Глава 5

МАКРОС ГОСУДАРСТВЕННОСТИ¹

Высшие силы избирают народы для их миссий

О, недостойная избранья, ты избрана!

А. С. Хомяков

«Народ встретит атеиста и поборет его... — пророчествовал Достоевский устами старца Зосимы. — Берегите же народ и оберегайте сердце его. В тишине воспитайте его. Вот ваш иноческий подвиг, ибо сей народ богоносец». Очевидно, что ни тогда, когда писались эти строки, ни тем более сейчас эта «богоносность» в большинстве своих носителей не есть реальное «богообщение», прямое «соприкосновение с Богом». «Богоносность» наша есть «миродержавие», наличие твердого, темного, неведомого миру сему ядра в нас, ядра, которое ему не по зубам. В этом именно смысле Россия — не от мира сего.

В Книге пророка Даниила были изображены четыре подобных, но не одинаковых зверя — символы мировых царств или переходящие друг в друга части исполина — олицетворение верховной власти. Уже преп. Ефрем Сирин писал язычнику Порфирию о том, что царства пророка Даниила после воплощения Христа заменяются неразрушимым Вечным Царством. Вечное Царство, конечно же, нельзя понимать в привязке к территории. После гибели двух первых Римов сомнений уже не могло оставаться: Вечное Царство,

¹ Макрос — термин заимствован из лексикона программистов, где он обозначает определенную последовательность команд, сгруппированных Как единое действие. Здесь под «макросом» имеется в виду феномен типической государственности, которая способна передаваться как географически, так и по шкале времени.

45

если оно действительно существует, «странствует», «передается» от одной нации другой. Царство вечно, тогда как нации смертны, и в этом царстве есть нации-родители и нации-наследники. Примериваясь-перенимаясь другими христианскими державами, в России оно приобрело наиболее емкое выражение в концепции «Третьего Рима», сформулированной иноком Филофеем Псковским в 1523 г.

Правда, если историкам искусства очевидна культурная эстафета Второго Рима в европейской архитектуре, живописи, музыке (более того, и в исламе: в его строительстве, прикладном искусстве, философии), то политические историки далеко не всегда признают преемство общественных институтов Ромейского царства. Конец Западной Римской империи до сих пор рассматривается как пролог к «темным векам». Однако можно ли назвать «темной» эпоху, когда возводилась Айя-София и составлялся кодекс Юстиниана, действовал Магнаврийский университет, а правительство Царьграда по всей стране открывало бесплатные лечебницы? Если ничего подобного тогда не происходило на Западе, «родине прогресса», то в том не вина его, а беда... Факт, что именно Восточный Рим на протяжении тысячелетнего периода осуществлял миссию global state (мирового государства), до сих пор неоправданно замалчивается. Причины разные: прежде всего, разумеется, не изжитый европейским сознанием комплекс ущербности перед метрополией, вина за участие в ее ослаблении (крестоносцы первыми взяли и разграбили Константинополь), а также за декларированное, но нереализованное освобождение ее от турок. Наконец, сыграла свою роль ревность папского престола, способствовавшего распространению легенды о Византии как распущенной и коварной восточной деспотии (само имя «Византия» неотрывно от этой западноевропейской легенды и западнической историософии)¹.

Между тем цивилизационная функция Царьграда далеко не исчерпана хотя бы потому, что именно ее наличие служит фундаментом универсальности современного мира, ойкумены, если выражаться языком греков. Этот фундамент получил в средневековой мысли наименование Кате-

¹ Имя «Византия» является некорректным по отношению к Восточному Риму. Называть Восточный Рим Византией все равно что именовать Русь «Московией», на основании того, что так ее называли в Западной Европе. Этноним «византийцы» в отношении к народу ромеев близок по употреблению жаргонизму «янки», если бы кто-нибудь стал использовать его в качестве официального обращения к уроженцам США.

46

хона¹, «удерживающего», и для того, чтобы интерпретировать его сегодня, следует адекватно перевести теологические формулировки Средневековья в социально-политические термины.

Если обратиться к историософии, начиная с Оригена и заканчивая отцом Сергием Булгаковым, мы обнаружим разные попытки обозначить одну и ту же функцию Римского государства, которое получило новое качество, став христианским в эпоху Константина.

Кто-то понимает сейчас под Катехоном исключительно православное царство. Однако на тот момент, когда апостол Павел впервые употребил этот термин, Рим не был не только православным, но даже христианским. «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И тогда откроется без-законник...» (2 Фес. 2: 7—8). Если отбросить позднейшие наслоения, то станет очевидно, что Катехон Павла — чисто духовная конструкция, величина, не имеющая постоянной привязки в пространстве-времени. Ее главное назначение — служить барьером для беззакония. Именно так понял Павла Иоанн Златоуст: «...до тех пор, пока будут бояться этого государства, никто скоро не подчинится антихристу; но после того, как оно будет разрушено, водворится безначалие...»

Однако прочтем ап. Павла далее: «Откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога». Именно из этих слов понятно, что собственно сдерживает Удерживающий. Когда не будет Удерживающего, некому будет воспрепятствовать тому, кто придет и сядет в храме, попирая всюду и у всех, по всей земле, их святыни.

Эта черта «сына погибели» ставит его в один ряд с варварами, делает его последним Варваром человеческой истории. Разрушение Римского государства автоматически ведет к тотальной анархии, т.е. варварству, «мерзости опустошения». Не случайно поэтому, зачисляя варварство первым в список ересей, Иоанн Дамаскин выделяет безначалие как его отличительную черту: «...что каждый устанавливал себе в предпочтении собственной воли, то и становилось для него законом». Защита цивилизации от варварства, его ассимиляция — вот первая функция Катехона, которая не обязательно предполагает наличие христианской государственности, однако она и только она способна создать благоприятную среду для существования христианства.

Только во втором своем значении Катехон — царство истинных христиан. Если главным свойством Катехона как многоконфессионального государства является защита цивилизации от варварства и анархии, то Катехон как православное царство ограждает христиан от сил, враждебных спасению души.

¹ Катехон — «удерживающий», «сдерживающий». Краеугольное понятие христианского учения о государственности как барьере на пути беззакония, анархии, антихриста.

47

Имя «ромеев» во Втором Риме отождествляли с именем христиан. «Римская империя будет стоять до тех пор, пока стоит мир», — учил Тертуллиан в III веке. Спустя тысячелетие Третий Рим, преемник функции Катехона, унаследовал служение гаранта мира. В этом плане борьба Константинополя с варварами была продиктована религиозной аналогией победы над антихристом силой Христа, Которому принадлежала слава победы. Олицетворением этой миссии служит конный император, попирающий символы хаоса: древнего змия или варвара¹.