3.2. Надмогильные сооружения

3.2.1. Надгробия

К надмогильным сооружениям относятся надгробия, алтари и курганы. Древние греки

верили, что «душа витает среди погребальных памятников и могил» (Plato, Phed., 81 CD).

Поэтому они заботились не только о приличном погребении, но и о сохранности могил, а

126

роль их апотропея выполнял надгробный памятник. Первоначально это были небольшие

курганы из земли или камня [Велишский, 1878, c. 150; Kurtz, Boardman, 1971, p. 135–136],

а позже роль надгробий стали выполнять скульптуры, стелы, антропоморфные изображе_

ния, чиппи (cippi — итал.), вазы с изображениями, мраморные диски (Her., 1, 93; Plato, XI,

958; Luc., Har., XII, 22).

На некрополе Ольвии, в отличие от некрополей других античных центров Северного

Причерноморья, найдено незначительное количество надгробий [Русяева, 1986, c. 531].

Однако этот факт не свидетельствует об их ограниченном распространении [Фармаковс_

кий, 1903 б, c. 6]. Ольвийских надгробий дошло до наших дней немного, так как их боль_

шую часть была уничтожена или разграблена. В этом судьба ольвийских надгробий сходна

с судьбой надгробий некрополя Мирины [Pottier, Reinach, 1888, s. 111]. До наших дней

сохранилось более шестидесяти надгробий из некрополя Ольвии, в основном в виде фраг_

ментов.

Ранее в специальной литературе, рассматривались, преимущественно, вопросы перевода

эпитафий и их датировки, этнической принадлежности погребенных на основании имен на

надгробиях, искусствоведческие аспекты надгробий с некрополя Ольвии, а не их класси_

фикация. Первая попытка классификации ольвийских надгробий была предпринята авто_

ром [Папанова, 1994, с. 12–13; 1997, с. 112–118]. На некрополе Ольвии надгробия пред_

ставлены скульптурами, стелами из мрамора и известняка, антропоморфными скульпту_

рами, чиппи и наисками [Папанова, 1997, с. 112]. Среди этих надгробий выделяются типы и

варианты.

Первый тип ольвийских надгробий — это скульптуры людей и животных, которые уста_

навливались либо непосредственно над могилой, либо рядом с ней. Статуи_надгробия —

это материализованные образы умерших и воплощение их бессмертной сущности [Акимо_

ва, 1990, с. 233].

В VI в. до н. э. в Греции широкое распространение получили надгробия, изображающие

героизированных умерших в виде «Аполлонов» или «куросов». Этот тип скульптуры гре_

ки позаимствовали у египтян [Levin, 1968, p. 26; Richter, 1942; 1970, p. 127]. В 1924 году

Б. В. Фармаковский приобрел у крестьянина Логвиненко жителя c. Парутино торс архаи_

ческого куроса из мрамора (рис. 51, 1), найденный им в «древней могиле». У торса куроса

отсутствовала голова, часть рук и нижняя часть туловища. Это была статуя стройного, силь_

ного, обнаженного юноши, изготовленная в школе Навкратиса и попавшая в Ольвию, по

мнению Б. В. Фармаковского, через о. Самос [1926 а, c. 164–170]. Иного мнения о проис_

хождении этого куроса придерживаются Г. Рихтер и А. С. Русяева, предположившие, что

он относится к группе скульптур из Птойона. По их мнению, такая мягкая моделировка,

свойственная восточногреческому искусству, может свидетельствовать в пользу мастерс_

кой Милета [Richter, 1970, p. 129; Русяева, 1987, c. 155]. Нет единого мнения и по вопросу

датировки данного надгробия: вторая четверть — середина VI в. до н. э. [Фармаковский,

1926 а, c. 169–170]; вторая треть VI в. до н. э. [Максимова, Наливкина, 1955, c. 298; Брито_

ва, 1971, c. 141]; середина VI в. до н. э. [Блаватский, 1947, c. 56]; последняя четверть VI в. до

н. э. [Русяева, 1967, c. 155]; последняя четверть VI — начало V в. до н. э. [Richter, 1970, p. 129].

По всей видимости, это надгробие, как и скульптуры львов, изготовили в метрополии Оль_

вии — Милете в последней четверти VI в. до н. э.

В качестве надгробий использовали терракотовые статуэтки так называемых «могиль_

ных» куросов [Higgins, 1954, Pl. 56, № 367, 369; 1967, p. 36]. Эти статуэтки помещали в

модели терракотовых храмов, которые и ставили на могильных насыпях вместо надгробий

[Кондаков, 1879, c. 15, 37]. Подобный терракотовый курос был найден в 1988 году на возвы_

шенности «Гамма» западного плато Заячьей балки ольвийского некрополя [Папанова, 1993,

c. 25]. Этот курос относится к типу терракот, изображающих стоящего юношу в гиматии

127

Рис. 51. Ольвийские надгробия: торс архаического куроса из мрамора (1);

терракотовый курос (2); терракотовая модель храма (3).

128

(рис. 51, 2). Терракота сильно

обкатана, поэтому черты лица,

детали одежды и прически силь_

но сглажены. Едва заметен на

лице широкий нос, более четко

видны уши. Волосы зачесаны

назад и откинуты на спину, об_

рамляют невысокий лоб, чуть

ниспадая на него. Они длинны_

ми прядями спадают на спину и

грудь подобно египетским при_

ческам [Lеvin, 1968, p. 26]. Ко_

роткая шея почти сливается с

линиями плеч и рук, руки плот_

но прижаты к телу, резко

подчеркнута линия талии [Папа_

нова, 1993, c. 91, рис. 36]. Данно_

му типу куроса близка группа

«могильных» терракот с остро_

вов Самос и Родос конца VII —

начала VI в. до н. э. и курос с

о. Березань 30–20 гг. VI в. до

н. э. [Higgins, 1954, Pl. 56, № 367,

369; 1967, p. 36; Копейкина, 1977,

c. 101].

На западном плато Заячьей

балки некрополя Ольвии была

раскопана терракотовая модель

храма (рис. 51, 3), которую

Ю. И. Козуб интерпретировала

как погребальную урну [1975 а,

c. 295–296]. Не исключено, что

терракотовых куросов могли по_

мещать в такие модели, которые

затем ставили на могильные на_

сыпи в качестве надгробий. По всей видимости, такие надгробия устанавливали на могилах

малообеспеченных граждан Ольвии.

В классический и эллинистический периоды, богатые и среднезажиточные ольвиополи_

ты украшали могилы близких мраморными скульптурными надгробиями. Некоторые из

них представляли собой портретные изображения. К сожалению, до наших дней сохрани_

лось только пять таких скульптур. Четыре из них относятся к классическому времени.

Первая скульптура — надгробие из пентелийского мрамора из собрания П. О. Бурачко_

ва, опубликованное впервые G. Kieseritzky и C. Watzinger и суммарно продатированное ими

классическим временем [Kieseritzky, Watzinger, 1909, s. 28, № 156, Taf. XI]. Это надгробие,

представляющее собой скульптурную композицию из двух женских фигур, сохранилось

фрагментарно (рис. 52). Интересен композиционный прием, который применил скульп_

тор — сидящая на переднем плане женщина как бы сливается со стоящей за ней. По мне_

нию А. С. Русяевой, это скульптура госпожи со служанкой. Скульптуру изготовили в V в.

до н. э. в Афинах в мастерской Фидия его ученики [1986 а, с. 533; Крыжицкий, Русяева…,

Рис. 52. Надгробие из пентелийского мрамора.

129

с. 566]. Иной точки зрения придерживался Г. И. Соколов, который разглядел в персона_

жах надгробия двух близких подруг. Первоначально он отнес это надгробие к IV в. до н. э.

[Соколов, 1973, с. 42–43]. Однако в последующей своей работе датировал его V в. до н. э.

[Соколов, 1999, с. 99] На наш взгляд, скульптор передал духовную близость между мате_

рью и дочерью или между сестрами.

Вторая — женское надгробие из пентелийского мрамора также сохранилось фрагмен_

тарно. По мнению исследователей, композиция этого рельефа аналогична знаменитой сте_

ле Гегесо и не исключают, что ольвийскую надгробную стелу сделал скульптор из окруже_

ния Фидия в конце V в. до н. э. [Скржинская, 1998, с. 185–186].

Третья — небольшая женская головка от надгробия из пентелийского мрамора, сохра_

нившаяся фрагментарно. Она датируется 430 г. до н. э. Вполне вероятно, что эта работа

вышла из школы Фидия, так как по трактовке образа она близка к стилю скульптур Пар_

фенона [Фармаковский, 1912, c. 75, рис. 48; Тревер, 1914, c. 56_59, табл. III, I; Козуб, 1974,

c. 124]. Четвертая — мраморная головка от надгробного памятника, изготовленного в Афинах

в 430–400 гг. до н. э. [Тревер, 1914, c. 59; Козуб, 1974, c. 124]. По мнению Ф. М. Штитель_

ман и Ю. И. Козуб обе эти мраморные головки были фрагментами от барельефов надгроб_

ных стел [1951, c. 226; 1974, c. 124]. Иной точки зрения придерживались К. И. Тревер и

Б. В. Фармаковский, которые считали их фрагментами надгробных скульптур [1912, c. 75;

1914, c. 56–59].

Сохранилось только одно скульптурное надгробие эллинистического периода

(рис. 53, 1). Это мраморная женская головка от большого надгробного горельефа второй

половины — конца I в. до н. э. [Соколов, 1971, с. 170–180, рис. 1–6; 1973, с. 148–149; 1999,

с. 172]. Отметим, что С. А. Жебелев, опубликовавший ее первым, не относил эту головку к

надгробиям, а считал ее женским портретом III в. н. э., весьма похожим на римскую импе_

ратрицу Юлию Мезу [1900, с. 71–72].

Рис. 53. Ольвийские надгробия: конца I в. до н. э. (1); II в. н. э (2).

130

Скульптурных надгробий римского периода почти не сохранилось. В 1899 году у крес_

тьян с. Парутино приобрели мраморную головку женщины в покрывале (II в. н. э.), кото_

рая, по всей видимости, могла иметь отношение к надгробию [СН, 1902, с. 124–125, рис. 237;

Крыжицкий и др.,1999, с. 462, рис. 142] (рис. 53, 2).

Скульптурных мраморных надгробий на некрополе Ольвии было гораздо больше, но

они не сохранились до наших дней. От некоторых из них остались только постаменты. На

одном из таких постаментов сохранились углубления для ступней ног статуи и стихотвор_

ная эпитафия: «Эта могила, о странник, заключает в себе покойника, дошедшего до обыч4

ного всем предела жизни. Его родиной был скифский город Ольвия, а имя у смертных —

сложное из слов судьба (_____) и дар (_____). Это был маститый старец, который, уходя

в назначенный роком дом Аида, оставил в живых двоих детей. Его, одинаково желанного

людям и бессмертным, пошли в жилище благочестивых» [IOSPE, I2, № 226]. Не исключе_

но, что на постаменте стояла скульптура самого Мойродора. Надгробие Мойродора дати_

руется концом II в. н. э. [Андреева, 2002, с. 33–35] Стихотворный вариант эпитафии Мой_

родору в начале ХХ века был сделан поэтом А. П. Рудаковым: «Жизни обычный предел,

отведенный нам смертным, достигнут./ Странник! покойник, спящий в гробу перед то4

бой./ Родиной Ольвию град в земле скифской имел он, а имя средь / живущих носил — „Дан4

ный судьбою“ — Миродор./ Старец маститый, сойдя в роковое жилище Аида, / Двух он

оставил детей.— двух неутешных сирот,/ О божество, пусть равно и людям и бессмерт4

ным желанный,/ в благочестивый чертог будет он послан тобой» [см. Бороздин, 1918, c. 41].

Несколько иной вариант перевода этой эпитафии предложила С. Э. Андреева: «Этот кур4

ган, о странник, скрывает умершего, дошедшего до обычного всем предела жизни; отече4

ство ему — город Скифии Ольвия, имя среди смертных — сложенное из слов _____ и _____.

Старик, наслаждавшийся счастливой старостью, который, идя в (сырую) землю оста4

вил двух живущих детей. Желанного как людям, так и бессмертным, пусть ты пошлешь, о

божество, в дом блаженных». Интересно, что это единственная дошедшая до нас ольвийс_

кая надпись, в которой в качестве этникона названа Ольвия с добавлением, что это «город

Скифии», то есть он находится на землях Скифии [Русяева, 1999, с. 12; Андреева, 2002,

с. 34]

На ольвийском некрополе известны скульптуры двух пар львов. Первая пара датирует_

ся серединой — третьей четвертью VI в. до н. э., а вторая — первой половиной V в. до н. э.

(рис. 54, 1, 2). Необходимо отметить, что не все исследователи согласны с тем, что вторая

пара львов была надгробным памятником. Хотя они не исключают и такую интерпретацию

[Штiтельман, 1977, рис. 31; Русяева, 1987, c. 160; Соколов, 1999, с. 89].

Первая пара львов была раскопана Менцелем, управляющим имением графов Кушеле_

вых_Безбородко, на землях которых находилась Ольвия. Их нашли в насыпи кургана, на_

ходившегося на террасе нижнего города. Вначале эти львы стояли в имении владельцев в

с. Стольном, а в 1876 году их передали в Эрмитаж [Брун, 1879, c. 158, 159, прим. 5; Тизен_

гаузен, 1876, c. XXII–XXIV]. Львы были высечены из светло_серого плотного мрамора.

Скульптор изобразил их в лежачем положении на плинте. Все детали хорошо промодели_

рованы [Мурзакевич, 1853, c. 246–247, табл. VI; Русяева, 1987, c. 159–160]. Полная анало_

гия ольвийским львам известна на некрополе Милета. По всей видимости, скульптуры

львов из Милета и Ольвии являются серийными изделиями милетских мастеров [Blumel,

1963, s. 59; Stroska, 1979, s. 169–171; Русяева, 1987, c. 160].

Надгробия в виде львов или их изображения на надгробиях в античном мире известны в

архаическое, классическое и эллинистическое время [Клингер, 1911, с. 278]. Их образ в

погребальной архитектуре не случаен. В древнегреческой мифологии львы являлись сим_

волом души умершего и почитались как хтонические существа (Art. Onir. II, 91; Plin. Nat.

hist. VII, 43). В архаическое время надгробия в виде львов известны на некрополях Афин,

131

Corcyro и Милета. В классическое время — на некрополях Анатолии, а в эллинистичес_

кое — на некрополях Кипра и Спарты [Blumel, 1963, s. 59, Adb. 179–183; Kurtz, Boardman,

1971, p. 135, 193, 321, fig. 64–66, 67]. Причем на Афинском некрополе они не только служи_

ли надгробиями, но и определяли границы родовых могильников. Здесь, как и в Ольвии,

они устанавливались парами [Kurtz, Boardman, 1971, p. 135–136].

Возможно, что надгробием могла быть и статуя мраморного сфинкса (рис. 54, 3), кото_

рую Ф. М. Штительман датировала концом V в. до н. э., а Г. И. Соколов — первой полови_

ной V в. до н. э. [Штітельман, 1977, рис. 30; Соколов, 1999, с. 89, илл. 54].

Второй тип ольвийских надгробий представлен стелами из мрамора и известняка. Их

условно можно разделить на три варианта: с надписями (II a) (рис. 33), с рельефным изоб_

ражением (II b и II v) и со вставными табличками (II c). Все варианты этих надгробий изве_

стны на некрополе Ольвии с архаического времени и по III в. н. э.

Архаическим периодом датируются три надгробия (вариант II a). Самая ранняя из них —

стела из известняка прямоугольной формы с небольшим треугольным фронтоном с четы_

рехстрочной надписью в верхней части: «Памятник Посейдона, сына Феоба», датируется

Рис. 54. Ольвийские надгробия: львы (1, 2); сфинкс (3).

132

началом V в. до н. э. [IOSPE, I2,, № 213; Русяева, 1987, c. 137]. Другой вариант перевода

этой надписи — «Посидоний, сын Феоба, прощай» [Соколов,1999,с.101]. Вторая стела — тща_

тельно обработанная плита с невысоким треугольным фронтоном и с надписью в четыре

строки, расположенной посередине плиты: «Памятник Ная, сына Гермагора». Относится

исследователями к первой четверти V в. до н. э. [IOSPE, I2, № 212]. Третья стела представ_

ляет собой прямоугольную известняковую плиту, расширяющуюся в нижней части. В вер_

хней ее части помещена надпись в четыре строки: «Я есть памятник Хармонта, сына Ди4

фила». Эта стела дошла поврежденной, у нее была сбит фрагмент надписи в правой верх_

ней части. Она датируется началом V в. до н. э. [IOSPE, I2, № 215].

Такие надгробные стелы могли вести свое начало от каменных столбов (герм), которыми

в Древней Греции отмечали места погребений [Тахо_Годи, 1989, c. 114].

Надгробия варианта II b на ольвийском некрополе представлены стелами с рельефами.

До нашего времени дошло две стелы. Первая была изготовлена из мелкозернистого белого

мрамора в Ионии в третьей четверти VI в. до н. э. [Русяева, 1987, c. 158]. От нее сохрани_

лась голова мужчины в профиль (рис. 55, 1). Лицо с большими глазами, длинным носом и

широкими губами. Нос, губы и подбородок повреждены [Oksmann, 1928, s. 94, Abb. 12].

Прическа аналогична ранним статуям «куросов» [Levin, 1968, p. 26].

Вторая — беломраморная стела Леокса, сына Мольпагора, поставленная за обществен_

ный счет ольвийскому аристократу, погибшему в сражении со скифами (рис. 55, 2). От сте_

лы сохранилась только средняя часть (0,47–0,66 _ 0,36 _ 0,12 м) с рельефами на обеих сто_

ронах. На одной стороне высечен стоящий обнаженный юноша с копьем в анфас, а на дру_

гой — фигура, стоящая в профиль в восточной одежде с горитом у левого бедра и со стре_

лой в руках, направленной наконечником вниз. На узких гранях стелы высечена надгроб_

ная эпитафия: «Я, Леокс сын Мольпогоров, посвятил тебе, Победительница добычи, эту

стелу вдали от города (Ольвии), в Скифской земле». Надпись была восстановлена

В. В. Латышевым, М. И. Ростовцевым и А. В. Никитским [Фармаковский, 1915, с. 82–113].

Последнюю реконструкцию этой надписи сделал Ю. Г. Виноградов: «Памятник доблести,

я говорю, что вдали, за отчизну / Жизнь отдавши, лежит сын Мольпагора Леокс» [Виног_

радов, 1989, с. 87–89]. По версии А. С. Русяевой, Леокс погиб не в сражении, а выполняя

посольскую миссию [1999, c. 10].

Этот памятник как стелу впервые опубликовал Б. В. Фармаковский в 1915 году [1915,

с. 82–113]. Его точку зрения разделял и В. В. Латышев. Впервые эту стелу как надгробную

интерпретировал О. О. Крюгер [1921, с. 41–50; 1925, с. 91–93].

Относительно датировки стелы Леокса в научной литературе нет единого мнения.

Б. В. Фармаковский датировал ее 475–460 гг. до н. э., М. М. Кобылина 470 г. до н. э.,

Г. И. Соколов и А. С. Русяева — началом V в. до н. э., а Ю. Г. Виноградов — вторым деся_

тилетием V в. до н. э. [1915, c. 102, 116; 1972, c. 6; 1973, c. 24; 1987, c. 159; 1989, c. 88]. Скорее

всего, ее изготовили в 490 году до н. э.

До сих пор нет единого мнения и по поводу сюжета стелы. Б. В. Фармаковский,

В. В. Латышев, Г. И. Соколов и Ю. Г. Виноградов считали, что на стеле изображен гречес_

кий юноша_воин и амазонка [IOSPE, I2, № 270; 1915 б, c. 112–114; 1973, c. 24; 1989, c. 88–

89]. Однако Б. В. Фармаковский не исключал, что на ней могли быть изображены мифоло_

гические герои — Тесей и Антиопа поскольку стелу посвятили Афине Лайодоте (Победи_

тельнице добычи). А. И. Иванова, Л. М. Славин, Е. Пфуль и Х. Мебиус увидели на ней в

изображении воина в восточной одежде скифа [1953, c. 49; 1973, c. 465; Русяева, 1987, c. 159].

Иного мнения придерживается А. С. Русяева, которая считает, что вторая фигура — это

изображение слуги, погибшего вместе с Леоксом [1987, c. 159]. По всей видимости, на стеле

все же изображена амазонка. Если согласиться с мнением А. С. Русяевой, что ее изготови_

ли специально в Милете, то вряд ли на стелах того периода изображали слуг, даже герои_

133

Рис. 55. Стелы с рельефами: третьей четверти VI в. до н. э. (1);

стела Леокса, сына Мольпагора (2).

134

чески погибших вместе со своим хозяином. В данном контексте изображение амазонки сво_

еобразно подчеркивало величие подвига героя, погибшего за отчизну, и тем самым, прирав_

нивая Леокса к сонму великих героев, одержавших победу над амазонками.

На сегодня известно тринадцать стел с надписями (вариант II a), относящихся к класси_

ческому периоду. Из них — семь мраморных [IOSPE, I2, № 216, 219] и шесть известняко_

вых. Так, одна из мраморных стел имела прямоугольную форму и завершалась фронтоном

с двухстрочной надпись: «Апатур, сын Феодота» (середина V в. до н. э.) [IOSPE, I2, № 208].

В римское время ее использовали вторично, о чем свидетельствует еще одна надпись: «Ом4

псалак, сын Пуртея». Фрагмент мраморного надгробия с двухстрочной надписью датиру_

ется V–IV вв. до н. э. Оно стояло над могилой Сосия, сына Кефала_афинянина [IOSPE, I2,

№232].

Мраморные надгробия IV в. до н. э. украшались акротериями и фронтонами. В 1913 году

был найден акротерий аттической надгробной стелы. Он представлял собой роскошный

анфемион на плинфе и ионийский киматий с умеренно и плавно выгнутым профилем, вы_

сеченным из целого куска мрамора. Его скрепляли со стелой с помощью деревянного бруска.

Сама же стела могла быть изготовлена из известняка в Ольвии и иметь или рельефное

изображение или только надпись. Этот акротерий изготовили в первой половине IV в. до

н. э. [Фармаковский, 1914 б, c. 140, 141].

В закладе могилы 1914/13 был найден обломок мраморной надгробной стелы из белого

пентелийского мрамора. Он представлял собой узкую плиту с красивым акротерием ввер_

ху, который сохранился не полностью и имел двухстрочную надпись: «Диодор, сын Диони4

сия» (середина IV в. до н. э.) [Фармаковский, 1918, с. 127–128; IOSPE, I2, № 210].

Часть мраморных надгробий этого времени привозили в Ольвию из Греции. Не исклю_

чено, что некоторые из них изготовлялись по индивидуальным заказам ольвиополитов.

Другие были стандартными заготовками памятников, на которые надо было только нанес_

ти посвятительные надписи. В свое время Г. И. Соколов предположил, что стела Леокса

была сделана в Ольвии из мрамора, который был доставлен в нее морским путем [1999,

с. 95]. Раскопки последних лет на ольвийском некрополе подтверждают это предположе_

ние [Ляшко, Папанова, 2004, с. 89–95].

Отметим, что ольвийских памятников из мрамора все же было немного. В классический

период на некрополе Ольвии доминировали стелы местного производства из известняка.

Это очевидно можно объяснить имущественным положением населения полиса, основная

часть которого была представлена средне_ и малозажиточными слоями.

Стелы из известняка наследовали тип греческих стел в виде прямоугольной плиты, су_

живающейся к верху и завершающейся треугольным, стилизованным фронтоном (рис. 56)

[IOSPE, I2, № 209, 211, 214; НО № 96, 97; Козуб, 1974, c. 124, Папанова, Ляшко, 2002/8,

с. 6–7]. Самая ранняя из известных ольвийских известняковых стел датируется V–IV вв.

до н. э. Это фрагмент плиты с двухстрочной надписью: «Леодамант, сын Гераклейдея»

[IOSPE, I2, № 211]. К концу V — началу IV вв. до н. э. относится еще одна стела данного

типа. Ее верх отбит, но сохранилась тщательно вырезанная двухстрочная надпись: «Патро4

фила, дочь Посия» [НО, № 96].

Известны также три известняковых стелы IV в. до н. э. [IOSPE, I2, № 209, 214; НО, № 97].

Самая ранняя из них — плита, украшенная профилированным карнизом с двухстрочной

надписью под ним: «Прота, жена Баттиона, дочь Никомаха» (надпись повреждена) [НО,

№97]. Вторую стелу украшал фронтон, на котором сохранились следы красной краски и

киматий. На ней видны следы от красных тэний и двухстрочная надпись: «Артемон, сын

Евресивия» [IOSPE, I2, № 209] (рис. 57, 1). В. В. Латышев датировал эту стелу III в. до н. э.,

а Т. Н. Книпович и Ю. И. Козуб более ранним временем — IV в. до н. э. [Латышев, 1910,

c. 68, № 4; Книпович, 1956, c. 137, № 30; Козуб, 1974, c. 125]. Третья стела имела карниз с

135

двухстрочной надписью, сделанной

светлорозовой краской: «Спарток,

сын Клейдема» [IOSPE, I2, № 214].

В эллинистический период стави_

ли и мраморные надгробные стелы,

аналогичные известняковым стелам.

Известно два фрагмента мраморных

надгробных стел этого периода. Пер_

вый фрагмент мраморного аттичес_

кого надгробия без посвятительной

надписи датируется IV–III вв. до н. э.

[IOSPE, I2, № 217]. Второй фраг_

мент мраморной стелы IV–III вв. до

н. э. имел три надписи: «Демоконт,

сын Деметрия, прощай», «Метро4

бия, дочь Поседея, прощай», «Де4

метрий, сын Демоконта, прощай»

[IOSPE, I2, № 220]. По всей видимо_

сти, это имена отца, матери и сына,

похороненных в одном склепе.

III в. до н. э. датируется стела из

светло_серого мрамора, имевшая по_

стамент и фронтон. Под карнизом

фронтона располагалась трехстроч_

ная надпись: «Аркефон, сын Кефисо4

дота, афинянин» [НО, № 98]

(рис. 57, 2). К этому времени отно_

сится обломок стелы с фронтоном и

с трехстрочной надписью: «Сатир,

сын Дионисия, месембриец» [IOSPE,

I2, № 688] (рис. 57, 3).

Достаточно редки на ольвийском

некрополе погребения II–I вв. до

н. э. Поэтому значительный интерес

представляют фрагменты надгроб_

ных стел, относящихся к этому вре_

мени. Среди них — фрагмент стелы

III–II вв. до н. э. без надписи и не_

большой обломок беломраморной

стелы I в. до н.э [IOSPE, I2, № 238,

240].

Известно более двадцати стел первых веков нашей эры [IOSPE, I2, № 202, 204, 205, 206,

233, 241–245, 279, 280, 281, 322; НО, № 100, 101; Козуб, 2002, с. 37; Зубар, Козуб, 2002, с. 102].

Из них одиннадцать — мраморные. На этих стелах, наряду с эпитафиями на греческом язы_

ке, присутствуют надписи и на латинском.

Первым веком нашей эры датируется мраморная плита (сохранилось два обломка) с

трудночитаемой трехстрочной надписью, в которой четко выделяется только одно слово —

«Арета» [НО, № 100]. Ко II в. н. э. относятся два известняковых и одно мраморное над_

гробие [IOSPE, I2, № 202, 233; НО, № 101]. Первую известняковую надгробную плиту, да_

Рис. 56. Стилизованные известняковые фронтоны

местного производства.

136

Рис. 57. Стелы с надписями (вариант II a): IV в. до н. э. (1); III в. до н. э. (2, 3);

первых веков нашей эры (4, 5); надгробие Галерии Монтаны (6).

137

тируемую II в. н. э., украшал высокий рельефный

фронтон, с акротериями по бокам и кружком в

центру. Под фронтоном в рамке была тщательно

вырезана четырехстрочная надпись [IOSPE, I2, №

233]. На обломке известняковой стелы II в. н. э.

сохранился фрагмент эпитафии: «...сын Феодосия

/?/, синопеец, прощай» [НО, № 101].

Еще два известняковых надгробия датируются

II–III вв. н. э. (рис. 57, 4, 5). На одной из этих стел,

найденной Н. А. Аркасом в 1870 году, сохранилась

семистрочная надпись: «Асфоруг, сын Караста,

поставил плиту Ахиллу, сыну Калликла, на па4

мять» [IOSPE, I2, № 206; НО, № 102]. Под надпи_

сью — два высеченных знака, которые Э. И. Соло_

моник трактовала как греческую монограмму с

абревиатурой [1956, c. 50]. Первый перевод этой

эпитафии и публикацию сделал В. Юргевич [1872,

c. 1–3].

Два десятка надгробий суммарно датируются

римским временем. Шесть из них — небольшие

мраморные фрагменты без надписей [IOSPE, I2,

№204, 206, 241, 242, 243, 244, 245, 279, 280, 281, 687;

Козуб, 2002, с. 37; Зубар, Козуб, 2002, с. 106].

На одной из мраморных плит римского време_

ни сохранилась эпитафия: «Адосту, сыну Арсака,

земляку /?/ Зенон, сын Стратоника Боспоранец

поставил на память». К этому времени относит_

ся и левая часть роскошного акротерия из пенте_

лийского мрамора от стелы, украшенного рельеф_

ными разводами аканфа с развернутым лавровым венком под ними. От надписи сохрани_

лось одно слово слева от венка [IOSPE, I2, № 280]. Первыми веками нашей эры датируется

фрагмент ротонды от мраморного надгробия [IOSPE, I2, № 281]. Все эти надгробия сохра_

нили черты греческих стел ранних периодов.

Немногочисленную группу составляют надгробия с латинскими надписями, принадле_

жавшие римским воинам и членам их семей [Латышев, 1887, c. 194; Карышковский, 1986,

c. 33; Козуб, 2002, с. 39–40; Зубар, Козуб, 2002, с. 102–106]. На сегодняшний день известно

двенадцать надгробий, связанных с пребыванием римского гарнизона в Ольвии. Семь из

них — с латинскими эпитафиями.

К началу ІІ в. н. э. относится надгробие с эпитафией: «Здесь земля покрывает почтенную

главу. Афинокл, сын Афинокла, пехотинец из отряда щитоносцев под началом Флиана,

прощай» [IOSPE, I2, № 687], которое поставил один из друзей Афинокла. Ю. Г. Виногра_

дов считал эту эпитафию элегическим дистихом [1990, с. 30], а В. В. Латышев и

С. Э. Андреева — надписью с одной гекзаметрической строкой [2002, с. 35].

II н. э. датируется надгробная надпись из склепа Евресивия, сына Калисфена и его жены

Ареты, дочери Папия. Эта эпитафия гласит: «Евресивий, сын Калисфена, и Арета, дочь

Папия соорудили себе надгробный памятник в течении 17 дней» (рис. 58).

Самое известное из латинских надгробий некрополя Ольвии — надгробие Галерии Мон_

таны (конеца II в. н. э.), найденное в дромосе земляного склепа 1903/17 (рис. 57, 6). Это

известняковая стела с надписью: «Богам Манам. Галерия Монтана. Прожила 90 лет. Гале4

Рис. 58. Эпитафия Евресивия,

сына Калисфена и его жены Ареты,

дочери Папия II в. н. э.

138

рий Монтан, воин XI Клавдиева легиона самой очаровательной матери, а также Прокуле,

хорошо служившей, поставил» [IOSPE, I2, № 236; Русяева, 1992, c. 159]. Вполне вероятно,

что первоначально надгробие стояло над этим склепом, а затем упало в его дромос. В пер_

вые века нашей эры земляные склепы играли роль семейных усыпальниц. В семейных скле_

пах римляне хоронили не только родственников, но и своих вольноотпущенников и наибо_

лее преданных слуг [Toynbee, 1971, p. 121]. Вполне вероятно, что и Галерий Монтан похо_

ронил свою мать вместе с ее служанкой и поставил им обеим памятник.

Некоторые эпитафии латинских надгробий сохранили начальную традиционную фор_

мулировку в честь душ умерших — Diis Manibus (Богам Манам) [IOSPE, I2, № 234, 235].

Она присутствует в эпитафии Элия Сатурнина (27 лет) и Элии Сатурниной (17 лет), кото_

рую посвятила им их мать Ирена, а также в эпитафии Аврелии Квирнины (89 лет). Такая

формулировка есть в надписи на стеле Антония Гермы, датируемой серединой ІІІ в. н. э.—

«Богам Манам. Антонию Герму, солдату Италийского легиона, который прослужил

19 (лет), прожив 40 лет. Юлий Руф, солдат І Италийского легиона, и Номентан (?) по4

ставили тому, кто хорошо заслужил». Надгробие оформили в виде фронтона храма с пи_

лястрами, что характерно для надгробий Римской империи этого времени [Козуб, 2002,

с. 40; Зубар, Козуб, 2002, с. 105]. Второе воинское надгробие, раскопанное в девяностых

годах ХХ столетия, имело вид прямоугольной стелы с плохо сохранившейся десятистроч_

ной надписью. На нем читаются заглавные буквы посвящения богам Манам, четыре пер_

вые буквы имени умершего, некоторые буквы когномена, цифровые обозначения годов жиз_

ни и службы, отдельные буквы нижних строк эпитафии [Козуб, 2002, с. 39].

Эпитафия на известняковом надгробии II–III вв. н. э., гласила, что оно поставлено Ва_

лерию Секундину отцом Валерием Мукатралом и матерью Ольвией Бресеидой [IOSPE, I2,

№237; Латышев, 1904, c. 13–17]. Надпись на другой стеле сообщала, что ее поставил Элий

Квинтилий сыну Льву 16 лет [IOSPE, I2, № 225]. «Титу Флавию Ахэмену сыну Ахэмена

Боспоранцу поставил эту плиту Адой сын Дельфа на память» гласила эпитафия II в. н. э.

на фрагменте мраморной стелы [IOSPE, I2, № 202]. Мы можем только предполагать, кем

был человек, носящий римское имя — наемником или ольвиополитом, получивший римс_

кое гражданство.

Интересное предположение сделала А. С. Русяева относительно эпитафии Юлии Теодо_

ры, опубликованной В. В. Латышевым [IOSPE, I2, № 193] . По ее мнению, она посвящена

не ей, а ее мужу. Сама Юлия Теодора была гречанкой, взявшей римское имя после замуже_

ства, поэтому и надпись на надгробии она приказала высечь на древнегреческом языке, а не

на латинском. Исследовательница предложила и новый перевод этой эпитафии: «Гай Ате4

лий Мина. Юлия Теодора поcтавила стелу своего мужа. Богам» [Русяева, 1992, c. 159].

Солдаты римского гарнизона и члены их семей, проживая на чужбине, сохраняли рим_

ские традиции погребального обряда. Так на надгробиях сохранилось обращение к богам

Манам, эпитафии писали на латинском языке и в них перечисляли добродетели прожитой

жизни умерших [Русяева, 1992, c. 160]. Вполне вероятно, что не все из них были римляна_

ми по рождению. В римской армии служили представители разных народов, покоренных

Римской империей. Поступив на военную службу и получив римское гражданство, они

считали себя римлянами и соблюдали в погребальном обряде римские традиции.

В тоже время основное количество эпитафий некрополя Ольвии свидетельствует о до_

минанте греческого населения города и сохранении греческих традиций погребального об_

ряда [Книпович, 1956, c. 134–135; Белецкий, 1958, c. 81; Бiлецький, 1957, c. 21; Козуб, 1974,

c. 126–127; Парович_Пешикан, 1974, c. 144–145].

Самым поздним надгробием ольвийского некрополя (вариант II a) является стела из

известняка с грубо вырезанной неразборчивой греческой надписью «византийского време_

139

ни», относящаяся, по всей видимости, к первой половине — середине IV в. н. э. [Забелин,

Тизенгаузен, 1876, c. ХХ–ХХI].

В Ольвии известны как надгробные мраморные, так и известняковые стелы с рельефны_

ми изображениями (вариант II b). Самая ранняя из известняковых стел этого варианта

датируется III в. до н. э. Сохранилась нижняя часть беломраморной стелы с фрагментом

рельефа — стоящая слева мужская фигура в гиматии, перед ней обнаженный мальчик с

головой, склоненной на левое плечо. Справа от фигуры мужчины видна часть орнамента в

виде волюты. Под рельефом — двухстрочная надпись: «Прощайте, Телесикл и Кониск, апол4

лониаты» [НО, № 99].

В эллинистическое время в античном мире распространяются надгробия с изображени_

ем сцен загробной (заупокойной) трапезы. К этому времени, по всей видимости, относятся

и три ольвийские стелы из белого мрамора. Они были изданы Ю. И. Кулаковским [1896,

c. 50–51]. На первой стеле изображен возлежащий мужчина с чашей в левой руке, а в при_

поднятой правой — держит венок. Слева от него сидит в кресле женщина, задрапированная

в широкий плащ. Кисть ее правой руки открыта и обращена в сторону мужчины. У ложа

стоит стол на трех ножках с сосудами. В правом углу возле ножки ложа помещена малень_

кая мужская фигура, а в левом, возле ножки кресла — женская. Под рельефом помещена

двухстрочная эпитафия «Наиса, сына Дионисова и его жены Зулемы» [Кулаковский, 1896,

с. 50, № 22, рис. 14]. На второй стеле изображен возлежащий мужчина. Слева от него в

кресле сидит женщина, а справа находится вторая, стоящая женщина. Возле ложа стоит

стол на одной ножке с сосудами. Возле него изображена маленькая мужская фигура, пода_

ющая кубок возлежащему мужчине [Кулаковский, 1896, c. 51, № 25]. На третьем релье_

фе — возлежащий на ложе мужчина. По обе стороны от него сидят в креслах две печальные

женщины. Вполне вероятно, что это изображение или жены и матери, или жены и дочери,

или матери и сестры умершего. У колен сидящей справа от ложа женщины, расположены

две маленькие стоящие фигурки. Подле ложа — столик на трех ножках с сосудами, а слева

от него — маленькая фигура виночерпия [Кулаковский, 1896, c. 51, № 26]. Необходимо от_

метить, что Ю. И. Кулаковский дал их описание без датировки и без рисунков.

Первой половиной III в. до н. э. датируется беломраморное надгробие с изображением

сцены загробной трапезы. В верхней его части вырезана неглубокая ниша с фигурной

композицией, выполненной в низком рельефе [Денисова, 1988, c. 251]. От композиции со_

хранился нижний край одежды левой фигуры, остатки предмета и четырехстрочная сти_

хотворная надпись, буквы которой были закрашены красной краской: «Парфенида, даже

не соприкоснувшись с благостью юности, подошедшая к смертному часу» [Денисова, 1988,

c. 255]. Полная реконструкция этой стихотворной эпитафии была сделана А. С. Русяевой —

«Возвещай же, стела, о моей смерти. Отца Аристарха оставила в полном одиночестве.

Партенида, едва соприкоснувшись с возрастом доблести. В возрасте семи лет я умерла».

По мнению исследовательницы, Аристарх был богатым купцом из Херсонеса, который про_

живал в Ольвии [Русяева, 1999, c. 11].

Сцена загробной трапезы изображена на нижнем ярусе двухъярусной стелы Стратона,

сына Протомаха (II в. н. э.) с однострочной надписью вверху (рис. 59). Первый перевод

этой надписи был сделан П. И Сумароковым — «Стратон, благий путеводитель воев, ра4

дуйся» [1800, с. 17]. На верхнем ярусе стелы изображен бородатый мужчина верхом на ло_

шади и с копьем в поднятой правой руке. Слева от него помещена небольшая человеческая

фигура в короткой тунике и стоящая на задних лапах собака. На нижнем ярусе стелы —

сцена загробной трапезы. Жена умершего с ребенком на коленях сидит в кресле. Сам Стра_

тон возлежит на ложе с канфаром в руке, протянутой в направлении своих близких [IOSPE,

I2, № 229; Ваксель, 1801, c. 5, № 2; ОАМ, 1983, c. 99; Соколов, 1999, с. 175–179]. Рядом с

ложем стоит столик с явствами. Композиция загробной трапезы на этой стеле аналогична

140

композициям на других известных стелах антично_

го мира [Kieseritsky, Watzinger, 1909, Taf. 4, № 693,

689, Taf. 41, № 691, 694; Alexandresky_Vianu, 1977,

p. 139–166]. Рельеф, со сценой загробной трапезы,

присутствует на двухярусной стеле II в. н. э. (стела

Радампсона). На ней изображены, возлежащий

мужчина, а слева от него, сидящая в кресле женщи_

на. Под рельефом вырезана семистрочная надпись:

«Марку Ульпию Парфеноклу, он же Мастун (?),

Боспоранцу, Дад сын Сосивия, он же Адосф (?) по4

ставил эту плиту на память» [Кулаковский, 1896,

c. 49, № 22; IOSPE, I2, № 203]. Композиция обеих

стел аналогична, но стела Радампсона сохранилась

хуже.

Мраморная надгробная стела с невысоким фрон_

тоном и рельефом с изображением заупокойной

трапезы датирована Ф. М. Штительман III в. н. э.

[1977, рис. 145–146]. На ней изображена загробная

трапеза двух супругов [Соколов, 1999, с. 180–181,

рис. 116]. Умерший супруг возлежит на ложе перед

треногим столиком. В поднятой правой руке он дер_

жит венок, а в левой — кубок. Сидящая напротив

него скорбящая жена положила одну руку на коле_

ни, а другой — подпирает подбородок. Рядом с ними

стоят маленькие по размеру фигурки скорбящих

слуг (рис. 60).

Распространение надгробных стел с изображени_

ем сцен загробных трапез было связано с усилени_

ем процесса героизации в погребальном культе в

эллинистическое и римское время [Русяева, 1992,

c. 183–184; Соколов, 1999, с. 177]. Наибольшего рас_

пространения этот сюжет получил в римское вре_

мя. В это время надгробия со сценами загробных

трапез встречаются повсеместно во всем античном

мире [Kieseritsky, Watzinger, 1909, Taf. IV, № 689,

693, Taf. L1, № 691, 694, 696; Гладкова, 1979, c. 103, 106; Давыдова, 1979, c. 46].

С героизацией умершего связаны и сюжеты с изображением всадников. На ольвийском

некрополе были обнаружены при раскопках небольшая стела с изображением спешивше_

гося всадника с копьем (рис. 61) и фрагмент мраморного надгробия. На нем сохранилось

фрагментарное изображение передней и задней ног лошади [Козуб, 1979, c. 240; Русяева,

1992, c. 184, рис. 62, 1]. По всей видимости, эти стелы относятся к эллинистическому пери_

оду, так как именно в это время среди ольвиополитов распространяется апофеоз смерти

[Papanova, 2000 б, р. 123–131]. Мотив коня на надгробных стелах выступает как посмерт_

ный медиатор между двумя мирами.

В римское время сюжеты рельефов надгробных стел весьма разнообразны. Так, на пря_

моугольной стеле I–II вв. н. э., завершающейся фронтоном с акротерием, изображены три

фигуры. В центре композиции стоящий мужчина в плаще, слева от него — молодая жен_

щина в хитоне и плаще, а справа — мальчик в короткой тунике (рис. 62). Эти фигуры в

древности были раскрашены, о чем свидетельствуют остатки черной и красной краски

Рис. 59. Стела Стратона, сына

Протомаха (II в. н. э.).

141

[Штiтельман, 1951, c. 226–232, рис. 2]. По всей видимости, это изображение идеальной се_

мейной пары с переданными портретными чертами. Такие сюжеты подкрепляют, выска_

занное А. С. Русяевой предположение об усилении в первые века нашей эры религиозных

культов, способствующих укреплению семьи [1992, c. 222].

Надгробия ольвийского производства были изданы В. Н. Гошкевичем. К сожалению, эти

надгробия не имеют датировки [Гошкевич, 1914, c. 12]. По небрежной технике исполнения,

можно предположить, что надгробия были изготовлены в первые века нашей эры. На од_

ной из стел изображены четыре стоящие фигуры, а на другой — фигура, сидящая в кресле.

В Ольвии известны надгробные стелы с изображением стилизованных антропоморфных

фигур (II v), выполненных в технике высокого рельефа Стелы имели кубические и цилин_

дрические основания. Некоторые надгробия этого варианта имели четерехгранный шип

для крепления и устанавливались на специальном постаменте.

Древние греки в композициях на стелах соблюдали три принципа. Во_первых, усопший —

это герой, которому воздаются почести (ядро всей погребальной композиции). Во_вторых —

изображение живых родственников и друзей, скорбящих об умершем. В третьих, воздая_

ние живым за заботу о мертвых [Bazant, 1974, s. 72]. При этом, нельзя забывать, что древ_

ние греки идеализировали земную жизнь, которую они изображали на надгробиях [Мета_

кса, 1905, c. 24].

Рис. 60. Стела с изображением заупокойной трапезы III в. н. э.

142

Третий вариант второго типа

надгробий (II c) — это известня_

ковые стелы со вставными таб_

личками с эпитафиями. Этот тип

надгробий просуществовал на не_

крополе Ольвии с конца V в. до

н. э. и до первых веков нашей эры.

На некрополе Ольвии найдено

две известняковые стелы этого

типа. Первая из них находилась

рядом с погребением 1972/1 пер_

вых веков нашей эры. Ю. И. Ко_

зуб, раскопавшая его, не исклю_

чает, что она стояла именно над

этим погребением. Это прямоу_

гольная стела с фронтоном, укра_

шенным рельефной круглой

пальметкой и с небольшой пря_

моугольной нишей для таблички

с эпитафией на лицевой стороне

[Козуб, 2002, с. 39–40].

Второе надгробие — прямоу_

гольная стела, увенчанная фрон_

тоном с розеткой в тимпане и ре_

льефным коньковым выступом. По бокам фронтона — акротерии, переданные схематично

в виде пучка из нескольких рельефных полос. В центре стелы — прямоугольная ниша для

вставной таблички (0,71 _ 0,33 _ 0,02 м) [Козуб, 1973 б, с. 290–291].

В Ольвии найдены и фрагменты вставных мраморных табличек конца V — начала IV вв.

до н. э. предназначенных для этой группы стел [НО, № 104–106, 109], и одна целая, датиру_

емая началом IV в. до н. э. На ней имелась надпись, вырезанная на белом мраморе и затер_

тая для контраста красной краской. Надпись представляет собой стихотворную эпитафию,

сложенную в размере элигического дистиха:

«О, Эпикрат, Исократа дитя! Над могилою стела —

Памятник это, хотя рано в могилу тебе».

Первый перевод эпитафии был сделан А. А. Белецким [Козуб, Белецкий, 1977, c. 172–

175]. По мнению А. С. Русяевой, так как эта эпитафия была сложена в размере элигическо_

го дистиха и поэтому она должна быть четырехстрочной:

«О, Эпикрат, Исократа дитя!

Над могилою стела —

Памятник это,

Хотя рано в могилу тебе» [1999, с. 11].

Несколько иной перевод этой эпитафии предложила С. Э. Андреева: «О, Эпикрат! Ты

сын Исократа, безвременно ушедший, имеешь памятник: земляную насыпь, стелу и моги4

лу» [2002, с. 32].

Вставные таблички с эпитафиями ольвиополиты изготовляли не только из мрамора, но

Рис. 61. Фрагмент стелы с изображением всадника.

143

и из золота. В начале ХХ века в коллекции профессора Киевского университета

А. В. Прахова находилась золотая пластинка из некрополя Ольвии, датируемая II в. до н. э.

(рис. 63). Она представляла собой четырехугольный лист кованого золота толщиной 1,5 мм

и размерами 15,8 _ 10 см. В центре ее располагалась надпись: «Гераклеон, сын Ника, добле4

стный антиохиец, прощай Ольвио(политы)». Пространство вокруг надписи было укра_

шено орнаментом в виде трех параллельных полос вдоль краев пластинки. В верхней части

пластинки под орнаментом над надписью, были изображены слон, лев, медведь, волк и заяц.

Внизу, под надписью, два грифона как бы подающие друг другу лапы. Эта пластинка, оче_

видно, имела деревянную основу, о чем косвенно свидетельствуют ее загнутые края и тол_

щина. Анализ состава золота показал, что оно аналогично золоту добываемого на Нижне_

Тагильском прииске на Урале. На основании данных анализа и места находки, А. Л. Посты_

лицын пришел к выводу, что пластинку могли изготовить в Ольвии [1897, р. V, c. 17–20].

По свидетельству античных авторов греческие купцы действительно ездили из Ольвии на

Урал за золотом [Скржинская, 1991, с. 100].

Многочисленные мраморные вставные таблички с эпитафиями известны и на некрополе

Херсонеса. Однако, в отличие от ольвийских, здесь они используются только в промежут_

ке с конца IV и по III вв. до н. э. включительно [Соломоник, 1964, c. 83–86, № 2, 34, 36,

c. 180, прим. 1].

Третий тип надгробий на некропо_

ле Ольвии представлен антропомор_

фными скульптурами (рис. 64). До

наших дней дошло около двадцати

таких надгробий, причем часть из них

во фрагментированном состоянии

[Фармаковский, 1906 в, c. 160,

рис. 96, c. 160, рис. 109; Гошкевич,

1914, c. 12, рис. 7; Дмитров, 1937/107,

c. 38–39; Липавский, 1990, c. 29–30;

Козуб, 2002, с. 42]. Большинство над_

гробий этого типа найдено в закладах

могил первых веков нашей эры и

только одно было раскопано in situ

над погребением 1964/3 [Козуб, 1984,

c. 168]. Аналогичная картина наблю_

далась на некрополях Боспора, где

антропоморфные надгробия также

обнаружены во вторичном использо_

вании в закладах могил [Молева,

1986].

Антропоморфные надгробия арха_

ического, классического и эллинис_

тического периодов в основном пред_

ставляли собой разновидности одно_

го и того же типа — схематическое

изображение «головы» на прямоу_

гольной основе. Во всех случаях для

них присуща небрежность исполне_

ния. Друг от друга надгробия отли_

Рис. 62. Надгробная стела I–II в. н. э. чались размерами и манерой изобра_

144

жения головы. На протяжении всего периода их использования, они практически не меня_

ли своих основных форм. Поэтому датировка их весьма затруднительна. Точную датировку

имеют только пять ольвийских антропоморфных надгробий.

Самое раннее из них было обнаружено в 1902 году в закладе подбойной могилы № 143.

Погребение датировано Б. В. Фармаковским V–IV вв. до н. э. [1906 в, с. 150]. Ю. И. Козуб

отнесла его ко второй половине VI — началу V вв. до н. э. [1974, c. 125]. Данная датировка

не бесспорна. Надгробие представляло собой верхнюю часть женской фигуры. Оно пред_

ставляло не пропорционально вытянутую на длинной шее голову. Лицевая часть фигуры

была выполнена весьма примитивно — условная голова с глазами в виде углублений и но_

сом в виде небольшого выступа. Выступами переданы длинная толстая шея и груди, но

плечи почти незаметны [Фармаковский, 1906 в, c. 150, рис. 96]. Два антропоморфных над_

гробия относятся к эллинистическому периоду. Одно находилось в закладе могилы 1937/3

(III–II вв. до н.э) [Дмитров, 1937/107, c. 38–39]. Другое было случайно найдено в 1988 году.

Это надгробие представляло собой стилизованное погрудное изображение женщины с пе_

рекрещивающими лентами (перекрестьями) на груди [Липавский, 1990, c. 30, 47, рис. 11].

(Рис. 64, 13) Такие перекрестья являлись одной из деталей греческой женской одежды с

архаического времени [Липавский, 1990, c. 30; Robinson, 1941, р. 16, fig. 2, 3]. Это надгро_

бие можно отнести к 12 типу (II в. до н. э.) по классификации Н. В. Молевой [1986, с. 10].

Антропоморфные ольвийские надгробия римского периода, согласно классификации

Ю. И. Козуб, представлены тремя вариантами [2002, с. 37–38]. К первому варианту она от_

несла антропоморфные надгробия, обработанные с лицевой и обратной сторон. На них схе_

матически намечены голова, шея и плечи. Нижняя часть завершается кубическим или ци_

линдрическим основанием. На одном из надгробий этого варианта были схематически изоб_

ражены черты лица [2002, с. 37]. Второй вариант — это прямоугольные надгробные стелы с

изображением в технике высокого рельефа схематических фигур [2002, с. 37]. На наш

Рис. 63. Вставная золотая табличка с эпитафией (реконструкция).

145

Рис. 64. Антропоморфные надгробия.

146

взгляд, этот вариант надгробий сле_

дует относить не к антропоморфным

надгробиям, а к надгробным стелам

с рельефами. Третьей вариант — пе_

реходной от антропоморфного над_

гробия к скульптурному. Он пред_

ставлен двумя экземплярами. Уни_

кальное антропоморфное поясное

надгробие было найдено в закладе

подбойной могилы 1986/2 (I–II вв.

н. э.) Оно было изготовлено из свет_

лого серого местного ракушечника

и имело вид схематично исполнен_

ной человеческой фигуры с хорошо

проработанной головой и шеей. На

лицевой стороне головы — плоский

лоб, брови, зрачки. Вертикальной

полосой обозначен нос, а горизон_

тальной рот. Длинная тонкая шея

обработана менее тщательно. На

груди в технике рельефа примитив_

но переданы детали одежды. Второе

надгробие этого варианта — небреж_

но обработанная весьма схематич_

ная человеческая фигура почти в

полный рост, с квадратной головой

и с намеченными чертами лица, массивной шеей и узкими плечами [2002, с. 38].

Некоторые антропоморфные надгробия устанавливались на постаментах, которые вка_

пывались в землю. Именно так in situ стояло надгробие над могилой 1964/3 (рис. 65). Еще

два аналогичных постамента были раскопаны в закладах могил 1975/3 и 1987/3. Некото_

рые надгробия вместо постамента имели выступ (шип), который закапывали в грунт для

устойчивого положения. Такие выступы_шипы имели два антропоморфных надгробия: пер_

вое было найдено в могиле 1903/27 (рис. 64, 14), а второе представлено случайной наход_

кой в 1930 году [Фармаковский, 1906 в, c. 160, рис. 109; НА ИА НАНУ, 1930, № 304].

Антропоморфные надгробия (антропоморфы) известны на всех некрополях Северного

Причерноморья с VI в. до н. э. по III в. н. э. [Иванова, 1950, c. 244; Сорокина, 1967, c. 106;

Шелов, 1976, c. 98–99; Колесникова, 1977, c. 87; 1986, c. 101; Молева, 1977, c. 106; 1991, с. 71–

75; 2002, с. 37; Русяева, 1987, c. 157; Мошинский, 1988, c. 133]. Наиболее многочисленны их

находки на некрополе Нимфея (30 экземпляров). Следует отметить, что на некрополях

Горигипии, Кеп, Китея, Мирмекия, Нимфея и Танаиса антропоморфные надгробия извес_

тны только в ІІІ–І вв. до н. э. [Молева, 1991, с. 71–75; 2002, с. 31–32].

Этот тип надгробий являлся вариантом широко распространенных в Греции надмогиль_

ных памятников — герм, статуй_полуфигур и расписных стел [Robinson, 1969, p. 7, Pl. 9;

Kurtz, Boardman, 1971, p. 244]. Антропоморфы ведут свое происхождение от античных герм

известных с крито_микенской эпохи [Блаватский, 1964, c. 64; Молева, 1977, c. 114; Русяева,

1992, c. 181; Nilsson, 1976, p. 80]. В Греции гермы использовались в виде надгробий со вре_

мен Солона (Cic. Legg., III, XXVI, 65). Причем гермы использовались в погребальных куль_

тах не только Греции, а и Рима [Kurtz, Boardman, 1971, p. 24]. На форму этого типа надгро_

бий оказали влияние как деревянные статуи богов (ксоаны), которые делались из досок

Рис. 65. Антропоморфное надгробие, стоящее in situ

над могилой 1964/3 (по Ю. И. Козуб).

147

или бревен с едва намеченными формами головы и плеч (Pus., II, 2, 6; 4, 5; 18, 3; 29, 1; III, 13,

9; 19, 2; 23, 3; IX, 23, 3), так и столбы [Молева, 2002, с. 26, 30; Goldman, 1946, р. 53]. Первые

каменные антропоморфные надгробия зафиксированы на некрополях Трои и на о. Феры

VII в. до н. э. [Troja und Frakien, 1981, № 134–140; Kurtz, Boardman, 1971, p. 178–179]. Из_

вестны они с IV в. до н. э. по I в. н. э. и на других античных некрополях Греции, Малой

Азии, Южной Италии и Северной Африки [Mau, 1900, p. 411, fig. 242; Charles_Picard, 1954,

t. 1; Kurtz, Boardman, 1971, p. 24; Jehasse, 1973, p. 26, tabl. 167; Robinson, p. 68, 80, 121, 163].

Антропоморфные надгробия, как и гермы, выступали сакральными сторожами участков

земли с могилами, а также играли роль межевого знака [Русяева, 1992, c. 181].

В древности все антропоморфные надгробия раскрашивались. Следы краски зафик_

сированы на ольвийском надгробии, найденном на берегу Бугского лимана. Оно было вто_

рично использовано при строительстве городских стенах. Следы краски сохранились на

надгробии, найденном в 1988 году. При этом поверхность таких надгробий специально грун_

товали под роспись. Их или покрывали тонким слоем штукатурки или белили, а затем

расписывали цветными красками лицевую сторону. Очевидно, что это была местная имита_

ция рельефных надгробий. Полихромную роспись имели антропоморфные надгробия Хер_

сонеса [Колесникова, 1973, c. 43–44; 1977, c. 37]и Боспора [Блаватский, 1964, с. 27; Молева,

2002, с. 26, 41]. По всей видимости, такие надгробия устанавливали малозажиточные слои

населения античных полисов [Молева, 1999, с. 56].

Антропоморфные надгробия некрополей Коринфа, Кирены, Пантикапея, Горигипии, Кеп,

Китея, Мирмекия, Нимфея, Ольвии, Танаиса и Херсонеса — это аналогичные друг другу

памятники [Robinson, 1969, p. 20].

Четвертый тип ольвийских надгробий был выделен автором впервые — это чиппи (cippi)

[Папанова, 1994, с. 11]. Чиппи — это символ магических камней, связанных с культом вла_

дык подземного мира [Колесникова, 1977, c. 96; Любкер, 2001, с. 282]. По свидетельству

античного философа Порфирия конус, цилиндр и треугольник в элевсинских мистериях

были связанны с идеей возрождения [Уваров, 1847, c. 21]. Эта триада часто встречается в

греческих мифах, в частности в мифе о Персефоне [Керенье, 2000, c. 10], где треугольник —

это проявление духа, души и тела [Купер, 1995, c. 36]. Возможно, что подобные надгробия

могли ставить над могилами умерших, посвященным при жизни в элевсинские мистерии.

Этот тип надгробий известен в Ольвии в двух вариантах — IV a и IV b [Папанова, 1997,

с. 112] (рис. 66). Первый вариант (IV a) представлен двумя надгробиями в виде массивных

известняковых камней треугольной формы. Первое надгробие, найдено in situ рядом с мо_

гилой 1975/4 (I в. н. э.). Оно представляло собой тщательно обработанный камень треу_

гольной формы с округлыми углами. Второе надгробие имело аналогичную форму и раз_

меры, но было практически не обработано. Второй вариант (IV b) представлен одним над_

гробием. Это небольшой камень треугольной формы на кубическом постаменте, найден

in situ над могилой 2000/4 [Козуб, 2002, с. 38].

На некрополях Алерии и Херсонеса чиппи встречаются в виде конусов, пирамид и ци_

линдров [Колесникова, 1977, c. 95; Jehasse, 1973, p. 428, Tabl. 167]. Известны они и на не_

крополях Коринфа и Кирены в VI–IV вв. до н. э.

Необходимо также отметить весьма необычное сооружение над подбойными могилами

1987/15 и 1987/16. Это была большая вымостка из камней уложенных в два слоя. Нижний

слой сложили в форме полукольца из больших полуобработанных камней. Верхний слой

представлял собой двухрядную кладку (ряды не выдержаны), которую укрепили снизу

десятью небольшими бутовыми камнями [Козуб, Папанова, 1987/11]. Детское погребение

в пифосе 1914/36 также было забросано сверху камнями (1 _ 0,5 м), которые на 0,8 м воз_

вышались над поверхностью земли [Фармаковский, 1918, с. 30]. Вполне вероятно, что дан_

ная конструкция могла выступать в роли своеобразного надгробия.

148

На некрополе Ольвии известен еще один тип погребальных памятников — монолитные

наиски (рис. 67). Об их существовании свидетельствует рисунок ольвийского мраморного

надгробия из тетради рисунков Владими_

ра Бларамберга, которая входила в неопуб_

ликованную рукопись на французском

языке И. П. Бларамберга «Древности, об_

наруженные в разное время на развалинах

Ольвии и хранящиеся в кабинете статско_

го советника Бларамберга в Одессе» [Тун_

кина, 2004, с. 158–160]. Это надгробие пред_

ставляло собой стелу с барельефом, «изоб_

ражающим семью в преддверии храма»

[Тункина, 2004, с. 167, рис. 11]. Фронтон

храма имел украшения в виде антефиксов.

Такие надгробия датируются IV в. до н. э.

[Буйських, 2005, с. 57].

Как и во всем античном мире, надгробия

некрополя Ольвии выполняли три функ_

ции — обрядовую, охранительную и свя_

занную с героизацией умершего [Русяева,

1992, c. 181; Папанова, 1997 в, с. 112]. Пер_

вая функция надгробий была связана с по_

сещениями некрополя близкими умерше_

го и, особенно, в поминальные дни. В эти

дни их украшали венками и лентами, воз_

ле них совершали жертвоприношения и

возлияния [Латышев, 1899, c. 136–137].

Возле надгробий в дни поминовения усоп_

ших женщины совершали обрядовый плач

(греческий вариант), который являлся од_

Рис. 66. Чиппи (cippi).

Рис. 67. Монолитный наиск IV в. до н. э.

(по И. Б. Тункиной).

149

ним из основных элементов погребального культа [Русяева, 1992, c. 183]. Выполняя вто_

рую функцию, надгробия выступали в роли апотропеев. Древние греки считали, что над_

гробия как апотропеи защищают могилу от разрушения и осквернения [Pfule, Mobius, 1977,

s. 127]. С целью усиления защиты могил, старые надгробия использовались в закладах скле_

пов и подбойных могил (Ольвия, Нимфей и др.), а также в загородках внутри погребаль_

ных камер (Нимфей) [Молева, 1999, с. 56–57]. Третья функция надгробий, связанная с

героизацией умершего, достигает своего апогея на ольвийском некрополе в IV в. до н. э.—

II в. н. э. Именно в это время в Ольвии процветает апофеоз смерти — героизация умерших

[Papanova, 2000 б, р. 123–131].