Глава V

Четвертое опровержение буквального смысла [Писания] посредством того довода, что он дает весьма благовидный и разумный предлог неверным не допускать в свою страну ни одного христианина и изгонять их отовсюду,

где их обнаружат

Я сказал, что не хочу касаться подробностей неурядиц, которые порождает опровергаемый мною принцип. Между тем я замечаю, что есть некоторые подробности, на которых необходимо остановиться, чтобы способствовать лучшему пониманию того, насколько отвратительна и чудовищна мысль, столь ложно приписываемая сыну божьему. Я нанес бы ущерб защищаемому мной делу, если бы упустил эти подробности. Таким образом, я рассматриваю их, принимая во внимание некоторые пункты, представляющиеся мне важными, и прибавляю к сказанному следующее. Всякий буквальный смысл Писания, доставляющий неверным законный и разумный повод запретить въезд и пребывание в их государствах проповедников Евангелия, ложен. Но буквальный смысл слов <Заставь их войти> дает такой повод неверным. Следовательно, он ложен. Невозможно отрицать большую посылку... Докажем толькоменьшую. Для этого предположим, что миссионеры папы ныне впервые являются в Китайскую империю, чтобы проповедовать Евангелие, и что они достаточно искренни, чтобы честно ответить на задаваемые им вопросы. В то же время я предполагаю следующий принцип (который, возможно, будут отрицать, если его внимательно не исследуют, но который не станут оспаривать, хорошо его взвесив): всякий человек, убедившись на своем опыте, что он подвержен заблуждению, и видя (или полагая, что он видит) в более зрелом возрасте ложность многого, что он ранее считал истинным, всегда расположен слушать лиц, предлагающих ему поучения даже в области религии. Я не исключаю при этом и христи-

==300

ан. Я убежден, что если бы к нам прибыл флот из Австралийской земли и прибывшие с ним люди сообщили нам, что желают беседовать с нами о природе бога и о культе, который люди должны отправлять, поскольку они узнали, что на этот счет мы придерживаемся достойных осуждения заблуждений, то, согласившись их выслушать, мы не поступим плохо. Не только потому, что это явится средством избавить их от заблуждений, в которых, как мы полагаем, они пребывают, но и потому, что мы можем извлечь пользу из их познаний, потому, что мы должны себе составить о боге столь обширное, столь бесконечное понятие, что у нас есть основание предполагать, что бог увеличит наши познания до бесконечности и по степени, и по способам их приобретения (разнообразие которых будет бесконечно). Так как мы убеждены, что народы Австралийской земли обязаны выслушать наших миссионеров только потому, что последние сделали предложение вообще освободить их от заблуждений в том, что касается религии, то мы должны признать, что и у нас есть такая же обязанность в отношении флота, о котором я говорю. Ведь обязанность австралийских народов не может основываться на том, что наши миссионеры принесли им истину, поскольку я предполагаю, что это обязательство возникло в силу общего предложения, сделанного им, и до того, как их убедили посредством каких бы то ни было доказательств - больших или малых - в истинности того, что им хотели объявить, или до того, как они испытали какое бы то ни было сомнение в истинности их прежних верований. Я имею в виду отчетливое и конкретное сомнение, а не некое сомнение implicite (163), смутное и общее, которое, по-видимому, непременно испытывает любой человек, умеющий рассуждать о своих принципах: я верил в тысячи вещей, в которые больше не верю; что касается того, во что я еще верю, то я вижу множество людей, которые, будучи не глупее меня, не верят в это. Я довольно часто решаюсь во что-нибудь поверить не на основе доказательств, которые представляются единственно возможными и другим людям, а опираясь на вероятные доводы, которые

==301

таковыми другим людям не представляются. Значит если верно, что народы Австралийской земли обязаны выслушать наших миссионеров до того, как какое бы то ни было особое предрасположение побудит их либо усомниться в их старой религии, либо предположить, что к ним пришли сообщить истину, то очевидно, что их обязанность основана на принципе, относящемся решительно ко всем людям, а именно: следует воспользоваться любой возможностью расширения наших познаний посредством исследования доводов, какие могут быть выдвинуты против наших мнений и в пользу мнения других людей. Но чтобы не заниматься крючкотворством, оставим эти размышления. Нет нужды доказывать, что китайцы обязаны выслушать папских миссионеров, о которых я говорил. Попробуем представить себе их первую беседу. Представим, как император Китая приглашает добрых отцов на свой совет и сначала спрашивает их,зачем они предприняли столь далекое путешествие. Они, без сомнения, ответят, что сделали это,чтобы объявить[китайцам]истинную религию, открытую самим богом через его единственного сына. А затем они расскажут сотни прекрасных вещей о чистоте морали Иисуса Христа, о блаженстве, которое он обещает тем, кто в него верит, и об ущербе, который наносят божеству языческие религии. Вполне может случиться, что этот государь ответит им так, как ответил наш Эталред (164) монахам, отправленным в его страну святым Григорием Великим, а именно, чтосказанное ими прекрасно, если только это истинно; что он охотно согласился бы со всем этим, если бы не находил большей достоверности в том, что унаследовал от своих предков; что тем не менее он согласен, чтобы все [его подданные], которые сочтут учение миссионеров истинным, открыто стали его исповедовать. Но предположим, что совет [императора] Китая вздумает задать миссионерам вопрос:что приказано вам сделать с теми, кто, сто раз выслушав ваши проповеди, не захочет вам верить, и что эти монахи, исполненные искренности, какую мы в них предположили с самого начала, ответят: мы получили приказ от нашего бога, превра-

==302

тившего себя в человека, заставить стать христианами всех упорствующих, т. е. всех тех, кто после наших поучений отказывается креститься. На основании этого приказа наша совесть обязывает нас, как только это окажется в нашей власти и нам нечего будет опасаться большой беды, избивать в христианских церквах палками всех китайцев-идолопоклонников, заточать их в тюрьмы, довести их до нищеты, повесить нескольких из них для примера, отнять у них детей, отдать на милость солдат их, их жен и их имущество. Если вы сомневаетесь в этом, смотрите - вот Евангелие, вот ясный и отчетливый приказ: заставь их войти, т. е. употреби любое насилие, наиболее пригодное для преодоления упорного сопротивления людей. Легко понять, что искренность, предполагаемая мной у этих миссионеров,-химера. Но я могу сделать такое предположение, чтобы более легко привести моего читателя туда, куда я хочу с ним прийти. Что подумают и что скажут в совете? Либо это будут советчики, лишенные ума, рассудка, разума, просто говорящие машины, либо они посоветуют своему императору немедленно удалить этих миссионеров из его государства, избегая их как общественного бедствия, и строжайшим образом запретить когда бы то ни было допускать в Китай кого-либо из этих миссионеров. Разве не ясно всякому, что допустить в страну этих людей и разрешить им проповедовать значило бы внести в нее семя вечной резни, опустошения городов и превращения страны в пустыню? Вначале, правда, они будут лишь проповедовать, поучать, льстить, обещать рай, угрожать адом. Они убедят многих людей, и у них станет много сторонников во всех городах и портах. Но затем либо при помощи извне, либо собственными силами тех, кто за ними последует, они начнут совершать насилия над всеми, кто пожелает сохранить свою старую религию. Эти последние и не подумают заблаговременно укрыться в таких местах, где бы они могли защищаться. Так что они окажутся во всех отношениях в руках пришельцев и их будут убивать как мух. А сколько умрет в атих схватках христиан, столько будет мучеников, по словам миссионеров, посколь-

==303

ку они потеряли жизнь, исполняя точное и ясное приказание Иисуса Христа: <Заставь их войти>. Существует ли душа, достаточно проникнутая папизмом и монашеским благочестием, чтобы не трепетать от ужаса при виде этих устрашающих опустошений? Но это еще не все. Необходимо, наконец, чтобы сам император рано или поздно погиб, если у него не найдется достаточно сил против его христианских подданных. ...А если случится, что, отправившись в поход против них и противопоставив силе силу, он победит их и обяжет дать ему клятву верности, обещание больше не совершать ни над кем насилий, то он не сможет найти никакой основы ни для этой клятвы, ни для договора с побежденными, ибо он будет хорошо помнить, что раз закон христианства узаконивает кражу, убийство, мятеж, когда все это полезно религии, то этот закон разрешает также и нарушение клятвы... Таким образом, никогда не будет покоя ни ему, ни его подданным, пока в его государстве будут эти возмутители общественного спокойствия, которых ничто не в силах связать и которые считают, что все то, что служит религии, дозволено и необходимо. Следовательно, всевозможные доводы заставят императора после двухчасовой аудиенции удалить из его королевства всех христианских миссионеров... Но говорю я, во-вторых, ни один разумный человек не может осудить этого императора за то, что он на основе своей первой беседы [с миссионерами] придет к выводу, что их религия смехотворная и дьявольская. Она смехотворна, ибо (как это видит император) основана автором, говорящим, с одной стороны, что надлежит быть смиренным, доброжелательным, терпеливым, незлобивым, что надо прощать обиды, а с другой стороны, что необходимо нещадно избивать палками, заточать в тюрьмы, отправлять в ссылку, вешать, сечь, отдавать солдатам на расправу всех, кто не захочет следовать за ним. Это дьявольская религия, ибо (как видит император) она не только диаметрально противоположна свету подлинного разума, но и разрешает все преступления, если они совершаются ради бога - творца этой религии, не оставляет никакого правила раз-

==304

личения справедливого и несправедливого, кроме выгоды творца этого учения, и направлена лишь к тому, чтобы превратить Вселенную в ужасающую арену резни и насилия. Наконец, я говорю, что, если этот император верит в божество, как и, несомненно, все язычники, он должен, следуя принципу совести, вечному, предшествующему всем положительным религиям закону, изгнать христиан из своего государства... Единственное, что могут мне противопоставить, кажется, это указание на то, что для такого вывода император Китая не будет иметь того повода, какой я ему дал, поскольку ему не нужно с самого начала сообщать, что Иисус Христос приказал нам использовать насилие. Но... кто же не видит, что поступить так значило бы не только признать, что буквальный смысл этого изречения представляет собой учение, которого стыдятся, но и рассматривать опубликование Евангелия как дело, совершаемое по образцу интриг Макиавелли. Сама мысль об этом вызывает ужас, ее одной достаточно, чтобы возбудить ненависть к христианству как к проклятому обману... По-моему, если это так, то невозможно отрицать, что с христианской религией дело обстоит так же, как с человеком, который поднимается подобно Тартюфу до высших званий, пренебрегая оскорблениями, подвергая себя самоистязаниям, проявляя послушание и самую подобострастную учтивость, а затем, достигнув своих целей, внезапно сбрасывает маску и становится бичом рода человеческого благодаря своим жестокостям и своей тиранической заносчивости. Если один историк сравнил Римскую империю с человеком, то кто может помешать нам персонифицировать христианство посредством подобного сравнения? Его детство и ранняя юность были употреблены на то, чтобы продвигаться вперед вопреки препятствиям, какие воздвигала на его пути судьба. Оно изображало из себя кроткого и скромного, смиренного и доброго подданного, милосердного и угодливого. Этими средствами оно в конце концов выбилось из ничтожества и даже высоко поднялось. Но, достигнув таким путем вершины, оно

==305

отбросило притворство и пустило в дело насилие, громя все, что пыталось ему противостоять, распространяя при помощи крестовых походов всюду и везде опустошения, наконец, губя новый мир жестокостями вызывающими ужас, и пытаясь ныне сделать то we самое в той оставшейся части земли, которую оно еще не залило кровью,- в Китае, Японии, Татарии и т. д. Невозможно помешать тому, чтобы неверные все это сказали, поскольку они все это могут увидеть в истории. А римская церковь, занимавшая почетное место в христианстве в течение длительного времени не может помешать тому, чтобы секты, покинувшие ее, не обрушили на нее все эти упреки. Но если мы не можем помешать тому, чтобы христианская религия была покрыта таким позором, то давайте по крайней мере спасем честь ее основателя и ее законов, давайте не будем говорить, будто все это происходит по причине того, что он приказал нам совершать насилия. Скажем, что поскольку люди не очень-то привыкли жить, строго следуя своим принципам, то и христиане не следовали своим принципам и были жестоки, проповедуя Евангелие, предписывавшее милосердие. Тем самым мы спасем христианство ценой его сторонников. Но если мы скажем, что все насилия, совершенные папизмом, были законным и естественным следствием предписания Иисуса Христа: <Заставь их войти>, то все будет как раз наоборот. Мы спасем честь христиан, пожертвовав их религией и божественным основателем их религии...

Глава VI Пятое опровержение буквального смысла [Писания] посредством довода, что его невозможно осуществить без неизбежных преступлений и что не может служить извинением заявление, будто еретиков наказывают лишь

за нарушение эдиктов

...Мы верим чему-либо, лишь когда оно нам представляется истинным... От нас не зависит, что оно нам представляется истинным, точно так же, как от нас не

==306

зависит, что вещи представляются нам черными или белыми... Я хорошо знаю, что иногда ум дает сердцу обмануть себя и что в сомнительных случаях страсти и стяжательство могут склонить душу утверждать то, что еще представляется ей неясным. Но желать, чтобы человек избирал религию, совращая свой собственный ум, было бы ужасным извращением. Более того, это извращение мало возможно в отношении определенных догматов, которые мы привыкли рассматривать как абсурдные и противоречивые: например, что нужно есть своего бога, что крысы иногда его едят, что тело человека одновременно находится в тысяче мест, не занимая никакого пространства. Короче, подобно тому как от наших страстей не зависит то, чтобы снег представлялся нам черным, а для этого необходимо либо почернить снег, либо поместить нас в такое место и снабдить такими глазами, которые вызвали бы в нашем мозгу те же самые модификации, какие вызывают в нем черные объекты,- точно так же, чтобы заставить нас утверждать то, что мы отрицаем, необходимо, чтобы ранее отрицаемое стало истинным в нашем мнении, а это предполагает определенное соответствие между объектами и нашими способностями, но достигнуть такого соответствия не всегда в нашей власти...