II. Познаваем ли закон природы с помощью светоча природы? да, познаваем

Поскольку все люди различают достойное и недостойное и нет народа, столь варварского, столь далекого от человеческих понятий, который бы не имел представления о добродетели и пороке, не воспринимал бы похвалы или порицания, мне представляется особенно важным выяснить, каким же образом людям становится известным этот закон природы, которому все они единодушно подчиняются и не могут отбросить всякое чувство уважения к нему, не отбросив одновременно и все человеческое в себе, ибо для того, чтобы кто-то смог претендовать на безграничную свободу, необходимо полностью истребить природу. Способ же, которым мы приходим к познанию этого закона, мы называем светочем природы, поскольку он противостоит другим способам познания. Утверждая, что светоч природы является неким указателем этого закона, мы бы не хотели, чтобы это было понято так, будто внутри человека существует некий вложенный в него природой свет, постоянно напоминающий ему о его долге и прямой дорогой безошибочно ведущий его к цели. Мы не говорим, что этот закон природы предстает как бы записанным на таблицах в наших сердцах, что он может быть прочитан, понят и стать всем известным только в лучах некоего внутренне-

 

==9

го света, приближающегося к нему, подобно факелу, подносимому к выставленной в темноте картине. Утверждая, что нечто становится познаваемым благодаря светочу природы, мы хотим только сказать, что существует такого рода истина, к познанию которой человек может прийти сам, без чьей-либо помощи, если он правильно использует те способности, которыми наделен от природы.

Г Существуют три способа познания, которые я, не слишком затрудняя себя поисками точных терминов, назвал бы инскрипцией, традицией7 и чувственным опытом, к которым можно прибавить и четвертый, а именно сверхъестественное и божественное откровение, не имеющее, однако, отношения к настоящему предмету, поскольку мы исследуем не то, что может знать и увидеть человек, вдохновленный божественным духом, просвещенный исходящим с небес светом, но что способен открыть и исследовать человек, вооруженный силою природы и своей собственной пытливостью, наделенный мыслью, разумом и чувствами. Все это знание, сколь бы значительно оно ни было, а оно, безусловно, сделало немалые успехи, охватив всю природу, и, не ограничиваясь пределами мира, постигает мыслью самое небо, все глубже исследуя дух и мысль, их природу, функции и те законы, которыми они управляются,— все это знание, повторяю, в единстве этих трех своих способов сводится к духовной деятельности (ad animum pertingit), и не существует других принципов и основ познания, потому что все наши знания либо записаны в наших душах как благодетельный дар природы и некая привилегия нашего рождения, либо услышаны с чьих-то слов, либо почерпнуты нашими чувствами. Но здесь иной, пожалуй, удивится, почему я, поставив себе целью говорить о способах познания, не упомянул тот великий и, как представляется, главнейший светоч познания — разум, тем более что большинство называют закон природы здравым разумом и диктатом здравого разума. Дело в том, что мы исследуем здесь сами принципы и первоосновы всякого знания и то, каким путем первоначальные понятия и основы знания проникают в наш ум. А они, как мы утверждаем, не воспринимаются разумом, а либо путем инскрипции запечатлеваются в наших умах, либо мы получаем их из традиции, либо они проникают через чувственные восприятия; разум же, эта могущественная способность рассуждения, не может ничего, если у него нет каких-то предпосылок и предварительных данных. Конечно, он использует эти исходные знания для достижения более значительных

 

К оглавлению

==10

и глубоких результатов, но он не устанавливает их, не закладывает фундамент, хотя нередко воздвигает величественнейшее здание, вознося до неба вершины знания; с равной легкостью кто-нибудь мог бы строить силлогизм без посылок и рассуждать без допущения какой-то предварительно известной истины.

Первое, если говорить об инскрипции. Некоторые полагают закон природы врожденным нам и запечатленным природою в наших душах таким образом, что нет· ни одного входящего в этот мир, чей ум не нес бы на себе запечатленные от рождения знаки, указующие на его долг, кто бы в своей душе не имел этих моральных принципов и жизненных правил, присущих и известных ему с самого рождения, а поэтому нет необходимости искать где-то в другом месте и заимствовать извне нравственные законы, так как у человека в глубине его души всегда раскрыты собственные пандекты, заключающие все его обязанности. Действительно, это легкий и очень удобный метод познания, и судьба рода человеческого была бы весьма счастливой, если бы люди от природы были обучены и воспитаны так, что с самого рождения им было бы невозможно сомневаться в том, что допустимо, а что — нет. В таком случае истинность нашего тезиса становится несомненной: закон природы познаваем благодаря светочу природы. Существует ли в нашей душе такого рода врожденное знание закона природы, становится ли он именно таким путем ведомым человеческому роду, об этом, вероятно, придется поговорить в другой раз. Что же касается настоящего вопроса, будет достаточным доказать, что человек, правильно пользующийся своим разумом и врожденными способностями, которыми он наделен от природы, способен познать этот закон без помощи какого-либо наставника, который бы учил его и разъяснял, в чем состоит его долг. Если же мы докажем, что закон этот познается не обучением, то станет очевидным, что он познается благодаря светочу природы и некоему внутреннему началу: ведь все свои знания человек неизбежно получает либо от других, либо от самого себя.

Второе. Мы отличаем традицию от чувственного восприятия не потому, что приобретенные этим путем знания достигают ума не через чувственное восприятие (ведь мы воспринимаем речь слухом), но потому, что слухом мы воспринимаем только звук, сам же предмет требует веры. Например, если мы верим Цицерону, говорящему о Цезаре, мы верим, что Цезарь, о существовании которого знал

 

==11

Цицерон, действительно существовал. Итак, я утверждаю, что традиция не является методом познания, благодаря которому нам становится известным закон природы, не потому, что мы не признаем, что какие-то, даже чуть ли не все, знания приходят к нам от родителей, наставников и ото всех тех, кто занят заботой о формировании нравов молодежи и стремится влить в еще не окрепшие души любовь к добродетели и побудить к ее познанию. Ведь все те, кто хоть немного заботится о воспитании молодых людей, полагают, что все усилия следует потратить на то, чтобы не позволить им, слишком склонным к удовольствиям, находящимся в плену у телесных соблазнов, увлекаемым дурными примерами, в изобилии представленными повсюду, пренебрегать здравыми требованиями разума. Поэтому они стремятся заложить основание добродетелей уже в самом раннем возрасте и всеми силами пытаются внушить им уважение и любовь к богу, почтение к старшим, верность слову, правдивость, доброту, щедрость, чистоту нравов и прочие добродетели. Хотя все это является требованием закона природы, мы не отрицаем, что оно может быть передано нам другими; мы настаиваем только на том, что традиция не является первоначальным и надежным способом познания закона природы, так как все услышанное нами от других и принимаемое только потому, что другие называют это нравственным, даже в том случае, если оно дает правильное направление нашим нравам и удерживает нас в рамках долга, все же является для нас указанием других людей, а не разума. И я не сомневаюсь, что большинство людей, удовлетворяясь этими заемными, получаемыми от других правилами нравственности, строит свою мораль по примеру и по представлениям тех людей, среди которых довелось им родиться и воспитываться, и у них нет иного критерия правильного и нравственного поведения, кроме обычаев своей страны и общественного мнения тех людей, среди которых они живут; поэтому-то они, подчиняясь мнению и одобрению других, а не закону природы, менее всего стремятся воспринять закон природы из самого источника и понять, на каких принципах зиждется основание их долга, какие обязательства накладывает, откуда проистекает. А то, что закон природы, в той мере, в какой он является законом, не становится известным нам с помощью обучения, доказывают, как мне кажется, следующее аргументы.

Во-первых, при огромном разнообразии противоречащих друг другу традиций невозможно установить, что есть

 

==12

закон природы, и очень трудно судить, что — правда, а что — ложь, что есть закон, а что — мнение, что диктует природа, а что — выгода, в чем убеждает разум, а в чем — политика. Ведь поскольку традиции повсюду столь различны, столь явно противоположны и людские мнения столь явно противоречат друг другу, и не только у разных народов, но и в одном и том же государстве (а между тем каждое мнение, усваиваемое нами от других, есть традиция) , поскольку к тому же всякий с ожесточением отстаивает собственное мнение и требует веры только себе, то было бы совершенно невозможным узнать, какая именно традиция диктует нам принципы нашего поведения, если бы только традиция диктовала их, и выбрать из всего многообразия решений истинное, когда вообще нельзя привести какого-либо основания, почему мнение одного о заветах предков более авторитетно, чем другого, утверждающего о том же предмете совершенно противоположное, и почему одному должно больше верить, чем другому, если бы разум в самом предмете сообщения не обнаруживал определенного различия и именно потому принимал одно мнение, а другое отбрасывал, что в одном видел больше, а в другом — меньше очевидности, познаваемой благодаря светочу природы. А это уже, конечно, не есть вера традиции, а суждение о самих вещах, отнимающее у традиции весь ее авторитет. Итак, либо в познании закона природы, передаваемого путем традиции, необходимы разум и его суждение, и тогда традиция вообще не нужна, либо закон природы не может быть познан путем традиции, либо такого закона не существует. Ведь поскольку закон природы повсюду един, а традиции различны, необходимо сделать вывод, что либо закона природы вообще не существует, либо он непознаваем этим путем.

Во-вторых, если мы должны узнавать закон природы из традиции, то это скорее вера, чем познание, ибо зависит больше от авторитета говорящего, а не от очевидности самих фактов, и, таким образом, это скорее закон заимствованный, чем естественный.

В-третьих, те, кто утверждает, что закон природы познается путем традиции, по-видимому, противоречат сами себе. Ведь тому, кто захотел бы оглянуться назад и проследить эту традицию до момента ее возникновения, неизбежно пришлось бы где-нибудь остановиться и обнаружить в конце концов некоего основателя этой традиции, который либо открыл этот закон запечатленным в сердце своем, либо пришел к его познанию путем доказательств,

==13

исходя из чувственно воспринимаемых вещей. Но подобные способы познания в равной мере доступны и остальным людям, и нет необходимости в традиции там, где каждый заключает в себе самом те же принципы познания. Если же этот основатель нашей традиции, просвещенный неким оракулом, вдохновленный божественным духом, поведал этот закон миру, то тем самым этот закон никоим образом не есть закон природы, а есть закон установленный.

Итак, мы приходим к выводу: если существует какой-то закон природы, а этого никто не отрицает, то он как закон не может быть познан путем традиции.

Третий, и последний, способ познания — чувственное восприятие, которое мы рассматриваем как основу познания этого закона. Однако это не следует понимать таким образом, как будто данный закон природы где-то выставлен и мы можем увидеть и прочитать его, или пощупать руками, или собственными ушами услышать его голос. Ведь, коль скоро мы ищем истоки и принципы познания этого закона и то, каким образом он становится известным человеческому роду, я утверждаю, что основание всего этого познания мы извлекаем из тех вещей, которые воспринимаем нашими чувствами. Исходя из них, разум и присущая человеку способность к доказательству в поисках их создателя, опираясь на аргументы, которые представляют материя, движение и видимая структура и организация этого мира, приводят, наконец, к твердому убеждению, что неким творцом всего этого является бог. А отсюда неизбежно проистекает закон природы, которому подчиняется весь род человеческий, как это станет ясным из дальнейшего. Из сказанного же достаточно очевидно, что закон природы может быть познан с помощью светоча природы, ибо всё, что у людей обладает силой закона, должно с необходимостью иметь своим творцом либо бога, либо природу, либо человека. Все, что приказал человек, или все, что повелел бог своим оракулом, все это — установленный закон; закон же природы, коль скоро он не может быть познан путем традиции, может быть познан людьми только с помощью светоча природы.

Против этого нашего положения может легко возникнуть возражение, а именно: если закон природы познается с помощью светоча природы, то каким же образом оказывается там, где все просвещенны (ведь этот внутренний закон внушен от природы всем людям), столько слепых? Как случается, что большинство людей не знают этого за-

 

==14

кона и почти все толкуют его по-разному, чего, по-видимому, не должно бы происходить, если бы все приходили к его познанию, ведомые светочем природы?

Это возражение имело бы известную силу, если бы мы утверждали, что закон природы записан в наших сердцах. Из этой предпосылки неизбежно следовало бы, что закон этот повсюду понимается одинаково, потому что это один и тот же закон, запечатленный у всех людей и открытый для их понимания. Мы же отвечаем, что наши умственные способности могут привести нас к познанию этого закона, но из этого отнюдь не следует, что все люди обязательно правильно используют эти способности. Природа и свойства фигур и чисел представляются очевидными и, вне всякого сомнения, познаваемыми с помощью светоча природы, однако отсюда не следует, что всякий способный мыслить становится геометром или овладевает глубинами арифметического искусства. Нужны напряженная работа мысли, размышление, настойчивость для того, чтобы кто-то смог, исходя из чувственных и очевидных вещей, путем логических рассуждений проникнуть в их скрытую природу. В недрах земли скрываются богатые жилы золота и серебра, и людям даны руки и силы, которыми они могут быть добыты, и разум, изобретающий машины, однако мы не делаем отсюда вывода, что все люди приобретают это богатство; нужно приняться за работу, ибо только великими усилиями эти богатства, сокрытые в глубокой тьме, могут быть извлечены, они не открываются людям ленивым и бездеятельным, да и не всем, кто ищет: ведь, как мы видим, некоторые попусту тратят свои силы. Поэтому, если даже в делах повседневной жизни мы встречаем весьма мало людей, руководствующихся разумом (ведь люди крайне редко обращаются к самим себе, дабы отсюда извлечь причину, образ и цель своей жизни), не приходится удивляться столь различным суждениям людей об этом законе, далеко не легком для познания, когда большинство, не слишком озабоченное своим долгом, руководствуясь не столько разумом, сколько чужим примером, заветами предков и обычаями страны или, наконец, авторитетом тех, кого они считают благородными и мудрыми, не ищет для себя другого нравственного правила, а довольствуется правилом, заимствованным со стороны, которое легко внушается неосмотрительным людям чужими нравами, чужими представлениями, не требующими какого-либо серьезного размышления или усилия. Таким образом, из того обстоятельства, что очень мало кто из людей не испорчен по-

 

==15

роками, не беспечен и не ленив и способен правильно пользоваться светочем природы, отнюдь не следует, что закон природы не может быть познан с помощью светоча природы.