Александр Николаевич Голицын:

Князь Александр Николаевич Голицын, сын капитана гвардии, родился 8 декабря 1773 г. О его детстве и юности известно очень мало. Он получил сначала домашнее воспитание, а затем обучался в Пажеском корпусе. Когда мальчик был представлен Екатерине II, императрица была поражена его удивительным театральным талантом и назначила его камер-пажом при великом князе Александре Павловиче. Таким образом, он стал посещать дворец для игр с будущим императором. В 1794 г. князь был пожалован камер-юнкером и начал военную службу поручиком Преображенского полка. Молодой князь, удаленный от службы и от столичной жизни во время царствования Павла Петровича, не питавшего к нему симпатии, жил в Москве и смог вернуться в Петербург только после убийства царя. В 1802 г. Александр I опять приблизил к себе товарища детства и назначил его сначала обер-прокурором первого департамента Сената, потом, по увольнении с должности А.А. Яковлева, обер-прокурором Св. Синода и статс-секретарем.

С этого момента началась стремительная карьера Голицына, его неутомимая государственная и культурная деятельность. Многочисленные должности, назначения и мероприятия поставили его в центре общественной и политической жизни России, в котором он оставался на протяжении всего царствования Александра I. Перечислим эти назначения Голицына: в 1803 г. он стал обер-прокурором Св. Синода, с 1806 г. почетным любителем Академии художеств, с 1808 г. президентом Комиссии духовных училищ и тайным советником, с 1810 г. членом Государственного совета, тайным советником и главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий, с 1812 г. сенатором и действительным членом Российской Академии, в 1815-1819 гг. членом Санкт-Петербургского Английского собрания, с 1816 г. главным попечителем и непременным председателем совета Императорского Человеколюбивого Общества, с 1817 г. управляющим Министерством Народного Просвещения и Духовных Дел и президентом Главного Управления Училищ, с 1819 г. президентом Комитета попечительного Общества о тюрьмах. Кроме того, Голицын стал попечителем и почетным членом ряда благотворительных и литературных обществ¹.

История оказалась несправедливой к князю: вся его деятельность до 1817 г. была почти забыта или поставлена в заслугу другим, и его имя осталось навсегда связано с эпохой реакции в царствование Александра I и с репрессивными мерами, которые существенно ограничили университетскую жизнь и пресекли культурные дебаты и энтузиазм молодого поколения в двадцатые годы. Неоднократно утверждалось, что назначение князя Голицына министром народного просвещения открыло новую эпоху, что именно в это время свершилась глубокая перемена, отразившая общий кризис в политической и культурной жизни Европы, наступило торжество реакции².

Сведения и суждения современников дают лишь общее представление о личности и роли князя. В.И. Панаев, долго служивший в министерстве духовных дел и народного просвещения при Голицыне, характеризует его следующим образом: «Многие сомневались в чистоте религиозных чувств князя Голицына, но я, служивший в то время под его начальством, и бывший в коротких отношениях с самыми близкими к нему людьми, могу утвердительно сказать, что этот достойный человек, при добрейшем доверчивом сердце, склонный по самому характеру своему к созерцательности, к чудесному, действовал вследствие внутреннего увлечения от того, может быть, и переходил за черту, не знал пределов своей ревности, от того верил ложному благочестию других и, к сожалению, подчинился их вредному влиянию»³. Этот образ наивного исполнителя часто меняющихся увлечений и настроений Александра I служил основой и для серьезных исторических исследований XIX века. Е.П. Карнович описывает Голицына как опытного царедворца, лукавого и хитрого, но лишенного своего собственного мировоззрения⁴. А. Васильев считал Голицына настолько наивным, что тот, с его точки зрения, не видел разницы в различных религиозных течениях и поэтому «все разрешал»⁵. Образ Голицына сначала сложился как образ ревнителя мистицизма и поэтому преследователя либеральных стремлений молодой интеллигенции, затем как представителя самой жестокой реакции, которой он же положил начало⁶. Более серьезная попытка истолкования религиозной позиции Голицына содержится в исследованиях И. А. Чистовича, который ясно показал, как своей деятельностью князь стремился к распространению первоначального христианства, предшествовавшего всем конфессиональным разделениям, но дальше этого Чистович не пошел в поисках корней мировоззрения министра⁷.

Таким образом, Голицын предстал в глазах истории - отчасти из-за наивности, отчасти из-за вполне искренней религиозной ревности - режиссером или исполнителем консервативного переворота 20-х гг., ликвидированным своими соратниками, когда перестал быть им нужным. В результате непонимания или поспешного порицания обскурантизма и туманного мистицизма Голицына, «крупнейшие культурные феномены Александровской эпохи, – писал А. Эткинд, - отрывались от существенной части своих связей. Культура Петербурга оказывалась лишенной важных исторических компонентов»⁸.

На самом деле, очень трудно восстановить мировоззрение Голицына. Он не был теоретиком, не обладал талантом писателя, а анализ архивных фондов, где хранятся его бумаги, демонстрирует картину разнообразных религиозной литературы, читаемой Голицыным и его мистических интересов⁹, но, в основном, это дружеские и деловые письма, черновые записки и наброски распоряжений¹⁰. В этом хаотичном материале и в конкретных действиях Голицына следует, однако, искать тот ключ, с помощью которого можно объяснить культурный проект, скрывающийся за неутомимой деятельностью этого ловкого, прагматичного государственного деятеля.

Воспоминания Голицына, записанные его другом Ю.Н. Бартеневым, начинаются с назначения молодого князя на место обер-прокурора Св. Синода, в 1803 г.: «Рассеянная жизнь, придворные привычки, веселый сгиб моего характера были вовсе не совместимы с теми мрачными понятиями, какие я имел тогда об этом звании. <…> Какой я обер-прокурор, думал я про себя, я ничему не верю». И обращаясь к царю: «Вам небезызвестен образ моих мыслей о религии и вот, служа здесь, я буду прямо уже стоять наперекор совести и вопреки моих умственных понятий»¹¹.

Сам Голицын описывает себя в молодости как представителя богемы: «Меня любили за мою неподдельную веселость и я, бывало, разливался в саркастических насмешках и колких замечаниях на все, что только не попадало мне под руку. <…> Деизм, который в то время был признаком людей высшего общества и хорошего тона, был так сказать, моя рациональная принадлежность и составлял все мое верование»¹².

И все-таки Голицын дал согласие на предложение Александра. Первые впечатления, как он рассказывал, соответствовали его худшим ожиданиям и пробудили в нем склонность к издевке, так как «расположение к насмешке было тогда моим обычным расположением». «Вот я отправляюсь на Васильевский остров в синод, вхожу и готическую храмину, вижу синодский декор, вижу на другой стороне зеркала – служебное распятие, вместе с сим глазам моим встречается какой-то византийский трон из позолоченного дерева, входя, креплюсь, стараюсь быть важным, степенным, приступаю к слушанию дел, случилось же, что для первого моего прихода слушаны были такие дела, которые во всяком случае могли служить богатою канвою для самой соблазнительной хроники. На тот раз предложены были процессы о прелюбодеяниях во всех их подробностях»¹³. Царю, спросившему о его первых впечатлениях, он будто бы ответил: «Мрачный вид этой присутственной и закоптелой каморы, эти чернецы еще в мрачнейших своих рясах, вместо украшения стоявшее распятие, навеяли на меня грусть могильную, мне уже казалось, что причт готов отпевать меня заживо!»¹⁴.

Голицын приступил к своей должности с языческой добросовестностью, не меняя своего прежнего образа жизни: «Иногда в чаду молодого разгулья, в тесном кругу тогдашних прелестниц, я внутренно любил смеяться своей странной случайности, мне очень тогда казалось забавно, что эти продажные фрейлины никак не соображали, что у них на этот раз гостит обер-прокурор святейшего синода»¹⁵.

Наколько искренни эти слова? Чувствуется ли в них скорбь и стыд старого князя, ставшего глубоко религиозным, при воспоминании о юношеской распущенности? Или они отражают стремление Голицына к оправданию своего поведения в молодости и к созданию для потомства портрета человека набожного, искреннего в своем обращении к морали и православию?

Есть и другие свидетельства, которые изображают молодого князя как непочтительного и наглого юношу, говорят о его всем известной, распутной жизни в Москве. Еще в 1818 г., когда судьба Голицына уже совсем переменилась, по поводу легкомысленного поведения «Сверчка», т.е. молодого Пушкина, Батюшков приводил имя князя как пример шалости и распутной жизни: «Князь А. Н. Голицын московский промотал двадцать тысяч душ в шесть месяцев. Как ни велик талант Сверчка, он его промотает, если…»¹⁶. Должно быть, юношеские склонности вполне совмещались с мистико-религиозными интересами князя даже после его «обращения» к религии: когда Голицын занимал должность министра духовных дел и народного просвещения, во время пребывания в Москве, он скучал по старой легкой жизни и с удовольствием посещал собрания «Арзамаса»¹⁷. Близкие отношения Голицына, с одной стороны, с «арзамасцами», а с другой, с мистическими кружками Петербурга отметил не так давно А. Эткинд, по мнению которого, он остается «загадочной и противоречивой фигурой»¹⁸. Он ссылается на свидетельство современников, согласно которому и у Голицына был свой шутовской двойник: «это был его брат по матери, Дмитрий Кологривов, знаменитый в свете шалун, любивший одеваться в дамское платье, и вообще человек безумно веселый, Голицын охотно проводил с ним время»¹⁹.

Но сохранились и другие сведения, которые описывают молодого князя несколько иными красками. В записках Ф.Ф. Вигеля можно прочесть: «Голицын был человек добродушный, отменно веселый, но степенный и смолоду склонный к набожности»²⁰. Религиозные интересы князя были, однако, определенного типа, как заметил священник Н. Стеллецкий, первый биограф Голицына: «К сожалению, все почти такие люди тогдашнего высшего общества, воспитанные в свободных понятиях века, при своем религиозном обращении имели обыкновение примыкать не к православию, а чаще к европейскому мистицизму, позволявшему им верить во все и ни во что»²¹.

Мистик, деист, свободный мыслитель, представитель московской богемы, эпикуреец - все эти черты молодого Голицына показывают противоречивость и загадочность, характеризующие его будущую деятельность. Светский человек, и в то же время искренний в своих религиозных убеждениях, он, безусловно, любил салонные разговоры и жизнь дворца, где всегда умел с ловкостью действовать. Его назначение на место обер-прокурора было хорошо продуманным шагом, царь прекрасно знал свободный дух, независимость и талант организатора молодого князя и решил дать именно ему трудную задачу переустройства отношений между государством и церковью, чтобы снова придать посту обер-прокурора то важное значение в области церковного управления, которое он потерял при Павле I.

Пользуясь благоприятным расположением императора Павла I, во время его царствования руководящие синодальнные иерархи добились значительного повышения своего авторитета. В конце его царствования митрополит Амвросий (Подобедов) был не только первенствующим членом Св. Синода, но и действительным посредником в отношениях правительствующих лиц с Синодом по всем делам и вопросам духовного управления. Фактически, пост обер-прокурора потерял свое значение, контроль государя над духовенством и церковным ведомством ослабел, и усилилось сопротивление церкви всем изменениям в религиозной жизни страны²².

Впечатления, произведенные на Голицына первым собранием Синода, которое он с улыбкой вспоминал на старости лет, наверное, уже тогда укрепили его убеждение в том, что и внешность, и сущность синодального устройства нуждались в быстрых изменениях. Первые распоряжения нового обер-прокурора ясно доказывают, что его назначение на такую должность было результатом определенного политического выбора царя: он сосредоточил в своих руках заведывание всеми важнейшими делами духовного ведомства, привел в порядок организацию синодального управления и канцелярии Синода. Влияние нового обер-прокурора отражалось и на составе Синода, в котором с конца 1803 г. начались радикальные перемены, в течение двух лет, из предыдущего состава остался только митрополит Амвросий²³. Все это было сделано очень тактично, решительные меры всегда сопровождали самые любезные извещения и письма, наполненные смирением и благочестием.

Но в деятельности Голицына стремление подчинить церковную жизнь влиянию представителя государственных интересов соединялось и с сознанием необходимости обновления церковной ментальности и повышения культурного уровня духовных лиц, его работа была направлена на пользу не только государства, но и самого духовного ведомства, как одной из частей того же государства, нуждавшейся в радикальных преобразованиях²⁴. Тем более что духовенство являлось единственным сословием, потенциально способным расширить и укрепить структуру образования в империи и подготовить будущую интеллигенцию²⁵.

В первый год своей службы новый обер-прокурор приступил к работам по приведению в исполнение правительственного проекта о преобразовании духовных училищ. Таким образом, в скором времени дорога Голицына пересеклась с дорогой Сперанского, статс-секретаря государя, который в те годы занимался реформой системы образования в империи. Главные реформы в области духовного воспитания в первое десятилетие царствования Александра были плодом сотрудничества этих двух государственных деятелей, руководимых одинаковыми представлениями о роли и задачах современного государства и разделявших конкретные программы и цели.

Уже в 1803 г. Сперанский писал о князе: «Голицын – один из лучших людей, государь прекрасно его знает, и он пользуется большим уважением»²⁶. Их взаимное уважение и сотрудничество продолжалось и после опалы Сперанского, еще в 1818 г. из Сибири он писал Голицыну: «Беседовать с Вами с откровенностью есть и всегда будет для меня одним из лучших моих утешений»²⁷.

В 1807 г. они вместе сопровождают государя в Эрфурт для свидания с Наполеоном и в том же году создают Комитет для усовершенствования духовных училищ, в состав которого вошли лучшие представители духовенства со светскими лицами, ими избранными. Через год была учреждена, под председательством самого Голицына Комиссия духовных училищ, которой были переданы из канцелярии Синода «все дела до духовных училищ относящихся, с тем, чтобы они с этого времени производились иже чрез ея посредство»²⁸. Под дирекцией обер-прокурора и с помощью Сперанского²⁹, Комиссия дала церковной системе образования новое устройство, обогатила программы обучения и внесла новые методы преподавания, согласные с принципом, что «дело профессора не в том состоит чтоб дать урок <…>, учитель должен только помогать развитию ума», не опасаясь злоупотребления разума³⁰. Более того, она начала играть важную роль в области духовной цензуры, так как о делах, касавшихся «направления» книг, с этого момента можно было не докладывать Синоду. Узурпация авторитета Синода в области духовной цензуры совершается в 1809 г., когда открылась Санкт-Петербургская Духовная Академия, вместо старой семинарии Александра Невского³¹. При Академии были созданы особые цензурные комитеты, подчиненные прямо Голицыну, круг деятельности которых со временем был расширен³².

Члены Комиссии приняли на себя заботу об образовании в Академии различных классов наук. Как протектору Сперанскому были поручены классы философских и древних языков, Голицыну - классы наук математических и новых языков. Лучшие преподаватели из всех семинарий империи были переведены сюда, некоторые приехали с Запада. Из Москвы был переведен молодой архимандрит Филарет (Василий Дроздов), будущий ректор Академии и митрополит Московский, который с этого момента сотрудничал с Голицыным во всех его предприятиях³³. Результатом совместных усилий двух государственных деятелей явился вызов из-за границы известного баварского востоковеда И. Фесслера и поручение ему кафедры еврейского языка и философии³⁴.

Масон с 1796 г., член берлинской ложи «Royal York» и последователь философии Канта, Фесслер боролся против утраты первоначального этического учения масонов и его преобразования в пустую оболочку, за которой прятались грязные игры за власть и престиж. Сам Фесслер объясняет свои идеи в показании, данном во время следствия над ним, в 1811 г.: «Стремление масонства состоит в том, чтобы привести человека, кроме догматического исповедания, основанного на Статутах церкви, к истинным благочестивым чувствованиям, возвысить его от нравственности только наружной <…> к просветленному познанию общественного состояния и учреждению оного, дабы наконец утвердить и распространить Царствие Божье»³⁵. Исходя из таких убеждений, в начале века он разработал новую масонскую систему, основанную только на первых трех Иоанновских степенях и на религиозном синкретизме. Но в Германии его план отвергли, и он был исключен из лож Строгого Послушания, которые защищали старую иерархию градусов.

Приехав в Петербург, в 1909 г., Фесслер встретил в тех людях, кто его пригласил, выразителей идей и программ, близких ему по духу. Он сразу открыл свою ложу «Полярная звезда», в собраниях которой принимали участие, вместе со Сперанским и Голицыным, Михаил Магницкий, Павел Помиан-Пезаровиус, врач Георг Эллисон, Петр Лодий, Александр Тургенев, Сергей Уваров³⁶. Между этими людьми, соединенными одинаковыми интересами, установилась прочная связь; их сотрудничество продолжалось и после закрытия «Полярной звезды» в государственных учреждениях, а после 1812 г. в Библейском Обществе³⁷.

На собраниях этого кружка обсуждалась возможность использования масонской организации в России как средства перевоспитания граждан и, прежде всего, духовенства, на основе высшей, мистической религиозности, которая аннулирует все исповедные различия среди христиан³⁸. Один из членов фесслеровой ложи, немецкий профессор и юрист фон Ф. Гауеншильд так описывает цель этой своеобразной ложи: «Он (Сперанский – Р.Ф.) предложил мне помощь ему при разработке его планов преобразования русского духовенства, <…> предполагалось основать масонскую ложу с филиальными ложами во всей Русской Империи, в которые были бы обязаны поступать наиболее способные из духовных лиц всех сословий. Духовные братья были бы обязаны писать статьи по известным гуманитарным вопросам, говорить проповеди и т.д., каковые бумаги должны были затем препровождаться в главную ложу на рассмотрение первого мастера великой ложи, по предложению которого достойнейшие должны были получать повышение в союзе масонских лож в государстве»³⁹.

Под влиянием Фесслера, изменился и порядок учения в Академии, например, в 1810 г. Голицын защитил перед комиссией предложение профессора уменьшить учебные часы и предметы, под предлогом, что таким образом у учеников останется более времени для свободного развития личности и для созерцания⁴⁰.

В 1810 г. Голицын, оставаясь в должности обер-прокурора Синода, был назначен и главноуправляющим делами иностранных исповеданий. Главная идея, лежащая в основе его деятельности в новом учреждении, состояла в том, что «все вероисповедания, в равной мере терпимые, имеют равное право пользоваться покровительством законов»⁴¹. В эти годы освободились от поземельных сборов земли и строения, принадлежавшие церквям всех христианских вероисповеданий, иноземным колонистам гарантировалась по закону полная свобода веры и богослужения, и, наконец, правительство заботилось об устройстве этих приходов и поиске для них священников. Такое направление в религиозной политике правительства касалось не только официальных церквей, но и разных внецерковных сект, которые в эти годы беспрепятственно распространились в стране.

Огромное количество черновых материалов, сохранившихся в архиве Голицына, дает представление об объеме выполненной им организационной работы, его исключительном таланта организатора, а также о высоком уровне подготовки чиновников и служащих нового учреждения⁴². В инструкциях для директоров департаментов ясно обозначалась их обязанность надзирать, чтобы «наставники юношества, сколько возможно, избегали всех богословских прений между догматами христианских религий, о преимуществах одной христианской религии перед другою и тому подобном, а напротив того старались бы внушать питомцам своим, что истинное благочестие состоит в исполнении всех семейственных и гражданских обязанностей, в соблюдении мира и тишины, в любви и в правилах Святой терпимости»⁴³.

А.С. Стурдза в своих записках с сожалением отмечает «жалкие недостатки светского образования» обер-прокурора, а также его «незнакомство с заветною областию христианских идей». По его мнению, причинами веротерпимости Голицына были его наивность и непонимание сущности христианского учения. «Голицыну, как христианину по сердцу и воображению, пристали все мистики, мартинисты и прочие мечтатели в области религиозной. Со Сперанским, полухристианским философом и смелым нововводителем, сдружились германские неологи, надеясь овладеть церковью посредством школы. <…> На кафедрах воцарились необузданная герменевтика и критика. Бывший начальник всех масонских лож в Германии, Фесслер, первый основал у нас преподавание еврейского языка, а потому, естественным образом, молодежь бросилась раскапывать источники какой-то очищенной религии, которую прикрывали до времени мантией православия. С другой стороны, заматерелые в мартинизме Р.А. Кошелев, Г. Плещеева, Лабзин и проч., успели совершенно овладеть умом и волею доброго обер-прокурора»⁴⁴.

На самом деле, все поступки и решения обер-прокурора, с начала до конца его службы, соответствовали весьма определенной программе построения сильного современного государства, приведения в порядок его учреждений и, вместе с тем, распространения высшего духовного воспитания, способного укрепить основы гражданской жизни.

Такая программа стала прочнее, благодаря встрече Голицына с представителями розенкрейцерства, религиозного направления, корни которого глубоко вошли в культуру XVIII в. Он перевел в практическое русло их стремление к соединению веры, культуры и политики с целью построения единой «христианской республики», царства свободы и справедливости⁴⁵.

Мировоззрение русских розенкрейцеров – синтез гуманистических идеалов западного Ренессанса-Просвещения и восточно-христианской традиции, синтез, который реализуется в конкретной повседневной жизни. Человек предназначен стать соучастником в «прекрасном творении», готовя царствие Божье на земле. Идеи терпимости, равенства, свободы человеческой личности и ее права на счастье – то есть, все идеи, разработанные на Западе в рамках секуляризации культуры, получают в мистических текстах резенкрейцеров и их последователей новую религиозную окраску. Их общественная и политическая деятельность – результат оригинального сочетания потребности преобразования общества и культуры в возвращении к духовным корням, к первоистокам христианской культуры, предшествующим разрывам, разделениям и расколам современности. Их проект отвечал потребностям примирения, восстановления потерянной гармонии, и в то же время являлся активной верой, требующей действия. Надо было найти потерянный путь к «внутренней церкви»⁴⁶, путь «подражания Христу»: Христос, о котором говорили мистики-розенкрейцеры, - это внецерковный Христос, вполне совместимый со всеми историческими религиями⁴⁷.

Это идеальное богатство розенкрейцеры XVIII в. из кружка Н.И. Новикова и С.И. Гамалеи оставили в наследство поколению молодых интеллигентов, сотрудничавших с Голицыным и Сперанским, чьи идеи они восприняли сами⁴⁸. В письме к мадам Крюденер князь писал: «Вы давно уже не принадлежите к православной церкви. Вы, конечно, принадлежите к той внутренней церкви, главою которой служит Господь, но пока мы живем под здешней оболочкой и изнашиваем эту внешнюю оболочку, мы должны внешним образом принадлежать к одной из христианских церквей до тех пор, пока у нас будет один пастырь, а мы будем составлять одну паству. Будем уважать внешность, внутренно совершенствуясь Святым Духом»⁴⁹.

Обращение Голицына к религии «внутренней церкви» произошло, по его словам, в 1812 г., благодаря знакомству с Родионом Александровичем Кошелевым и кружком А.А. Ленивцева и Плещеевых, в доме которых происходили собрания. В Петербурге вместе с Кошелевым он посещал и собрания общества Грабянки, где познакомился с А.Ф. Лабзиным, Г.М. Походящиным, Н.В. Репниным, Д.П. Руничем. Все эти люди принадлежали к среде мистиков розенкрейцерского направления, так называемых мартинистов школы Новикова и Гамалеи⁵⁰.

Голицын рассказывал, что когда Кошелев предложил мадам Плещеевой пригласить к себе домой князя, «она не на шутку встревожилась, когда услышала сие предложение: ибо она почитала меня как насмешника и язвительного дворцового острослова»⁵¹. Но поведение нового адепта успокоило благочестивых членов кружка. На самом деле, вспоминает Голицын, «я отбросил мягкий пуховник и стал спать на узкой деревянной лавке. <…> В спальню же себе я выбрал комнату сырую, <…> многие же страсти улеглись во мне, или уступали противоборству, ибо я по мере возможности неуклонно им воспротивлялся»⁵².

Основываясь на этих воспоминаниях, Стеллецкий утверждает, что князь «отдался мистицизму всем своим существом. Мистическое увлечение его по временам переходило в сильную экзальтацию, в которой мало уделялось места для деятельности рассудка»⁵³. Но этот портрет не вполне соответствует действительности. После обращения к мистицизму, подход Голицына к политической и общественной деятельности остался как нельзя более деловым и прагматичным.

Между тем, «Полярная звезда» была закрыта правительством. По поводу конспекта курса философии Фесслера за 1811 г. Феофилакт Русанов писал: «Он предпринимал согласить все религии, или ясно сказать, слить в одну всеобщую <…> говорит, что «Царство Божье, царство света и любви, т.е. Благодати, царство философии и религии, в нас находится». Так тесно соединяя философию с царством Благодати, не видимым ли образом хочет поставить ее на место религии? Но что тогда будет, когда, под предлогом свода философии с религиею, Библия подвергнется критике разума по правилам «Иллюминатства», а не по правилам, церковью принятых и освященным?»⁵⁴. Такое обвинение служило поводом для отстранения баварского профессора от своей должности в Академии и для начала полицейского следствия над его деятельностью. Голицыну удалось, однако, обеспечить ему материальное положение, и он получил звание корреспондента при комиссии составления законов, которой управлял Сперанский.

Но в следующем году сам Сперанский был удален от политической жизни России⁵⁵. После отставки Сперанского Голицын продолжил работу над осуществлением их общей программы в области духовного воспитания, но действовал другими путями. 6 декабря 1812 г. князь, в качестве обер-прокурора Священного Синода, представил императору проект учреждения Российского Библейского Общества от имени пастора Патерсона, члена Британского и Иностранного Библейского Общества. В уставе объявлялось, что единственным предметом этого Общества должно быть распространение Священного Писания «без всяких примечаний и пояснений» на всех языках народов Империи⁵⁶. Александр I утвердил проект и пожертвовав в скором времени 25000 рублей, сам стал членом Библейского Общества, которое официально открылось в доме Голицына 11 января 1813 г.⁵⁷ Начало деятельности этого общества под покровительством императора встретило одобрение двора и духовенства; издательское дело расширилось, повсюду стали появляться новые отделения, в общество вступали все новые члены, умножились международные связи и расширялось сотрудничество. Казалось, что их успехам в деле духовного воспитания страны не будет предела⁵⁸.

Опала Сперанского убедила Голицына в том, что проект обновления духовной жизни страны должен развиваться параллельно в двух направлениях: внутри и вне структур православной церкви. С одной стороны, нужно было использовать средства, предоставленные государством, а с другой, необходимо было распространять плоды просвещения в обществе, формировать общественное мнение, стимулировать собственную инициативу лучших представителей светской и духовной интеллигенции. Открытие Библейского Общества отвечало всем этим потребностям. Как писал Пинкертон, представитель Английского Библейского Общества, целью новых изданий и переводов церковных книг являлось распространение Священного Писания «в простом и изящном стиле» - религия как будто облеклась в более привлекательную одежду, была приближена и сделана более понятной читателям из всех классов»⁵⁹.

В то же самое время, Голицын подпитывал мистические увлечения императора с помощью Кошелева, ставшего в 1810 г. членом Государственного Совета⁶⁰, и Филарета, нового ректора Духовной Академии⁶¹. Оба этих деятеля стали активными членами Библейского Общества. В доме князя была открыта часовня, которой он постарался создать особенную таинственную атмосферу – там Филарет читал свои проповеди императорской семье и они все вместе молились. Подобный же облик князь придал и тем комнатам своего дома, в которых он занимался служебными делами: «Хотя много есть у него и других зал, - рассказывал Ф. Левицкий в своих воспоминаниях, - однако он обыкновенное свое занятие государственными делами имеет не в какой другой, только в одной священной, где со всех сторон и со всякой точки смотрит на него Спаситель»⁶².

Продуманная театральность обстановки должна была возбуждать воображение и чувствительность не только государя, но и представителей светского петербургского общества, вовлеченных в предприятия Библейского Общества при посредстве различного рода подписываний и приношений. В эти же годы лица, занимавшие видное государственное и общественное положение, начали собираться в Зимнем Дворце у Екатерины Татариновой, где проходили беседы на религиозные темы и чтения Священного Писания⁶³. Государь очень интересовался всем происходившим на этих собраниях, о чем ему подробно сообщали Кошелев и Голицын⁶⁴.

Между тем, на призыв комитета Российского Библейского Общества ответили члены масонских лож розенкрейцерской системы, вышедших из школы новиковского кружка. Это не было случайностью: в 80-е гг. предыдущего века этот кружок попытался осуществить такую же программу перевоспитания духовенства и общественного мнения посредством распространения книг Священного Писания и мистической литературы.

Состав Санкт-Петербургского Комитета, который играл главную роль в истории Общества, сам по себе показателен. Президентом стал сам Голицын. Среди вице-президентов находились архиепископы Михаил и Серафим, оба ученики Дружеского Ученого Общества⁶⁵. Кроме того, вице-президентом Общества был граф В.П. Кочубей, бывший член «Негласного комитета» императора, масон с 1787 г., сначала в ученической ложе Девкалиона⁶⁶, потом в ложе теоретического градуса розенкрейцерства. А.К. Разумовский, министр народного просвещения с 1810 до 1816 гг., и Р.А. Кошелев, оба масоны и бывшие члены парижского кружка Сен - Мартена (в те годы Разумовский еще посещал в Москве собрания лож розенкрейцерской системы) также входили в число вице-президентов Общества. Вице-президентами Библейского Общества были, кроме того, масоны В.С. Томара и О.П. Козодавлев, министр внутренних дел с 1811 до 1819 гг., К.И. Габлиц и З.Я. Карнеев, ученики Дружеского Ученого Общества. Карнеев управлял ложами теоретического градуса в Орловской губернии и был одним из деятельнейших распространителей розенкрейцерства в провинции. После назначения на место министра, Голицын пригласил Карнеева занять место попечителя Харьковского университета и содействовать благополучию «общего дела»⁶⁷.

В 1822 г. вице-президентом Библейского Общества был выбран и Сперанский, «по известному усердию к делу распространения чтения книг Святого Писания»⁶⁸. Во время своей ссылки, в Сибири, Сперанский активно сотрудничал с Библейским Обществом и с Голицыным во всех его начинаниях. В 1819 г. он сообщал министру из Иркутска: «По делам духовным я вошел уже в сношение с здешним Преосвященным. <…> Помышляем об установлении Библейского отделения. С пособием здешнего коменданта полковника Цейдлера заводим школу взаимного обучения и надеемся открыть ее на сих днях». Сразу последовал ответ Голицына: «Порадовался я, читая, что посреди забот Ваших обратили внимание на Библейские дела и положили начало благотворительному обществу»⁶⁹.

Сперанский полностью разделял взгляды и религиозные интересы Голицына, на что указывает богатая переписка, которая сопровождала долгое странствование опального статс-секретаря в Сибири. В одном из своих писем обер-прокурор Св. Синода писал ему: «Истинно странно, что наше духовенство мало занимается переводами древних отцов, публику нужно с ними ознакомить и тогда бы увидели, что то, что находят новым в новейших авторах мистических, есть очень древнее учение от Христа и Апостолов Его, дошедшее до первых времен церкви, но потом потерявшееся в большой части наружных христиан. Ныне, благодаря Господа, кажется, понятие о внутренней жизни во Христе Иисусе становится знакомее в городах и столицах. Надобно молится, чтоб сии понятия наиболее распространились. Конечно, к сему послужит и действие Библейского Общества чрез чтение Священного Писания и переводы, взятые из столь хороших источников, каковыми Вы занимались»⁷⁰.

Но вернемся к составу Санкт-Петербургского комитета Библейского Общества. Среди директоров Общества можно обнаружить имена известных масонов из так называемой новиковской среды, таких как А.Ф. Лабзин и А.А. Ленивцев. Секретарями в течение целого десятилетия существования Общества в России были В.М. Попов, масон мистического направления, и А.И. Тургенев, тоже бывший член ложи «Полярная звезда» и сын И.П. Тургенева, одного из основателей розенкрейцерства в России⁷¹. В Москве в комитет Библейского Общества входили Х.А. Чеботарев, А.А. Прокопович-Антонский, А.Р. Оболенский, А.Ф. Малиновский и другие ученики Дружеского Ученого Общества, занимавшие важные позиции в культурной жизни старой столицы⁷².

Также прогрессивная часть русского духовенства увлекалась идеей единства всех христиан через распространение Библии на разных языках без примечаний. В комитеты Библейского Общества вошли светские и духовные лица, представители православной церкви и иностранных исповеданий (католического, лютеранского, армянского, греко-униатского), русские и иностранцы. Эти комитеты стали для нового поколения школой религиозно-нравственного воспитания и активного участия в общем деле. Статьи Устава, доступные всем, определяли порядок собраний, обязанности президента, директоров, казначея и секретарей и правила их избрания. Каждый год в генеральном собрании проводились новые выборы, просматривались счета, читалась переписка с отделениями внутри страны и за рубежом. Подробный журнал собраний печатался в Отчетах вместе со списками членов и благотворителей Общества для всеобщего обозрения.

Удивительно быстрое развитие переводческого, издательского и торгового дела⁷³ уже с первого года существования Библейского Общества было результатом, с одной стороны, финансирования Общества государством, с другой – опытности учеников и воспитанников Дружеского Ученого Общества. Типографии, книжные лавки, книгохранилища, общедоступные библиотеки, система обмена книгами, совокупность способов привлечения новых сотрудников и жертвователей - вся эта организация широко использовала в своей работе новиковские приемы. Кроме того, в своей работе Общество пользовалось поддержкой государственного аппарата и церковной иерархии. Главным режиссером всего этого предприятия был Голицын. Его рукой были написаны объявления, брошюры, пропагандистские памфлеты и многочисленные письма и речи, напечатанные в Отчетах, которые призывали к сотрудничеству людей из всех сословий.

Главными центрами перевода и издания мистической литературы стали розенкрейцерские ложи теоретического градуса, среди которых особым усердием отличались «Умирающий сфинкс» в Петербурге и «Ищущие манны» в Москве⁷⁴. Эти ложи работали в тесной связи с городскими отделениями Библейского Общества. Оказывали им поддержку и дали известность их начинаниям журналы «Сионский вестник» Лабзина и «Друг юношества» под редакцией М.И. Невзорова, издававшийся в Москве. Невзоров, являвшийся учеником Новикова и усердным розенкрейцером, управлял в эти годы университетской типографией⁷⁵.

С 1817 г. все предприятия Библейского Общества находились под покровительством нового министерства духовных дел и народного просвещения, созданного по инициативе Голицына, который его и возглавил⁷⁶.

Это министерство стало завершением той политической программы, основы которой были заложены Голицыным в 1803 г. Учреждение этого министерства было встречено благосклонно многими либеральными политическими деятелями начала царствования Александра I⁷⁷. Сперанский, поздравляя нового министра из своей ссылки, писал следующее: «Когда я писал о соединении в одно Министерство духовных дел и народного просвещения, тогда не дошло еще до меня известие об учреждении сего Министерства. Ныне прочитав его со вниманием, я более еще порадовался и утвердился в сей мысли». Голицын ответил на это: «В рассуждении мнения Вашего о соединении в одно Министерство Духовных Дел и Просвещения я совершенно с Вами согласен; но признаюсь, что ежели бы надеялся на собственные силы, никогда бы не осмелился принять звания на меня возложенного непременной волей Государя»⁷⁸.

Министерство разделилось на два департамента, директорами которых были А.И. Тургенев и В.М. Попов, то есть секретари Библейского Обществ. Новое министерство было двойником Общества, придававшим ему административную силу. Его власть распространялась на все исповедания, включая православное. Таким образом Св. Синод полностью подчинился контролю государственного органа: «Обер-прокурор Св. Синода, – гласил указ, - находится в таком же отношении к министру духовных дел и народного просвещения, в каком обер-прокуроры правительствующего Сената к генерал-прокурору»⁷⁹.

Это подчинение обер-прокурора Синода не прямо императору, а министру Голицыну было воспринято многими как явное унижение достоинства самого Синода⁸⁰. Архимандрит Фотий писал об этом эпизоде в своих воспоминаниях следующее: «Иерархия церковная была нарушена: митрополиты, архиереи и духовные лица были именем, а все действовал Министр духовных дел, его директор Тургенев и канцелярия»⁸¹. «Между тем, - продолжает он, - в собраниях Библейского Общества еретик в светских одеждах проповедовал евангельскую истину членам Синода»⁸².

В своих записках Стурдза также писал о «церковном перевороте», о «коварном стремлении к разрушению всякого чина и порядка в составе православной церкви»⁸³. Реакция консервативной части духовенства была весьма сильной, но до поры до времени не угрожала авторитету министра и его влиянию на царя.

В компетенции нового министерства находились все государственные и духовные структуры образования Российской империи. В то же время был расширен круг деятельности духовно-цензурных академических комитетов, задуманных Сперанским и учрежденных в 1809 г., которые становились независимы от Московского Комитета духовной цензуры и находились непосредственно под контролем Голицына⁸⁴. С этого момента мистическая и религиозно-философская литература свободно издавалась и распространялась в стране. Сам министр заказывал лучшим переводчикам, работающим для Библейского Общества, перевод мистических произведений и рекомендовал чтение таких книг священникам и студентам духовных училищ и академии⁸⁵. На основе дел архива конференции Санкт-Петербургской духовной академии историк Н.И. Барсов писал: «Выяснились способы распространения мистических изданий в русском обществе, преимущественно в духовенстве приходском и монашествующем. Все преосвященные единогласно свидетельствуют о непосредственном и деятельном участии в деле распространения мистических изданий князя Голицына <…> Почти все издания, подвергшиеся теперь запрещению, переводились и издавались по его мысли, под его непосредственным надзором и руководством лицами, к нему приближенными <…> После выхода из печати эти книги рассылались по губерниям на имя епархиальных преосвященных с письмами князя, в которых он рекомендовал, а иногда предписывал выписку этих изданий»⁸⁶.

В докладе императору от 22 октября 1817 г. министр связывал создание нового учреждения с политической программой Священного Союза и объявлял, что «все христианские государства являются отраслями единого христианского народа». Акт Священного Союза «нельзя не признать иначе как предуготовлением к тому обещанному царствию Господа на земле, которое будет яко на небеси»⁸⁷.

Современные историки пришли к выводу, что в представлениях многих своих сторонников, идеология Священного Союза не имела реакционного характера, а была плодом сильного стремления к культурному и духовному обновлению⁸⁸. Изменение в религиозной жизни страны было воспринято сторонниками политического направления Голицына как первый шаг на пути преодоления всех разногласий и разделений среди церквей и народов во имя «настоящего христианства». Проект Священного Союза они восприняли как результат перенесения в область политики розенкрейцерского идеала соединения всех христиан во «внутренней церкви» и преобразования целой культуры на основе согласия политики, науки и религии⁸⁹.

Новаторство такой программы уловили молодые русские прогрессисты. Н.И. Греч писал на страницах «Сына отечества»: «Вера сына Божия есть то великое общество, в котором семьи народов обретают свои права и обязанности. Закон его, израженный пламенными чертами на сердцах людей, есть тот нетленный устав, по которому отныне судимы будут дела и начинания держав. Уже распространяется слово истины и спасения посреди народов, уже проповедуется и приемлется оно в странах, доныне неприступных свету – распространяется не инквизициями или иезуитами, а наделением всех ищущих истину книгою слова Божия. И вскоре <…> все люди будут братьями, все царства – членами одного общества, коего глава есть сын Божий, а помазанники его на земли – исполнителями. Общая Христианская Республика, об учреждении которой мечтали все благочестивые государи и философы, составилась ныне в Европе <…> торжественным актом, который составит первую главу в Уставе Союзных Христианских Государств»⁹⁰. В те годы на страницах «Сына отечества» и других журналов появлялись статьи, в которых открыто провозглашалась солидарность с испанским народом в борьбе за независимость, объяснялось преимущество конституционного правления и обсуждалась проблема соотношения патриотизма и свободы⁹¹. Свобода печати не коснулась только религиозных изданий. До конца 10-х гг. частные журналы были местом выражения самых различных мнений и политических тенденций. Даже те профессора, которые в скором будущем подверглись гонениям, в 1820-1821 гг. могли свободно издавать свои сочинения⁹². И все это без препятствия со стороны цензуры. В 1818 г. на собрании Императорской Академии Наук Уваров говорил, что рабство «несовместимо с христианской моралью», что политическая свобода, являвшаяся вершиной развития человеческого разума, «есть последний и прекраснейший дар Бога»⁹³.

Но Уваров, как и Голицын и их сотрудники, считал, что Россия не должна идти путем, по которому шел Запад, поскольку Европа – это «изнеможенный старец», потерявший духовное богатство первоначального христианства. Такое богатство изменит Россию, поскольку именно религия должна образовать гражданскую жизнь народов и дать опору их правам. Поэтому духовное и религиозное воспитание народа занимало главное место в программе идеологов Священного Союза: «Освобождение души через просвещение должно предшествовать освобождению тела через законодательство»⁹⁴.

«Сионский вестник», издаваемый Лабзиным, стал главным органом распространения подобного просвещения и идеологии Священного Союза⁹⁵. Журнал, запрещенный в 1806 г. духовной цензурой, оказался теперь под контролем самого министра.

Лабзин был лучшим учеником Новикова и самым активным членом Библейского Общества в издательском деле. Он переводил и издавал произведения Юнга-Штиллинга, Эккартсгаузена, мадам Гюйон и других религиозных мыслителей, учение которых было тесно связано с понятием «внутренней церкви». «Сионский вестник» выступил популяризатором идей подобного рода мыслителей. Его успех был огромным, особенно среди духовенства. На момент выхода второй книжки журнала в одной только Москве было 33 подписчика среди высших духовных особ. Санкт-Петербургская духовная академия подписалась на 11 экземпляров⁹⁶. Все знали, что большая часть содержимого журнала состояла из переводов полуеретических авторов. Сохранился в рукописи донос, написанный в 1817 г., в котором говорилось о том, что идеи, проводимые в журнале «непременно должны быть признаны ересями», что автор доноса и обстоятельно доказывал⁹⁷. Действительно, на страницах «Сионского вестника» можно было встретить утверждения, неприемлемые церковью, вроде: «Вера Христова не знает никаких разделений верующих от неверующих, и у самого Христа мы не найдем никаких толков о догматах и таинствах церковных»⁹⁸. Между тем, благодаря покровительству Голицына, журнал продолжал выходить без контроля духовной цензуры вплоть до следующего года.

После 1817 г. донесения иностранных дипломатов при русском дворе начали отражать сильное беспокойство, вызванное в международном политическом мире либерализмом русского правительства. Австрийский посланник Лебцельтерн писал в связи с этим следующее: «la liberté de la presse, tant qu'elle dégénérait en licence», «l'Empereur en beaucup de circonstances parait accorder une protection illimitée à toutes les sectes. <...> Je crois qu'ayant adopté la tolérance comme maxime d'Etat, ses alentours l'abusent sur l'extension qu'il convient de lui donner, tandis que le prince Galitzyne <...> maintient l'Empereur dans une fausse route et dispose une nation peu civilisée à tous les genres de fanatisme les plus aptes à altérer un jour l'ordre politique, qui suit toujours le développement de l'ordre religieux »⁹⁹.

Действительно, как писал Чистович, Голицын «покровительствовал всем сектам, не исключая хлыстовщины»¹⁰⁰. Все секты, по мнению министра, вносили вклад в построение Царства Божия на земле, хотя каждая по-своему. Сохранился в рукописи автограф официального ответа Голицына на донос о распространении раскола в Ржевской губернии: «Закон, - пишет министр, - оставляя неприкосновенной свободу совести, запрещает только публичное оказательство раскола»¹⁰¹. Синодальный указ 1803 г. - продолжается в документе - запрещает всякое явное оказательство раскола, не в виде ереси, но как нарушение общего порядка. Из этого можно заключить, что раскольникам должно быть разрешено собираться в частных домах без внешних символов и церковных украшений и устраивать там свои часовни. В течение всего существования министерства в России проводилась последовательная политика покровительства в отношении разных сект, та политика, которая была начата в 1801 г. Иваном Лопухиным в качестве сенатора¹⁰². В 1820 г. был создан секретный комитет по расколу, целью которого было дать раскольникам возможность прямого обращения к царю без обычного посредничества Синода. Президентом стал Голицын, а среди членов оказались его сотрудники по библейскому делу: министр внутренних дел Кочубей, генерал-губернатор Петербурга Милорадович, Филарет Дроздов и Михаил Сперанский¹⁰³.

В эти годы в стране практически не было никакой цензуры над печатью и контроля за деятельностью разных сект. Как пишется в «Записке о крамолах врагов России», мистические книги «охотно читают на своих сходбищах раскольники беспоповщинской секты, молоканы, духоборцы и особенно духоносцы»¹⁰⁴. В то же самое время в Россию была открыта дверь проповедникам, преследуемым на Западе из-за их еретических идей, например, Госнеру и Линдлю, которые в начале 20-х гг. свободно проповедывали в Петербурге. Приезду в Россию известного немецкого философа Баадера в 1823 г., с которым министр был в тесных отношениях и обсуждал проблемы религиозной политики, помешала лишь опала Голицына¹⁰⁵.

Как пишет А. Эткинд, голицынское министерство «пыталось сразу провести и религиозную реформу, и культурную революцию, действуя сверху, но надеясь завоевать поддержку просвещаемого им общества»¹⁰⁶. В стране появилась сеть легальных и полулегальных организаций, связанных, с одной стороны, с официальным Библейским Обществом, а с другой, - с тайными ложами. Голицын стал председателем Императорского человеколюбивого общества и членом-учредителем Попечительного о тюрьмах общества. В 1818 г. по его инициативе было основано Вольное общество любителей российской словесности¹⁰⁷. Оно издавало журнал «Соревнователь просвещения и благотворения» (1818-1825), который распространял известия о предприятиях библейских отделений и собирал подписки для помощи молодым и бедным писателям. Александр Тургенев, секретарь Библейского Общества, принимал участие в женском благотворительном обществе, Помиан-Пезаровиус, вице-президент Библейского Общества, издавал журнал «Русский инвалид» для помощи инвалидам. Эти организации сотрудничали с библейскими отделениями в столице и в провинции. Их члены почти все являлись масонами или раньше были ими. Чувство солидарности, столь сильное в масонской ложе, развивалось и вне ложи, втягивая в общее дело сочувствующих из всех сословий. «Члены Библейского Общества, - написано в одном из отчетов, - не полагают никакого разделения между собою. Тот же дух, который в первые времена христианства создавал между многими верующими «сердце едино» и «душу едину», так что и имущество было общее у них, производит ныне подобные действия между ревнителями распространения Слова Божия»¹⁰⁸.

По замечанию А. Н. Пыпина¹⁰⁹, было много лицемерия и риторики в заявлениях сочувствия библейскому делу, в письмах и пожертвованиях. Сильно действовало желание нравиться петербургскому начальству. Но можно все-таки предположить, что и этим способом новая привычка к участию и содействию укоренялась. Скучные, проникнутые риторикой письма, напечатанные в отчетах, имели такую же роль, как и выступления, речи и проповеди в розенкрейцерских ложах¹¹⁰. По содержанию они довольно однообразны и тяжеловесны, но являются первой попыткой русского самосознания выразить внутренний мир, чувства и интимную духовность, что было новым и не свойственным православной традиции, в которой обряд и внешняя символика играли огромную роль¹¹¹.

14 января 1819 г. по предложению Голицына Комитет министров утвердил устав Санкт-Петербургского Общества для заведения училищ взаимного обучения¹¹² (Беля и Ланкастера). Устав подписали: граф Федор Толстой, Федор Глинка, Николай Греч, Николай Кузов. Все они были членами петербургской ложи «Избранного Михаила», в собраниях которой возникла идея создания нового общества¹¹³. Его внутренняя организация соответствовала духу и принципам масонства. В уставе утверждалось: «Члены имеют право подавать Обществу голоса свои и предлагать новых членов, присутствовать в его годичных собраниях. Из них избираются члены Комитета. <…> Общество управляется Комитетом, состоящим из 12-ти действительных членов, избранных на три года большинством голосов. <…> В нем решаются все дела, касающиеся до управления Обществом, по большинству голосов»¹¹⁴.

Целью общества являлось распространение просвещения среди народа новыми педагогическими методами, разработанными на Западе. Михаил Орлов, член Арзамаса и будущий декабрист, писал: «Если изобретение книгопечатания произвело в Европе такую революцию, только размножив распространение мыслей, то какой же революции следует ожидать от учебного метода, который стремится до бесконечности расширить мыслящих людей"¹¹⁵.

В записке попечителя Санкт-Петербургского округа Уварова, прилагаемой к Уставу, написано, что это общество «будет вовсе отдельное от того общего дела, в круге министерства духовных дел и народного просвещения заводимого. Посему первоначальный опыт сего частного общества сам по себе может быть почитаем за образцовый»¹¹⁶.

Голицын одобрял частную инициативу, развивающуюся параллельно государственной, и всеми средствами оказывал помощь предприятиям нового общества, которое распространялось в стране через каналы и Библейского Общества и масонства. Пособия для учащихся были напечатаны на иждивении министерства¹¹⁷. В декабре того же года Обществу ланкастерских школ было разрешено иметь свою печать¹¹⁸.

Уже в 1817 г. некоторые студенты Главного Педагогического Института, избранные Уваровым, были отправлены в Англию для изучения метода Ланкастера. Сам министр внимательно следил за их успехами¹¹⁹. На хорошие отношения и сотрудничество Голицына с Уваровым в этом деле указывает их переписка, сохранившаяся в рукописи¹²⁰. Хотя Уваров не сочувствовал мистико-религиозному настроению Голицына, тем не менее, он разделял с ним конкретные программы и цели. Полное согласие действий между ними, начатое во время посещения собраний «Полярной звезды», продолжилось до увольнения Уварова от всех должностей, предвещающего скорую опалу самого Голицына. Известный интерес Уварова к Востоку начался именно под влиянием И. Фесслера, и под руководством последнего им был написан проект Азиатской Академии (1810)¹²¹. Когда Уварову в 1819 г. удалось осуществить свой проект учреждения Санкт- Петербургского университета, он не оставил без внимания идеи баварского востоковеда: не случайно он пригласил гебраиста Герасима Павского, сотрудника Библейского Общества, на кафедру богословия и известных иностранных эллинистов и ориенталистов на кафедру греческой литературы, восточных филологий и литератур¹²². Все это было сделано с одобрения министра¹²³.

Многие другие предприятия министерства свидетельствуют о широте взглядов Голицына в области культуры и образования. С 1817 по 1820 гг. он добился одобрения от Комитета министров для проведения следующих мер: приобретения анатомического кабинета для Московского университета, экономической помощи Обществу испытателей природы, учреждения кафедры астрономии при педагогическом институте в Петербурге, учреждения ученого фармацевтического Общества, учреждения Санкт-Петербургского университета вместо педагогического института с новой кафедрой юридического права по проекту Уварова, права поступления на все факультеты Медико-хирургической академии Санкт-Петербурга для студентов «несвободного состояния», учреждения при Московском университете Медицинского института количеством в сто казенных воспитанников, учреждения при Императорской Академии Наук новой кафедры греческой и латинской литературы, дозволения университетам принимать в число казенных медицинских воспитанников людей из податного состояния¹²⁴.

О деловой и прагматичной склонности Голицына свидетельствуют и воспоминания английского квакера В. Аллена, который посетил Россию в 1819 г. Профессор химии, юрист, филантроп и ловкий проповедник, Аллен был главным распространителем мероприятий Английского Библейского Общества и Общества Друзей за границей. Во время пребывания в Петербурге он часто встречался с Голицыным и его помощником Поповым, в то время директором Департамента народного образования. Вместе они обсуждали вопросы плохого состояния тюрем и богаделен, вместе искали способы улучшения условий жизни народа. Воспоминания Аллена свидетельствуют, с одной стороны, о конкретном подходе министра к подобного рода вопросам, с другой – о хорошем впечатлении, которое произвел Голицын на образованного англичанина, потрясенного его просвещенностью¹²⁵.

Принимая во внимание подобные свидетельства, трудно поверить представлению о Голицыне как о наивном мечтателе или малообразованном и хитром царедворце, или реакционере, преследовавшем культуру и науку. Что значил мистицизм для него и для тех, кто с ним сотрудничал в течение целого двадцатилетия? Ответ можно найти в словах Фесслера: «Мистицизм есть врожденное свойство разума, сродное религиозности и философии, высшее возбуждение, а не расслабление силы. Его деятельность начинается там, где оканчивается область рассудка и определения – строго и твердо мыслящий ум может смешать его с ментальностью чувств или с фанатизмом пылкого воображения и произнести, таким образом, недостойное суждение о нем. Но истинная мистика, основывающаяся на деятельности чистого разума и живущая при его свете, может быть не только изучаема, но и научна»¹²⁶.

Такой мистицизм, парадоксально пропитанный кантианской философией, побудил Голицына к конкретным предприятиям для развития системы народного образования, для обновления взглядов духовных лиц и для расширения частной инициативы в области культуры и воспитания. Между прочим, сотрудничество Голицына с Фесслером продолжилось и после высылки последнего из Петербурга. В 1820 г. министр писал Сперанскому: «Вы, я думаю, знаете о назначении Фесслера суперинтендентом в Саратове – он будет нам полезен. <…> В колониях саратовских Вам известно какое количество народа совершенно брошенного в отношении религии. Я надеюсь, что Фесслер займется там и школами»¹²⁷.

Совсем другое значение и политическую окраску имело мистическое направление, очень активное в русском масонстве начала XIX в., лидером которого являлся И.А. Поздеев. Во втором десятилетии нового века в мире розенкрейцерских лож шла борьба между сторонниками Поздеева, настроенными консервативно¹²⁸, и товарищами Невзорова и Лабзина, которые пытались продолжить деятельность своего духовного отца, Н. И. Новикова, и соединить распространение мистических идей с просветительской деятельностью¹²⁹. Факт, что только представители новиковского направления приняли участие в издательских предприятиях Библейского Общества, сам по себе показателен. Показательно и то, что противники видели в мировоззрении Голицына и его помощников такое же странное совмещение просветительских и мистических идей, что и в новиковском кружке¹³⁰.

Борьба между двумя направлениями розенкрейцерства была ожесточенной: в 1817 г. именно по внушению Поздеева настоятель Симонова монастыря Герасим Князев направил донос к Санкт-Петербургскому митрополиту Амвросию с резкими нападками на еретические идеи, содержащиеся в «Сионском вестнике» и в других мистических сочинениях, изданных Лабзиным с разрешения министра духовных дел. На основе этого доноса было возбуждено дело против журнала, который, несмотря на покровительство Голицына, был опять запрещен цензурой¹³¹. Голицын оправдываясь в письме перед своим сотрудником, писал, что он был вынужден закрыть журнал, чтобы «избавиться от упрека, что я покровительствую тому, что церковь должна была бы останавливать»¹³². «Если мне позволят все то, что вы пишете, то я подам повод думать, что и я принадлежу к вашей ложе, как то уже и говорят, а я – министр»¹³³.

Первые серьезные проблемы для министра начались именно из-за активной деятельности масонской организации по привлечению в ложи членов духовенства, студентов и профессоров Духовной академии. Тем более, что в те годы все важные посты в Московской Духовной академии занимали «вольные каменщики»¹³⁴. В 1817-1818 гг. некоторые духовные лица вошли в ложу Лабзина «Умирающий Сфинкс» – скандал был неизбежным. Сам Новиков вмешался в дело и, во избежание возможных гонений, в апреле 1818 г. приказал не принимать в ложу людей «из духовного звания»¹³⁵.

В конце 10-х гг. среди высших духовных лиц полное подчинение министру оставило место доносам и обвинениям. В донесении Санкт-Петербургской полиции о слухах, распространившихся в городе и касающихся Голицына (1818 г.), написано: «Различные его распоряжения не заслуживали общего одобрения, <…> снисхождение к приверженцам различных сект и к особам, прилепляющихся к католицизму сильно было осуждаемо православными. <…> Укоренение и влияние библейского общества, распространяющего благотворительные плоды свои, служа утешением светской публике, порождает сомнения в умах духовенства»¹³⁶. Интересно заметить, как Голицын обвиняется в эти годы в покровительстве то «католических», то «протестантских еретиков»¹³⁷.

В 1819 г. М.Л. Магницкий, бывший член «Полярной звезды» и сотрудник Сперанского¹³⁸, с которым он разделил ссылку, был уволен с должности Симбирского губернатора и определен членом Главного правления Училищ. Через месяц он был послан произвести ревизию в Казанский университет, где, как известно, им были обнаружены всякого рода беспорядки¹³⁹. «Тогда говорили, - пишет Панаев, - и не без основания, что Магницкий сам напросился на это поручение. Ему легко было, по близкому расстоянию Симбирска от Казани, уверить князя, что он хорошо знает, в каком жалком (будто бы) положении находится университет. <…> Тогда это было очень кстати по причине либеральных волнений в университетах германских»¹⁴⁰. Возможно, в это время Голицын еще доверял Магницкому. По словам Сафоновича, Голицын «скоро попал под влияние людей, из которых одни по разным корыстным видам, а другие по твердому убеждению в непреложности своего учения делали из него, что хотели. К числу первых надобно отнести в особенности Магницкого, который в продолжение с лишком семи лет дурачил Голицына»¹⁴¹.

Верил ли Голицын искренно в ту опасность, о которой свидетельствовал Магницкий, сказать трудно. В любом случае, он не мог действовать по-другому: прочитав донесение, в котором инспектор описывал состояние университета самыми мрачными красками¹⁴², он донес обо всем императору. Тем более, что именно в те годы университетский вопрос впервые осложнился политическими соображениями под влиянием событий в Германии¹⁴³.

Дело Казанского университета позволило Магницкому привлечь к себе внимание представителей новой придворной партии, особенно Аракчеева. В результате этого он был назначен попечителем Казанского университета по повелению самого государя, и, по-видимому, по внушению Аракчеева, которому Магницкий уже поспешил предложить свои услуги. Было всем известно, что Аракчеев не любил Голицына, который, по словам свидетеля, «составлял ему оппозицию в Государственном совете и Комитете министров» по «части народного просвещения и духовных дел для Аракчеева были terra incognita, страна совершенно неизвестная. Нужны были знающие помощники. Выбор пал на митрополита Серафима, архимандрита Фотия и Магницкого»¹⁴⁴.

В 1821 г. также началась реакция в Санкт-Петербургском университете, где лучшие профессора были уволены по обвинению в «вольнодумстве», предъявленном против них новым попечителем учебного округа Руничем¹⁴⁵, который занял в этом году место Уварова. Голицын был заметно встревожен общей атмосферой страха, и может быть, испугался неожиданных последствий той свободы слова и мысли, в которую он сам верил. По крайней мере, об этом, по-видимому, свидетельствует одно из его писем к своему старому сотруднику З. Карнееву от 1821 г.: «В Санкт-Петербургском университете Рунич открыл учение также пагубное. Я ему поручил исправление должности попечителя по выбытии Уварова, и не успел он войти, как заметил в уроках некоторых профессоров учение, вредное против религии и правления, например, в историческом классе преподавали материализм и частью атеизм, опровержение достоверности св. Писания и свою систему творения мира без Бога. В статистике российской учение, потрясающее христианство и наполненное вольнодумством. Рунич отобрал тетради у учеников и у некоторых – профессорские. <…> Я Вам признаюсь, что я, при слушании вышеописанных тетрадей в Главном правлении училищ истинно страдал, слушав такое богохульство, и что сие учение свободно продолжалось столько времени»¹⁴⁶.

Тем не менее, министр был далек от реакционной позиции других представителей политической жизни начала 20-х гг. О деле Семеновского полка, использованном Аракчеевым как доказательство того, что в России готовится бунт, он писал Сперанскому следующее: «Из всего видно, что это местное недовольствие на Шварца, и тут нет никакого заговора и нет заводчиков бунта»¹⁴⁷.

В эти годы продолжали существовать дружеский союз и сотрудничество Голицына с представителями молодого поколения, он по-прежнему стремился собрать все лучшие силы русской интеллигенции вокруг своего проекта. 24 июля 1821 г. он выступил с обращением к населению России, в котором призвал к сбору пожертвований для греческих беженцев. В ряде русских городов были созданы специальные вспомогательные комиссии, в которых приняли участие и представители православного, и католического духовенства, и члены Библейского Общества, и участники разных обществ¹⁴⁸. Это было последнее предприятие большого масштаба министра духовных дел и народного просвещения.

В то же время продолжались его ходатайства за писателей, находившихся в трудном положении¹⁴⁹, продолжались контакты с государственными людьми, которые вскоре разделили его участь. В дневнике Сперанского за 1821 г. написано: «Обед у Каподистрии – там же и князь Голицын»¹⁵⁰. После того, как начались гонения на профессоров либерального направления, Александр Тургенев, друг Уварова и правая рука министра, писал брату: «Не одного Куницына надо спасать, но и науку, и оградить Россию и правительство от нашествия Магницких и Руничей»¹⁵¹. Тургенев останется верным своему начальнику до конца, вместе с ним он будет уволен со всех должностей в 1824 г. и скоро будет вынужден оставить страну, не теряя, между тем, контактов с бывшим министром¹⁵².

Параллельно с первыми репрессивными мерами в области образования развивался и план дискредитации Голицына перед царем и общественным мнением. Широкая кампания против министра духовных дел посредством доносов, писем, рукописных записок, статей на страницах русских и иностранных журналов сплелась с такой же ожесточенной кампанией, обрушившейся на Каподистрию. Придворная борьба за руководство внутренней и внешней политикой страны в начале 20-х гг. была в полном разгаре. 9 ноября 1822 г. Меттерних записал: «В России и во всей русской дипломатии за границей есть две партии, которые открыто обозначаются именами Меттерниха и Каподистрии. <…> Эти две партии ненавидят друг друга и противостоят одна другой как правые и левые во Франции. Александр называется меттерниховцем, поэтому его партия хороша – другую партию надо предоставить ее судьбе»¹⁵³.

Как писал век назад Н. Барсов, «борьба эта, как известно, была не столько борьбой идей и теоретических направлений мысли, сколько борьбой личных интересов и страстей, по крайней мере, со стороны Магницкого и Аракчеева»¹⁵⁴. Вокруг Аракчеева собрались все старые и новые враги Голицына. Среди них были сторонники иезуитов, которые при Александре I успели устроить в России крепкую систему связей и покровительств, и уже с начала его деятельности боролись против распространения Библейского Общества. «Партия иезуитов громко обличала нас в отпадении в сторону безначальной реформации» - пишет Стурдза в своих записках¹⁵⁵. Интересно мнение иностранного свидетеля тех событий – Пинкертона, представителя Английского Библейского Общества. В своих воспоминаниях он пишет: «There is no doubt, that in the succeeding intrigues, which were played off so successfully against the Russian Bible Society, their [иезуитов] powerful friends in the capital took a part»¹⁵⁶. На самом деле, Голицын был автором указов о высылке иезуитов сначала из столиц, а потом из России в целом¹⁵⁷. Объяснение этой меры, которая противоречит веротерпимости и покровительству, оказанному министром всем исповеданиям, можно найти в одном из писем Голицына Сперанскому: «Примечательно, что когда в Россию все истинные христиане просятся и едут, мы высылаем от себя иезуитов. Обстоятельства того требовали, они точно мешают распространению слова Божия, а распространять продолжают все свой папизм»¹⁵⁸.

Наконец, возрастающее влияние Аракчеева при дворе и давление, оказанное на царя Меттернихом, дали внутренней политике правительства другое направление. Важным доказательством изменения, произошедшего в отношениях государя к бывшим сотрудникам, служит письмо, написанное им во время конгресса в Лайбахе (1821 г.) князю Голицыну: «Из писем Ваших и Кошелевских поручений я усматривал критику той политической системы, какой я ныне придерживаюсь. <…> Не писал ли мне неоднократно Кошелев в течение 1812, 1813 и 1814 гг., что надо мне бороться до конца? Теперь мы находимся приблизительно в таком же положении, и я вам говорю, что в еще более опасном, потому что тогда борьба велась против разрушительного деспотизма Наполеона, а настоящие доктрины куда более могуче действуют на толпу, чем то военное иго, которым он держал ее в руках»¹⁵⁹.

Тот факт, что после 1820 г. все общества, которым покровительствовал Голицын, закрылись одно за другим, служил ясным сигналом его скорой опалы. В 1820 г. Е. А. Кошелев, поставленный государем во главе великой ложи Астрея, доносил «о несвойственном духу Российской империи выборном конституционном правлении» русских лож. 12 июня 1821 г. Великая Ложа отменила свободу выборов должностных лиц в ложах и возвратилась к старым шотландским правилам, согласно которым должностные лица должны избираться начальниками, и должен господствовать очень строгий иерархический принцип¹⁶⁰. Но это уже не могло спасти масонскую организацию: в 1822 г. последовал указ о запрещении всех тайных организаций, в том числе и масонских¹⁶¹. 18 июля 1822 г. издается указ «О непринимании в Дерптский Университет студентами обучавшихся прежде в иностранных университетах», где «молодые люди черпали понятия, самые противные религии и нравственности»¹⁶².

В том же году Лабзин был отстранен от места вице-президента Академии художеств и выслан в город Сенгилей (Симбирской губернии). Поводом для высылки послужила одна шутка неосторожного Лабзина: в ответ на предложение избрать в почетные любители академии Аракчеева на основании его близости к государю, он будто предложил в почетные академики и лейб-кучера Байкова, который «еще ближе к государю и даже сидит впереди его»¹⁶³. Шутка быстро распространилась, и Голицын на этот раз не смог защитить своего старого сотрудника, за что Лабзин весьма строго осуждал его¹⁶⁴.

Но в это время старый министр должен был быть очень осторожным в своих поступках. Ему приходилось использовать всю свою ловкость опытного царедворца для того, чтобы увернуться от прямого удара. Его переписка с архимандритом Фотием, опубликованная Барсовым, отражает все политическое искусство министра, который умел прибегать к языку, наиболее понятному адресату. Фотий неоднократно настаивал на необходимости остановить распространение книг, «изданных против церкви, власти царской и противу всякой святыни – и в коих ясно возвышается революция»¹⁶⁵. Князь отвечал на его письма всегда смиренно и благочестиво, хотя он не мог не знать о ненависти и враждебности, которую питал к нему Фотий. Уже с начала 20-х гг. в письмах к царю Фотий говорил о министре как о главном враге церкви и государства, настоящем еретике.

Вплоть до своей отставки Голицын пытался спасти плод своих трудов, примером чего служит дело ланкастерских школ, которому он уделял внимание вплоть до момента своего удаления с должности министра. Сохранился в рукописи интересный доклад, адресованный в 1825 г. Магницким «господину министру народного просвещения» (в то время им был А.С. Шишков). В нем говорилось: «Республиканская организация школ ланкастерских имеет ту невыгоду что в оных равные всегда управляются равными, и что избрание их в старшие определяется одним достоинством. Наблюдатели благочестивые и опытные нашли, что сия форма образования имеет важные неудобства, и именно: а) она утверждает юношество в привычках республиканских, довольно и без того вольнодумством нашего века раскрываемых, и б) она дает понятие о начальстве и властях противоположное закону Божию, поставляя власть избирательную по достоинству, между тем, как христианин с самого детства во всякой власти не достоинство лица, но избрание Божие видеть должен»¹⁶⁶.

Уже в 1820 г. в Главном правлении училищ по предложению самого Магницкого был учрежден особый комитет, цель которого «состоит 1) в том, чтоб способ взаимного обучения, столь опасный при злом или даже произвольном его употреблении, взять в руки правительства»¹⁶⁷. Но устав комитета не исключал возможности существования и частных школ, зависящих от Вольного Общества ланкастерских школ, так что Магницкий, как он докладывал в своем донесении, уже в том году считал нужным предложить Главному правлению резкие изменения в уставе. Новый проект, представленный Магницким Голицыну, также существует в рукописи. В нем говорится, что «главнейшая же его обязанность есть наблюдать, чтоб никакое училище взаимного обучения ни под каким видом не выступало из общепринятой системы образования»¹⁶⁸. Проект был одобрен Главным правлением, которое поручило министру представить его государю. Но в рукописи в последней строчке написано: «Проект не был представлен на высочайшее утверждение»¹⁶⁹. Можно предположить, что в то время Голицын воспользовался своим авторитетом, чтобы отклонить его.

В 1824 г. Голицын был лишен звания министра. Под его началом осталось лишь почтовое ведомство. Только после его увольнения комитет начал активно противодействовать Вольному Обществу для учреждения ланкастерских школ.

Под ударами новой придворной партии пало само министерство духовных дел и народного просвещения. Сообщая эту счастливую новость своему другу архимандриту Герасиму Фотий писал: «Порадуйся, старче преподобный! Нечестие пресеклось, армия богохульная дьявола паде, ересей и расколов язык онемел, общества все богопротивные сокрушились, министр наш один Господь Иисус Христос во славу Бога отца, аминь». А в приписке он просил: «Молись об Аракчееве – он явился раб Божий за святую церковь и веру, как Георгий Победоносец. Спаси его Господи!»¹⁷⁰.

Фотий, Магницкий, Рунич являлись, по-видимому, только исполнителями в борьбе за власть, которая завершилась с опалой Голицына. Но в представлениях умнейших противников Голицына немаловажную роль сыграло осознание опасности для стабильности церкви и государства религиозной и культурной политики министра. «Небывалые никогда прежде произвольные толки о вере, о свободе, о правительстве, - писал Шишков, - умножили у нас секты и расколы, возмутили простой народ, поселили в неопытные умы и сердца молодых людей надменность по собственным их мечтаниям учреждать образ правительства. <…> Все сие как во Франции, так и у нас породилось от распространения и чтения мистических безнравственных книг и журналов, без должного рассмотрения проходивших через слабую цензуру»¹⁷¹. По замечанию А. Эткинда, при всей наивности этого объяснения, «Шишков правильно понимал свою первоочередную проблему: с книгами справиться труднее, чем с людьми»¹⁷².

После уничтожения министерства был запрещен перевод Священного Писания на русский язык и началось систематическое преследование «вредных» произведений. Так, 14 мая 1825 г. последовал синодальный указ со списком книг, «заключающих под видом таинственного истолкования Святого Писания, развратные и возмутительные лжеучения, противные гражданскому благоустройству, догматам и преданиям нашей церкви и напечатанных в частных типографиях без разрешения Святого Синода»¹⁷³. Среди них можно обнаружить сочинения духовных отцов розенкрейцерства и современных мистиков.

Библейское Общество продолжало существовать до 1826 г., но лишь формально. В 1825 г. новый министр народного просвещения А. С. Шишков в донесении императору еще раз указывал на тесную связь Библейского Общества с розенкрейцерами в целях и правилах, состоявших в том, «чтобы почитать церковь нашу заблудшей, первосвященников наших лжеверующими, всех царей и вельмож – угнетателями народов». Их намерение, по словам Шишкова, - «составить из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию». Для такой цели они «вместе с Библиями рассылают воззвания ко всеобщему бунту».

С ужасом описывая библейские собрания, Шишков свидетельствовал: «Собрания сих обществ бывают в домах. В них присутствуют и архиереи, и священники, и офицеры, и купцы, и даже иноверцы, не в виде священнослужителей и молящихся слушателей, но в виде сотоварищества. Там и стихи поют, и ученики читают свои сочинения, и архиерей говорит речь, похвальную переводу Священных Писаний с высокого церковного языка на простой, театральный, и пастор лютеранского исповедания провозглашает свои учения».

И, наконец, министр предупреждал царя о грозящей опасности: «Кто восстает на Бога и церковь, тому уже не трудно посягать на верховную власть и правительство. <…> Вера есть главное основание тишины и благоустройства народов. С поколебанием сего основания естественно должны возникнуть политические неустройства и перевороты, которые отвратить будет или весьма трудно, или вовсе невозможно»¹⁷⁴.

К хору обвинителей присоединился и голос Санкт-Петербургского митрополита Серафима: «… До какой степени распространяется даже между простым народом, не говоря неуважение, но явно противление церкви. <…> Нет сомнения, что зловредный раскол сей, как новая отрасль масонства, одолжен началом своим не России, но привезен к нам совсем обдуманным. <…> Нельзя не согласиться также, что всеобщее обращение Библии могло содействовать сему расколу. Библейские общества имеют с ним связь, и сие в особенности заключить можно из единства духа в главных началах установления всеобщей религии и в согласии нового сего учения с содержанием так названных прежде духовно-нравственных книг, появившихся вместе с Библейскими Обществами. <…> С прискорбием должно признаться, что со времени введения по всей России Библейских Обществ и распространения вышеозначенных книг не только в светские, но даже духовные училища проник какой-то дух своеволия и мистического мудрования. <…> Все сие доказывает, что настоит величайшая необходимость в принятии скорых мер к ограждению православия и природной нам преданности к законному правлению»¹⁷⁵.

Доносы против Библейского Общества продолжались и при Николае I вплоть до его окончательного закрытия в 1826 г.¹⁷⁶ Среди них особенно интересным представляется донос об опасных идеях, распространяющихся в Царскосельском лицее: «Первое начало либерализма и всех вольных идей, - написано в доносе, - имеет зародыш в религиозном мистицизме секты мартинистов, которая в конце царствования императрицы Екатерины существовала в Москве под начальством Новикова и даже имела свои тайные ложи и заседания. Иван Влад. Лопухин, Тургенев (отец осужденного в Сибирь), Муравьев (отец Никиты, осужденного) и многие лица, которые здесь не упоминаются, сильно содействовали Новикову в распространении либеральных идей посредством произвольного толкования священного писания, масонства, мистицизма, размножения книг иностранных вредного содержания и издания книг чрезвычайно либеральных на русском языке. <…> Новикова и мартинистов забыли, но дух их пережил и, глубоко укоренившись, производил беспрестанно горькие плоды. <…>/ Дух времени истребил мистику, но либерализм цвел во всей красе!»¹⁷⁷.

После указа об экзамене еретических книг, пишет Барсов, «кажется, дело велось не особенно спешно – по крайней мере, полный отчет о мистических книгах, составленный комитетом, представлен был обер-прокурору Св. Синода графу Протасову не ранее 1843 г.»¹⁷⁸ Продолжались споры и несогласия среди представителей церкви, и только в 1845 г. часть запрещенных книг была сожжена.

Несмотря на борьбу, объявленную правительством старым и новым расколам, Санкт-Петербургская Духовная Академия осталась учреждением, открытым другим религиозным традициям, о чем свидетельствует собрание герметических и мистических рукописей в ее библиотеке¹⁷⁹. В течение XIX в. среди священников еще читались подобного рода произведения. Так, профессор Московской Духовной Академии Ф. Голубинский купил целое собрание мистических книг, принадлежавшее Голицыну, и во время занятий предлагал студентам чтения из таких авторов, как Беме или Баадер. То же самое делал профессор П. Авсенев в Киевской Духовной Академии¹⁸⁰.

В 1825 г. М.И. Невзоров писал Голицыну: «Начали гнать Христа правительственным образом, истреблением книг, проповедовавших Евангелие Его. <…> Не будем гасить светильников своих»¹⁸¹. И действительно светильники не угасли. Мистическая литература продолжала распространяться среди русской интеллигенции и питала ту своеобразную, внецерковную и недогматическую религиозность, являвшуюся составной частью русского культурного движения XIX в., которая так привлекала и возбуждала интересы представителей Серебряного века¹⁸².

¹Московского Общества сельского хозяйства, Общества любителей коммерческих знаний, Общества истории и древностей российских, Общества любителей российской словесности при Московском Университете, Беседы любителей российского слова, Санкт-Петербургского фармацевтического Общества, Санкт-Петербургского Вольного Общества Любителей российской словесности, Санкт-Петербургского Общества учреждений по методе взаимного обучения, Императорского Общества испытателей природы при Московском Университете.

²Чистович И.А. Руководящие деятели духовного просвещения в России в первой половине текущего столетия. Комиссия Духовных Училищ. СПб. 1894. С. 105.

³Панаев В.И. Воспоминания // Вестник Европы. 1867. Т. 4. № 12. С. 74. Свидетельство о наивной доверчивости князя подтверждал и А.С. Стурдза в своих записках. См.: Стурдза А. С. О судьбе православной церкви русской в царствование Императора Александра I // Русская старина. 1876. Т.15. № 2.

⁴Карнович Е. П. Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий. СПб. 1884; Его же. Князь Голицын и его время // Исторический вестник. 1882. № 5. С. 241 – 269.

⁵Васильев А. Веротерпимость в законодательстве и жизни в царствование Императора Александра I // Наблюдатель. 1896. № 6. С. 35 – 56; № 7. С. 257 – 296; № 8. С. 98 – 113.

⁶См.: Пыпин А. Н. Российское Библейское Общество (1812 - 1826) // Пыпин А.Н. Исследования и статьи по эпохе Александра I. Т. 1. Религиозные движения. Петроград, 1916.

⁷См.: Чистович И. А. Руководящие деятели…; Его же. История перевода Библии на русский язык. М., 1883.

⁸Эткинд А. Умирающий сфинкс: круг Голицына – Лабзина и петербургский период русской мистической традиции // Studia Slavica Finlandesia. Т. 13. Хельсинки. 1996. С. 18. Эткинд подчеркивает разницу между «оригинальным утопизмом» деятелей, группировавшихся вокруг Голицына, и утопизмом других консерваторов эпохи, но выделяет только протестантский компонент мировоззрения первых, влияние «модных мистических исканий протестантской Европы».

⁹ОР РНБ. Ф. 203. Голицын А. Н. Д. 13. Выписки и записи религиозно-нравственного содержания.

¹⁰РГАЛИ. Ф. 146. Бартенев. Оп. 2. Д. 536, 556-559; Ф. 501. Тургеневы. Оп. 1. Д. 27-33; РГИА. Ф. 808. Российское Библейское Общество; Ф. 796. Канцелярия Синода; РГАДА. Ф. 1263. Оп. 10. Ч. 1. Голицыны. Д. 127-132.

¹¹Рассказы кн. А. Н. Голицына, записанные Ю. Н. Бартеневым // Русская старина. 1884. Т. 41. С. 126.

¹²Там же. С. 128.

¹³Там же. С. 127.

¹⁴Там же. С. 128.

Там же. С. 129.

¹⁵ Письмо К.Н. Батюшкова к А.И. Тургеневу от 10 сентября 1818 г. // Арзамас. М. 1994. Т. 2. С. 365.

¹⁶См.: Письмо В. Л. Пушкина П. А. Вяземскому от 27 марта 1818 г. // Там же. Т. 2. С. 433.

¹⁷Эткинд А. Умирающий сфинкс. С. 28.

¹⁸Руссов Н.Н. Помещичья Россия по запискам современников. М. 1911. С. 95.

¹⁹Из записок Ф.Ф. Вигеля // Арзамас. Т. 1. С. 81.

²⁰Стеллецкий Н. Князь Голицын и его церковно-государственная деятельность. Киев. 1901. С. 19. Главным источником, использованным Стеллецким, является воспоминания фон Гетце, который долго служил при Голицыне (См.: Peter von Götze, Fürst A.N. Golitzin und seine Zeit, Leipzig 1882).

²¹См.: Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. М. 1992. С. 554-555; Благовидов Ф. Обер-прокуроры Св. Синода в XVIII и в первой половине XIX столетия. Ч. 5. // Православный собеседник 1899. январь-февраль. С. 91-122.

²²Барсов Н. Святейший Синод в царствование Екатерины II, Павла I и Александра I // Христианское чтение. 1895. Вып. 2. март-апрель. С. 278-282.

²⁴Подробное описание всех мер и решений Голицына по духовному ведомству можно найти в статье Ф. Благовидова «Обер-прокуроры Св. Синода»

²⁵Как замечает Д. Флинн, университеты и высшие учебные заведения могли в это время найти способных преподавателей только среди священников или иностранцев (J. T. Flynn, The University Reform of Tzar Alexander I, Washington 1988).

²⁶Письмо от 12 ноября 1803 г. к епископу Евгению // В память графа Сперанского. СПб. 1872. Т. 1. С. 353.

²⁷ОР НРБ. Ф. 731. М. М. Сперанский. Д. 1853. 19 писем А. Н. Голицыну (1818-1831). Л. 1-2. Письмо от 28 января 1818 г.

²⁸Полное собрание законов Российской Империи. Собрание первое: 1649 по 12 декабря 1825. СПб. 1830 (Далее: ПСЗ). Т. 30. П. 23.122: О усовершении Духовных Училищ, о начертании правил для образования сих Училищ и составлении капитала на содержание Духовенства (26.6.1808). Т. 30. П. 23.207: О порядке сношении Комиссии Духовных Училищ с Синодом. Подробный анализ этой реформы см.: Знаменский П. В. Основные начала духовно-училищной реформы в царствование императора Александра I. Казань. 1878. О составе комитета см.: Описание документов и дел, хранящихся в Архиве Св. Правительствующего Синода. Дела Комиссии духовных училищ (1808-1839). СПб. 1910.

²⁹Бумаги, сохраняемые в РГИА (Ф. 802. Оп. 1. Дела комиссии духовных училищ. Учебный комитет при Синоде. 1808-1839) доказывают, что сотрудничество Сперанского и Голицына в Комиссии продолжалось с 1807 до 1812 г.

³⁰ПСЗ. Т. 32. П. 25.673. Высочайшее Утверждение Проекта Устава Духовной Академии. Ст. 17.

³¹См.: Чистович И. А. История Санкт-Петербургской Духовной Академии (1089-1856). СПб. 1857.

³²См.: Котович А. Духовная цензура в России (1799-1855) . СПб. 1909. С. 85-93.

³³См.: Из воспоминаний преосвященного Филарета, митрополита московского // Православное обозрение. 1868. Т. 26. № 8. С. 507-542; Из бумаг Митрополита московского Филарета // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1868. Т. 137. № 1-3. С. 1-38.

³⁴РГИА. Ф. 802. Дела Комиссии Духовных Училищ. Учебный комитет при Синоде. Оп. 1 (1808-1839). Д. 22. О вызове в Санкт-Петербургскую Духовную Академию и духовную семинарию выдающихся по способностям учителей духовных семинарий. Д. 141. О приглашении доктора Фесслера к преподаванию в Санкт-Петербургской Академии еврейского языка и об увольнении его в 1810. Предложение было сделано Сперанским и принято Комитетом 1 июня 1809; контракт был подписан Голицыным. См. также воспоминания Фесслера: Resultate seines Denkens und Erfahrens als Anhang zu seinen Rückblicken auf seine 70-jährige Pilgerschaft, Breslau 1826; Попов Н.А. И.А. Фесслер (1756-1839). Биографический очерк // Вестник Европы. 1879. № 12. С. 586-643.

³⁵ОР РГВ. Ф. 147. Собрание масонских рукописей С. С. Ланского – С. В. Ешевского. Д. 6. Документы XVIII и XIX вв. Л. 108.

³⁶Связь Сперанского, Голицына и Фесслера была замечена и историком Р. Николсом, который, однако, не принимает во внимание розенкрейцерские корни их проекта в области воспитания и определяет его как «a spirituai mobilization for a pietist revolution». См.: R. L. Nichols, Orthodoxy and Russia’s Enlightenment, 1762-1825 // R. L. Nichols – T. G. Stavrou (под ред.), Russian Orthodoxy under the Old Regime, Minneapolis 1978. p. 67-89.

³⁷Доказательством долговечности связи между ними являются дружеские и деловые письма, частично изданные еще в рукописи. См.: РГАЛИ. Ф. 501. Тургеневы. Оп.1. Д. 33, 97; РГАДА. Ф. 1263. Оп. 10. Ч. 1. Голицыны. Д. 63; ОР НРБ. Ф. 731. Д. 1854, 1959.

³⁸Не случайно Фесслер в том же 1810 г. публикует в Петербурге свою программу литургической реформы, De liturgia christianae ecclesiae, согласно которой все различия среди христианских вероисповеданий должны были быть отменены. См.: Liturgisches Handbuch zum beliebigen Gebrauche der evangelischer Liturgien und Gemeinden, oder: Liturgische Versuche zur Erbauung der Gläubigen, sowol geistlichen, als weltlichen, Riga 1823.

³⁹М. М. Сперанский по Гауеншильду // РС. 1902. № 5. С. 253.

⁴⁰РГИА. Ф. 802. Оп. 1. Д. 265, 391.

⁴¹Васильев А. Веротерпимость в законодательстве и жизни в царствование Императора Александра I // Наблюдатель. 1896. № 6. С. 51.

⁴²РГАДА. Ф. 1263. Оп. 10. Ч. 1. Д. 127-129.

⁴³Там же. Д. 129. Л. 1.

⁴⁴Стурдза А. С. О судьбе православной церкви. С. 270.

⁴⁵О розенкрейцерской идеологии и ее корнях см.: F. Yates, The Rosicrucian Enlightenment, London 1975.

⁴⁶Об идее «внутренней церкви» см.: A. Faivre, Accès de l’ésotérisme occidental, Paris 1986, ss. 160-173.

⁴⁷Интересным примером религиозного эклектизма русских мистиков-розенкрейцеров является сборник, изданный И. В. Лопухиным, «Избранная библиотека для христианского чтения», в 3 тт. М. 1784. См. об этом работы: Розенкрейцерский кружок Новикова: предложение нового этического идеала и образа жизни // Новиков и русское масонство. М. 1996. С. 38-50; Un’utopia rosacrociana. Massoneria, rosacrocianesimo e illuminismo nella Russia settecentesca: il circolo di N.I. Novikov, «Archivio di storia della cultura», 1997, t. 10, ss. 11-276.

⁴⁸Духовным отцом Сперанского был, между прочим, Иван Лопухин, один из главных деятелей новиковского кружка. См.: Письма И. В. Лопухина к М. М. Сперанскому // РА. Т. 8. 1870. № 1-3.

⁴⁹РА. 1885. Т. 1. С. 327-328.

⁵⁰См.: Серков А. И. Русское масонство 1731-2000 // Энциклопедический словарь. М. 2001. С. 250, 1051.

⁵¹РА. 1886. Кн. 2. С. 80-81.

⁵²Там же. С. 76-78.

⁵³Стеллецкий Н. Указ. соч. С. 100.

⁵⁴Замечания члена Комиссии духовных училищ, преосвященного Феофилакта, архиепископа рязанского, на конспект философских наук, представленный г. Фесслером // Чтения в Обществе Истории и Древностей Российских. 1859. Т. 2. С. 118, 121.

⁵⁵Голицын А. А. Проект об учреждении Санкт-петербургского Библейского Общества. СПб. 1812.

⁵⁶См.: Первый Отчет Комитета Российского библейского Общества за 1813 год. СПб. 1814. С. 5-6, где напечатаны список участников первого собрания и результаты выборов должностных лиц.

⁵⁷Лучшим анализом деятельности Российского Библейского Общества до сих пор остается указанное сочинение А. Н. Пыпина. Интересными примерами пропагандистских приемов, использованных Обществом, являются следующие памфлеты: Голицын А. Н. О Библейских Обществах и учреждении такового же в Санкт-Петербурге. СПб. 1813.; Его же. О цели Российского Библейского Общества и средствах к достижению оной. СПб. 1814. Этот последний памфлет был издан тиражом в 35.000 копий и распространен бесплатно. Современные историки до сих пор представляют основание Библейского Общества как факт, вполне соответствующий духу Церкви и Синода (См.: Игумен Иннокентий Павлов. Библейское Общество в России в прошлом и теперь // Славяноведение. № 4. 1995. С. 84-88). Но нельзя забывать, что только благодаря глубокой перемене, происходившей в Синоде с 1803 до 1812 г, открытие Библейского Общества не встретило того сильного сопротивления церковной иерархии, которое оно встретило в других западных странах.

⁵⁹ Russia: or, Miscellaneous Observations on the Past and Present of That Country and Its Inhabitants. Compiled from Notes Made on the Spot during Travels, at Different Times, in the Service of the Bible Society, and a Residence of Many Years in the Country/ Ed. by R. Pinkerton, London 1833, p. 359-360

⁶⁰ До конца 10-х годов Кошелев продолжал занимать важное место при государе. Ему же Александр писал в 1815 году из Дрездена: «Я обязан Вам многим, потому именно, что Вы меня навели на тот путь, по которому я теперь следую убежденно» (Император Александр I и Родион Александрович Кошелев // РС. 1915. № 5. С. 328). А из Варшавы, после знаменитой речи, произнесенной в 1818 г. при открытии польского сейма, царь поспешил сообщить текст своей речи Кошелеву и Голицыну, которые его одобрили.

⁶¹ Архимандрит Фотий причисляет даже и Филарета в члены «секты Лабзина», увлеченных в ересь. См.: Фотий, архимандрит Юрьевский. Из записок о скопцах, хлыстах и других тайных сектах в Петербурге // РС. 1873. № 8. С. 1435-1437.

⁶² РС. 1880. № 9. С. 144-145.

⁶³ См. Дубровин Н. Наши мистики - сектанты. Е. Татаринова и А. Р. Дубовицкий // РС. 1895. № 10.

⁶⁴ По мнению А. Эткинда, именно через кружок Татариновой осуществил «непосредственный контакт людей александровского времени с мистиками из народа», контакт, чреватый последствиями для религиозного мировоззрения следующего поколения славянофилов. См. А. Эткинд, Умирающий сфинкс… С. 32.

⁶⁵ Затем оба они стали митрополитами. См.: Шевырев С. П. История Императорского московского университета 1755-1855. М., 1855. С. 267.

⁶⁶ О ложе Девкалиона, управляемой Гамалеей, см. нашу статью Un personaggio dimenticato del Settecento russo: Semen Ivanovich Gamaleia, “Rivista storica italiana”, Т. 102. 1990. № 3. С. 935-971.

⁶⁷ См.: РС. 1893. Кн. 2. № 5. С. 129-134.

⁶⁸ Официальное письмо от Санкт-Петербургского Комитета (30. 06. 1822) // ОР НРБ. Ф. 731. Д. 2049. Письма А. Н. Голицына к М. М. Сперанскому. 1810-1822. Л. 32.

⁶⁹ ОР НРБ. Ф. 731, Д. 2049. Л. 17,18.

⁷⁰ Там же. Л.4. Голицын ссылается на перевод книги: О подражании Иисусу Христу, 4 книги Фомы Кемпийского с присовокуплением избранных мест из других его творений. (СПб., 1819). Переводу этой книги Сперанский посвятил себя, «переводив по листочку в день, среди великих хлопот, по утрам, вместо молитвы» ( Письмо к Лабзину от 28. 01. 1818 г. Из бумаг о графе Сперанском // РА. 1867. № 1-12. С. 434). Переводные упражнения Сперанского над текстом Кемпийского, им переведенным с немецкого и латинского, находятся в ОР НРБ. Ф. 731. Д. 1809-1815. Произведение было издано впервые Новиковским кружком в 1784 г. Новый перевод вышел под ред. А.И. Тургенева, и все доходы были пожертвованы в пользу Императорского Человеколюбивого Общества. См.: ОР НРБ. Ф. 761. Д. 2183: А. Тургенев, директор Департамента духовных дел и секретарь комитета Санкт-Петербургского Библейского Общества. Письмо М. М. Сперанскому (9 мая 1821).

⁷¹ Отчеты Российского Библейского Общества 1813-1822 гг., СПб., 1814-1823. См. также: Бакунин Т. Repertoire biographique des Francs-Macons russes. XVIIIe et XIXe siecles, Paris 1967.

⁷² Об этих лицах см.: Серков А.И. Русское масонство 1731-2000. Энциклопедический словарь.

⁷³ РГИА. Ф. 808. Д. 321. Переписка с иностранными Библейскими обществами об обмене изданиями и информацией о деятельности.

⁷⁴ Рукописные бумаги этих лож хранятся в ОР НРБ. Ф. 550. Д. 64-69. Материалы ложи «Умирающий сфинкс»; ОР РГБ. Ф. 14. Д. 175-254, 362-370. Опись архивных дел Ложи «Ищущих манны» (1817-1822); РГАЛИ. Ф. 442. Оп. 1. Д. 277. Протокол организационного собрания московского общества Ищущих манны об избрании чиновников и офицеров ложи и по другим вопросам (1817). О тесных отношениях среди членов этих лож Новикова см.: Письма Н. И. Новикова под ред. А. И. Серкова - М. В. Рейзина. СПб., 1994.

⁷⁵ См.: ОР НРБ. Ф. 203. Д. 11. М. И. Невзоров, директор университетской типографии и издатель «Друга юношества». Письма к А. Н. Голицыну (1818-1819).

⁷⁶ ПСЗ. Т. 34. П. 27.106; Учреждение Министерства духовных дел и народного просвещения; РГАДА. Ф. 1263. Оп. 10. Голицыны. Д. 2. Указы Александра I о службе А. Н. Голицына в Главном Управлении духовных дел иностранных исповеданий и в Министерстве народного просвещения (1817). Подробности о деятельности этого Министерства в кн. Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения, 1802-1902. СПб., 1902.

⁷⁷ См.: Записки Кочубея // СИРИО. Примечания 6, 12, 13.

⁷⁸ ОР НРБ. Ф. 731. Д. 2049. Л. 10.

⁷⁹ Сборник постановлений по Министерству народного просвещения (1817-1822). Т. 1. Царствование императора Александра I (1802-1825). СПб. 1909. С. 1092.

⁸⁰ ПСЗ. Т. 34. П. 27.106. С. 111-123. См. также: Благовидов Ф. Обер-прокуроры Святейшего Синода…; Барсов Т. В. Святейший Синод во время Министерства духовных дел и народного просвещении // Христианское чтение. 1895. Май – июнь. С. 505-526.

⁸¹ Автобиография архимандрита Юрьевского монастыря Фотия // РС. 1895. Т. 83. № 2. С. 193.

⁸² Там же. 1895. Т. 84. № 11. С. 220.

⁸³ Стурдза А. О судьбе православной церкви русской. С. 272.

⁸⁴ См.: Котович А. Духовная цензура в России (1799-1855). СПб., 1909. С. 84-91.

⁸⁵ См.: Барсов Н. И. К истории мистицизма в России // Исторические, критические и полемические опыты Н.И. Барсова, профессора Санкт-Петербургской Академии. СПб., 1879. С. 245-260.

⁸⁶ Там же. С. 254.

⁸⁷ ПСЗ. Т. 34. П. 27.114.

⁸⁸ См.: A. M. Martin. Die Suche nach dem Juste Milieu: der Gedanke der Heiligen Allianz bei den Geschwistern Sturdza in Russland und Deutschland im Napoleonischen Zeitalter, «Forschungen zur Osteuropaischen Geschichte», t. 54, 1998, 81-126. Его же Romantics, Reformers, Reactionaries. Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I, DeKalb 1997.

⁸⁹ Подробное описание программы и целей будущего Священного Союза розенкрейцеры XIX века нашли в книге, которую Сперанский послал царю из Сибири. Это «Новое начертание истинной теологии, в которой учение спасения в новом свете представлено ко славе Бога и ко всеобщему назиданию, с письмом, присланным всем человекам и всем владыкам». В 2 тт. М., 1784. Книга была переведена кружком Новикова в 1784 г. и являлась своего рода манифестом его религиозно-политической утопии. См. письмо Сперанского к Ф. И. Цейеру от 11. 1. 1816 // РА. Т. 5. 1867. С. 454-455. Те же самые идеи и мотивы можно найти в письмах этого периода Ф. фон Баадера. См.: Eugene Susini, Lettres inedites de Franz von Baader, Paris, 1942, t.1, 38-39.

⁹⁰ Сын отечества. 1816. № 1. С. 38-39.

⁹¹ Кроме «Сына отечества», см. многие статьи 1817 и 1818 гг. в журналах «Северный наблюдатель», «Исторический, статистический и географический журнал», «Дух журналов» и т.д.

⁹² См.: B. Hollingsworth, A. P. Kunitsyn and the Social Movement in Russia under Alexander I, “The Slavonic and East European Review”, t. 43, 1964, № 100, p. 121-122. Английский ученый замечает факт, что это был «a period of unusually free discussion in the pages of the Russian press», но приписывает такую свободу слова и печати к «a certain confusion in the world of the censorship».

⁹³ Уваров С. С. Речь президента Императорской Академии Наук, попечителя Санкт-Петербургского округа в торжественном собрании Главного педагогического Института 22 марта 1818 года. СПб., 1818. С. 33-42.

⁹⁴ Там же. С. 48.

⁹⁵ См. переписку Голицына с Лабзиным, которая ясно показывает длительные дружелюбные отношения и доверие между ними (РА. 1911. Кн. 1. С. 483-486).

⁹⁶ Сионский вестник. 1817. Апрель. Приложения.

⁹⁷ ОР НРБ. Ф. 550. Д. 45. Л. 50. Беспристрастное мнение православного христианина о Сионском Вестнике 1817 г.

⁹⁸ Сионский вестник. 1817. Октябрь. С. 4. См. также: Лабзин А. Ф. Догматы английских и американских квакеров // Там же. 1817. Декабрь. С. 7; О чтении духовных книг, Дух и истина, О союзе Бога с человеком // Там же. 1817. Август, Сентябрь; 1818. Январь.

⁹⁹ Донесение от 17. 1-5.2. 1820 г. // Донесения австрийского посланника при русском дворе Лебцельтерна за 1816-1826 гг. СПб., 1913. С. 69-70.

¹⁰⁰ Чистович И. А. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С. 183.

¹⁰¹ РГАДА. Ф. 1263. Оп. 10. Д. 127. Черновые записки о функциях Главного Управления духовных дел иностранных исповеданий и о работе министерства духовных дел и народного просвещения. Л. 25-28. В этом фонде находятся и другие автографы Голицына с его положительными ответами на вопросы об исповедальной свободе, написанные представителями старообрядчества в 1818-1823 гг. См. также: Мельников П. И. Правительственные распоряжения, выписки и записки о скопцах до 1826 года. Материалы для истории хлыстовской и скопческой ересей // ЧОИДР. 1872. Т. 3. Секция 5.

¹⁰² См.: Знаменский П. Чтения из истории русской церкви за время царствования Александра I. Казань. 1885. С. 210-212.

¹⁰³ См.: P. Pera, The Secret Committee on the Old Believers: Moving away from Catherine II’s Policy of Religious Toleration, в сб. Russia in the Age of Enlightenment, London, 1990, p. 222-241.

¹⁰⁴ Записка о крамолах врагов России (1826) // РА. 1868. С. 1367.

¹⁰⁵ См.: Rapport du comte de Bombelles, charge d’affaires d’Autriche a St-Petersbourg (22.12-3.1.1823) // Николай Михайлович (вел. кн.), Император Александр I. Опыт исторического исследования. СПб. 1912. Т. 2. Приложения. С. 107.

¹⁰⁶ Эткинд А. Умирающий сфинкс. С. 36.

¹⁰⁷ Сборник постановлений по Министерству Народного Просвещения. С. 1109-1110.

¹⁰⁸ Девятый отчет комитета Российского Библейского Общества за 1821 г.. СПб. 1822. С. 30.

¹⁰⁹ См.: Пыпин А. Н. Российское Библейское Общество (1812-1826. С. 118-119.

¹¹⁰ См.: ОР РГБ. Ф. 14, 147, 395.

¹¹¹ См.: Евдокимов П. L’orthodoxie, Париж, 1959, глава 2: L’anthropologie.

¹¹² См.: Проект устава общества учреждения училищ по методе взаимного обучения Беля и Ланкастера (1818) // РС. Т. 30. 1881. № 1. С. 182-184. См. Также: B. Hollingsworth, Lancasterian Schools in Russia, “Durham Research Review”, 1996, t. 17, p. 59-74. J. C. Zacek , “The Lancastrian School Movement in Russia”, “The Slavonic and East European Review”, 1967, t. 45., p. 343-367. Рождественский С. В. Указ. соч. С. 146-147.

¹¹³ См.: ОР РГБ. Ф. 14. Д. 675. Л. 1-4. Материалы Ф. П. Толстого; Греч Н. И. Записки о моей жизни. М. 1990. С. 240.

¹¹⁴ Сборник постановлений по министерству народного просвещении. С. 1230-1233.

¹¹⁵ Орлов М. Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М. 1963. С. 45-52.

¹¹⁶ Сборник постановлений по министерству народного просвещения. С. 1235.

¹¹⁷ Там же. С. 1273-1274. Об издании учебных пособий для училищ взаимного обучения (8. 2. 1819.)

¹¹⁸ Там же. С. 456. О дозволении обществу учреждения училищ по методе взаимного обучения иметь печать (20. 12. 1819.)

¹¹⁹Там же. П. 355. С. 1018.

¹²⁰ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 82. Л. 180 и сл. (письма Голицына к С. С. Уварову).

¹²¹См.: Уваров С. С. Project d’une Academie asiatique, в его же книге Etudes de philologie et de critique, СПб, 1843, с. 21-23.

¹²²РГИА. Ф. 733. Оп. 20. Д. 184. Об учреждении при Главном педагогическом институте кафедры восточных языков. См. также: Виттекер С. Граф Сергей Уваров и его время. СПб. 1999. С. 91-92; Григорьев В. В. Императорский Санкт-Петербургский университет. СПб. 1870. С. 10-21.

¹²³Жозеф де Местр резко осуждал попытки Уварова отыскать единый источник религиозных и философских учений, сходство между христианской философией и платонизмом, поскольку подобные взгляды могли привести лишь к недогматическому отношению к религии, а, в конечном счете, и к отделению культуры от церкви. По тем же причинам де Местр осуждал деятельность Библейских Обществ. Это доказывает, что современники ясно понимали связь и идейное сходство между Уваровым и религиозным эклектическим движением его эпохи. См.: J. de Maistre, Lettre critique sur le Project d’une Academie asiatique, в кн. S. S. Ouvaroff, Etudes de philologie et de critique, С. 49-65. См. также: Письма Жозефа де Местра к С. С. Уварову // Литературное наследство. М. 1937. Т. 29-30. С. 677-712.

¹²⁴См.: Сборник постановлений по министерству народного просвещении. № 355-456 (1817-1820).

¹²⁵Грелль-де-Мобилье С. Записки квакера о пребывании в России (1818-1819) // РС. 1874. Т. 9. № 1. С. 1-36.

¹²⁶ Фесслер И.А. Rezultate seines Denkens und Erfahrens als Anhang zu seinen Ruckblicken auf seine 70-jahrige Pilgerschaft. Braslau, 1826. С. 15-16.

¹²⁷ОР НРБ. Ф. 731. Д. 2049. Л. 22.

¹²⁸О политических идеях Поздеева см. его сочинение: Мысли противу дарования простому народу так называемой гражданской свободы. М., 1814.

¹²⁹Враждебное отношение Поздеева к Невзорову, Лабзину и их духовному отцу И. Лопухину выражено во многих местах его масонской переписки. В одном письме он пишет о них следующее: «Эта точная истина, что все эти люди были вольнодумцами» (ОР РГБ. Ф. 128 – Н. П. Киселев). О борьбе в мистико-религиозном лагере начала 19-го в. см.: Серков А. И. История русского масонства 19-го века. СПб., 2000.

¹³⁰Архимандрит Фотий включал и Руссо в список еретических писателей, распространенных Голицыным. См.: Автобиография архимандрита Юрьевского монастыря Фотия. Ч. 9. С. 218.

¹³¹См.: ОР НРБ. Ф. 550. Д. 45. Л. 49-133. Беспристрастное мнение православного христианина о Сионском Вестнике 1817 г. Примечания о печатании книг, касающихся до веры, в вольных типографиях.

¹³²РА. 1892. № 12. С. 384.

¹³³РС. 1895. Т. 1. С. 83-84.

¹³⁴См. данные в кн.: Серков А. История русского масонства 19-го века. С. 210.

¹³⁵ОР НРБ. Ф. 550. Д. 64. Протоколы ложи «Умирающий Сфинкс».

¹³⁶Толки и настроение умов в России по донесениям высшей полиции в Санкт-Петербурге (1818-1819) // РС. 1881. Т. 32. С. 671.

¹³⁷См.: Стурдза А. О судьбе православной церкви русской. С. 272.

¹³⁸Однако уже в 1818 г. о нем Сперанский писал своей дочери: «Переспорить тебе Магницкого нельзя, но не худо раз и положительно ему заметить, что образ его мыслей и ложен, и вреден, и тебе и мне совершенно неприятен. После сего останется замолчать и сколь можно реже его видеть» (Письма М. Сперанского к дочери // РА. 1868. № 7-8. С. 1167).

¹³⁹См. J. T. Flynn, Magnitskii’s Purge of Kazan University: A Case Study in the Uses of Reaction in 19-th Century Russia, “Journal of Modern History”, t. 43, 1971, p. 598-614.

¹⁴⁰ Панаев В. И. Воспоминания. С. 76.

¹⁴¹Воспоминания В. И. Сафоновича // РА. 1903. Кн. 1. № 1. С. 164.

¹⁴²Донесение Магницкого издано в кн.: Загоскин Н.П. История императорского университета за период сто лет его существования. 1804-1904. Казань. 1899. Т. 3. С. 547-567.

¹⁴³Как известно, немецкие университеты приняли живое участие в национально-конституционном движении страны. После убийства А. Коцебу в марте 1819 г. карлсбадские конференции, руководимые австрийским правительством, выработали ряд строгих мер, ограничивших автономию германских университетов и свободу преподавания в них.

¹⁴⁴Панаев В. И. Воспоминания. С. 79.

¹⁴⁵См. документы, изданные в кн.: Сухомлинов М. И. Материалы для истории образования в России в царствование императора Александра I. СПб. 1866. С. 190-211.

¹⁴⁶Письмо от 9 ноября 1821г. // РА. 1893. Кн. 2. № 5. С. 131-132.

¹⁴⁷Письмо от 5. 11. 1820 г. // В память графа Сперанского. Т. 1. С. 523.

¹⁴⁸См.: История внешней политики России: первая половина 19-го в. М., 1995. С. 200-202.

¹⁴⁹См. Письма Жуковского к князю Голицыну о Е. А. Баратынском (1824) // РА. 1868. Т. 6. С. 156-160.

¹⁵⁰Запись от 20 сентября // ОР НРБ. Ф. 731. Д. 888, Л. 10.

¹⁵¹Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату. М.-Л., 1936. С. 65.

¹⁵²См.: РГАЛИ. Ф. 501. Тургеневы. Оп. 1. Д. 27. Письма Голицына А. И. Тургеневу; Д. 33. Письмо А. И. Тургенева Голицыну о своей работе в архивах (1839).

¹⁵³Memoires, documents et ecrits divers laisses par le prince de Metternich, chancelier de cour et d’etat, 8 тт. Париж, 1880-1884. Т. 3. С. 502-505.

¹⁵⁴Барсов Н. К истории мистицизма в России. С. 245.

¹⁵⁵Стурдза А, О судьбе православной церкви русской. С. 271.

¹⁵⁶Russia: or, Miscellaneous Observations on the Past and Present of That Country and Its Inhabitants…, с. 62.

¹⁵⁷Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. П. 467 (13. 3. 1820).

¹⁵⁸ОР НРБ. Ф. 731. Д. 2049. Л. 21.

¹⁵⁹Император Александр I и Родион Александрович Кошелев. С. 326-337. Именно в 1821 г. в Лайбахе Александр полностью отказался от поддержки программы Каподистрии во внешней политике России.

¹⁶⁰См.: Соколовская Т. Капитул Феникса. Высшее тайное масонское правление в России (1778-1822). Петроград, 1916. С. 78.

¹⁶¹ПСЗ. Т. 38. П. 29.151. Об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ.

¹⁶²Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. П. 537. С. 1676.

¹⁶³Переписка по делу о произнесенных дерзких словах вице-президентом академии художеств Лабзиным: РГИА. Ф. 1409. Оп. 1. 1822 г. Д. 3868. См. также: Дубровин Н. Ф. Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I (1807-1829). СПб. 1883.

¹⁶⁴А. Ф. Лабзин и его ссылка. Письма к З. Я. Карнееву // РА. 1892. Кн. 2. С. 353-392.

¹⁶⁵Барсов Н. И. Кн. Голицын и архимандрит Фотий в 1822-1825 гг. // РС. 1882. Т. 33. № 3. С. 765-780.

¹⁶⁶РГИА. Ф. 736. Главное правление училищ, оп. 1: комитет об учреждении училищ взаимного обучения. Д. 32. Дело по представлению попечителя Казанского учебного округа о закрытии ланкастерских школ (8.2-1.5.1825).

¹⁶⁷РГИА. Ф. 736. Оп. 1. Д. 6. Л. 1.

¹⁶⁸Там же. Л. 5.

¹⁶⁹Там же. Л. 6.

¹⁷⁰Письмо арх. Фотия к арх. Герасиму от 20 августа 1824 г. // РА. 1868. С. 946.

¹⁷¹Записки адмирала А. С. Шишкова // ЧОИДР. 1868. Т.3. С. 122-123.

¹⁷² Эткинд А. Умирающий сфинкс. С. 38.

¹⁷³ПСЗ. Т. 40. П. 30.343.

¹⁷⁴Собственноручная записка А. С. Шишкова о Библейских Обществах (1824) // Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Его Величества канцелярии, под ред. Н. Дубровина. Вып. 12. СПб., 1903. С. 365.

¹⁷⁵Письмо митрополита Серафима к Александру I от 11 декабря 1824 г. // РА. 1868. С. 940-941.

¹⁷⁶См. например: Записка о крамолах врагов России (1826).

¹⁷⁷Нечто о Царскосельском лицее и о духе оного (1826 )// РС. 1877. Т. 18. № 4. С. 657, 659.

¹⁷⁸Барсов Н. К истории мистицизма в России. С. 245.

¹⁷⁹См.: Родовский А. Описание 432 рукописей, принадлежащих Санкт-Петербургской Духовной Академии и составляющих ее первое по времени собрание. СПб., 1894. № 198-221, 204-205.

¹⁸⁰См.: ОР РГБ. Ф. 14. № 1744; Голубинский Ф. Переписка с Бартеневым // РА. 1880. № 3. С. 413, 425-428; Галахов А. Обзор мистической литературы в царствование Александра I // Журнал министерства народного просвещения. 1875. № 11. С. 87-175.

¹⁸¹Письмо от 23 июня 1825 г. // Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб. 2000. С. 303. См. также: ОР РГБ. Ф. 14. Собрание В. С. Арсеньева. Д. 591. Письма М. Невзорова кн. А. Н. Голицыну о запрещенных книгах.

¹⁸²«Люди Серебряного века – пишет А. Эткинд, - будут находить переведенную при Голицыне и Лабзине мистическую литературу по всей России вплоть до крестьянских изб» (Эткинд А. Умирающий сфинкс. С. 38).