2 Джон Локк, т. 3

==33

законодателя, и закон не имеет смысла, если не существует кары. Ведь некоторые народы Бразилии и жители Салданип24 вообще не признают и не чтят бога, как утверждают те, кто посетил эти места. Но даже если никогда не существовало человека, лишенного разума и человечности настолько, чтобы вообще не признавать никакого божества, чем, скажите, лучше политеизм? Чем являются представления о богах греков, римлян и всего языческого мира? Они выдумали себе множество богов, дерущихся друг с другом, как это происходило во время Троянской войны, испытывающих друг к другу различные чувства, жестоких, вороватых, прелюбодействующих. Неудивительно поэтому, если они не могли из воли подобных богов вывести обоснование своего морального долга. Каким жизненным правилам могла бы научить религия, где каждый по собственному усмотрению избирает себе бога и культ, где божества произрастают на земле и ежегодно можно собирать их жатву, где божеских почестей удостоились бык и собака? Так почему же мы удивляемся, если такого рода согласие людей относительно богов вообще ничем не помогает нравственному воспитанию? Разве эти люди не являются атеистами, только называющимися другими именами? Ведь одинаково невозможно, чтобы существовало или мыслилось множество богов, как и то, чтобы вовсе не существовало бога, и тот, кто умножает число богов, уничтожает божество вообще. Ничего не даст вам и обращение к культурным народам или к здравомыслящим философам, если для иудеев все остальные народы представляются язычниками и неверными, для греков — варварами, если Спарта, ее суровый народ оправдывает воровство, а римская религия — нечестивые жертвоприношения Юпитеру Латийскому. Что пользы обращаться к философам? Если Варрон25 приводит более двухсот их мнений о том, что есть высшее благо, и, следовательно, не может быть меньшим и число мнений о пути, ведущем к счастью, т. е. о законе природы, а такие философы, как Диагор из Мелосса, Феодор из Кирены и Протагор26, запятнали себя атеизмом. Если же мы обратимся к исповедующим христианскую религию, что придется нам думать о тех, кто разрывает самую великую связь, объединяющую род человеческий, утверждая, что не следует соблюдать слова, данного еретикам, т. е. тем, кто не признает владычества папы и образует собственное сообщество? А если иной раз они считают все же необходимым соблюдать слово, данное согражданам, то уверены, что с чужестранцами позволены

 

==34

и обман и коварство. Ну а что же мудрейшие среди греков и римлян Сократ и Катон (чтобы не приводить других примеров)? Они впустили в свои спальни чужих людей, уступили друзьям своих жен, стали прислужниками чужой похоти . Все это делает совершенно ясным, что из того согласия, которое существует среди людей, вывести закон природы невозможно.

Во-вторых, мы утверждаем, что если бы и существовало единодушное и всеобщее согласие людей относительно какого-то мнения, то это согласие все же не доказывало бы, что это мнение есть закон природы, потому что закон природы каждым должен быть выведен из естественных принципов, а не из чужой веры, и такого рода согласие возможно только по такому предмету, который ни в коем случае не является законом природы, например: если бы у всех людей золото ценилось выше свинца, то отсюда бы не следовало, что это установлено законом природы, или если бы все, подобно персам, бросали человеческие трупы на съедение псам или, подобно грекам, сжигали их, то ни первое, ни второе не доказывало бы, что это требование закона природы, обязывающего людей, ибо такого рода согласия далеко не достаточно, чтобы создать обязательство; я признаю, что такого рода согласие может указывать на закон природы, но не может доказать его, может заставить меня сильнее верить, но не определеннее знать, что это и есть закон природы. Ибо я не могу знать наверняка, является ли законом природы чье-либо частное мнение — это всего лишь вера, а не знание. Ведь если я обнаруживаю, что мое собственное мнение совпадает с законом природы, еще не зная о такого рода согласии, то знание этого согласия не доказывает мне того, что я познал раньше, исходя из естественных принципов. Но если до того, как стало известным общее мнение людей, я не знаю, что суждение моего ума есть такой закон природы, то я с полным основанием могу сомневаться, является ли таким законом и мнение остальных, поскольку невозможно привести ни одного основания, заставляющего меня поверить, что все Другие от природы обладают тем, в чем мне отказано. И конечно, сами эти люди, согласные между собой, не могут знать, что нечто является благом только потому, что они в этом согласны между собой; но они потому согласны, что, исходя из естественных принципов, познают, что нечто является благом, и познание предшествует согласию. Иначе причина и следствие были бы одним и тем же и об-

2*

 

==35

 

щее согласие влекло бы за собой общее согласие, что совершенно абсурдно.

О третьем, т. е. о согласии в принципах, мне почти нечего сказать, ибо спекулятивные принципы не имеют отношения к делу и никоим образом не касаются морали. Что же такое согласие людей по практическим принципам, легко догадаться из вышесказанного.

VI. НАЛАГАЕТ ЛИ ЗАКОН ПРИРОДЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА НА ЛЮДЕЙ? ДА, НАЛАГАЕТ

Так как находятся люди, сводящие весь закон природы к самосохранению каждого и не ищущие более глубоких его оснований, чем та любовь и некий инстинкт, в силу которых каждый заботится только о себе и печется как может о собственных безопасности и благополучии (ведь каждый понимает, что он должен быть достаточно усердным и энергичным в деле собственного самосохранения), то мне кажется важным рассмотреть, что представляет собой и сколь значительной является обязательная сила закона природы; ибо если забота о самосохранении является источником и началом этого закона, то добродетель представляется не столько долгом человека, сколько выгодой, и нравственным для человека будет только то, что полезно, а уважение к этому закону будет не столько нашим долгом и обязанностью, налагаемыми на нас природой, сколько привилегией и благодеянием, к которому увлекает нас польза, и, таким образом, мы можем пренебречь этим законом и попирать его, когда нам заблагорассудится, быть может и не без некоторого ущерба для себя, но во всяком случае безнаказанно.

Для того же, чтобы понять, каким образом и в какой мере обязывает нас закон природы, необходимо предварительно сказать несколько слов о том, что такое обязательство, определяемое юристами как правовые узы (vinculum juris), вынуждающие каждого исполнять должное, где под правом понимается гражданский закон. Это определение достаточно удачно дает описание и всякого другого обязательства, если под правом понимать тот закон, обязательную силу которого мы собираемся определить; в данном случае здесь под правовыми узами следует понимать узы закона природы, вынуждающие каждого исполнять естественный долг, т. е. те обязанности, которые от него требует его собственная природа, либо нести должную ка-

 

==36

ру, если совершено преступление. А для того чтобы понять, что является источником этих правовых уз, нужно осознать, что никто не может ни обязать, ни принудить нас исполнить что-либо, если не обладает по отношению к нам правом и властью и, повелевая или запрещая нам что-то, лишь пользуется своим правом. Поэтому эти узы проистекают от того господства и власти, которыми обладает по отношению к нам и к нашим действиям некто высший, и в той мере, в какой мы подчинены другому, в такой мы связаны обязательством. Эти узы принуждают нас к исполнению должного, а это должное может быть двух родов.

Во-первых, это то, чего требует долг, иначе говоря, что каждый обязан совершать или не совершать по повелению более высокой власти. Ведь коль скоро воля законодателя нам известна или обнародована столь ясно, что может быть нам известной, если только мы сами не создадим к этому препятствий, то мы обязаны уважать ее и повиноваться во всем, и это как раз и есть то, что называют обязательным исполнением долга, т. е. согласование наших действий с их принципом, а именно с волей высшей власти. И это обязательство проистекает, по-видимому, как из божественной мудрости законодателя, так и из того права, которым создатель обладает по отношению к своему созданию. Ведь в конечном итоге всякое обязательство ведет к богу, волю и власть которого мы обязаны уважать и почитать потому, что именно от него получаем и наше бытие, и наше дело, от его воли зависит и то и другое и мы должны блюсти ту меру, которую он предписывает нам, равно как мы обязаны поступать так, как то угодно всеведущему и всемогущему.

Во-вторых, это необходимость подчинения наказанию, вытекающему из неисполнения обязанности, налагаемой долгом, когда те, кто не пожелали подчиниться разуму и признать свое подчинение высшей власти и жить нравственно и справедливо, угрозою силы и наказания оказались бы вынужденными признать свою зависимость и почувствовать силу того, воле которого они не захотели следовать. И сила этого обязательства основывается, по-видимому, на власти законодателя, заставляющей того, на кого не действовали увещания, подчиняться власти. Однако же не всякое обязательство, как кажется, состоит и в конечном счете определяется той силой, которая способна и обуздывать нарушителей, и карать преступников. Скорее оно состоит в той власти и господстве, которым некто обладает по отношению к другому либо по праву природы и творения, когда все с полным основанием подчиняетс

 

==37

тому, кем оно впервые было сделано и кому обязано продолжением существования, либо по праву дарения, когда бог, которому принадлежит все, часть своей власти передает кому-то, вручая ему право повелевать, как, например, перворожденным и монархам, либо по праву договора, когда кто-нибудь добровольно подчиняется другому, отдавая себя на его волю. Ведь всякое обязательство связывает сознание и накладывает узы на сам разум, так что не страх наказания, а понимание справедливости обязывает нас, и сознание выносит приговор нашим нравам, осуждая нас по заслугам на наказание, если мы совершили какое-то преступление. Поистине справедливы известные слова поэта: «Никто, окажись он судьей самому себе, не оправдает себя за совершенный проступок»28. А все было бы совершенно иначе, если бы обязательство налагал один лишь страх перед наказанием, что каждый легко заметит на собственном примере и поймет, сколь различны основания его обязательств в том случае, когда он, оказавшись в плену у пирата, служит ему, и в том, когда он как подданный повинуется своему государю, и сам он по-разному будет судить себя, если откажется повиноваться королю и если сознательно не выполнит поручения пирата или разбойника, ибо в последнем случае он, в полном согласии с совестью, воспользовался бы лишь своим правом на жизнь, в первом же случае он нарушил бы право другого и совесть осудила бы это.

Далее, относительно обязательства следует иметь в виду, что в одном случае речь идет о так называемом «эффективном», а в другом — лишь о «герминативном» 9 обязательстве. В первом случае имеется в виду первопричина всякого обязательства, из которой вытекает формальное ее основание, и это есть воля вышестоящего: ведь мы обязаны делать нечто потому, что так хочет тот, под властью которого мы находимся. Во втором случае имеется в виду то, что предписывает нам способ и меру нашего обязательства и нашего долга, а это есть не что иное, как объявление той воли, которую иначе мы называем законом. Ведь всемогущий господь накладывает на нас обязательства, поскольку такова его воля; пределы же налагаемого его волей обязательства и основания нашего повиновения ему определяет объявление его воли, ибо мы обязаны исполнять лишь то, что законодатель каким-то образом указал нам и дал понять, что он этого хочет.

Кроме того, нечто может накладывать обязательства само по себе, своею собственной силой, а нечто — через

 

==38

что-то другое и с помощью внешней силы. Прежде всего сама по себе, своею силой и только так обязывает божественная воля, которая либо может быть познана с помощью светоча природы, и в таком случае это есть закон природы, о котором мы ведем разговор, либо раскрывается нам через боговдохновенных мужей или каким-нибудь иным способом, и в таком случае это установленный божественный закон. Во втором случае, т. е. опосредованно и опираясь на внешнюю силу, обязательство накладывается волей каждого другого человека, занимающего более высокое положение, например монарха или родителя, которой мы подчиняемся по божественной воле. Вся та власть, которой все остальные законодатели обладают по отношению к другим, право законодательства и принуждения к повиновению, получены только от бога, и мы обязаны подчиняться им потому, что так желает бог и так повелевает нам, и, следовательно, повинуясь им, мы повинуемся также и богу. Таким образом, мы утверждаем, что закон природы обязывает людей прежде всего сам по себе и своею собственной силой, что мы попытаемся подтвердить нижеследующими аргументами.

(1) Прежде всего этот закон содержит все, что требуется для того, чтобы он был обязывающим. Ведь бог, создавший этот закон, пожелал, чтобы он стал мерилом наших нравов и жизни и достаточно ясно оповестил об этом, дабы всякий желающий проявить старание, настойчивость и ум ради познания его смог бы его знать; а поскольку для установления обязательства не требуется ничего иного, кроме факта господства, законности власти того, кто повелевает, и очевидности его воли, никто не может сомневаться, что закон природы обязывает людей. Во-первых, потому, что бог — превыше всего и обладает над нами таким правом и такой властью, какими мы не можем обладать по отношению к самим себе, и поскольку мы единственно ему одному обязаны нашим телом, душой, жизнью, всем, что мы есть, всем, что имеем, всем, чем можем стать, то справедливо, если мы будем жить по предписанию его воли. Бог создал нас из ничего и, если ему будет угодно, вновь обратит нас в ничто, и поэтому с полнейшим правом и с полной необходимостью мы должны подчиняться ему. Во-вторых, сей закон есть воля этого законодателя, становящаяся нам известной благодаря светочу и принципам природы, познание которой не может быть недоступным никому, кроме возлюбивших мрак и слепоту и, чтобы из-

 

==39

бежать исполнения своего долга, отказывающихся от собственной природы.

(2) Далее, если закон природы не обязывает людей, то их не может обязать и положительный божественный закон, чего никто не смог бы утверждать. Ведь и в том и в другом случае основание одно и то же — та же самая воля высшего божества; различаются же они лишь способами распространения и методами нашего познания: закон природы мы твердо знаем благодаря светочу природы и естественным принципам, божественный же закон мы познаем верой.

(3) В-третьих, если закон природы не обязывает людей, то и никакой положительный человеческий закон не может обязывать их, коль скоро законы гражданского правителя заимствуют всю свою силу из обязательства, налагаемого этим законом [природы], во всяком случае у большинства человечества. Поскольку им недоступно достоверное познание божественного откровения, они не обладают никаким иным — ни божественным, ни обязывающим своей собственной силой — законом, кроме закона естественного. Поэтому, если лишить их закона природы, то это означало бы одновременно уничтожение государства, власти, порядка и общества. Ведь мы обязаны повиноваться государю не из страха, поскольку он, будучи могущественнее нас, может нас принудить к этому (это означало бы укрепление власти тиранов, разбойников и пиратов), но из сознания того, что он по праву обладает властью над нами, ибо закон природы повелевает повиноваться государю и законодателю или иному господину, как бы он ни назывался. Итак, обязательство, налагаемое гражданским законом, вытекает из закона природы, и мы не столько принуждены силой правителя повиноваться ему, сколько обязаны делать это по естественному праву.