8.4. Экспликация и мутация систем: "прогресс I" и "прогресс II"

Мы можем различать две фундаментальные формы, в которых происходит развитие науки:экспликациянаучных систем и ихмутация^[128]. Под "экспликацией" системы я понимаю формирование и эволюцию системы, при которых не изменяются ее основания; примером может служить "нормальная наука" в смысле Т.Куна^[129], т.е. выведение теорем из данного множества аксиом, уточнение констант в рамках теории и пр. Мутация - это то, что происходит с системой, когда меняются сами ее основания (например, когда переходят от одной геометрической теории пространства к другой). Определение научного прогресса возможно только в рамках этих двух форм исторического движения науки; поэтому следует также различать две фундаментальные формы научного прогресса: "прогресс I" и "прогресс II" - соответствующие экспликации и мутации научных систем.

В каком смысле "прогресс I" связан с экспликацией, а "прогресс II" - с мутацией? Экспликация олицетворяет собой такой прогресс в науке, когда высвечиваются скрытые возможности системы, а также предел ее возможностей. Экспликация действительно является необходимой формой научного прогресса, поскольку без нее наука была бы собранием разрозненных фрагментов, набросков, незаконченных проектов. Взять, к примеру, экспликацию теории относительности. Ее начало - это формулировка закона о ковариантности уравнений движения для всех инерциальных систем; отсюда выводятся частные определения, которые, наконец, увенчиваются знаменитым уравнением, связывающим массу с энергией. Нашему изумленному взору медленно открывается целый космос, а сама эта теория постепенно распространяется на все более широкие и отдаленные сферы. Будь то удачный прогноз относительно перигелия Меркурия или отклонения лучей света в поле тяготения Солнца, мы видим, как суждения и понятия, в которых выражаются эти прогнозы, берут свое начало в экспликациях исходного тезиса этой теории.

Очевидно, однако, что сама по себе экспликация еще не исчерпывает содержания того, что здесь было названо "прогресс I". Мы должны сопоставлять эксплицированную систему с другими системами с тем, чтобы определить ее функцию и значимость в контексте данного системного ансамбля. Только так могут быть вознаграждены усилия, направленные на то, чтобы по достоинству оценить данную систему, либо отбросить ее, как нечто бесплодное, безнадежно отсталое и отжившее. Вспомним, что безумие в его крайних формах также может порождать замкнутые на себе системы, которые, однако, отличает именно непреодолимая идиосинкразия ко всему, что образует интеллектуальный каркас эпохи. Таким образом, вопрос заключается в следующем: какой функцией и каким смыслом должна обладать некоторая научная система в системном ансамбле, чтобы ее экспликация означала такое развитие, которое мы назвали "прогресс I"? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим вначале "прогресс II", основанный на мутации.

8.5. "Прогресс I" и "Прогресс II" как гармонизация системных ансамблей

Мутация сама по себе может рассматриваться как синоним прогресса не в большей степени, чем экспликация, по тем же причинам, какие были названы выше. Никто вообще не связывал бы мутацию с прогрессом, если бы в ее основе были только произвол, безудержное увлечение новшествами, тщеславие или явное помешательство. Но где еще искать рациональные аргументы мутации, как не в самом конкретном системном ансамбле?

Я повторяю: не существует никакого вне-исторического пространства, в котором можно было бы найти адекватные средства для измерения прогресса; масштаб задается только самим ансамблем. Допустив это, оставаясь в своих поисках в рамках данного системного ансамбля, признав, что нет возможности выйти за эти рамки, что все изменения должны порождаться самим же системным ансамблем, мы должны признать, что причину таких изменений вообще нельзя было бы отыскать, если бы внутренняя согласованность элементов этого ансамбля не допускала подобных изменений. Это означает, что мутация может связываться с прогрессом в той мере, в какой она 1) устраняет противоречие; 2) устраняет неясность; 3) приводит к возникновению более объемной и внутренне непротиворечивой системы возможных взаимосвязей. Это я и называю гармонизацией системного ансамбля.

В качестве примера можно привести теорию относительности. Создавая свою специальную теорию относительности, Эйнштейн отважился на системную мутацию, поскольку стремился согласовать максвелловскую электромагнитную теорию излучения с важнейшим принципом классической физики - эквивалентности всех инерциальных систем. Когда позднее обнаружилось, что такое согласование может быть достигнуто только ценой закона тяготения, Эйнштейн осуществил вторую мутацию системы, результатом которой стало создание общей теории относительности. Сам он заявлял со всей определенностью, что вдохновляющей идеей была для него идея гармонической вселенной. Выражаясь менее отвлеченно, скажем, что Эйнштейн руководствовался идеей гармонического единства научной системы с концептуальным каркасом современного ему системного ансамбля.

Теперь можно ответить на поставленный ранее вопрос о том, какой функцией и каким смыслом должна обладать система в системном ансамбле, чтобы ее экспликация рассматривалась как "прогресс I": она должна вносить свой вклад в гармонизацию системного ансамбля, как и мутация, вызвавшая ее к жизни.

Еще раз вернемся к экспликации, имевшей место в теории относительности. Она действительно ведет к соединению множества явлений и принципов в гармоническое целое, позволяющее унифицировать объяснение; это и есть то, что мы назвали гармонизацией (более подробно этот процесс будет рассмотрен в 10 главе). С другой стороны, экспликация, имеющая форму чисто критического анализа, способствует раскрытию противоречий и несогласованностей системы; ее можно считать прогрессивной, если это ведет к устранению выявленных противоречий.

Как показывают многие дискуссии, понятие "гармонизации системного ансамбля" часто вызывает недоразумения. Иногда его ошибочно трактуют в эстетическом смысле, хотя оно имеет строго логический смысл. Бывает, что ему приписывается роль какого-то унифицирующего инструмента, с помощью которого подчиняются огрехи или осуществляется подгонка (если не подделка) некоторых "строптивых" частей системы. Мне, например, задавали вопрос: "Нельзя ли, по-вашему, считать пресловутую биологию Лысенко гармонизирующей системный ансамбль советского социализма - ведь она соответствует материалистическим принципам этой системы, хотя и противоречит научным методам и экспериментальным данным?". Я отвечал, что в данном и подобных случаях противоречия на самом деле не устраняются, а либо завешиваются дымовой завесой пустословия, либо укрываются за откровенным мошенничеством. Современная биология настолько превосходит так называемый советский диалектический материализм и по ясности, и по внутренней последовательности и широте охвата, что при всех ее известных и еще неизвестных недостатках не может быть никаких сомнений в том, предпочесть ли ее так называемой биологии Лысенко. Следовательно, под "гармонизацией" в данном контексте следует понимать подлинноепреодоление мыслительных трудностей, всегда возникающих перед субъектом познания, а не чисто внешнее или вынужденное, навязанное силой решение.

Однако вернемся еще раз к Копернику. Как уже отмечалось, Коперник стремился элиминировать противоречие между гуманизмом его времени и современной ему астрономией. Он разрешал это противоречие, внося в астрономию изменения, соответствующие духу гуманизма. Но почему он не шел в обратном направлении? Разве не очевидно, что гармоничность, к какой он стремился, была куплена слишком дорогой ценой, поскольку в ряде иных аспектов системный ансамбль становился еще более дисгармоничным? Коперник и его последователи помимо прочего были вынуждены вести отчаянную борьбу с фактами, имманентными самой системе! Рациональность выбора Коперника в пользу гуманизма, гармонизирующая роль его системы в системном ансамбле его времени могут быть поняты, только если мы выйдем за рамки узкого сектора, называемого "Физика и астрономия" - в системном ансамбле "Возрождение". Тогда окажется, что возрожденческий гуманизм является лишь частью более широкой и сравнительно более последовательной взаимосвязи, определившей начало преобразования мира в целом. Открытие новых континентов и морских путей, колоссальные изменения в сфере торговли в конце концов расшатали такие доселе незыблемые и "священные" структуры, какой являлась, например, империя. Начавшаяся секуляризация государства, появление печатных станков и рост третьего сословия разрушили старую иерархию и систему классовых привилегий, вели к усилению нового индивидуализма. И на фоне этих событий возникла мысль о том, что Божественное Творение подобно гигантской вселенской машине должно быть постижимо для человеческого разума.

Таким образом, мир представал совокупностью взаимосвязанных и согласованных между собой систем, мировым порядком, который, однако, нарушался другими системами, противоречившими этому порядку, вносящими в него борьбу и нарастание противоречий. Только учитывая это, можно понять смысл коперниканской революции, понять, что противоречия, которые были присущи коперниканской астрономии, не были достаточно весомы, чтобы склонить чашу весов в другую сторону. Необходимо подчеркнуть, что постоянная критика этих противоречий со стороны оппонентов коперниканской системы тоже играла прогрессивную роль, ибо очевидно, что сам Коперник слишком легко пытался избавиться от этих противоречий. Поэтому было бы несправедливо и  противно исторической истине видеть в Церкви только ретроградную силу.

Вместе с тем гармонизация системного ансамбля не ограничена только научным прогрессом; системный ансамбль не исчерпывается одной только наукой. Вопреки распространенному мнению прогресс, где бы он ни имел место, не должен определяться по отношению к некой сверхисторической цели или какому-либо esсhaton - как не следует определять его в смысле тотальной трансформации системного ансамбля, возникновения чего-то абсолютно нового; трансформация, которая не направлена к гармонизации существующего состояния, может завершиться только духовным крахом.

Итак, если прогресс неразрывно связан с противоречиями, нарушением порядка, борьбой, абсурдностью или вызовом существующему порядку, то своего имени он заслуживает лишь при условии, что все эти качества рассматриваются как неизбежные в некоторых, более узких контекстах, но в других, более широких и значительных - как то, что преодолевается движением к внутренней согласованности системного ансамбля в целом.

Из этого следует, что прогресс, как он понимается здесь, вопреки распространенному мнению, нельзя сводить к какому-то "прогрессивному времени". Это было бы слишком одностороннее воззрение, граничащее с исторической слепотой. Каждый исторически сложившийся системный ансамбль может быть гармонизирован точно так же, как разрушен и обращен в руины, если присущие ему противоречия достигнут слишком большой интенсивности^[130]. История дает многочисленные примеры и того, и другого. Таким образом, понятия "прогресс I" и "прогресс II" выступают как нормативные критерии, позволяющие определить ценность экспликаций или мутаций - и не только в науке, но в любой исторической системе.