Глава XI о том же с точки зрения разумности или нелепости

Я приведу еще одно замечание, служащее той же цели и являющееся новым доказательством того, что, извращение наилучшего ведет к возникновению наихудшего. Если мы рассмотрим без предубеждения древнюю языческую мифологию в том виде, в каком она предстает у поэтов, мы не найдем в ней тех чудовищных нелепостей, наличие которых можно было бы предположить в ней вначале. Разве трудно представить, что те же самые силы или начала, каковы бы они ни были, которые создали этот видимый мир, людей и животных, произвели также особый вид разумных существ, более тонко организованных и обладаю-

 Discorsi, lib. VI •'г. ** Plat., Apopht. ^бэ. ***Bayle,article «Bellarmine»⁵⁴.

==412

щих большей властью, чем все остальные? Легко представить себе, что такие существа могут быть капризными, мстительными, вспыльчивыми, сластолюбивыми, ведь и среди людей ни одно обстоятельство не способно в большей степени породить подобные пороки, чем обладание безграничной властью. Словом, вся эта мифологическая система столь естественна, что кажется более чем вероятным, что она была действительно осуществлена где-нибудь среди огромного разнообразия планет и миров, которое заключено во вселенной.

Главным возражением против данной системы, если иметь в виду нашу планету, является тот факт, что эту систему не подтверждают никакие безусловные доказательства, никакой авторитет. Древнее предание, на которое ссылаются языческие жрецы и богословы, — весьма слабое основание; кроме того, в нем заключена такая масса противоречивых сведений, каждое из которых опирается на одинаковый авторитет, что совершенно невозможно отдать кому-нибудь из них предпочтение. Таким образом, все полемические труды языческих жрецов должны содержаться в немногих книгах, а все их богословие должно состоять скорее из преданий и суеверных обрядов, чем из философских аргументов и рассуждений.

Но когда основным принципом какой-нибудь народной религии является теизм, то это до такой степени соответствует здравому смыслу, что философия бывает в состоянии вполне слиться с подобной богословской системой. Если же другие догматы этой системы содержатся в какой-нибудь священной книге вреде Корана или же устанавливаются каким-нибудь зримым авторитетом, например авторитетом римского папы, то спекулятивные мыслители, естественно, соглашаются с соответствующей теорией и принимают ее, тем более что ее внушают им на первых же ступенях воспитания и, кроме того, она обладает известной степенью связности и единообразия. Но так как все эти принципы без исключения оказываются несостоятельными, философия открывает вскоре, что ее новый товарищ совсем ей не пара и что, вместо того чтобы уточнять каждый принцип до мере того, как они

==413

движутся вместе вперед, она на каждом шагу сбивается с пути и служит целям суеверия. Ведь, не говоря уже о тех неизбежных противоречиях, которые должны быть согласованы друг с другом и устранены, можно с полным основанием утверждать, что всякое народное богословие, в особенности схоластическое, имеет своего рода склонность к нелепостям и противоречиям. Если бы это богословие не выходило за пределы разума и здравого смысла, его доктрины казались бы слишком легкими и общеизвестными. По необходимости приходится возбуждать изумление, прибегать к таинственности, стремиться к темноте и неясности и предоставлять возможность проявлять свои качества тем благочестивым приверженцам, которые желают воспользоваться случаем, чтобы укротить свой непокорный разум с помощью веры в самые непостижимые софизмы.

История церкви в достаточной степени подтверждает эти соображения. Когда возникает какой-ни-^ будь [богословский] спор, некоторые люди всегда берутся предсказать с достоверностью его исход. То мне-ι ние, которое более всего противоречит здравому смыслу, говорят они, без сомнения, одержит верх даже в том случае, если общие интересы самой системы не требуют подобного результата. Хотя участники спора могут в течение некоторого времени упрекать друг друга в ереси, в конце концов последний упрек всегда оказывается направлен против разума. В истинности этого замечания убедится всякий, кто обладает достаточными сведениями, чтобы знать определение арианства, пелагианства, эрастианства, социнианства, савеллианства, евтихианства, несторианства, монофелитства⁵⁵и т. д., не говоря уже о протестантизме, судьба которого еще неопределенна. Именно таким образом любая система становится в конце концов особенно нелепой только потому, что вначале она была разумной и философской.

Противопоставлять потоку религиозных аргументов схоластики такие слабые положения, как невозможно, чтобы одна и та же вещь и была и не была, целое больше части, два и три составляют пять, —это все равно что претендовать на то, чтобы остановить движение

==414

океана при помощи тростинки. Вы хотите противопоставить нечестивый разум священной тайне? Нет такого наказания, которое было бы слишком велико по сравнению с вашим неверием, и те же костры, которые некогда были разожжены для еретиков, послужат также уничтожению философов.