Тиунов О.И. Международное гуманитарное право.- М., 2000.- 328+XII c / B1646Part52-242

Международное гуманитарное право 242 :: 243 :: 244 :: 245 :: 246 :: 247 :: 248 :: 249 :: 250 :: 251 :: 252 :: 253 :: 254 :: 255 :: 256 :: 257 :: 258 :: Содержание § 2. О применении Конституционным Судом

Российской Федерации международно-правовых норм,

касающихся прав человека

Применение Конституционным Судом норм международного права тесно связано с разрешением дел, касающихся прав и основных свобод человека. Конституция Российской Федерации развивает в российском законодательстве идею защиты прав человека, юридически закрепляя основополагающий принцип, согласно которому права и свободы человека являются высшей ценностью. В решениях Суда по жалобам на

242

нарушение конституционных прав и свобод граждан нередко содержатся ссылки на международные акты, касающиеся прав и свобод человека. Первоочередное внимание Суд обращает на универсальные международные акты в области защиты прав человека. Так, в решении от 4 февраля 1992 г. по делу о проверке конституционности правоприменительной практики расторжения трудового договора по основанию, предусмотренному п. I ст. 33 КЗоТ РСФСР (увольнение по достижении пенсионного возраста), Суд сослался на ст. 7 Всеобщей декларации прав человека 1948 г., согласно которой все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту законом от какой бы то ни было дискриминации. Суд также применил в своем решении Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах 1966 г., обязывающий государства гарантировать осуществление прав человека без какой бы то ни было дискриминации. Суд сослался также на Конвенцию Международной организации труда № 111 относительно дискриминации в области труда и занятий 1958 г. Согласно этой Конвенции государства обязались проводить национальную политику, направленную на поощрение равенства возможностей в отношении труда и занятий с целью искоренения всякой дискриминации в этой области. Конвенция не считает дискриминацией лишь такие различия, исключения или предпочтения в области труда, которые основаны на специфических требованиях, связанных с определенной работой. Увольнение по достижении пенсионного возраста (именно это обстоятельство явилось основанием индивидуальной жалобы, рассмотренной судом) не связано с такими требованиями и, как отмечено в решении Суда, "подпадает под признаки недопустимой согласно международно-правовым нормам дискриминации".

Конституционный Суд обращался к общепризнанным международным стандартам и нормам, относящимся к правам человека, и в ряде других своих решений по вопросам правоприменительной практики. В постановлении Суда от 16 апреля 1993 г. по делу о проверке конституционности правоприменительной практики обжалования работниками прокуратуры увольнений и наложения на них дисциплинарных взысканий, сложившейся в результате применения ст. 218 Кодекса законов о труде Российской Федерации, ст. 40 Закона Российской Федерации от 17 января 1992 г. "О прокуратуре Российской Федерации" и ст. 23 Положения о поощрениях и дисциплинарной ответственности прокуроров и Следователей органов

243

прокуратуры СССР от 17 февраля 1984 г., определено, что обыкновение правоприменительной практики, имеющей место в результате применения указанных нормативных положений, является не соответствующим Конституции Российской Федерации. Суть этого обыкновения состояла в том, что прокурорские работники могли обжаловать дисциплинарные взыскания и увольнения лишь в порядке подчиненности — в вышестоящий орган прокуратуры, что лишало прокурорских работников как граждан Российской Федерации конституционного права на судебную защиту, в том числе судебую защиту конституционного права на труд. Народные суды отказывали бывшим работникам прокуратуры в приеме исковых заявлений о восстановлении на работе. Конституционный Суд, обосновывая свое решение, сослался, в частности, на ст. 8 Всеобщей декларации прав человека 1948 г., предусматривающую право каждого человека на эффективное восстановление в правах компетентными национальными судами в случае нарушения его основных прав, предоставленных ему конституцией или законом. Суд также применил ч. 1 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., закрепившей право каждого при определении его прав и обязанностей на справедливое и публичное разбирательство компетентным, независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. Суд проанализировал и ст. 4 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах 1966 г. о возможности установления государством ограничения прав. Но ограничение прав человека возможно только на основании закона и постольку, поскольку это совместимо с природой этих прав. Ограничение права работников прокуратуры на судебную защиту на основании ст. 23 Положения о поощрениях и дисциплинарной ответственности прокуроров и следователей органов прокуратуры СССР не соответствует этим условиям. Равным образом Конституционный Суд в другом своем решении — от 23 июня 1992 г. о проверке конституционности правоприменительной практики по делам о восстановлении на работе признал, что отказы должностных лиц в рассмотрении надзорных жалоб по вступившим в законную силу решениям судов и решениям вышестоящих в порядке подчиненности органов об отказе в восстановлении на работе со ссылкой на пресекательный срок — противоречат Конституции. Суд сослался не только на Всеобщую декларацию прав человека 1948 г. и Международные пакты о правах человека 1966 г., но и на ст. 12 Соглашения о создании Содружества

244

Независимых Государств, ратифицированного Россией 12 декабря 1991 г„ согласно которой соблюдение общепризнанных международных норм в сфере прав человека Россией гарантируется. Небезынтересно использование Конституционным Судом норм международного права по делу о проверке конституционности Декларации о государственном суверенитете Республики Татарстан от 30 августа 1990 г. и некоторых других ее актов. В своем постановлении от 13 марта 1992 г. Суд признал, в частности, не соответствующим Конституции РСФСР постановление Верховного Совета Республики Татарстан от 21 февраля 1992 г. "О проведении референдума Республики Татарстан по вопросу о государственном статусе Республики Татарстан" в части формулировки вынесенного на референдум вопроса, предусматривающего, что Республика Татарстан является субъектом международного права. Данная формулировка допускает одностороннее изменение национально-государственного устройства России. Решение Суда было основано на том, что перевод отношений между Республикой Татарстан и Россией на международно-правовую основу квалифицировал бы Республику Татарстан как государство, находящееся вне России. При оценке конституционности указанного постановления Верховного Совета Республики Татарстан Суд учитывал ее право на постановку вопроса о своем государственно-правовом статусе, так как это право производно от права народа на самоопределение, которое может осуществляться в различных национально-государственных и национально-культурных формах. Суд также исходил из того, что в современной международно-правовой системе право на самоопределение включено в круг норм, регулирующих права и свободы человека (ст. 1 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах и ст. 1 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г.). Суд также учитывал, что право на самоопределение, которым обладают все народы, является одним из основных принципов международного права. В связи с этим способами реализации данного принципа могут быть создание суверенного и независимого государства, свободное присоединение к независимому государству или установление любого другого политического статуса. Принимая во внимание данное положение, Суд вместе с тем исходил из того, что нормы международного права, в том числе и его основные принципы, должны применяться в их взаимосвязи, в контексте содержания друг друга. В противном случае при реализации любого права, в том числе и права на

245

самоопределение, будет происходить не осуществление права, а злоупотребление правом. Суд подчеркнул, что согласно резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 41 / 117 от 4 декабря 1986 г. развитие и защита одной категории прав никогда не могут служить предлогом или оправданием для освобождения государств от развития и защиты других прав. Кроме того, Суд опирался наряд международных документов, которые подчеркивают недопустимость использования ссылок на принцип самоопределения для подрыва единства государства и национального единства. В частности, Суд сослался на Декларацию о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, принятую Генеральной Ассамблеей ООН 24 октября 1970 г.

В Декларации — в разделе о принципе равноправия и самоопределения народов — указывается, что ничто в нем "не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных независимых государств". Конституционный Суд в своем решении также отметил, что аналогичные принципы закреплены в документах Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе — Хельсинкском Заключительном акте 1975 г., Итоговом документе Венской встречи 1986 г., документе Копенгагенского совещания Конференции по человеческому измерению СБСЕ 1990 г. Суд сделал вывод о том, что, "не отрицая права народа на самоопределение, осуществляемого посредством законного волеизъявления, следует исходить из того, что международное право ограничивает его соблюдением требований принципа территориальной целостности и принципа соблюдения прав человека"1.

С принятием в 1993 г. новой Конституции Российской Федерации юридическая база применения норм международного права расширилась благодаря содержанию новой Конституции. В ней нашли непосредственное отражение такие нормы международного права, относящиеся к правам человека, как положения о равенстве всех перед законом и судом, о праве каждого на судебную защиту прав и свобод; об охране законом прав потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью и обязанности государства обеспечить потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба; о

246

недопустимости отмены или умаления прав и свобод человека и гражданина законом; о праве каждого на жизнь; о праве каждого, кто законно находится на территории Российской Федерации, свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства; о неотчуждаемости основных прав и свобод человека, принадлежащих каждому от рождения, и ряд других.

В соответствии с Конституцией 1993 г. был принят Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации", в котором ч. 4 ст. 125 Конституции — о проверке Судом по жалобам граждан на нарушение их конституционных прав и свобод и по запросам судов о конституционности закона, применяемого или подлежащего применению в конкретном деле, — была конкретизирована. Так, указанный Закон определил содержание допустимости жалобы: она допустима, если закон затрагивает конституционные права и свободы граждан (подчеркнуто мною. — О. Т.) и применен (или подлежит применению) в конкретном деле, рассмотрение которого завершено или начато в суде или ином органе, применяющем закон. При признании Конституционным Судом такого закона не соответствующим Конституции дело подлежит пересмотру компетентным органом в обычном порядке. Можно привести характерные решения Конституционного Суда, реализующие его обновленную компетенцию в сфере прав человека, обоснование которых увязывается с требованиями норм международного права.

Постановление Конституционного Суда от 2 февраля 1996 г. по делу о проверке конституционности ряда положений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, в частности, его ч. 3 ст. 374, в связи с жалобами граждан К. М. Кульнева, В. С. Лалуева, Ю. В. Лукашова и И. П. Серебренникова, которые в разное время осужденные к мерам наказания, связанным с лишением свободы, в течение длительного времени оспаривали законность и обоснованность своего осуждения, ссылаясь на то, что при рассмотрении уголовных дел судьи не учли существенные, в том числе оправдывающие их обстоятельства, а также допустили ошибки при применении уголовного закона, — интересно следующим. Постановление оценило правовую ситуацию, при которой действующий уголовно-процессуальный закон исходит из абсолютного запрета выявлять и устранять в надзорном порядке любые судебные ошибки, если дело было рассмотрено в качестве высшей судебно-надзорной инстанции — Президиумом Верховного Суда Российской Федерации.

247

Решения этой инстанции не подлежат пересмотру в порядке надзора. Данное обстоятельство само по себе не влечет отказа в праве на судебную защиту для граждан, чьи права были нарушены в результате судебной ошибки, так как существуют процедуры возобновления дел в порядке ст. 384 — 390 УПК РСФСР, представляющие собой дополнительные способы защиты прав граждан при вновь открывшихся обстоятельствах. Однако предусмотренное п. 4 ч. 2 ст. 384 УПК РСФСР понятие вновь открывшихся обстоятельств, связанных с возобновлением уголовного дела, жестко ограничено по объему, что, по существу, освобождает государство от обязанности обеспечивать приоритетную защиту прав и свобод в случаях судебных ошибок, не выявленных в обычном надзорном порядке, и ограничивает право каждого защищать свои интересы в подобных ситуациях всеми не запрещенными законом способами. Содержание п. 4 ч. 2 ст. 384 УПК фактически ограничивает право граждан на судебную защиту, служит нормативным основанием для отказа в правосудии, что противоречит Конституции и нашедшим в ней отражение нормам международного права. Суд исходил из того, что каждому гарантируется судебная защита его прав, предусмотренная ст. 46 Конституции. Данное право, в целом реализуемое через совокупность различных процессуальных средств, относится к числу прав, не подлежащих ограничению. Как это вытекает из п. 1 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г. и ст. 8 Всеобщей декларации прав человека 1948 г., правосудие по самой своей природе может признаваться таковым при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах. В связи с этим ошибочное судебное решение не может считаться справедливым актом правосудия и должно быть исправлено. Согласно п. 6 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах цель исправления судебных ошибок служит основанием для пересмотра окончательных решений судов, "если какое-либо новое или вновь обнаруженное обстоятельство неоспоримо доказывает наличие судебной ошибки"3. Суд в своем постановлении отметил, что "данная международно-правовая норма закрепляет более широкие возможности для исправления судебных ошибок, чем действующий Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, и в силу статьи 15 (часть 4)

248

Конституции Российской Федерации имеет приоритет перед внутренним законодательством по вопросам защиты прав и свобод, нарушенных в результате судебных ошибок"3. Суд сделал вывод, согласно которому Конституция, закрепляя право на судебную защиту, предполагает возможность исправления судебных ошибок и после рассмотрения дела в той судебной инстанции, решение которой окончательно, в смысле недопущения обычной процедурой его изменения. Данный вывод подкрепляется ст. 46 Конституции, которая признает за каждым право обращаться в соответствии с международными договорами России в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты. Это означает, что решения межгосударственных органов могут приводить к пересмотру конкретных дел высшими судами Российской Федерации и, следовательно, открывает дорогу для полномочий последних по повторному рассмотрению дела в целях изменения ранее состоявшихся по нему решений. "Было бы нелогично отрицать указанные полномочия в случаях, когда необходимость изменения судебных решений может быть выявлена без подключения межгосударственных органов. Тем более, что в соответствии со своими международными обязательствами Российская Федерация согласно пункту 2 статьи 2 Международного пакта о гражданских и политических правах должна обеспечивать принятие "законодательных или других мер, которые могут оказаться необходимыми для осуществления прав, признаваемых в настоящем Пакте"4. Суд признал положение п. 4 ч. 2 ст. 384 УПК, ограничивающее круг оснований к возобновлению уголовного дела, не соответствующим Конституции.

В другом решении Конституционный Суд использовал п. 3 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, в котором фиксируется право каждого при рассмотрении предъявленного ему обвинения сноситься с выбранным им самим защитником и защищать себя через его посредство. В постановлении от 27 марта 1996 г. по делу о проверке конституционности ст. 1 и 21 Закона Российской Федерации от 21 июля 1993 г. "О государственной тайне" было определено, что посредством указанного Закона допускается возможность отстранения адвоката от участия в качестве защитника в

249

производстве по уголовным делам, связанным с государственной тайной, из-за отсутствия у него допуска к государственной тайне. Суд, исходя из содержания Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, признающего адвоката, осуществляющего защиту по уголовным делам, участником процесса, пришел к выводу о том, что порядок участия адвоката в уголовном судопроизводстве, в том числе по делам, связанным со сведениями, составляющими государственную тайну, устанавливается именно данным Кодексом а не каким-либо иным актом. УПК РСФСР не содержит требований о предварительной проверке адвоката и особом разрешении быть участником процесса, что соответствует Конституции. Поэтому отказ обвиняемому (подозреваемому) в приглашении выбранного им адвоката по мотивам отсутствия у него допуска к государственной тайне неправомерно ограничивает конституционное право гражданина на получение квалифицированной юридической помощи и право на самостоятельный выбор защитника (ст. 48 Конституции) и не отвечает международным обязательствам Российской Федерации. В своем решении Суд опирался также на ч. 3 ст. 55 Конституции, не позволяющей ограничивать указанные конституционные права ни при каких обстоятельствах. Данная статья непосредственно касается взаимоотношений гражданина и государства. В Российской Федерации гражданин и государство связаны взаимными правами. Эта взаимосвязь раскрывается через ответственность государства и обязанности гражданина. Государство гарантирует права и свободы человека и гражданина, принимает меры по их защите. Вместе с тем данные права и свободы не могут быть абсолютными. Государство вправе устанавливать в федеральном законе ограничения прав и свобод, но в строго определенных случаях. Так, согласно ст. 55 Конституции допустимы ограничения прав и свобод в целях обеспечения обороны страны и безопасности государства. Законом регулируется уголовная ответственность за деяния, умышленно совершенные в ущерб основным ценностям конституционного строя. Однако если гражданин реализует свои конституционные права и свободы правомерно, то это не может рассматриваться как нанесение ущерба суверенитету Российской Федерации, обороне страны и повлечь для него неблагоприятные правовые последствия, например, в форме уголовной ответственности за государственную измену. Данные аспекты применения ст. 55 Конституции и соответствующих норм международного права оценивались Конституционным Судом в постановлении от 20 декабря 1995 г. по делу о

250

проверке конституционности ряда положений п. "а" ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В. А. Смирнова. В жалобе, в частности, содержалось требование признать неконституционным положение п. "а"ст. 64 УК РСФСР, согласно которому бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы квалифицируется как одна из форм измены Родине, т. е. как деяние, умышленно совершенное гражданином в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности. По мнению В. А. Смирнова, данное положение противоречит ч. 2 ст. 27 Конституции, устанавливающей право каждого свободно выезжать за пределы Российской Федерации, а также право гражданина Российской Федерации беспрепятственно возвращаться. Конституционный Суд исходил из того, что хотя в действующем Законе "О порядке выезда из СССР и въезда в СССР граждан СССР", действие которого с 1 января 1993 г. распространено на территорию Российской Федерации, предусмотрены ограничения в праве на въезд, связанные с обеспечением безопасности и других охраняемых государством интересов, эти ограничения имеют временный характер и не лишают гражданина самого права свободно выезжать из страны и беспрепятственно э нее возвращаться. Данное положение отвечает п. 2 ст. 12 Международного пакта о гражданских и политических правах и другим международным актам, согласно которым каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную, и не обязан в эту страну возвращаться. Что касается ограничений права свободно выезжать за пределы Российской Федерации, то они, как и любые ограничения иного конституционного права, допустимы в целях, строго определенных ч. 3 ст. 55 Конституции. Конституционный Суд пришел к выводу, что "эти ограничения не могут толковаться расширительно и не должны приводить к умалению других гражданских, политических и иных прав, гарантированных гражданам Конституцией и законами Российской Федерации, и влечь уголовную ответственность за бегство за границу и отказ возвратиться из-за границы, квалифицируемые в соответствии с пунктом "а" статьи 64 УК РСФСР как измена Родине. Предусмотренное оспариваемой нормой деяние в силу Конституции Российской Федерации, а также международных договоров с участием Российской Федерации не может рассматриваться как преступление, посягающее на оборону, суверенитет, территориальную неприкосновенность, государственную безопасность или обороноспособность, служить

251

самостоятельным основанием для уголовной ответственности за измену Родине"5.

Наконец, существенные международно-правовые аспекты имеет постановление Конституционного Суда от 31 июля 1995 г. по делу о проверке конституционности ряда актов, касающихся восстановления конституционной законности и правопорядка на территории Чеченской Республики.

Во-первых, Суд отметил важность для достижения идеи правового государства соблюдения его органами, принципа добросовестного соблюдения международных обязательств. В соответствии с принципами правового государства, закрепленными Конституцией Российской Федерации, органы власти в своей деятельности связаны как внутренним, так и международным правом. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации как составная часть ее правовой системы должны добросовестно соблюдаться, в том числе путем их учета внутренним законодательством.

Во-вторых, государственная целостность как одна из основ конституционного строя Российской Федерации и гарантий конституционных прав и свобод всех граждан согласуется с общепризнанными международными нормами о праве народа на самоопределение: из принятой 24 октября 1970 г. Декларации международного права, касающейся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствий с Уставом ООН, вытекает, что осуществление права на самоопределение не должно толковаться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, действующих с соблюдением принципа равноправия и самоопределения народов.

В-третьих, международные договоры, в которых участвует Российская Федерация, исходят из возможности использования Вооруженных Сил для защиты национального единства и территориальной целостности государства — в Дополнительном протоколе к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. (Протокол II) содержатся правила относительно защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, учитывающие вышеназванные ситуации. Вместе с тем Конституционный Суд констатировал наличие пробелов, противоречий

252

и устаревших положений, имеющихся в законодательстве об обеспечении обороны и безопасности. Устранить эти недостатки надлежало законодателю, что своевременно сделано не было.

В-четвертых, Конституционный Суд указал, что Федеральному Собранию Российской Федерации надлежит упорядочить законодательство об использовании Вооруженных Сил Российской Федерации, а также о регулировании других возникающих в условиях экстраординарных ситуаций и конфликтов вопросов, в том числе вытекающих из Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г. (Протокол II), касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, что, по существу, означает необходимость согласования соответствующих норм национального права Российской Федерации с требованиями международных договоров, в которых она участвует. Верховный Совет СССР, ратифицировав 4 августа 1989 г. названный выше Протокол II к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., поручил Совету Министров СССР подготовить и представить в Верховный Совет СССР предложение о внесении соответствующих изменений в законодательство. Однако данное поручение исполнено не было.

В-пятых, Конституционный Суд констатировал необходимость применения обеими сторонами вооруженного конфликта положений названного Дополнительного протокола о гуманном обращении со всеми лицами, не принимавшими непосредственного участия или прекратившими принимать участие в военных действиях, о раненых, больных, о защите гражданского населения, объектов, необходимых для выживания гражданского населения, установок и сооружений, содержащих опасные силы, о защите культурных ценностей и мест отправления культа. Ненадлежащий учет данных положений во внутреннем законодательстве послужил одной из причин несоблюдения правил данного Дополнительного протокола, исходящего из того, что применение силы должно быть соизмеримо с целями и должны прилагаться все усилия, чтобы не допускать ущерба гражданским лицам и их имуществу.

В-шестых, Конституционный Суд определил, что в соответствии со ст. 52 и 53 Конституции Российской Федерации и п. 3 ст. 2 Международного пакта о гражданских и политических правах потерпевшим от любых нарушений, преступлений и злоупотреблений властью должны быть обеспечены эффективные средства правовой защиты и компенсации причиненного ущерба.

253

В-седьмых, Судом сделан вывод, согласно которому "проверка конкретных действий сторон в ходе вооруженного конфликта с точки зрения соблюдения Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающегося защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера (Протокол II), в соответствии со ст. 125 Конституции Российской Федерации и частями первой, второй и третьей статьи 3 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" не может быть предметом рассмотрения Конституционного Суда Российской Федерации и должна быть осуществлена другими компетентными органами"6.

Таким образом, анализ показывает, что юридической базой применения Конституционным Судом норм международного права является Конституция Российской Федерации, в частности, ее ст. 15 (ч. 4), содержание которой уже приводилось.

Для Конституционного Суда Российской Федерации, осуществляющего судебную власть посредством конституционного судопроизводства, как и для судов общей юрисдикции, имеет значение и характеристика этих норм. Войдя благодаря инкорпорации в систему российского национального права, они не теряют международно-правового качества, т. е. остаются частью международно-правовой системы. Поэтому Конституционный Суд должен оценивать данные нормы и с точки зрения действия этих норм как норм национального права (если они нашли отражение непосредственно в Конституции, законах), и с точки зрения их действия как международно-правовых установлений (если они являются самостоятельной частью правовой системы). Эта оценка не связана с осуществлением внешней политики вместо органов, которые решают вопросы внешней политики в силу своей компетенции. Данная оценка имеет целью разрешение дел, в частности, о соответствии Конституции России федеральных законов и ряда других нормативных актов.

Конституционный Суд применяет международно-правовые нормы как часть правовой системы в соответствии с Конституцией и принципами этой системы. Вместе с тем при применении международно-правовых норм Конституционный Суд руководствуется и теми общими принципами, которые существуют в международном праве относительно действия названных норм во времени и пространстве, при их толковании и т. п.

254

Нормы международного права как составная часть правовой системы Российской Федерации не теряют своего международно-правового качества, и при применении этих норм Суд исходит из того смысла, который они имеют в международно-правовой системе.

Часть этих норм, как уже было сказано, нашла отражение непосредственно в Конституции, законах и других нормативных актах Российской Федерации. В частности, к ним относятся нормы о равенстве всех перед законом и судом (ст. 19), об охране законом прав потерпевших обеспечить им доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба, о праве свободно передвигаться, выбирать место пребывания и жительства (ст. 20); о недопустимости отмены или умаления прав и свобод человека и гражданина, о праве каждого человека на жизнь (ст. 27); об обязанности государства гарантировать каждому судебную защиту его прав и свобод (ст. 46), о неотчуждаемости основных прав и свобод человека, принадлежащих каждому от рождения, и ряд других.

Подобные положения по своей природе стали ко всему прочему и нормами внутреннего права государства. Более того, ряд из них получил закрепление в Конституции, и в этом качестве они имеют для Суда особое значение.

Для разрешения дела Суду прежде всего важно определить не "внешние истоки" того или иного положения Конституции, а ту ее норму, с помощью которой можно решить вопрос именно о конституционности законов и иных нормативных актов.

Но опираясь на такую норму, Суд может прийти к выводу, что закон или иной нормативный акт не соответствуют как Конституции, так и международному праву. Может быть и иная ситуация — когда обжалуемый закон соответствует Конституции, а практика его применения государственными органами противоречит и Конституции, и международному праву. В этом случае Суд реализует одно из требований, предъявляемых к решениям Конституционного Суда ст. 74 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации": Суд должен оценивать как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным или иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой, а также исходить из его места в системе правовых актов.

Наконец, не исключена и такая ситуация, когда обжалуемый нормативный акт не может быть оценен с точки зрения

255

его конституционности в силу того, что разрешаемый им вопрос не отрегулирован в самой Конституции, хотя, может быть, нашел отражение в международном праве. Согласно ст. 68 Закона о Конституционном Суде, если последним будет установлено, что вопрос, разрешаемый законом, иным нормативным актом, договором между органами государственной власти или не вступившим в силу международным договором Российской Федерации, конституционность которых предлагается проверить, не получил разрешения в Конституции или по своему характеру или значению не относится к числу конституционных, то он прекращает производство по делу.

Встает вопрос и о применении Конституционным Судом положений о защите прав человека в связи с подписанием и ратификацией Российской Федерацией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. (Федеральный закон "О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней" принят Государственной Думой 20 февраля 1998 г., одобрен Советом Федерации 13 марта 1998 г., подписан Президентом Российской Федерации 30 марта 1998 г. (№ 54-ФЗ). Положения этой Конвенции и Протоколов к ней тесно перекликаются как с положениями ряда других международно-правовых актов, обязательных для Российской Федерации, так и с положениями ее Конституции. Так, Конвенция закрепляет право каждого лица на жизнь, которое охраняется законом. Никто не должен подвергаться пыткам и бесчеловечным или унижающим достоинство обращению или наказанию. Никто не должен содержаться в рабстве или подневольном состоянии, также понуждаться к принудительному или обязательному труду. Конвенция устанавливает право каждого на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в порядке, установленном законом. С учетом этого содержание лица под стражей будет законным на основании признания лица виновным компетентным судом. Как сказано в ст. 6 Конвенции, "каждый имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявленного ему, на справедливое публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона"7. Каждый обвиняемый в совершении уголовного

256

преступления считается невиновным, пока его виновность — в соответствии с законом — не будет доказана.

Конвенция фиксирует право каждого на свободу мысли, совести и религии, на свободу выражения своего мнения, на свободу мирных собраний и свободу ассоциации с другими. Протокол № 4 к Конвенции обеспечивает право каждого, кто на законных основаниях находится на территории какого-либо государства, свободно передвигаться и свободно выбирать место жительства. Каждый имеет право покидать любую страну, включая свою собственную.

Протокол № 6 к Конвенции отменяет смертную казнь, а Протокол № 7 определяет право каждого осужденного судом за совершение уголовного преступления на то, чтобы его осуждение или приговор были пересмотрены вышестоящей судебной инстанцией. Согласно Протоколу № 11 к Конвенции образуется Европейский Суд по правам человека, который должен работать на постоянной основе.

Участники Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. принимают во внимание положения Всеобщей декларации прав человека, одобренной Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г. Эти положения, будучи согласно Уставу ООН рекомендательными, для многих государств стали обязательными правилами поведения в силу их признания в качестве обычно-правовых установлений. Содержание указанной Декларации нашло отражение в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Вместе с тем ряд положений указанной Конвенции в определенной мере сходен с положениями других актов, ратифицированных еще СССР, а именно: имеющихся в Международном пакте о гражданских и политических правах 1966 г. и в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах 1966 г., хотя последние по своему содержанию богаче и шире Конвенции 1950 г. о защите прав человека и основных свобод.

Совпадение ряда положений Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Европейской конвенции 1950 г. о защите прав человека и основных свобод и Пактов о правах человека 1966 г. позволяет говорить о системном подходе к их реализации, когда это связано с государством, признающим для себя положения данных международных актов. Такие положения невозможно выполнить посредством "выборочного" подхода, нет оснований и для их противопоставления друг другу. В данном случае нормы о правах человека должны оцениваться в их взаимосвязи, с

257

учетом их нахождения в единой системе норм — международно-правовой системе.

После ратификации Россией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и относящихся к ней Протоколов положения указанных актов стали, согласно ст. 15 ее Конституции, частью правовой системы России. Но ряд из этих положений и ранее был обязателен для Российской Федерации в качестве обычно-правовых и действующих конвенционных норм и нашел отражение в Конституции Российской Федерации. Например, это относится к закрепленному в ст. 46 Конституции положению о том, что каждому гарантируется судебная защита его прав.

Встает также вопрос о том, в какой мере Конституционный Суд может применять международные акты, имеющие рекомендательный характер, например резолюции Генеральной Ассамблеи ООН. Сами по себе подобные акты, как не наделенные обязательной юридической силой и, следовательно, не имеющие международно-правового характера, не могут входить в качестве составной части в правовую систему Российской Федерации.

В принципе, Суд может не ссылаться на положения подобных актов, как он не обязан ссылаться и на международные договоры, в которых Россия не участвует. Однако такие акты могут содержать принципы международной морали, отражать правосознание человечества, идеи развития международного правопорядка. Что касается рекомендательного характера актов межправительственных организаций системы ООН, то они, с одной стороны, могут олицетворять стадию в правотворческом процессе, связанном с формированием международно-правовой нормы, а с другой — не имея обязательного характера, способствовать тем не менее регулированию межгосударственных отношений.

Судебная практика различных государств в отношении оценки ряда резолюций Генеральной Ассамблеи ООН достаточно противоречива. Так, положения Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г., одними судами оцениваются как принципы высшей моральной ценности, а другими — как общепризнанные нормы международного права. Однако очевидно, что ссылки на подобного рода документы способны обогатить аргументацию решения. Но вместе с тем применение Конституционным Судом Российской Федерации международных рекомендательных актов в виде резолюций международных организаций имеет вспомогательный характер.

258

1 Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 1993. № 1. С. 49.

2 Права человека // Сборник международных документов / Составитель Л.Н. Шестаков. М., 1986. С. 54 — 55.

3 Российская газета. № 31 от 15 февраля 1996 г.

4 Российская газета. № 31 от 15 февраля 1996 г.

5 Российская газета. № 10 от 18 января 1996 г.

6 Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 1995. № 5. С. 17.

7 Конвенция о защите прав человека и основных свобод // Российский юридический журнал. 1997. № 1. С. 9.

242 :: 243 :: 244 :: 245 :: 246 :: 247 :: 248 :: 249 :: 250 :: 251 :: 252 :: 253 :: 254 :: 255 :: 256 :: 257 :: 258 :: Содержание