272_________Фридрих вильгельм иозеф шеллинг___________

ников. Далее об этом укреплении говорится: кбй ЭгЭнефп ейт Энедспн фщ ЬгйЬумбфй, оно стало засадой для храма, т. е. тем местом, из которого можно было наблюдать за храмом и нападать на выходящих и входящих; кбй, говорится далее, ЭгЭнефп ейт дйЬвплпн рпнзсьн фщ ЙусбЮл дйбрбнфьт, т. е. оно навсегда стало для Израиля злым дьяволом, чем-то таким, что стояло у него на пути, непрестанно и весьма сильно препятствовало ему или сбивало с пути.26 Итак, слово дйЬвплпт имеет весьма широкое значение и употребляется даже по отношению к предмету. Вот, пожалуй, и все, что следовало сказать об этом слове.

Второе замечание, которое я хочу сделать сразу после первого, заключается в том, что в действительности ни в Ветхом, ни в Новом Заветах нельзя найти ни одного места, где бы говорилось, что дьявол был сотворен, что он представляет собой тварный дух. Прошу вас обратить внимание на то, что я говорю — тварный дух. Ведь тот факт, что он стал первым в ходе вещей, не исключается тем, что он вовсе не был сотворен. Мысль о том, что он является тварным духом, выводится, если посмотреть назад, из основного положения, согласно которому все, что действительно находится вне Бога, может быть лишь тварью, только тем, что он создал. Это могло быть совершенно правильным в прежней философии, которая не могла иначе мыслить внебоже-ственность. Что касается позднейшей философии, то она не смогла бы с легкостью признать это положение таким же всеобщим и столь же необходимым. Раньше мы, с помощью оснований, которые я считаю неопровержимыми, показали, что Христос находился вне Бога в промежуточном состоянии, не будучи тварью. Сатана же прежде всего мыслится как противник Христа, о котором сказано: ейт фпафп Эцбнесюдз ь хЯьт фпх депэ, ънб лэуз фб Эсгб фп дйбвьлпх, для этого и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела противника27 (как истинный Лэуйпт,28 известный предикат Диони-

273

са), — здесь я не могу не заметить, что Плутарх,* рассказывая о дуализме персов, говорит, что, согласно утверждению магов, три тысячи лет господствовал один бог, следующие три тысячи другой, разрушивший дела первого: фб фпх ефЭспх Ьнблэщн. Я привожу это лишь как аналогию и ни в коем случае как нечто тождественное. Если Христос в этом противостоянии не является тварью, то не должно ли противостоящее ему быть не тварью, а, скорее, чем-то вне- и сверхтварным, ибо только тогда оно могло бы стать подлинной силой, ради преодоления которой стоило бы совершить и претерпеть столь великое и необычайное, какое совершил и претерпел Христос? Быть может, необходимо, чтобы у Христа был более достойный противник? Христос и сатана относятся друг ко другу так, что богомилы29 даже называли сатану старшим братом Христа.** Однако если, с одной стороны, нигде не подтверждается, что сатана когда-то был сотворен, если также нет философской необходимости мыслить его именно как тварь, с другой стороны, допуская существование подлинно злого начала, мы, вне всякого сомнения, противоречим ветхозаветному и новозаветному понятию о сатане и даже откровению. Дело в том, что злое начало было бы злым по природе и, следовательно, изначально противостояло бы Богу, как считали манихеи30 и, по меньшей мере, согласно обычному объяснению, утверждали персы. Злое начало необходимо было бы совечным Богу (Deo coaeternum). Это самым решительным образом противоречит как Ветхому, так и Новому Заветам. Следовательно, сатана не может быть ни злым началом, ни собственно тварью, как мы уже показали. Таким образом, истинное представление о сатане должно лежать между этими двумя определениями. __________

* De Iside et Osiride, с. 47. ** Euthymii Zigabeni Panoplia. c. XXIII, 7.

274

И, наконец, третье замечание: нигде нельзя отыскать ни одного высказывания, которое свидетельствовало бы о тварности сатаны, напротив, в Писании о нем говорится с использованием таких предикатов, которые никак не согласуются с представлением об одной только тварной природе, Я а) не хочу ссылаться на места, где часто говорится о сатане и его ангелах; правда, также говорится и об архангеле Михаиле, но говорится в поэтической книге* и, быть может, единственно ради поэтического параллелизма. Однако сатане, как и Христу, приписывается царство: он владеет царством, противоположным и противостоящим царству Христа. И следовательно, здесь он оказывается до некоторой степени равным Христу, хотя как противник, как тот, чье царство и дела Христос пришел разрушить. Если бы власть сатаны была тварной, тогда можно было бы, наверное, сказать, что это не имеет никакого отношения к тому, ради чего Христос, будучи решительно сверхтварным, подчинил себя страданию, дабы одержать над ним победу. По-видимому, в борьбе только с тварным духом нашлось бы другое средство. Вообще я не могу сказать, что все представление о том, будто такой дух проявил неверность по отношению к Богу и воспротивился ему из высокомерия и надменности, согласуется с тем возвышенным, что в нем остается. Мильтон31 и Клолшток32 положили все свои силы на то, чтобы придать сатане в его обычном представлении некоторое благородство, но это не удалось даже классически образованному Мильтону.

Кроме того, есть и другие высказывания b), которые наделяют сатану величием и которые не согласуются с данным представлением. Его называют о Ьсчщн фпх кьумпх фпэфпх, князь этого мира.33 Сам Христос называет его так. Апостол Павел идет еще дальше. Для него (2 Кор. 4,4) сатана предстает как о дЭпт фпх бйюнпт фпэфпх, бог этого века. Какой бы ог-

________________

*0ткр. 12, 7.

275

ромной ни мыслилась власть сатаны в этом мире, богом ни в коей мере нельзя назвать какой-то обособленный и конкретный дух. Нельзя о таком духе сказать и того, что он имеет силу или власть смерти, как это сказано в Послании к Евреям (2,14): Христос стал причастным плоти и крови детей, дабы смертью лишить силы того, кто имеет власть смерти, то есть сатану: йнб дйб фпх дбнЬфпх кбфЬсгзуз фпн фп ксЬфпт Эчпнфб фпх дбнЬфпх, фпхфЭуфй фпн дйЬвплпн. Сказать фп ксЬфпт фпх дбнЬфпх ечейн34 применительно к одной лишь твари — значит пойти вопреки всем понятиям. Я, напротив, думаю, что каждый согласится с тем, например, что, если под сатаной понимать ту волю, которая снова заявила о себе в творении по вине человека, которая в своем преодолении и подчинении высшему составляет основу творения и человеческого сознания и которая именно поэтому, вновь выступая во всей своей безграничности, опять грозит уничтожить творение и человеческое сознание, каждый, говорю я, согласится со мной, что, если под сатаной понимать эту волю, убедиться в существовании которой, в существовании ее в высшей степени реальных действий и власти над человеческим сознанием мы имели достаточную возможность во всем нашем предыдущем изложении и особенно в разъяснении природы мифологии, каждый, говорю я, согласится, что, если под сатаной понимать эту волю, а всякая воля = духу, и, следовательно, если понимать под ней этот дух, каждый согласится, что в таком случае эти выражения не являются слишком сильными и вполне отвечают предмету. Язык самого Христа и вообще Нового Завета далек от преувеличений и каждый, кто понимает сам вопрос, должен признать, что этот язык всюду соответствует предмету, причем самым деликатным образом.

Однако налицо не только отдельные высказывания, возвышающие сатану в его значении: ему в какой-то мере приписывается (и это третий аргумент) определенное отношение к Богу и в этом отношении—определенная функция, котора

276

никак не согласуется с обычным представлением о нем. Несмотря на то что в значительной части Нового Завета сатана описывается прежде всего как причина зла и в этом смысле как враг Бога, есть место, где он предстает как начало, которое принадлежит самому божественному домостроительству и в этом отношении признается Богом (поскольку он не является конкретным, обособленным духом, его можно назвать началом, с той лишь оговоркой, что мы не рассматриваем его как начало, сущее в себе, т. е. сущее до и вне творения и, следовательно, исконное и вечно злое начало), он предстает, говорю я, как начало, принадлежащее самому божественному домостроительству и в этом смысле признанное Богом. Именно так обстоит дело в рассказе, предпосланном жизнеописанию Иова, рассказе, который как раз поэтому издавна доставляет столько хлопот его толкователям. Тот, кто хочет постичь историческое значение этой идеи, должен собрать воедино все, ничего не исключая. Итак, там рассказывается о том, что однажды сыны Божьи, aTf?i< 'П., предстали перед Богом, среди них и сатана; обращаясь к нему, Иегова спрашивает, откуда он пришел. Сатана отвечает: «Я ходил по земле и обошел ее». «Приметил ли ты раба моего Иова? — снова спрашивает Иегова и продолжает. — Ибо нет равного ему на земле, богобоязненного и удаляющегося от зла». «Ты думаешь, Господи, что Иов даром богобоязнен? — спрашивает сатана. — Не ты ли кругом оградил его, и дом его, и все, что у него есть, и благословил дело рук его и приумножил владения? Но простри руку свою и коснись всего, что он имеет, тогда он прямо перед тобою отречется от тебя».

Что же происходит? Господь отвечает сатане: «Хорошо, все, что у него есть, — в твоей руке, только на него самого не возлагай руку». Сатана уходит и обрушивает на Иова всяческие страдания, лишая не только скота и имущества, но и всех детей. Потом, когда сатане с позором приходится признать, что Иов остался прежним, он не перестает сеять со-

277

мнения в его набожности, говоря Иегове: «Человек все отдаст за свою жизнь, но простри руку и коснись его плоти и костей, и тогда он оставит тебя». Господь снова говорит сатане: «Иди, он в твоей руке, только пощади его жизнь». Каким здесь предстает сатана? Он предстает как сила, склонная к тому, чтобы ставить под сомнение умонастроение человека и испытывать его, как сила, которая как бы необходима для того, чтобы сомнительное стало определенным, нерешенное решилось, умонастроение прошло проверку. Вы видите, какой глубокой оказывается здесь идея сатаны, она восходит даже до первоначал в том смысле, что он предстает как сила, которая, сама не будучи злой, тем не менее порождает или выявляет сокрытое зло, которая именно поэтому радуется порожденному или выявленному злу, ибо оно является подтверждением ее сомнений, тогда как благодаря этому выявлению (Offenbarwerden) осуществляется ее замысел. Эту силу даже можно назвать завистливой, как Аристотель говорит о самой Немесиде35 в том смысле, что она негодует на незаслуженное счастье, т. е. завидует ему. Все те зловещие существа, которых, согласно Гесиоду, родила губительная ночь, — ИЬнбфпт (Смерть), Мюмпт (общий Хулитель, каковым в Книге Иова предстает сатана), Раздор и особенно Ата, богиня беды, которая мыслится как виновница всех опрометчивых, слепых, безрассудных поступков и проистекающего отсюда несчастья, — все эти зловещие существа как будто соединяются в идее сатаны и отводят ему высокое место и предназначение в творении, впрочем., без того, чтобы он сам становился подлинной тварью. Если в ходе уже упорядоченной человеческой жизни его роль заключается (как в данном случае по отношению к Иову) в том, чтобы подозревать плохое, сомневаться в подлинности всяческих намерений, мог ли бы он вести себя иначе, искушая наших прародителей, что также приписывают ему? Разве не должен был он и тогда, не будучи сам злым, но предчув-

278

ствуя злое, действовать как существо, которое радуется его выявлению? Разве не должен был он и тогда, как и теперь, в случае с Иовом, быть орудием самого Бога в том смысле, что сам Бог хотел, чтобы ничто не оставалось сокрытым? Все это лишь предварительные вопросы, но, мне думается, они достаточно хорошо показывают, что изначальная идея сатаны совершенно не такова, какой она стала впоследствии. Впрочем, вполне естественно и понятно, что к концу борьбы, когда речь идет о жизни этого начала, сатана все больше воспринимается как нечто злое, противостоящее доброму, хотя на этом и нельзя обосновать общее понятие сатаны. Он тоже представляет собой историческое существо, т. е. такое, отношение к которому в разные времена было различным. Все заблуждения и препоны на пути к истинному научному воззрению, и особенно богословскому, проистекают из того, что до уровня всеобщего понятия возносится или расширяется то, что было истиной лишь в определенный момент. Персонажи той высшей истории, которую мы здесь рассматриваем, не являются замершими, неподвижными, и, следовательно, само их понятие тоже подвижно, и, таким образом, сатана, виновник противоречия, всеобщий творец раздора, через которого в этот мир вошли смерть, разлад и само зло, этот сатана — один в своем начале и другой в конце. Однако я должен заметить, что подобно тому как конец постоянно напоминает о начале, последняя книга Нового Завета, Апокалипсис, снова заставляет вспомнить о сатане как о существе, сеющем подозрения и сомнения, как об обвинителе. Там сказано (12, 9): «И низвержен был великий дракон, древний змий с небес (где он еще появляется, когда речь идет об Иове), низвержен на землю, и ангелы его с ним». Затем громкий голос на небе возглашает: «Ныне настало спасение, и слава, и царство Бога нашего и власть Христа его, потому что низвержен обвинитель братии наших, обвинявший их пред Богом день и ночь».36 (Это связано с тем,

279

что я говорил ранее по поводу оправдания. В человеке есть нечто такое, что всегда говорит ему о том, что вся его жизнь неугодна Богу, и что бы он ни делал, все это непрестанно обвиняет его перед Богом). Один обвиняет другого в глазах третьего, стремясь рассорить их. Сатана непрестанно стремится внести раздор в отношения человека с Богом; возникшее начало предстает как постоянный обвинитель человека перед ним, непрестанно напоминая о вине человека. Во времена, о которых говорит Апокалипсис, это начало пронизывается Христом и уничтожается, и поэтому начинается царство Бога и Христа, а обвинитель лишается того участия в определении состояния мира и вещей, которое он имел до сих пор: мир принадлежит только Богу и его Помазаннику, т. е. Бог обладает всяческой силой вместе с ним. Таким образом, до самого последнего конца, когда Христос упразднит всякое господство и силу, когда низложит своих врагов, до тех пор сатана будет представлять собой начало, которое принадлежит самому божественному домостроительству, начало, которому дано сеять противоречия и раздор, насылать проклятие и разобщенность, дабы еще славнее была победа и окончательное торжество, сопутствующие завершению того Божьего дела, которое дух противоречия непрестанно подвергает сомнению. Когда всякое сомнение упразднится, когда Божье дело станет ясным, явным и несомненным, тогда сатана завершит свою работу, его миссия и сила обретут свой конец. Однако до тех пор он представляет собой огромную силу, которая необходима для окончательного прославления Бога и которую именно поэтому, как недвусмысленно учит апостол Петр, нельзя поносить и презирать.

Я уже отмечал, что вполне естественно, когда к концу борьбы противоборствующее начало все больше является как злое. Так (лишь как злое начало) сатана рассматривается почти везде в Писаниях апостолов Павла и Иоанна, ко-