3. К государству контрреформации

Подлинно национальное государство пользуется полученной им свободой выбора решений с известной осторожностью. Как справедливо заметил один из отцов русского консерватизма Николай Михайлович Карамзин: «Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надо прибегать только в необходимости». Ответственное государство не может позволить себе того реформаторского хаоса, который стал в России нормой за время верховенства бюрократического мессианизма. Реформизм последних столетий нуждается в своеобразной контрреформации, то есть в выработке умения изменяться, изменять общество и государство, в том числе и самым решительным образом, но без катастрофических последствий реформ, без разрыва общественной непрерывности, без травмирования тканей национально-государственной традиции.

Контрреформистская власть должна «принимать» уже свершившиеся социальные изменения, а не «даровать» и

405

навязывать их. Напротив, «дароваться» сверху могут и должны прежде всего подтверждения старинных прав, привилегий и исторически сложившихся общественных институтов. Власть должна выступать не как «локомотив перемен» (таким локомотивом реально или номинально должно быть общество), а как «остров стабильности». Это не означает, что государство должно быть намеренно «ретроградным». Напротив, приписываемая власти в России роль «последнего азиата» является не чем иным, как оборотной стороной роли «первого европейца». Государство не должно быть ни впереди изменений, ни позади их, но там, где этого требуют интересы национального выживания, всегда складывающиеся из двух составных частей — национальной идентичности и национальной конкурентоспособности.

Интересной особенностью всей конструкции «российских реформ» была постоянная критика их со стороны еще более радикальных реформаторов. Правительство как «единственный европеец» непрерывно находилось под огнем, ведущимся из стана еще более европейских европейцев — интеллигенции (тоже специфический российский феномен). Активность таких радикалов иногда загоняет правительство в лагерь консерваторов, а циклы реформ сменяют циклы контрреформ (то есть попыток ограничить действие реформ, хотя бы частично приспособить их к национальной жизни, без отказа от реформаторской парадигмы в целом). Именно так действовали выдающиеся контрреформаторы Николай I и Александр III.

Но существование наряду с властью радикального реформизма передает именно в его руки формирование «политической повестки дня». Русская интеллигенция «европейского образца» — не следует путать ее с традиционной национальной интеллигенцией (образованными людьми всех сословий, духовенством, учеными) — выбрала себе общественную нишу не столько оппонента, сколько конкурента бюрократического мессианизма в деле «внесения света» в русскую действительность. Она, за исключением небольшой прослойки национальной интеллигенции, ведущей свое начало от Карамзина и славянофилов, оспаривает не цель бюрократии, внеположную национальным целям, а исключительно методы и темпы бюрократического «просвещения». Вместо сложной и распределенной по функциональным уровням системы национального самомышления возникла примитивная бинарная система «официального мнения» бюрократии, полностью уничтожившей земский, сословный, монархический и другие политические уровни рефлексии, и «неофициального» мнения интеллигенции, уничтожившей и народную образованность, и церковную интеллигенцию и узурпировавшей все инструменты совместного мышления — литературу, печать, средства массовой информации, общественную активность.

406

Исключительно опасной и аморальной чертой реформизма является практика использования в качестве обоснования (или оправдания неудачи) очередных реформ всевозможных этнопсихологических атрибуций. За редчайшими исключениями, причинами неудачи очередного эксперимента реформаторы объявляют те или иные «имманентные свойства» русского народа. Обычно речь идет о качествах низких и отвратительных: «мы ленивы и нелюбопытны», «пить надо меньше», «методичность в работе для русских нехарактерна», «русский солдат безынициативен», «тугое пеленание способствует развитию у русских склонности к подчинению тоталитарной власти» и т.д.

Поэтому психологические атрибуции «поведения русских» являются антинаучными и клеветническими.

По этой причине контрреформация, в отличие от реформы (проповедующей изменения ради изменений) и революции (предполагающей простой слом существующего порядка), являлась бы технологией успеха.