, а те реальные сигналы из глубин общества, которые можно было наблюдать уже в начале рассматриваемого периода. Те реальные прорывы на страницах газет, которые редко, но происходили, несмотря на жёсткую цензуру, те подземные толчки, которые ощущала власть и потому ожесточалась по отношению к прессе и журналистам. А также то, что едва появилось издание, заговорившее неказённым языком и на непривычные темы – об отношениях в семье, о сострадании к людям, о том, что и у нас бывают стихийные бедствия (в Союзе ведь долго «не было» ни разрушительных ураганов, ни катастроф, даже самолёты не падали) – читатели бросились подписываться на эту газету. Я говорю, конечно, об аджубеевских «Известиях». Когда же в ней стали печатать экономические статьи с небывалыми откровениями и выступления в защиту людей, побывавших в плену или неправедно осуждённых, тираж вырос во много раз. Здесь не было, разумеется, и грана оппозиционности, даже сколько-нибудь очевидной независимости от официальных установок. Но такую газету, разговаривающую с людьми о том, о чем раньше молчали, и подходящую к любой теме хоть в чём-то по-своему, ждали.

Обновительные процессы, стимулированные «Известиями» и распространявшиеся от Пушкинской площади в Москве на всю страну, на всю печать, вызывали в партийных органах недоброжелательную реакцию. Знаю множество примеров, когда редакторы областных газет, защищаясь от нападок, ссылались на Аджубея. Ссылки на главного редактора газеты Верховного Совета мало что значили бы, если бы он не был членом семьи первого секретаря ЦК КПСС. Случайность, что именно этот человек, влиятельный, скажем так, уже по семейному положению, оказался талантливым газетчиком. Случайность, которая, как всегда и бывает в истории, проявилась в нужный момент, на фоне созревших предпосылок для перемен, той общественной потребности, о которой говорилось выше. Случайность и необходимость, как всегда, поработали вместе.

Обновление прессы было связано с феноменом шестидесятников. Они стали выразителями потребности в свободной печати, именно благодаря им Аджубей не оказался реформатором-одиночкой. Сейчас о шестидесятниках много спорят, часто говорят о них пренебрежительно: романтики, идеалисты, фантазёры, мечтавшие о «социализме с человеческим лицом», которого не может быть, потому что не может быть никогда. В книге Петра Вайля и Александра Гениса «60-е. Мир советского человека» содержится даже утверждение, будто эпоха шестидесятых началась в 1961 году XXII съездом КПСС, принявшим программу построения коммунизма, и будто шестидесятники – дети утопии, безграничной и неосмысленной, почти религиозной веры в Программу КПСС. Странное заявление для людей, вроде бы имевших возможность получать необходимую информацию. Ведь на самом деле люди шестидесятых отнюдь не обольщались ни программами, ни реальными достижениями того времени (в космосе, в ядерной энергетике). Их активность, напротив, проистекала из неудовлетворённости действительностью. Они понимали, что система не работает. Другое дело, что верили в возможности совершенствования социализма, как верили в это и их коллеги в других странах социалистического содружества. Замечу также, что даже Збигнев Бжезинский написал в своей книге «План игры»: «в те времена в США испытывали страх, чувствуя, как Советы дышат в затылок». То есть в какой-то момент поверили, что Советский Союз способен «догнать и перегнать» Америку! Может быть, в смысле такой веры в лучшее будущее элемент утопизма присутствовал в представлениях шестидесятников. Но ведь ничуть не больший, чем у тех, кто в то время надеялся на коренное преобразование общества, на пришествие демократии и капиталистического рынка. Надежды первых были даже более обоснованными, чем мечты вторых.

Уже в шестидесятые годы (1964–1968) наблюдается дифференциация печати на идейной, мировоззренческой основе. Нет, различия не выходят, по крайней мере, явно, за рамки официальной доктрины, марксизма-ленинизма, но то же совершенствование социализма по-разному понимается даже в цековских газетах – «Правде» и «Сельской жизни», тем более в «Новом мире» и «Октябре». Между этими изданиями идёт дискуссия, в которую постоянно вмешивается партийное руководство. Разумеется, на стороне ретроградов. Возникают редакционные коллективы единомышленников, такие, как редакция «Нового мира», которая проводит свою определённую линию не только в понимании проблем литературы, а в отношении к жизни вообще, к нормам общественного поведения, в трактовке общественных идеалов. Это ещё не самостоятельность, не независимость, тем более не оппозиционность, однако право на то, другое и третье – шаг за шагом – уже отвоёвывается в борьбе с цензурой и прямым вмешательством ЦК КПСС. А некоторые издания, оставаясь в целом в поле традиционных идей и партийных установок, обнаруживают особость своих позиций в отдельных сферах теории и практики (в философии, в экономике).

Стремление к независимости суждений и публичное обозначение газетами и журналами собственной позиции, формирование редакционных коллективов единомышленников были важной стадией созревания и самоутверждения прессы как самостоятельного социального института, по всей очевидности – необходимой в наших условиях стадией.

Скажем больше: в журналистике не только действовали факторы, связанные с внешней средой, но и развивался некий собственный внутренний процесс, определяемый самой природой прессы, двойственной природой. Пресловутая продажность, о которой так много говорят и пишут и которая стимулируется либо давлением государства, либо вынужденным подчинением законам рынка, – отнюдь не единственная тенденция или особенность становления и развития этого социального института. Другая тенденция – как раз оппозиционность, которая определяется потребностью прессы в авторитете у читателя. Читатель ждёт от избранного им издания не конформизма по отношению к властям, если сам в этом смысле не ангажирован, а критичности и вместе с тем нравственности. Эта тенденция также связана с политической борьбой за прессу различных общественных сил и стремлением прессы в этих обстоятельствах играть самостоятельную политическую роль.

1. Соц и журн. Формы, направления взаимодействия.

Социология – совокупность познавательных практик, изучающих общество. Начала складываться с 1840-х годов в европейской традиции. Огюст Конт 1842 год – «Курс позитивной философии».

Причины возникновения направления:

- Определенный кризис метафизической философии. Нужно учение, привязанное к жизненной практике.

- Глубокие изменения в материальной сфере (промышленные революции).

- Развитие демократических идей и институтов.

Задача социологии: ответить на вопрос: что такое общество, и как оно возможно.

Социология и журналистика тяготеют друг к другу на следующих уровнях:

- уровень объекта изхучения. У социологии – массово-статистические факты, явления, процессы. У журналистики – социологически освенная социальная реальность.

- уровень предмета изучения. У социологии – законы, тенденции, параметры, характеристики общественных событий и процессов. У журналистики – проявление этих законов и тенденций в социальной практике.

- уровень целеполагания. Социология исследует прошлое, настоящее и будущее социальных общностей на основе научной парадигмы. Журналистика ориентирована на то же самое, но на основе эмоционально-образного отражения.

Что объединяет социологию и журналистику:

1). Понимание социальности как основного свойства человеческого рода.

Социальность – неразрывное единство фрагментированных единиц человеческого бытия и коллективных форм их существования.

2). Понимание системного характера социальной реальности. Любой социальный объект воспринимается как составная часть системы более высокого порядка – социума. Элементы системы находятся в непрерывном и продуктивном взаимодействии.

3). Представление о закономерности и исторической обусловленности социальных процессов. Например, зависимость СМИ от производственных, экономических отношений и социальных институтов.

4). Верность реальным фактам. (Пятирим Сорокин «Человек, цивилизация, общество).

5). Эти сферы руководствуются общими принципами:

- гуманистическая направленность

- социальная ответственность

- гражданская заинтересованность

- стремление к получению надежной и достоверной информации.

6) Как социология ориентирована на изучение и формирование общественного мнения, так и журналистика взаимосвязана со всеми социальными и политическими институтами.

7) Взаимодополняя друг друга, социология и журналистика создают полную картину мира, в которой статистические значимые факты и закономерности сочетаются с отражением индивидуальных форм жизнидеятельности общества.

2. Специфика и принципы социол подхода в журн-ке.

1). Рассмотрение каждого явления в социальном контексте, т.е с учетом конкретной объективной реальности.

В последние 10 лет в России развивается явление асоциальности СМИ:

- журналистика порою отворачивается от общества и конструирует вторую информационную реальность. СМИ строят ее по своим субъективным основаниям, при этом СМИ демонстрируют свою равновеликость обществу и даже господство над ним (Корконосенко).

- замкнутость СМИ на собственных корпоративных интересах и ценностях, имеющих значение для ограниченного круга людей. Возникает квазиэлитарная журналистика. Искажается картина мира. Кажется, что СМИ играют в трикстера, оборотня.

- российские журналисты бездумно повторяют тезис о СМИ как о четвертой власти, вкладывая свои волюнтаристские представления («что хочу, то и говорю»).

- преимущественная ориентация на отображение вторичной, а не первичной реальности. Журналисты комментируют факты и события, о которых узнали из других источников. Мнимая объективность.

- российские журналисты повторяют тезис западных журналистов о том, что «СМИ – четвертая власть», но вкладывают в него свои вольюнтаристские понятия.

2) Рассмотрение каждого явления во взаимосвязи с обществом и его отдельными элементами.

3) Обнаружение в социальных публикациях не единичного и конкретного, а социально значимого, типичного, закономерно производного от общих интересов.

4) Журналистика должна отражать общество в двух измерениях: субъективном (мнения, отношения, интересы) и объективном (факты и поведения).