Федор Васильевич Ростопчин

Летом 1812 г. только граф Ростопчин мог поспорить в популярности среди москвичей с недавним победителем турок, генералом от инфантерии М.И. Кутузовым¹. А.А. Кизеветтер писал по этому поводу: «Граф Ростопчин резко выделялся из круга современников своеобразным даром сосредотачивать около своего имени горячие столкновения противоположных страстей <…> И вот что еще любопытно отметить: имя Ростопчина не утратило этой электризующей силы в течение целого столетия <…> Сколько полемического жара сосредоточивалось в свое время около имени Кутузова! <...> И вот, теперь мы судим и рядим о Кутузове с совершенным спокойствием <…> Но многие из современных нам писателей тотчас покидают эпический тон, начинают волноваться, сердиться и спорить, лишь только им приходится коснуться деятельности Ростопчина»².

Но вскоре всякие споры о Ростопчине прекратились. На смену России императорской пришла Россия советская, и личность графа стала неинтересна общественности. Фаворит Павла I – царя нелюбимого и осмеиваемого в советской версии отечественной истории; деятель, находившийся в оппозиции реформаторскому курсу Александра I; крупный помещик и крепостник; человек, оставивший в переписке и воспоминаниях явные свидетельства недоброжелательства к победителю Наполеона; наконец, генерал-губернатор Москвы – государственный чиновник высокого ранга, от которого зависело снабжение и пополнение армии, спокойствие ее тылов. Долгое время исторической роли графа отводилось минимальное значение. Внимание уделялось лишь отдельным вопросам, пересекающимся с судьбами других персонажей нашего прошлого, несмотря на то, что жизнь Ростопчина была наполнена неожиданными событиями: быстрыми взлетами и падениями, громкой славой и забвением, восторгами людей и изгнанием.

Федор Васильевич Ростопчин родился 12 марта 1763 г. в селе Козьмодемьянском Ливенского уезда Орловской губернии³. Род его ничем особенным в истории государства не отличился, хотя Ростопчины были записаны в шестую часть Родословной книги и вели свое происхождение от самого Чингис-хана. Согласно семейному преданию, далекий потомок великого завоевателя, татарин Давыд Рабчак, жил в начале XV столетия в Крыму. Его сын Михаил по прозвищу Ростопча около 1432 г. приехал поступать на службу к московским князьям.

Мать будущего графа умерла очень рано, в 1766 г., и потому его отец Василий Федорович, участник Семилетней войны, вышел в отставку и жил безвыездно в своем поместье, обладая состоянием, достаточным для хорошего воспитания сыновей⁴. Еще в десять лет молодой человек был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк, а уже в 1785 г. он имел звание подпоручика. Однако военная служба не сильно увлекала его и в 1786 г. он взял продолжительный отпуск и отправился за границу. На протяжении своего путешествия он посетил Францию, Германские государства и Англию, побывал во многих европейских столицах. Хорошие рекомендации, полученные в России, позволили Ростопчину близко сойтись с русскими посланниками, в Прусском королевстве – с С.П. Румянцевым, в Англии – с С.Р. Воронцовым, с которым у него завязалась самая теплая дружба, не прекращавшаяся до самой смерти. Однако в поездке Ростопчин не только развлекался, но и много учился: в Лейпциге он посещал лекции в местном университете, в Берлине изучал математику и фортификацию.

По возвращении в Россию у честолюбивого и умного молодого дворянина, не имевшего высоких покровителей и знатных родственников, началась пора многочисленных разочарований. И только начавшаяся русско-турецкая война дала ему надежду на быстрый карьерный рост. Неожиданно для всех Ростопчин отправился под Очаков, где принял участие в штурме неприступной крепости. Позже он служил под начальством А.В. Суворова, участвовал в сражениях при Рымнике и Фокшанах. Именно в эти годы между великим полководцем и Ростопчиным завязалась долгая дружба, не прерывавшаяся несмотря ни на какие обстоятельства.

Вскоре Ростопчин оказался в Финляндии. За участие в русско-шведской войне молодой офицер был представлен к Георгиевскому кресту, однако не получил его – сказалось отсутствие поддержки в Петербурге. Ростопчин решил навсегда покинуть столицу и армию, отправившись в имение отца. Но пришла неожиданная помощь от Воронцова, который рекомендовал Федора Васильевича принцу Вюртембергскому. Принц взял его с собой в Яссы для подготовки заключения мира с Турцией. Однако здесь Ростопчина ожидал новый удар, по прибытии принц практически сразу же скончался. Заболел и сам Федор Васильевич. Теперь ему помог Суворов, рекомендовавший молодого офицера А.А. Безбородко. На русско-турецких переговорах Ростопчин вел протоколы мирной конференции, проявив такое усердие и способности, что был отправлен графом в Петербург с сообщением о заключении мира. Благодаря этому, 14 февраля 1792 г. он получил чин камер-юнкера.

При дворе великой императрицы Ростопчин сразу же приобрел известность балагура, остроумного сочинителя стихов, пословиц и эпиграмм. «У этого молодого человека большой лоб, большие глаза и большой ум», – сказала о нем императрица графу Мамонову. Но она же дала обидное прозвище: «сумасшедший Федька». Положение придворного шута, несомненно, тяготило Ростопчина. Молодой и энергичный человек желал карьерного роста и такой шанс ему представился, когда он в 1793 г. был определен дежурным при малом дворе наследника престола Павла Петровича. Ростопчин исправно нес службу, часто оставаясь за своих нерадивых товарищей. Это было замечено цесаревичем и тот пожаловал ему прусскую форму и назначил капралом гатчинских войск.

Следует отметить, что сам Ростопчин никогда не являлся сторонником того, что происходило в Гатчине. И о наследнике престола, и о людях, окружавших его, он отзывался критически⁵.

Проявление благодарности со стороны Павла ставило Ростопчина в опасное положение при дворе императрицы. Женитьба на племяннице фаворитки Екатерины II, камер-фрейлины А.С. Протасовой – Екатерине Петровне Протасовой, должна была примирить его с Петербургом. Свадьба состоялась в большой церкви Зимнего дворца 10 февраля 1794 г. в присутствии Екатерины Великой. Однако это событие стало одной из причин его скорой отставки. Из-за горячей любви к молодой жене будущий граф попал в неприятную придворную историю и был выслан в деревню.

Ссылка, в которой он прожил около года, совершенно приблизила его к Павлу Петровичу. Со времени отъезда Ростопчина он демонстративно не допускал на службу других камер-юнкеров, отсылая их назад в Петербург. После возвращения Павел сразу же приблизил его к себе и не мог уже провести без него ни дня, посылая за ним каждый раз, если любимец не являлся ко двору. Когда 5 ноября 1796 г. Екатерину II сразил удар, одним из немногих людей, уверенных в своем положении, был Федор Васильевич Ростопчин.

С воцарением Павла I на Ростопчина посыпались разные милости. Еще 7 ноября он получил орден святой Анны 2 степени; 12 ноября стал кавалером того же ордена 1 степени; 18 ноября ему был подарен дом между Невой и Миллионной улицей стоимостью в 45 000 рублей; 5 апреля 1797 г. Федор Васильевич был награжден орденом святого Александра Невского и получил поместье в Орловской губернии с 473 крестьянами; с 17 мая 1797 г. он исполнял обязанности начальника Военно-походной канцелярии. 17 октября 1798 г. Ростопчин был назначен исполняющим обязанности кабинет-министра по иностранным делам, а через несколько дней – третьим присутствующим в Коллегии иностранных дел. Тогда же он был произведен в действительные тайные советники; 22 февраля 1799 г. Ростопчин был возведен в графское достоинство Российской империи. 30 марта 1800 г. назначен Великим канцлером ордена Иоанна Иерусалимского и стал кавалером ордена Большого креста. 20 апреля Павел I пожелал возвести его в княжеское достоинство, но Федор Васильевич отказался от новой милости, попросив отметить его престарелого отца. Отставному майору был присвоен чин действительного статского советника, он был награжден орденом святой Анны 1 степени. 28 июня Ростопчин получил орден святого Андрея Первозванного, а после смерти князя Безбородко был назначен на должность первоприсутствующего в коллегии иностранных дел.

Надо отметить, что Павел I очень широко понимал круг обязанностей Ростопчина, и ему приходилось выполнять многие другие задания. Так, к результатам его деятельности за короткий пятилетний период следует отнести разработку трех новых военных уставов⁶. Эти документы во многом повторяли прусский военный устав Фридриха II, вводили в русской армии инспекционную службу из офицеров, назначаемых непосредственно императором.

Начиная с 31 мая 1799 г. граф становится еще и главным директором почтового департамента. За то короткое время пока он занимал эту должность, он успел осуществить несколько важных мероприятий: ввел весовой и полупроцентный сбор с денежных переводов и посылок, а также пересылку денег за границу. По настоянию Ростопчина не был рассмотрен проект С.-Петербургского почт-директора Пестеля, предлагавшего запретить пересылку писем, минуя почту, а для этого наделить представителей коронной администрации правом обыска проезжающих с целью изъятия частной корреспонденции. Наконец, графом был разработан крупномасштабный проект расширения почтовой службы: вместо существовавших 81 станции он предложил создать 377 губернских и уездных контор и 2795 почтовых станций.

Под контролем Ростопчина были благополучно завершены переговоры Павла I с грузинским царем Георгием XII. После неожиданной смерти этого владыки в конце 1800 г. Ростопчину удалось убедить Павла I в необходимости немедленного присоединения Грузии, указав на ее особое значение в случае обострения восточного вопроса.

В отдельном рассмотрении нуждается политика Ростопчина по отношению к Англии и Франции. Так, известно, что при участии графа были подписаны два военных договора с Англией от 17 декабря 1798 г. и 10 июня 1799 г., направленных против Франции. Тем не менее, Ростопчин был сторонником сближения с Францией. Авторитарное правление Наполеона породило у графа надежды на подавление республиканского бунта. Еще в октябре 1799 г. Ростопчин начал интересоваться возможностью сближения с Францией, тем более что политику союзников по коалиции Австрии и Англии в отношении армии Суворова и русского корпуса в Голландии нельзя было охарактеризовать как дружественную. Наполеон также интересовался союзом с Россией, к подобной мысли начал склоняться и Павел I. В конце 1799 г. первому консулу была направлена нота Ростопчина, в которой объявлялось, что дружественные отношения с Россией могут быть установлены только после вывода французских войск с Мальты, из Сардинии, Баварии, герцогства Вюртембергского и гарантии неприкосновенности королевства обеих Сицилий. Вскоре со стороны Франции последовали дружественные жесты. Наполеон пригласил к себе несколько пленных русских офицеров. Меч одного из гроссмейстеров ордена иоаннитов был отправлен в Петербург в дар царю. В знак добрых отношений в Россию были отправлены шесть тысяч военнопленных при оружии, знаменах и в новых мундирах, пошитых на средства французского правительства.

18 декабря 1800 г. Павел I направил Наполеону письмо, в котором Франции предлагался мир⁷. Новый посланник в Париже С.А. Колычев получил указание от Ростопчина потребовать от Наполеона вернуть Мальту рыцарям, Египет – Турции, восстановить короля Пьемонта на престоле, гарантировать неприкосновенность Баварии, Неаполя и Вюртемберга. В обмен первому консулу предлагался мир и возможность принять королевский титул.

Для предотвращения сближения России с Францией английский посланник Витворт обещал Павлу I субсидию на содержание в Европе 60-тысячного корпуса. Однако Ростопчин ответил отказом, и вскоре Суворову был отдан приказ вернуться в Россию. После захвата Великобританией острова Мальты Павел I был взбешен и оскорблен. Ростопчин в ультимативной форме потребовал от английского правительства согласия на высадку русского корпуса на острове.

Следствием изменения расстановки интересов европейских держав стала разработанная Ростопчиным записка об основных направлениях внешней политики на ближайшие годы⁸. Она была одобрена императором 2 октября 1800 г. и до конца его царствования являлась основополагающим внешнеполитическим документом.

В ней отстаивались идеи пагубности для России войн в Европе, необходимости соблюдения собственных интересов и враждебности к ней европейских государств. Первоочередной задачей России на ближайшие годы должен был стать раздел Турции, к которому граф хотел привлечь Австрию, Пруссию и, самое главное, Францию. Основная цель выработанного им плана заключалась в ослаблении Великобритании, а его характеристика Османской империи как «безнадежного больного» оказалась настолько меткой и остроумной, что еще более столетия пользовалась широкой популярностью.

Тем не менее, внешняя политика России в последние месяцы царствования Павла I во многом противоречила планам Ростопчина. Так, выполнялись условия оборонительного договора с Турцией от 23 декабря 1798 г., гарантировавшего ее территориальную целостность и направленного против Франции. Сближение с последней, хотя и воплотилось в планы похода в Индию, всячески блокировалось посланником в Париже Колычевым – сторонником проанглийской политики. Не началось и сближение с Австрией, напротив, отношение к ней стало особенно враждебным. В сентябре 1800 г. Павел I даже планировал оккупировать Галицию. В то же время, следует не согласиться со сторонниками мнения, что проект Ростопчина не воплощался в жизнь⁹. Так или иначе, начали выполняться главные его пункты: был создан антибританский союз северных держав, началось очевидное сближение с Францией, Австрия же была бы вынуждена следовать политике, выгодной Наполеону, и, соответственно, России, одновременно надеясь удовлетворить свои давние территориальные притязания на Балканах.

Борьба дворцовых партий за влияние на императора стала причиной двух непродолжительных отставок графа. Так, в марте 1798 г. он потерпел поражение от придворной партии императрицы Марии Федоровны, возглавляемой царской фавориткой Е.И. Нелидовой, и был отправлен в отцовское имение. Следующая отставка произошла 20 февраля 1801 г., ровно за три недели до гибели Павла I.

Государственную и, прежде всего внешнеполитическую, деятельность Ростопчина в царствование Павла I оценивать трудно в силу ее краткосрочности. Многие из его проектов находились лишь в начальной стадии реализации, когда их инициатор был отставлен от своих должностей. Но следует учесть, что, во-первых, и это было отмечено уже современниками, Ростопчин не был «гатчинцем» по духу¹⁰. Во-вторых, обласканный Павлом, Ростопчин своим отказом от княжеского титула и тем, что довольствовался меньшим, чем полагалось первоприсутствующему в коллегии иностранных дел жалованьем, показал обществу, что он не является временщиком и стяжателем.

Новый император Александр I не нуждался в Ростопчине, да и сам граф долгое время не предлагал свои услуги. Он поселился в подмосковном имении Вороново, где занялся упрочением финансового положения, уделяя особое внимание сельскому хозяйству. В это время им были проведены многочисленные опыты по внедрению английских способов земледелия, неудача которых, как полагал Ростопчин, доказала эффективность традиционной для России системы сельского хозяйства. На основе этих экспериментов в 1806 г. был издан труд «Плуг и Соха, писанное степным дворянином»¹¹. В 1802 г. Ростопчин создал конный завод в Воронове, а позднее такой же в Воронежской губернии. Отставной вельможа поставил перед собой задачу вывести породу, отвечающую условиям российского коннозаводства, но обладающую лучшими качествами арабских и английских скакунов. Результатом селекции стало появление «ростопчинской» породы лошадей.

Но и столь деятельная жизнь в деревне не могла удовлетворить человека, стремившегося быть на виду. Может быть, это и привело к продолжению Ростопчиным начатых еще в екатерининские времена литературных опытов, в которых отражались его взгляды на сложившуюся в России ситуацию. Долгое время его сочинения ходили в списках, пока в 1807 г., неожиданно для самого графа, одно из них не было напечатано в Петербурге.

Публикация памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева»¹² вызвала широкий общественный резонанс. Поражение русской армии при Аустерлице в 1805 г., при Фридланде в 1807, наконец, Тильзитский мир, вызвали усиление антифранцузских настроений среди различных слоев населения. В то же время высшее общество оставалось поклонником французской культуры, влияние которой усиливалось в течение второй половины XVIII в. и к началу XIX в. достигло своего апогея. Сочинение Ростопчина вызвало бурную реакцию, ведь автор был известным в империи человеком, представителем высшего дворянства и отставным вельможей. Уже его главный герой – ефремовский дворянин, отставной подполковник, кавалер ордена святого Георгия, трижды избранный предводителем дворянства, показывал, кому адресовались «Мысли вслух…» – среднему и мелкопоместному дворянству, многочисленному, но не столь подверженному французской моде, по уровню жизни, быту и культуре значительно отличавшемуся от представителей аристократии. В то же время Сила Андреевич Богатырев был близок и другим слоям населения, в первую очередь городскому купечеству, мелким чиновникам и мещанам. Аргументация, применяемая Ростопчиным, проста и близка многим русским. Здесь и критика французов, зачастую отбивавших у них работу, и насмешки над молодыми дворянами, что не могло не вызвать положительной реакции у простонародья. В списке великих людей России названы не только представители благородного сословия, но и священники, мещанин Минин и крестьянин Ломоносов; купечество наречено «богатым», а народ «трудолюбивым». История Франции, в интерпретации графа, выглядела как цепь преступлений и злодеяний, в то время как прошлое России было великим и благородным. Произведению Ростопчина способствовал грандиозный по тем временам успех. Книжка была издана тиражом в 7000 экземпляров и вызвала многочисленных подражателей¹³.

В последующие годы Ростопчиным были написаны и изданы еще несколько сочинений патриотической и антифранцузской направленности, не имевших столь же большого успеха¹⁴. Но общественная деятельность графа не ограничивалась сочинением памфлетов. В этот же период появилась его работа, посвященная рассмотрению важнейших для России начала XIX в. социально-экономических вопросов и направленная против проекта освобождения крестьян, предлагаемого графом Стройновским¹⁵.

Ситуация менялась, и с 1806 г., Ростопчин предпринял настойчивые попытки привлечь к себе внимание Александра I, но тот словно не замечал верного слугу своего отца, даже несмотря на настойчивые рекомендации сестры – великой княгини Екатерины Павловны. Одной из главных причин подобного отношения являлась внутренняя свобода Ростопчина, привычка откровенно высказывать свое мнение царственным особам. Однако общероссийский успех графа и усиление антифранцузских настроений заставили императора более внимательно присмотреться к нему. Когда в ноябре 1809 г. Александр I посетил сестру в Твери, туда был вызван Ростопчин. После беседы с царем он был назначен обер-камергером и членом Государственного совета с правом оставаться в Москве. Однако и эти, и другие¹⁶ назначения носили скорее декоративный характер и вряд ли могли удовлетворить честолюбивого графа.

Все изменил 1812 год. Угроза войны с Наполеоном требовала от Александра I сближения с деятелями, чья позиция совпадала с настроениями русского общества. Ростопчин как нельзя лучше подходил к этой роли. 24 мая 1812 г. был обнародован императорский указ Сенату о назначении Ростопчина московским генерал-губернатором и главнокомандующим Москвы. Был решен и вопрос о его воинском звании: действительный тайный советник Ростопчин стал генералом от инфантерии. С 6 июля московский военный губернатор получил право участвовать в заседаниях Правительствующего Сената.

Москва в это время была самым большим городом России, превосходившим даже Петербург по промышленности, торговле, культурному и политическому значению, с населением в более чем 270 тыс. человек. Она по праву считалась дворянской столицей империи, так как дворяне вместе с обслуживающими их дворовыми составляли 39 % жителей¹⁷. Сам граф уже давно имел собственную точку зрения на способы управления Первопрестольной. Еще в 1810 г. он охарактеризовал ее как «пристанище разврата»¹⁸.

С первых же дней новый московский генерал-губернатор развил активную деятельность. В первую очередь он позаботился о том, чтобы стать доступным городскому населению, разрешив свободно приходить к нему с жалобами и предложениями. Проанализировав деятельность прежней администрации, он наказал провинившихся и прекратил ряд злоупотреблений. Все это создало графу образ деятельного начальника.

Одним из важнейших направлений поддержания порядка в Москве Ростопчин считал борьбу с существовавшими тайными обществами, готовившимися, по его мнению, впустить в город неприятеля. Главным среди них он считал общество масонов-мартинистов. Отрицательное отношение графа к масонам не являлось ни для кого секретом. Еще до войны он считал их агентами влияния французского правительства и распространителями революционных идей. Согласно записке Ростопчина, подготовленной в 1811 г. для великой княгини Екатерины Павловны¹⁹, одним из важнейших среди действовавших в царствование Александра I мартинистов являлся московский почт-директор Ключарев. Руководителем московских масонов граф считал Поздеева, а в числе главных действующих лиц называл Лопухина и попечителя московского университета сенатора Голенищева-Кутузова. Генерал-губернатор полагал, что деятельность масонов заходила намного дальше простых собраний и приписывал им распространение слухов, будто война с Наполеоном стала расплатой за убийство Павла I и что Наполеон являлся сыном Екатерины II, который шел в Россию, чтобы забрать половину империи у своего племянника.

Негативное отношение к масонам Ростопчин переносил и на учреждения, к которым они имели непосредственное отношения. Для графа рассадниками якобинской мысли стали Сенат, Университет и почтовое ведомство. Генерал-губернатору недоставало только повода для расправы с масонским обществом, и он неожиданно представился в деле купеческого сына Верещагина.

В конце июня 1812 г. по Москве распространились два документа, авторство которых якобы принадлежало Наполеону. Ростопчин, узнав об этом через своих агентов, приказал обер-полицмейстеру Ивашкину провести следствие. Вскоре было установлено, что распространителем обоих документов был купеческий сын Михаил Верещагин. Допрос злоумышленника неожиданно указал на участие в этом деле молодого сына Ключарева. Попытка обыска почтамта привела к властному вмешательству в расследование самого почт-директора. Это дало Ростопчину основания для расправы со своими противниками.

Собранные доказательства свидетельствовали о виновности Верещагина. Его дело было рассмотрено общим присутствием Московского магистрата с Надворным судом, которое 15 июля приговорило: Верещагина лишить доброго имени, заклепать в кандалы и сослать на вечную каторгу в Нерчинск. Сенат, заслушав дело 19 августа, постановил наказать его кнутом и, заковав в кандалы, сослать на каторжную работу в Нерчинск²⁰.

Ростопчин придавал большое значение наказанию Верещагина, предполагая превратить его в народное зрелище. Желая достичь максимального эффекта, Ростопчин предлагал императору вынести преступнику смертный приговор, чтобы в последний момент отменить его исполнение, вызвав тем самым у населения восторг от милосердия государя²¹. Однако наиболее сильный удар был нанесен по Ключареву и возглавляемому им ведомству. Участие почт-директора в деле Верещагина генерал-губернатор расценивал как предательство, союз русских масонов с Наполеоном. Без соответствующих санкций и полномочий граф Ключарева отстранил и выслал в Воронежскую губернию. Поступок московского военного губернатора вызвал немалый переполох в Петербурге. Однако в силу чрезвычайных обстоятельств авторитет главнокомандующего в Москве не был подвергнут сомнению и его распоряжения отменили лишь 28 июня 1816 г.

Участь Верещагина была более трагична. 2 сентября 1812 г. он по приказу Ростопчина был выведен из тюрьмы и отдан на растерзание собравшейся возле генерал-губернаторской резиденции толпе. Этот поступок графа вызвал много споров. Ростопчина обвиняли в преступном самосуде и даже в трусости²². Неодобрительно отнесся к этому поступку и Александр I. Однако объективности ради следует отметить, что факт расправы над изобличенным и дважды осужденным преступником, распространявшим документы, способствующие возникновению в Москве беспорядков, насколько бы аморальным он ни казался, надо оценивать с точки зрения условий военного времени и особенно общей сумятицы 2 сентября 1812 г.

Еще одной важной задачей для Ростопчина являлся контроль и надзор за иностранцами. До войны в Москве проживало более трех тысяч подданных других государств. В ситуации приближения неприятельских войск к Москве именно они рассматривались как потенциальные союзники Наполеона и вызывали негативную реакцию у населения. Действуя в рамках тогдашнего законодательства, основными целями граф избрал выявление шпионов, удаление неблагонадежных иностранцев из города и обеспечение лояльности остальных. Поиск шпионов не был пустой затеей и приносил результаты. Одним из первых был разоблачен личный врач и доверенное лицо предшественника Ростопчина фельдмаршала Гудовича француз Сальваторе. Для обеспечения благонадежности живущих в Первопрестольной иностранцев 26 июня было опубликовано «Объявление к аббатам двух католических церквей, находящихся в Москве»²³ в котором граф выражал надежду, что священнослужители убедят прихожан-иностранцев вести себя соответственно ситуации. Действительно, первое время они пытались пойти на контакт с властью. Однако с приближением неприятельской армии к Москве настроения иностранцев сильно изменились. Одновременно возрастало и враждебное отношение москвичей к ним. Когда Ростопчин узнал о готовящемся погроме на Кузнецком мосту, он провел публичную акцию высылки из Москвы в Нижний Новгород 40 из них, замеченных «по своим неуместным речам и по дурному поведению»²⁴.

Однако было бы несправедливым полагать, что летом 1812 г. все внимание главнокомандующего было обращено на борьбу с масонами и надзор над иностранцами. Главными задачами для Ростопчина стали обеспечение в городе спокойствия и порядка и патриотическая агитация.

В течение лета 1812 г. Москва находилась во власти слухов, и настроения москвичей менялись от восторженных к паническим. Одним из важнейших мероприятий по обеспечению общественного спокойствия граф считал непосредственную работу с населением. Для этого по городу ходили несколько агентов, которые собирали информацию о настроениях горожан. С их помощью также распространялись нужные слухи и опровергались вредные. В конце июля генерал-губернатором было разослано секретное предписание предводителям дворянства и городничим разыскивать распространяющих лживые известия. После обнаружения виновных, если дело оказывалось не важным, их следовало наказывать на месте. В противном случае подозреваемого надлежало присылать к графу или представлять все документы о нем для изучения²⁵. Подобные факты действительно имели место, об этом свидетельствует и известное дело Верещагина, и ряд других не столь трагических случаев. Наконец, главным средством в управлении общественными настроениями являлся для московского генерал-губернатора выпуск афиш.

Сегодня эти примечательные произведения публицистики практически неизвестны массовому читателю, но на протяжении всего дореволюционного периода они неоднократно публиковались и становились источником споров и обсуждений²⁶. Афиши выпускались практически ежедневно в период с июля по сентябрь и реже до конца декабря 1812 г. Большинство афиш было сочинено лично Ростопчиным, но также издавались и написанные Шишковым, архиепископом Московским Августином, Святейшим Синодом, Кутузовым и Барклаем де Толли, а также сводки военных действий, составленные Главным штабом. Одной из основных целей ростопчинских афиш являлось утверждение среди простого народа идеи борьбы за освобождение страны от наполеоновских войск, за полную и окончательную победу над врагом. Афиши были написаны простым, понятным народу языком, тиражировались и были повсеместно доступны для ознакомления: рассылались по домам и вывешивались в людных местах.

Ростопчинские афиши оказались настолько незаурядным явлением, что уже современниками описываемых событий были оставлены самые противоречивые их оценки. Афиши имели значительный успех, не только среди горожан, но и в армии²⁷.

Пропагандистская деятельность графа имела и вполне ощутимые результаты, в том числе – формирование московского народного ополчения²⁸.

Датой начала организации ополчения считается 6 июля 1812 г. – день выхода манифеста, предлагавшего дворянам формировать ополчение из своих крепостных, самим вступать в него и выбирать командующего над собой. В один день с этим документом вышло воззвание «Первопрестольной столице нашей Москве», содержащее призыв к ее жителям организовать ополчение. То, что специального обращения более не удостоился ни один город империи, не только льстило москвичам, но и указывало на особое внимание к древней столице со стороны верховной власти: значение Первопрестольной в грядущих событиях определилось с самого начала войны.

12 июля 1812 г. император прибыл в Москву. Немедленно был составлен комитет по организации московского ополчения, состоявший из Аракчеева, Балашова и Шишкова; председательствовал в нем Ростопчин. Комитет выработал положение об организации московской военной силы, впоследствии послужившее образцом для других губерний. Исходной точкой формирования народного ополчения стало собрание московского купечества и дворянства по случаю приезда императора, состоявшееся 15 июля 1812 г. Многие современники после с восторгом вспоминали это событие, считая его вершиной проявления русского патриотизма. Результаты собрания превзошли ожидания. Дворяне были готовы выставить 32 000 ополченцев, а купцы собрали 2 400 000 рублей. Поэтому царь высоко оценил работу московского генерал-губернатора, пожаловав ему эполеты с собственным вензелем. 16 июля московские дворяне собрались вновь, теперь для избрания командующего ополчением. За Ростопчина было подано 225 голосов, на 18 меньше, чем за М.И. Кутузова²⁹.

Высочайшим манифестом от 18 июля 1812 г. для организации ополчения назначались 17 губерний, разделенных на три округа. Начальником первого округа был поставлен Ростопчин. В московский округ, кроме непосредственно Москвы и Московской губернии входили еще губернии Тверская, Ярославская, Владимирская, Рязанская, Тульская, Калужская и Смоленская.

Кипучая деятельность Ростопчина отмечалась даже его критиками. Московское дворянство и купечество были невольно заражены энергией графа. Проявления патриотизма в городе стали повсеместны. Конечно, можно предположить, что это была общая для всей России тенденция, и никакого влияния на умы москвичей генерал-губернатор не оказывал, но в дело вступают цифры. Оказывается, Московская губерния в июле-сентябре дала наибольшее по России ополчение – около 28000, против 12 – 15 тыс. в сопредельных губерниях, и это при том, что помещичьих крестьян в ней было меньше. Даже экзальтированные и более близкие к престолу дворяне первой столицы – С.-Петербурга, не проявили должного энтузиазма, первоначально решив выставить одного с двадцати пяти крепостных, и, лишь узнав об инициативе московского дворянства, они собрались еще раз и изменили первоначальное решение, сравняв процент с московским.

Ополчение Московской губернии было собрано всего за месяц и к 26 августа его формирование практически завершилось. Из Московского арсенала ратникам было выдано 9800 ружей, т.о. огнестрельное оружие имелось у 30% личного состава. 18 августа в Рузе, Можайске и Верее, то есть городах непосредственно приближенных к месту будущего генерального сражения, находилось восемь пехотных и три егерских полка, общей численностью 24 709 ратника, а ко дню сражения около 28 тысяч. Всего в Бородинской битве участвовало не менее 19 тысяч человек Московского земского войска.

Ополчение губерний, входящих в первый округ, также было сформировано в кратчайшие сроки. Общая его численность превышала 111 тыс. человек. К 2 сентября ратники соседних губерний уже стекались к Москве.

С приближением театра боевых действий к Первопрестольной она была превращена Ростопчиным в гигантскую базу снабжения армии. Здесь формировались новые полки, отсюда отправлялся провиант, оружие и боеприпасы, лошади. Все запросы Кутузова исправно выполнялись Ростопчиным. Тем не менее, армия испытывала серьезный недостаток в оружии и провианте³⁰.

Но главным вопросом для Ростопчина оставалась судьба вверенного ему города. Сдача Смоленска и отсутствие единого командования русской армией, казалось, вели Наполеона к Москве. 6 августа граф отправил письмо императору, в котором в обычной для него решительной манере общения с монархами требовал назначения Кутузова главнокомандующим³¹. Позже Александр I признавался, что именно письмо Ростопчина стало для него решающим мотивом, побудившим поставить будущего спасителя России во главе ее армии.

Сразу же после прибытия в войска Кутузов писал графу: «Все движения были доселе направлены <…> к спасению первопрестольного града Москвы…»³². Конечно, такое заявление могло успокоить многих, но не Ростопчина. 18 августа он отдал первые распоряжения о начале эвакуации важнейших казенных учреждений. После Бородинского сражения эвакуация развернулась в полном объеме³³. Всего из города было вывезено 38 учреждений. Ситуация с эвакуацией казенного имущества осложнялась рядом обстоятельств: дефицитом транспортных средств, неожиданным прибытием крупных партий оружия, попыткой использовать подводы для вывоза личного имущества некоторыми чиновниками, отсутствием соответствующих распоряжений со стороны высших органов государственного управления. Кроме того, масштабная эвакуация столичного города осуществлялась впервые в отечественной истории, при отсутствии соответствующего опыта и планов, поэтому ее результаты следует назвать вполне успешными. Несмотря на победные реляции Кутузова, русская армия отступала к Москве. После Бородинского сражения в город стали прибывать партии раненых. То, что оставалось от войск после великой «моральной» победы над французами приближалось к городу в виде такой хаотичной массы, что даже командующие не могли найти Главную квартиру. Ежедневно тысячи солдат разбредались по губернии для грабежа. В этой ситуации Кутузов не сообщал Ростопчину о своих планах, продолжая утверждать, что намерен дать еще одно сражение у стен Москвы. Следует отметить, что в последние дни августа не было в России более горячего сторонника защиты Первопрестольной, чем московский главнокомандующий. Он заранее начал готовиться к обороне. В двадцатых числах августа именно Ростопчин, а не Кутузов приказал ополчениям сопредельных губерний двигаться к Москве³⁴, хотя по диспозиции они должны были располагаться в удаленных уездных городах. На фоне развернувшейся масштабной эвакуации казенных учреждений и ценностей только арсенал, и это бросалось в глаза, не был подготовлен к вывозу, а продолжал свою работу, что свидетельствовало: в день сражения армия будет исправно снабжаться оружием и боеприпасами. Даже сама эвакуация учреждений подтверждала возможность сраженья, а не сдачи Москвы. Генерал-губернатор мог предполагать, что бой перекинется и на городские улицы, и потому заранее начал вывоз казенного имущества. Наконец, основной идеей, вынашиваемой им, была народная битва. По замыслу Ростопчина, в день решающего сражения москвичи должны были придти на помощь армии и отвлечь на себя хоть малую часть неприятельских солдат. Для этого с середины августа началась продажа по доступным ценам оружия из арсенала, а 1 сентября он был открыт для свободного доступа. 30 августа по городу была распространена, пожалуй, самая известная ростопчинская афиша, в которой говорилось: «…Вооружитесь, кто чем может, и конные, и пешие; возьмите только на три дни хлеба; идите с крестом; возьмите хоругви из церквей и сим знамением собирайтесь тотчас на Трех Горах; я буду с вами, и вместе истребим злодея»³⁵. Призыв этот был услышан. И на следующий день около Москвы собралось несколько десятков тысяч москвичей.

Однако все старания Ростопчина были напрасны. Кутузов даже не пригласил его на Военный совет в Филях. Главнокомандующий Москвы, генерал от инфантерии, чиновник, лучше всех осведомленный о возможностях ее обороны, узнал о решении фельдмаршала сдать Первопрестольную лишь поздно ночью 1 сентября. Скорее всего, при принятии важного решения Кутузов опасался иметь столь влиятельного оппонента, способного привлечь на свою сторону большинство участников совета.

В эти часы Ростопчин приказал разбивать бочки с вином, чтобы предупредить грабежи и беспорядки. По его распоряжению, в спешном порядке уничтожались оставшиеся в арсенале оружие и боеприпасы, в Красном пруде были затоплены порох и свинец. Срочно были эвакуированы пожарная команда и оборудование. Этой же ночью несколько московских полицейских получили от графа команду остаться в городе для наблюдения за противником и уничтожения особо важных объектов и барок с имуществом комиссариатского и артиллерийского департамента.

Ростопчин покинул Москву вместе с войсками. Но еще до вступления в нее неприятеля Первопрестольная запылала. Осталось много свидетельств личного участия графа в организации пожара. Во всяком случае, не зря в этом его обвиняли и французы, и сами москвичи. О возможности поджога города сам Ростопчин неоднократно упоминал в переписке с Багратионом и министром полиции Балашовым, в частных беседах с Карамзиным и принцем Евгением Вюртембергским в Филях. Сохранились и воспоминания полицейского чиновника Вороненко, исполнявшего у графа особые поручения, в которых тот прямо говорил об уничтожении по приказу графа мытного и винного дворов и комиссариатских барок³⁶. В фонде комиссариатского департамента Российского государственного военно-исторического архива сохранилось предписание об уничтожении барок с артиллерийским и комиссариатским имуществом, отданное московским главнокомандующим³⁷, которое и было исполнено 2 сентября³⁸. 19 сентября Ростопчин поджег свое подмосковное имение Вороново со стоившим ему огромных денег дворцом. Последние два факта прямо свидетельствуют об образе мыслей генерал-губернатора в эти дни.

Впрочем, сам Ростопчин, даже когда утихли споры и пожар был назван героическим актом русского народа, отказывался от своего участия в организации оного. Однако есть целый ряд обстоятельств, вынуждавших его это делать, важнейшими из которых являлись официальная версия русского правительства о виновности французов и неприязненное отношение к графу многих москвичей, видевших в нем человека, уничтожившего их имущество.

Оставление одного из главных городов империи, к тому же находившегося на значительном удалении от границы, несомненно, является тяжелейшим фактом отечественной истории. Из Москвы не было вывезено значительное количество оружия, боеприпасов и казенного имущества, были брошены 22,5 тысячи раненых. Вина за это печальное событие долгое время возлагалась на ее генерал-губернатора, будто бы недостаточно подготовившего Москву к обороне, так что Кутузов в силу обстоятельств был вынужден сдать город без боя. Однако данная точка зрения, кстати, господствующая с незначительными изменениями до сих пор, явилась всего лишь следствием неумеренной идеализации личности фельдмаршала. Факты свидетельствуют, что именно Ростопчиным были предприняты все возможные меры для защиты Москвы, а вина за ее сдачу и развернувшуюся вслед за этим человеческую трагедию, гибель имущества и арсенала целиком лежит на военном командовании и, прежде всего, на Кутузове, до последнего момента державшего московского генерал-губернатора в неведении относительно судьбы города³⁹.

Ростопчин, отступавший вместе с войсками, на месяц оказался свидетелем состояния, в котором пребывала деморализованная русская армия, предававшаяся грабежам и мародерству. В эти дни он и английский посланник Роберт Вильсон, неподвластные Кутузову, стали для царя главными корреспондентами, сообщавшими об истинном положении дел.

В начале октября 1812 г. граф покинул расположение армии и отправился во Владимир, где и узнал об оставлении французами Москвы. Прибыв в Первопрестольную, Ростопчин ужаснулся от увиденной картины. Практически весь город превратился в пепелище. О бывших домах напоминали лишь одиноко стоящие печные трубы. Всюду валялись трупы людей и лошадей. Не меньшее беспокойство представляли и наспех организованные французами кладбища. Оставались не захороненными и погибшие в Бородинском сражении. Дом главнокомандующего на Лубянке уцелел и был разграблен лишь частично. Существовала версия, что французы боялись входить в него, так как полагали, что «варвар» Ростопчин заминировал свое жилище.

Перед московским главнокомандующим стояли сложные задачи восстановления порядка и городского хозяйства, обеспечения жителей продовольствием, предотвращения эпидемий, захоронения огромного количества трупов людей и лошадей, но все они были успешно решены. Наконец, самой важной была проблема реконструкции Москвы, лежавшей в руинах. Для этого под руководством Ростопчина был создана Комиссия для строений, им же возглавленная. Результатом ее деятельности стало составление плана реконструкции Москвы, осуществление которого прошло уже без его участия.

Постепенно среди всех слоев московского общества распространилось отрицательное отношение к личности графа. Генерал-губернатору приходилось разбирать споры горожан по возвращению найденного имущества, и его решения зачастую оставляли множество недовольных. Другим источником упреков стало распределение правительственной субсидии в два миллиона рублей. Наконец, главной причиной недовольства была гибель домов и прочего имущества в грандиозном пожаре и из-за грабежей. Москвичи, сначала восторженно относившиеся к пожару, со временем, когда стал спадать патриотический пыл, принялись искать непосредственного виновника оставления Москвы и гибели их собственности, и он вскоре был найден! Кто как не Ростопчин убеждал горожан в невозможности сдачи Москвы? Кто как не он призывал их не покидать город? Когда же среди населения европейских стран и России утвердилось представление о Ростопчине как поджигателе древней столицы, общественное мнение окончательно застыло на своем выборе.

Не имея поддержки среди населения города, которым он управлял, Ростопчин в декабре 1812 г. решил посетить Петербург, чтобы добиться аудиенции у императора, но этим планам не суждено было сбыться. Назначение графа на пост московского генерал-губернатора было во многом обусловлено критическими обстоятельствами начала 1812 г. Теперь же, когда военная опасность была устранена, император не собирался идти вразрез с мнением московского общества. 30 августа 1814 г. Ростопчин был отправлен в отставку.

Начавшееся одновременно с этим ухудшение здоровья побудило графа отправиться для лечения за границу. Ростопчин, первоначально планировавший прожить там всего несколько месяцев, был приятно удивлен приемом, оказанным ему европейцами. Здесь его считали великим героем, разрушившим планы самого Наполеона. Даже в Париже останавливались спектакли, когда граф входил в свою ложу. До конца жизни Ростопчин оставался членом Государственного совета, и хотя участия в его работе не принимал, все же старался оказывать услуги своему императору.

В 1823 году граф вернулся в Россию. Смерть младшей дочери в 1825 г. окончательно сразила его здоровье, и 18 января 1826 г. Ростопчин умер. Его похоронили на московском Пятницком кладбище. Однако даже перед смертью граф возбуждал к себе повышенное внимание. В эти дни по всей России ходила его последняя шутка об участниках декабрьского восстания: «Обыкновенно сапожники делают революцию, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками»⁴⁰.

Жизнь и деятельность Ростопчина долгое время оставалась малоизученной. Основной причиной этого стало появление поколений историков, выросших на «Войне и мире» Л.Н. Толстого. Толстовская оценка московского главнокомандующего как некомпетентного чиновника, плохого писателя и человека низких моральных качеств, основанная прежде всего на негативном отношении самого писателя к Ростопчину, стала хрестоматийной еще до революции. В советское время ситуация усложнилась по идеологическим причинам. И самый значительный пробел следует отметить в изучении Ростопчина как общественного деятеля, что странно, ведь граф оставил несколько работ, посвященных исследованию актуальных для России начала XIX века экономических и социальных проблем, а влияние его идей на настроения российского дворянства и даже простого народа порою было очень значительным. Наконец, Ростопчин оказывал активное воздействие на государственную политику, и в отставке, и участвуя в ней в те недолгие периоды, когда он находился на службе. Полноценно к данной проблеме, пожалуй, обращался лишь уже упоминавшийся А.А. Кизеветтер, который предпринял попытку нарисовать всесторонний исторический и психологический портрет Ростопчина⁴¹. Немалое место в его работе занял анализ общественно-политических взглядов графа. Однако остается очевидным презентизм Кизеветтера, рассматривавшего деятельность Ростопчина без учета конкретных исторических условий, с точки зрения отвлеченных нравственных понятий и своих политических взглядов. Его работа, заявленная как историческое исследование, преследовала очевидную цель – полемику с представителями русских монархических партий, оппонентами партии кадетов, активным членом которой Кизеветтер являлся. Ростопчин в данном случае был избран как негативный пример монархиста, родоначальника монархистов начала XX века. Граф, как полагал Кизеветтер, являлся убежденным «сторонником незыблемой неприкосновенности дворянских привилегий и крепостной зависимости крестьян» и «противником политической свободы, народного самоопределения и народной самодеятельности». Однако один из выводов Кизеветтера заслуживает пристального внимания. По его мнению, Ростопчин был «деятелем с идеалом политического и социального рабства духовно независимых людей», приводя в доказательство этого противоречия государственную службу графа, когда тот был верным слугой царствующих императоров, но в тоже время никогда не боялся высказывать ни Павлу I, ни его сыну Александру I свои зачастую очень опасные и резкие суждения.

И хотя политическая ангажированность статьи не позволила Кизеветтеру достаточно объективно оценить общественно-политические взгляды графа, его работа отличается глубиной анализа и остается единственным трудом, в котором Ростопчин рассматривался не только как историческая личность, литератор или персонаж забавных анекдотов, но и как значительный общественный и политический деятель эпохи.

В научной литературе граф традиционно отождествляется с представителями консервативного направления русской общественной мысли конца XVIII – начала XIX вв.

Действительно, в его работах можно найти немало параллелей со взглядами двух других крупных общественных деятелей эпохи, признанных идеологов русского консерватизма Н.М. Карамзина и А.С. Шишкова. Карамзин, будучи другом графа и целиком разделяя его идеи, летом 1812 г. жил у него в Москве и даже предлагал помощь в сочинении афиш. В «Записке о древней и новой России» обнаруживается множество мест, общих с воззрениями Ростопчина. Так, Карамзин являлся ревностным противником освобождения крестьян и считал, что дворяне не притеснители крестьянства, а прежде всего исполнители функций охраны порядка, чиновники, обеспечивающие доход государства, которые должны быть уважаемы и ценимы своим монархом. Как и граф, Карамзин критиковал окружение царя и проводимые им реформы, полагая необходимым сохранить имеющиеся порядки. Во многом были близки взгляды Ростопчина и Шишкова, хотя их не связывали теплые отношения. Даже знаменитые «Мысли вслух на Красном крыльце …» были впервые опубликованы Шишковым без ведома автора, что еще раз свидетельствует об их духовной близости.

Отстраненный от участия в управлении государством, Ростопчин не оставался бездеятельным, избрав для выражения своих взглядов на состояние страны переписку с царем⁴². Значительная часть посланий графа к нему была опубликована в 1892 г.⁴³ Но остались без внимания письма, сохранившиеся до наших дней в фонде ОПИ ГИМ, видимо, неизвестные тем редким исследователям, которые обращались к анализу взглядов Ростопчина⁴⁴. Было бы логичным предположить, что эта корреспонденция действительно доходила до адресата, о чем свидетельствует тот факт, что Александр I был знаком с «Возражениями на книгу графа Стройновского…», являющимися частью одного из посланий⁴⁵. В то же время граф не избегал искушения добавить себе популярности в обществе, способствуя распространению своих посланий в списках, в пользу чего говорит существование второго, более пространного варианта «Возражений…»⁴⁶.

Для анализа общественно-политических взглядов Ростопчина особо значимы письма к императору Александру I. В них Ростопчин обрушился с острой критикой на проводимую Александром I реформаторскую политику⁴⁷. Поводом для нее послужил сбор ополчения 1806 г. По мнению Ростопчина, царь допустил целый ряд непростительных ошибок, долгое время не уделяя достаточного внимания дворянскому сословию, и только недавно признав его «...единственной подпорою престола». Правительство же, в то время, когда дворяне с невиданным патриотизмом жертвуют всем для славы отечества, распространяет слухи о возможной воле для крестьян. Неверной, по Ростопчину, была и политика в отношении проживавших в России иностранных подданных и масонов-мартинистов, являвшихся распространителями идей благотворности наполеоновских завоеваний для русского крестьянства. Все это, как полагал граф, являлось достаточным основанием для того, чтобы Александр I серьезно задумался о последствиях своей политики.

Уже этот документ указывает на основные отстаиваемые Ростопчиным принципы: приоритет в государственной политике интересов дворянства, и, что важно, дворянства русского; удаление от управления государством иностранцев; уничтожение оказываемого ими как непосредственно, так и через близких по образу мысли мартинистов пагубного влияния на простой народ; наконец, недопущение освобождения крепостных крестьян.

Именно эти идеи становятся основой посланий графа⁴⁸, в которых критика проводимой правительством внутренней и внешней политики приобрела уже более резкий, но и более аргументированный характер, одновременно содержа и рецепты оздоровления государства⁴⁹.

Картина упадка России, обрисованная отставным вельможей, ужасна и эмоциональна. Экономика государства истощена полным упадком внутренней и внешней торговли, инфляцией и огромными затратами на ведение войн. Народы и сословия империи готовы к бунтам и неповиновению: среди них уральские казаки, польские и прибалтийские крестьяне, крымские татары, унижаемые в вере евреи, голодающие жители приграничных областей и рабочие пермских железных заводов. Не лучше положение в центральных губерниях и в столицах, обезлюдевших от рекрутских наборов и ополчения 1806 г., разоренных уровнем цен. Все сословия: дворянство, священнослужители и крестьяне испытывают чувство негодования. Тяжело моральное состояние армии, не имеющей командующего, которому она могла бы доверять, испытывающей позор за мир с Наполеоном и презирающей императорских ставленников. Войска укомплектованы рекрутами, не имеют устава, испытывают недостаток в оружии и продовольствии. В упадке находится флот, состоящий всего из одной эскадры.

Не лучше и внешнее положение России. Тильзитский мир лишил ее союзников; между тем, не закончилась война с Турцией и Персией. Враждебно настроены Англия и Швеция. Наполеон же только и ждет момента, чтобы напасть.

Однако очень важным является то обстоятельство, что Ростопчин не критиковал меры, предпринимаемые самим царем, указывая, что все несчастья государства происходят от его окружения⁵⁰.

Рецепты, предлагаемые Ростопчиным для исправления критической ситуации, те же, что и ранее: опора на русское дворянство и удаление иностранцев.

Отношение графа к освобождению крестьян и демократическим свободам хорошо видно из его «Возражений…». Имеются и некоторые другие, более поздние его сочинения на данную тему⁵¹, но в них, на мой взгляд, Ростопчин был не столь искренен, ведь дело касалось не России, а побежденной и потому достойной пренебрежения Франции или мелких немецких государств, саркастическое мнение о политических делах которых сложилось у него еще в екатерининские времена.

Свобода (вольность), полагал Ростопчин, не является необходимым для человека правом. В любом случае она недостижима, так как в жизни люди вынуждены мириться с целым рядом ограничений, стабилизирующих государство и общество. Свобода в этом случае становится идеалом не для тех, кто старается самостоятельно вершить свою судьбу, а для людей зависимых, прежде всего внутренне, в силу личных установок. Чтобы добиться поставленной задачи, они из граждан и сыновей своего Отечества превращаются в преступников и бунтовщиков. «Первое действие вольности есть самовольство, второе – непослушание, третье – восстание против власти», – отмечал граф. Исторические примеры этого уже существовали, и они, как писал Ростопчин, должны были стать достаточным основанием для осуждения подобных изменений.

По мнению графа, никакая экономическая модернизация, которая явится следствием эмансипации крестьян, России не нужна. Единственная проблема империи в ее огромных пространствах и малой плотности населения. Более того, России требовалось даже большее закрепощение, чтобы численность крестьян в центральных губерниях достигла необходимого уровня. Существовавшее положение крепостного мужика, как полагал Ростопчин, гораздо лучше положения иностранного простонародья, так как оно являлось естественным, вытекавшим из истории и взаимовыгодным для крестьян, помещиков и государства. Роль дворян в этом случае заключалась в наблюдении за крестьянами, которые в противном случае перестали бы, по мнению Ростопчина, обрабатывать землю и поголовно записались в купцы или мещане. Для дворян, как отмечал граф, неестественно стремиться к разорению земледельцев, подобная мысль может прийти в голову только безумцу, так как это подорвет его собственное благополучие. Неверным, писал Ростопчин, являлось и мнение о жестокости русского дворянства. Он предлагал отправить самого жестокого помещика в английские колонии, дать ему под команду невольников и через некоторое время понаблюдать, как те будут благодарить Бога за столь милосердного хозяина. От эмансипации крестьянства, полагал граф, мог последовать целый ряд бедствий. Свобода передвижения земледельцев угрожала бы государству потерей контроля над сбором налогов и комплектованием войска, обезлюдением городов, разорением предприятий, лишившихся рабочей силы, запустением в одних губерниях и перенаселенностью в других. Наконец, разорится дворянство, составляющее главную опору империи. Крепостное право же от этого не исчезнет, потому что вскоре, как предполагал Ростопчин, крестьяне попадут в зависимость от богатых мужиков, не имеющих воспитания и не отягощенных нравственностью.

Главный вывод писателя заключался в том, что освобождение крестьян неминуемо приведет к социальным потрясениям. Примером этого служила революция во Франции, во время которой освобождение масс вызвало страшное кровопролитие, приведшее, в конце концов, к воцарению Наполеона, разрушившего всю Европу.

Комментируя взгляды графа на крестьянский вопрос, следует отметить, что он критически отзывался и об указе «О вольных хлебопашцах», полагая, что в стране не было деревень и сел, имевших достаточные средства для самостоятельного выкупа, а если бы начали освобождаться по одному или нескольким дворам, то это могло вызвать недовольство всех остальных крестьян⁵².

Таким образом, анализ основных сочинений Ростопчина показывает, что он действительно являлся ревностным сторонником крепостного права, привилегий дворянства, противником свобод и либеральных реформ, проводимых окружением Александра I, наконец, очевидны его параллели со взглядами других консервативных деятелей своей эпохи.

¹См. Русский вестник. 1812. № 10. С. 86 - 88.

²Кизеветтер А.А. Исторические отклики. М. 1915. С. 27, 31.

³Близкий друг и секретарь Ростопчина А.Я. Булгаков утверждал, что граф родился 12 марта 1765 г. в Москве (См.: Булгаков А.Я. Биография графа Федора Васильевича Растопчина // Отеч. записки. 1826. № 72. С. 54).

⁴Брат Ростопчина, Петр Васильевич, геройски погиб во время Финляндского похода, взорвав свою галеру, окруженную шведами.

⁵См.: Архив князя Воронцова. Т. 8. М., 1875. С. 76, 83 - 84; Валишевский К. Сын великой Екатерины. Император Павел I, его жизнь, царствование и смерть. СПб., б.г. С. 77.

⁶Полное собрание законов Российской империи. Т. 24. СПб., 1830. С. 26 - 212.

⁷См.: Виноградов В.Н. «Восточный роман» генерала Бонапарта и Балканские грезы императора Павла I // Балканские исследования. Вып. 18. М., 1997. С. 61.

⁸Русский архив. 1878. № 1. С. 103 -110.

⁹См.: Вербицкий Э.Д. К вопросу о ближневосточной политике России на рубеже XVIII-XIX веков (О проекте русско-французского союза и раздела Оттоманской империи Ф.В. Ростопчина) // Колониальная политика и национально-освободительное движение. Кишинев, 1965. С. 159 - 193; Станиславская А.М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья. (1798-1807 гг.). М., 1962. С. 112 - 113, 162; Виноградов В.Н. Указ. соч. С. 53 - 64.

¹⁰Адам Чарторыжский вспоминал: «Ростопчин был одним из самых усердных посетителей Гатчины и Павловска до восшествия на престол Павла I. Это был, я думаю единственный умный человек, привязавшийся к Павлу до его воцарения» (Цит. по: Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 33).

¹¹Ростопчин Ф.В. Плуг и Соха, писанное степным дворянином: Отцы наши не глупей нас были. М., 1806.

¹²Ростопчин Ф.В. Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева // Ох, французы! М., 1992. С. 148 - 152.

¹³Так, Сергей Глинка начал издавать «Русский вестник» под влиянием творчества Ростопчина.

¹⁴Письмо Силы Андреевича Богатырева к одному приятелю в Москве // Ох, французы!… С. 153 - 154; Письмо Устина Веникова к издателям «Русского вестника» от 22 декабря 1807 года из села Зипунова // Там же. С. 155-156; Письмо Устина Ульяновича Веникова к Силе Андреевичу Богатыреву // Там же. С. 206; Ответ Силы Андреевича Богатырева Устину Ульяновичу Веникову // Там же. С. 207 - 208.

¹⁵Возражения графа Растопчина на книгу Стройновского // ОПИ ГИМ, ф. 222, оп. 1, д. 1. Л. 33 - 35; Чтения в обществе истории и древностей. 1859. № 3.

¹⁶См. РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 39, д. 3574, ч. 2. Л. 10.

¹⁷См.: Сытин П.В. История планировки и застройки Москвы. Т. 3. М., 1972. С. 9-15.

¹⁸Русский архив. 1881. Кн. 3. С. 221.

¹⁹Ростопчин Ф.В. Записка о мартинистах// Русский архив. 1875. № 9. С. 75 - 81.

²⁰См.: Попов Н.А. Дело М. Верещагина в Сенате в 1812 - 1816 годах. М., 1878.

²¹Русский архив. 1892. № 8. С. 429 - 433.

²²Ростопчин будто бы испугался возбужденной толпы, и, чтобы спастись, отдал на растерзание Верещагина. Пока толпа убивала несчастного, граф сел на лошадь и покинул свой дом (См. например: Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. Полное собрание сочинений. Т. 7. М., 1959. С. 591).

²³Ростопчин Ф.В. Сочинения. СПб., 1853. С. 183 - 186.

²⁴Ростопчин Ф.В. Записки о 1812 годе // Ох, французы… С. 290.

²⁵Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812-1815 гг.). СПб., 1882. С. 59.

²⁶Ростопчин Ф.В. Ох, французы… С. 209 - 221.

²⁷Дубровин Н. Отечественная война… С. 108.

²⁸ Подробнее см.: Горностаев М.В. К вопросу о «вине» Ф.В. Ростопчина в оставлении Москвы русскими войсками в 1812 году // Эпоха наполеоновских войн: люди, события, идеи. Материалы V Всероссийской научной конференции в музее-панораме «Бородинская битва». М., 2002. С. 31 - 44.

²⁹См. Протокол Московского дворянского депутатского собрания от 16.07.1812 г. // Апухтин В.Р. Народная военная сила. Дворянские ополчения в Отечественную войну. М., 1912. Ч. 2. С. 39.

³⁰См.: Горностаев М.В. Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: страницы истории 1812 года. М., 2003. С. 14 - 17.

³¹Русский архив. 1892. № 8. С. 443 - 444.

³²Дубровин Н. Москва и граф Растопчин в 1812 г. // Военный сборник. 1863. № 7. С. 148.

³³См.: Горностаев М.В. Генерал-губернатор Ростопчин… С. 24 - 34.

³⁴РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 3574, ч. 3. Л. 67.

³⁵Ростопчин Ф.В. Ох, французы… С. 218.

³⁶Сведение бывшего в штате Московской полиции следственного пристава титулярного советника кавалера Вороненко. РГВИА, ф. 846, оп. 16, д. 3465, ч. 2. Л. 322.

³⁷«…Когда невозможно будет тех барок никакими мерами спасти, то вместе с нагруженными на них вещами жечь или потопить, дабы не могли они достаться в руки неприятеля» // РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 51.

³⁸РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 4 - 5.

³⁹Подробнее о взаимоотношениях Ростопчина и Кутузова см.: Горностаев М.В. Генерал-губернатор Ростопчин… С. 8 - 23.

⁴⁰Цит. по: Лонгинов М.Н. Некоторые черты для биографии Ф.В. Ростопчина // Русский архив. 1868. № 10. Стлб. 1674 - 1675.

⁴¹См. Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 125 - 186.

⁴²Для деятелей консервативного направления того периода вообще было характерно высказывать свои мнения в форме посланий императору, как, например, это делали Карамзин с «Запиской…», Шишков с письмом о деятельности Библейских обществ в России.

⁴³Русский архив. 1892. № 8. С. 419 - 446.

⁴⁴Издатель «Русского архива» П. Бартенев ограничился лишь краткой характеристикой переписки Ростопчина с Александром I. А.А. Кизеветтер, как уже указывалось выше, использовал ее как материал для собственных выводов (См. Русский архив. 1892. № 8. С. 445 - 446.; Кизеветтер А.А. Указ. соч.).

⁴⁵Ростопчина известили, что император «…С милостью изволил принять и отозвался, что возвратит… как прочтет» (См. Дубровин Н. Отечественная война… С. 1).

⁴⁶ОПИ ГИМ, ф. 222, оп. 1, д. 1. Л. 100 - 107.

⁴⁷Русский архив. 1892. № 8. С. 419 - 420.

⁴⁸ОПИ ГИМ, ф. 222, оп. 1, д. 1. Л. 23 - 25, 30 - 33.

⁴⁹Корректнее говорить о двух редакциях одного и того же письма, так как они имеют одинаковую структуру и много общих мест.

⁵⁰См. ОПИ ГИМ, ф. 222, оп. 1, д. 1. Л. 23 - 25.

⁵¹Это, прежде всего, подготовленная Ростопчиным для Александра I аналитическая записка «Картина Франции» о политическом положении во Франции двадцатых годов XIX в. (См. Русский архив. 1872. Кн. 1. С. 965 - 985), и приводимые А.А. Кизеветтером письма к С. Воронцову (См. Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 133 - 135).

⁵²Письма Ростопчина к князю П.Д. Цицианову. Девятнадцатый век. Кн. 2. М., 1872. С. 4.