Методы социально-психологических исследований / литература / якимова_социальное конструирование реальности
.pdfПо всей вероятности, сам Московичи не возражает против того, чтобы его идеи
рассматривались в русле когнитивизма, но только когнитивизма европейского, т.е. социально ориентированного. Во всяком случае, свой первый энциклопедический очерк теории социальных представлений, предназначавшийся для психологов за пределами Франции, Московичи опубликовал в английском издании социокогнитивистского направления. Что же касается американской версии когнитивизма, то главановой французскойшколынеоднократно подчеркивал принципиальное отличие своей "социологической" психологии от индивидуализма американских теорий, превращающих homo psychologicus в homo bureaucraticas. Этим отличием, по его мнению, продиктован и соответствующий выбор исследовательских приоритетов: американский когнитивизм изучает формы ментальной деятельности, во французской психологии анализу "в равной мере подлежат как способы, посредством которых люди думают и творят общие для них реалии, так и содержание их мыслей" (58, с.181). При этом под способами опять-таки подразумеваются не индивидуальные когнитивные сценарии, а конвенциональные (т.е. социально заданные) структуры социальных представлений. Д.Жоделе так разъясняет суть этого различия. Когнитивный подход имеет дело с объектами или процессами либо гипотетическими по своему характеру, либо воспринятыми косвенным путем в ходе реализации основной интеллектуальной задачи (например, опыта запоминания). Социальный подход создает представления, имея в виду конкретные, непосредственно регистрируемые объекты, даже если скрытую организацию их элементов приходится реконструировать исследователю 1.
По мнению британца Г.Семина, названные подходы все же имеют точкупересечения, так как в обоих случаях речь идет о социальном по своей природе процессе категоризации, т.е. "объяснения, понимания и моделирования действий и реакций других людей". Однако теория социальных представлений исключает редукцию процесса категоризации к субъективному индивидуальномуизмерению, тогда как"прототипическая"модель когнитивистовнацеленавсе же на изучение организации категорий в мышлении отдельного индивида. Единственная нестыковка в концепции Московичи - это введение индивидуальных по своей природе механизмов закрепления и объективации, которые, как считает Семин, никак не связываются с собственно социальными процессами, опосредующими производство, воспроизводство и передачу социальных представлений (54, с.93).
Стремление продемонстрировать независимость и своеобразие европейской социальной психологии заставляет Московичи подходить к оценке конструкциенистских моделей знания с "географических" позиций. Неприятие американской традиции социального анализа в целом сочетается в этих оценках с внимательно-заинтересованным отношением к работам Р.Харре и его единомышленников из Оксфорда. По мнению автора концепции социальных представлений, даже Бергера и Лукмана нельзя считать первопроходцами в описании феноменологии повседневности, поскольку "исследовательская область, которую они как будто открыли для социологии, уже была к тому времени тщательно изучена французскими социальными психологами" (47, с.227). Что жекасается благожелательной критики британских коллег, то в ней Московичи усматривает "приглашение к диалогу со стороны... ученых, работающих в близком направлении" (46, с.941).
Он выделяет следующие, существенные сего точки зрения, точки соприкосновениябританских и французских исследований в области социальной психологии представлений:
а) идею о научном происхождении представлений в современном обществе; б) тезис о невозможности существования в наши дни социальной tabula rasa, и "наивного" социального субъекта; в) признание следов прошлого социально-когнитивного опыта в настоящем; г) принцип содержательной трансформации социальных представлений как фокуса изучения
социального познания, где роль индивидуальных информационных процессов второстепенна
(46, с.962-964).
Со своей стороны Р.Харре считает весьма перспективным анализ социальных представлений в терминах дискурсивной психологии, т.е. интерпретацию данного феномена как элемента локальной практики конверсации. Британского исследователя интересует проблема "грамматики и лексики как векторов социальных представлений", т.е. изучение языковых аспектов формирования, передачи и трансформации обыденного знания (11). С Московичи его объединяет интерес к структурным параметрам коллективной ментальности и к проблеме социальных значений, вырабатываемых в ходе социальных интеракций. Вместе с тем идеолог британского конструкционизма полагает, что французская трактовка понятия "социальные представления" все еще являет собой версию индивидуализма (36, с.931).
Изучение социальных представлений в его современном французском варианте Харре считает частью более широкой европейской психологической традиции, противостоящей механицизму и асоциальности психологии североамериканской. В рамках этой традиции индивидуальное сознание выступает скорее социальным, нежели естественным продуктом, а социальнаягруппа наделяется когнитивными атрибутами. "Когнитивной сущностью", приписываемой в этой традиции социальному пространству, как раз и выступают социальные представления. Однако содержание этого термина все еще слишком узко; необходимо так трансформировать данное понятие, чтобы в него можно было включить представления, которые "вообще не зависят от индивидуального сознания". Такая трансформация, позволяющая полностью социализировать сознание, открывает перспективы для осмысления представлений как базирующихся на действиях и знании (36, с.927-928).
С этой целью Харре предлагает пересмотреть содержание обоих компонентов понятия "социальные представления". Прежде всего он считает неадекватным перевод французского representation sociale как английского representation. Французские психологи, говоря о representation, в большинстве случаев имеют в виду нечто концептуальное, т.е. "интеллектуальную копию". Такая интерпретация плохо стыкуется с английским толкованием слова "представление" как портретной репродукции, подобия или образа, поскольку копия теории не может обладать конкретными (ощущаемыми) свойствами. Правильнее было бы говорить в данном случае не о представлении, а о "версии", под которой Московичи обычно подразумевает дилетантскую версиюнаучной теории. По сути делафранцузскиеисследователи приписывают социальным Представлениям психологические функции, аналогичные тем, которые философы науки, занятые известной проблемой взаимовлияния теории и фактов в процессе научных изысканий, отдают научной теории, участвующей в "создании данных". Как показывают новейшие исследования в этой области, взаимовлияние теории и данных (или, в терминах Московичи, выводов и посылок) имеет место не на уровне восприятия (я вижу), а на уровне веры (я вижу, что...).
Неадекватным представляется Харре и толкование понятия "социальное" в работах Московичи и его коллег, где свойство социальности приписывается не группе, а одинаковым представлениям, распространенным среди разных индивидов.
Французские психологи используют термин representation sociale в качестве дистрибутивной характеристики множества индивидов. В таком случае социальные представления уже не принадлежат группе как таковой, они становятся "распространенными индивидуальными представлениями" (36, с.930). С точки зрения социального конструкционизма, к недостаткам французской школы следует также отнести тенденцию изучать не реальные (структурированные) группы, а идеальные (таксономические) образования.
Таксономические группы не обладают подлинным социальным бытием; это совокупности
индивидов, сформированные посредством аналитической (классификационной) деятельности стороннего наблюдателя, который фиксирует общий признак входящих в них индивидов. Структурированные группы реальны, так как формируются на базе реальных отношений людей, которые при этом различаются своим положением в сети социальных ролей. Representations sociale, которыерассматривает Московичи, это дистрибутивные представления, распространенные среди индивидов, образующих идеальные совокупности. Между тем, исходная идея Дюркгейма состояла в изучении именно коллективных представлений, т.е. представлений, присущих структурированным сообществам людей, подчеркивает Харре.
В противовес позиции французских психологов, занятых изучением "путей умножения и распределения представлений в границах людских совокупностей", Харре предлагает заняться выявлением тех способов, посредством которых "представления как нечто когнитивное могли бы быть размещены в реальных социальных коллективах" (36, с.933). Каким образом та или иная теория, а точнее ее локально релевантная версия, оказывается "представленной" в группе ? Во-первых, посредством ее очевидного проявления в системе верований любого члена локального сообщества. Во-вторых, что гораздо интереснее для социального аналитика, версия теорииможетимплицитно присутствоватьвдействияхлюдей, неявно участвуяв ихсоциальной или материальной практике. При определенных обстоятельствах имплицитное присутствие теории может стать явным. Выявление этих обстоятельств, т.е. поиск теории (социального представления), руководящей практикой (например, конверсационной), но не получившей отчетливой формулировки, составляет, по мнению Харре, одну из интереснейших задач социальной психологии.
По мнению британцев Дж.Поттера и И.Литтона, работающих в области дискурсивной психологии, теорию социальных Представлений следует дополнить понятием лингвистического репертуара. Лингвистический репертуар, или "система терминов, периодически используемых для характеристики явлений", включает фиксированный объем лексических единиц, особую стилистикуи набор грамматических конструкций в совокупности со специфическими тропами.
Преимущества этого понятия Поттер и Литтон видят в том, что оно позволяет показать связь повторяющихся лингвистических образов с интерпретацией текущей ситуации, которая интересует аналитика (50).
Московичи не согласен с подобной трактовкой своей теории, превращающей ее в подсобное средство этнометодологии и конверсационного анализа. Не отрицая возможности включения "лингвистических репертуаров" в практику изучения социальных представлений, он вместе с тем утверждает: "Дискурс - это не представление, даже если предположить, что каждое представление может быть обращено в дискурсивную реальность" (45, с.92). Не всякий образ или понятие становятся элементом языка. Дело обстоит как раз наоборот: язык способен актуализировать любые образы и представления, разделяемые группой. Таким образом, лингвистический репертуар не исчерпывает собой природы феномена, называемого социальным представлением. Кроме того, если конструирование реальности рассматривают Исключительно как "продукт разговора или консенсуса между индивидами", это понятие утрачивает свою эвристическую силуи становится тривиальным, подчеркивает Московичи (47,
с.231).
Как и Р.Харре, Я.Паркер, которому близка метатеоретическая позиция социального конструкционизма, считает основным недостатком теории Московичи ее "скрытый
индивидуализм". Концепция социальных представлений, пишет Паркер, ознаменовала собой
заметный шаг вперед в развитии социальной психологии.
Поместив индивида в социальный контекст, новая французская школа подтвердила актуальность конструкционистской позиции впсихологии. Кроме того, подход, предложенный Московичи, позволил обратиться к изучению интерсубъективных структур социальной реальности. Проникнуть в мир социальных представлений - значит понять формы мысли различных социальных сообществ, постичь разнообразие "туземных" (локальных) психологии. Этот аспект сближает Концепцию Московичи с позицией Харре, подчеркивает Паркер. "Благоприятный результат инъекции в социальную психологию мультидисциплинарного и кросс-культурного измерений состоит в том, что на первый план выступило многообразие социального опыта... был брошен вызов гомогенизации социального мира, которую, под видом науки, отстаивала старая, экспериментальная парадигма" (48, с.449). Таким образом, теорию и исследование социальных представлений можно было бы рассматривать как составную часть новой модели дисциплины, где лаборатория уступает место реальному миру. Солидаризуясь с конструкционистской критикой позитивистской психологии, эта теория стремится, использовать элементы социологии, чтобы продемонстрировать содержательное разнообразие индивидуального бытия в социальном мире.
Однако при этом Московичи уходит от ответа на вопрос о соотношении индивидуального и социального уровней социопсихологического анализа, считает британский психолог. Обращаясь к изучению символических аспектов социального бытия, Московичи настаивает на сохранении в социальном анализе индивидуального измерения. Эта противоречивая установка порождает массу разночтении, особенно среди англоязычных приверженцев французской теории. Одни, подобно Харре, берут на вооружение "сильный" вариант концепции социальных представлений, который близок новой, неиндивидуалистической психологии. Другие, прежде всего представители социального когнитивизма, пытаются утилизировать ее "слабый" вариант, который,благодарялатентномуиндивидуализму, вполнеукладываетсяврамкипозитивистской парадигмы.
Двусмысленность положения, в котором в 80-е годы оказалась теория социальных представлений, в значительной степени объясняется неверным образом социологии, сложившимся у социальных психологов, полагает Паркер. Так, Московичи настаивает на преемственности своих идей и социологической позиции Дюркгейма. Между тем, объективно, ему гораздо ближе социологический индивидуализм Вебера, подхваченный и развитый социальным когнитивизмом. Поклонники когнитивизма в социальной психологии попытались "спроецировать социальные представления в головы веберовских социальных актеров" (48, с.454). Этапроекциявопределенноймере задана работами самого Московичи и,вособенности, его коллег, занятых экспериментальным изучением дистрибутивных социальных Представлений. В результате реанимируется тот самый психологический редукционизм, против которого изначально был направлен замысел модели социальных представлений. Еще больший урон престижуновой теории как прообразусоциологической социальной психологии наносит свойственное когнитивизму увлечение формальными аспектами ментальных процессов. Если "сильный" вариант концепции Московичи акцентирует содержание социальных представлений, то "слабый", заимствованный когнитивизмом, напротив, сконцентрирован на изучении форм социальной информации и их индивидуального восприятия. "Вместо изучения символической сферы бытия наблюдается сдвиг в сторону экспликации индивидуальных информационных процессов" (48, с.447). К сожалению, пишет Паркер, именно "слабая" версия теории Московичи приобретает все большее число сторонников в англоязычном мире. Поэтому было бы преждевременно относись данную концепцию к разряду неиндивидуалистических моделей социально-психологического знания.
Сходную оценку теории социальных представлений дает К.Джерджен. Он считает, что в
поздних работах Московичи и, в особенности, в практике лабораторно-экспсриментального изучения данного феномена, его изначально конструкционистское понимание как социального объекта, вырабатываемого социальным сообществом, сменилось "отчетливой когнитивистской ориентацией". За исключением редких полевых исследований, сохраняющих прежнее - дюркгеймовское - толкование представлений как присущих коллективу, это явление все чаще рассматривается в качестве "ментального макияжа" или "суммы индивидуальных ментальных актов" (24, с.134-135).
Запутанные отношения концепции социальных представлений и социального когнитивизма во многом объясняются неадекватным переводом на английский язык работ Московичи, считает Р.Фарр. Не последнюю роль здесь сыграло и усердие некоторых редакторов, пытающихся придать французской социальной психологии не свойственный ей когнитивистский оттенок. Однако опасения критиков, что Московичи "продался когнитивистскомулобби", беспочвенны. Идея социальных представлений, проникающая сегодня в контекст исследований в жанре "social cognition", это тот самый Троянский конь, который, вступив в цитадель когнитивизма, сумеет выполнить возложенную на него задачу радикального обновления социальной психологии (20, с.353-359).
По мнению автрийского психолога В.Вагнера, в ранних работах Московичи содержалось даже "больше конструкционизма", чем в знаменитом манифесте Джерджена. Если Джерджен идентифицировал способ понимания мира индивидом как членом социального сообщества, то Московичи описал также процесс конструирования этого мира посредством понимания. Во многих фундаментальных аспектах концепция социальных представлений и конструкционистская позиция в психологии (включая Позиционную теорию и дискурсионный анализ) "не только совместимы, но и дополняют друг друга", подчеркивает Вагнер (66, с.96). Тем не менее сегодня конструкционистское звучание исходных идей основателя новой французской школы почти утрачено, а в работах его последователей обозначился крен в сторону когнитивизма. Этот перекос в значительной степени вызван инерцией господствующего научного дискурса в психологии, некоторые формы которого постоянно воспроизводят сторонники Московичи - в полном противоречии с нетрадиционной трактовкой представления как средства конституирования наличной среды обитания.
Эпистемолсгической предпосылкой когнитивистских тенденций В работах аналитиков социальной репрезентации Вагнер считает разъединение процессов, которые у самого Московичи выступали двумя сторонами одной медали. Это конструирование Представления как символической системы и конструирование, с помощью этого представления, социального объекта. В результате Представление отделилось от объекта; из представления объекта оно сделалось представлением об объекте (о душевных болезнях, СПИДе, нищете и т.п.). В конце концов психологи сосредоточились на изучении символических, изобразительных и когнитивных свойств представлений, оставив в стороне процесс конструирования социального мира, а с ним вместе и замысел "подлинно социальной" психологии. Экспликация традиционных навыков теоретизирования в работах сторонников социорепрезентативного подхода позволит не только покончить с обвинениями в индивидуализме, но и сделает очевидным конструкционистское содержание идей Московичи, считает Вагнер.
С этой целью он последовательно рассматривает три взаимосвязанных вопроса:
1) являются ли социальные представления представлениями об объектах; 2) могут ли они быть истинными или ложными; 3) следует ли считать конструирование социального мира интенциональным актом?
Согласно обыденному представлению о работе человеческого сознания, или логике здравого
смысла, индивиду - как субъекту опыта - противостоит внешний, отличный от него объект (предмет или другой индивид), обладающий независимым от субъекта фиксированным набором атрибутов. Индивид вступает с объектом в интенциональное взаимодействие, воспринимает его, представляет и манипулирует им. Эффективность этих взаимоотношений, т.е. реализация намерений субъекта, зависит от того, насколько верна созданная им ментальная копия объекта. Данная "протофилософская триада: S - О - интенциональное действие" исчерпывает онтологию здравого смысла современного западного человека; она же является краеугольным камнем социального когнитивизма как психологической научной модели человеческого сознания. Иными словами, социальный когнитивизм - это рафинированный вариант "фольк-психологии", опирающийся на те же онтологические принципы, что и философия обыденного сознания, и потому предполагающий положительный ответ на три вышеназванных вопроса.
Теоретизирование в терминах социальных представлений, продолжает свои рассуждения Вагнер, не только не соответствует логике здравого смысла, но является прямым ее антиподом. Во-первых, тезис о представлении как о способе социального конструирования мира содержит в себе рефлексию по поводу деятельности обыденного сознания, тогда как последнему свойственна уверенность в спонтанном, непосредственно-опытном происхождении собственных догматов. Учитывая родство социального когнитивизма и психологии здравого смысла, социально-когнитивный анализ можно назвать имманентным подходом к изучению психологических феноменов; в таком случае рефлексия в терминах социальной репрезентации будет трансцендентна по отношению к своему объектумассовомуобыденномусознанию, как и подобает научной рефлексии. Во-вторых, с точки зрения теории социальных представлений, последниенеподпадают поддействиекакого-либо иногокритерияоценки помимотех, которые выработаны социальным сообществом в ходе локальной дискурсивной практики, будь то суд старейшин, научный эксперимент или расположение звезд. "Поэтому проблема соответствия представления действительности - это внутренняя проблема группы, которая разрабатывает данное представление или владеет им". Разговор в терминах "представления об объекте" неизбежно заканчивается выяснением истинности репрезентации, разговор в терминах "социального представления" предполагает признание последнего частью локального мира. Но это значит, что "представление в онтологическом смысле и есть тот объект,...который оно как будто представляет" (66, с.108). Социально значимое, смыслосодержащее существование объекта возможно не иначе, как в контексте взаимодействия социальных субъектов. Такой объект, в отличиеот своей физической ипостаси, необладает заданным набором атрибутов, его свойстваприписываютсяемуи трансформируются входесоциальнойинтеракции. Так,водном социальном контексте человек в кресле на колесах будет считаться недееспособным инвалидом, требующим участия, в другом - просто человеком иных возможностей, равным, а в чем-то и превосходящим окружающих. Очевидно, что и тем, и другим человека в кресле на колесах делает отношение к нему остальных членов сообщества, которые руководствуются локально выработанным представлением о том, что такое человек в кресле на колесах. В таком случае социальный объект - это конгломерат потенциальных социальных представлений, которые конституируются в зависимости от локального контекста. Вне интерпретирующих действий социальных субъектов социальный объект "виртуально существует в нескольких возможных формах толкования, в сфере социальных представлений и конструирования он становится специфическим объектом" (66, с. 108).
Можно говорить о потенциальной множественности реальности "чего-то существующего в мире", из которой, благодаря индивидуальным Или коллективным действиям, возникает социальныйобъект X.Эти действиязаключаютсяв установлениинекоторыхотношений с"чемто существующим в мире"в соответствии сдоминирующим представлением.Только теперь это
"что-то" приобретает имя, т.е. включается в определенную категорию и получает свойственные
ей атрибуты.
Сообщая "чему-то существующему в мире" свое имя, представление обретает реальность; в свою очередь, это "что-то" получает признание благодаря дарованному ему имени. Следовательно, в терминах социальной репрезентации специфическим именем обладает именно представление, а не объект, который вне представления является лишь "чем-то существующим в мире". Сказанное означает, что выражение "представление об объекте" (например, о человеке в кресле на колесах) не имеет смысла, поскольку не объект (человек в кресле) дает свое имя представлению, а наоборот. "Социально Принятый способ дискурса предоставляет форму, структуру и наименование предметам мира; в этом смысле представления - это специфические формы и имена, которые группа или общество дает определенным ареалам этого мира", как обладающим, так и не обладающим чувственным физическим бытием (66, с. 109).
Последовательность действий, в ходе которых "что-то" становится социальным объектом, и есть социальное конструирование, или "конструктивное событие". Термин "событие" отражает внеличностный и не-интенциональный характер происходящего, поскольку социальное создание объекта - это не реализация намерения вследствие рефлексии или размышления, оно "случается". В своей повседневной практике люди черпают имена и значения из резервуара представлений и традиций. При этом неправомерным будет утверждение, что существуют разныепредставления(инвалид, человекиныхвозможностей, личностьтрагической судьбы) об одном и том же объекте (человек в кресле на колесах); "существуют просто разные представления... так как в рамках конструктивного контекста представление и "объект" онтологически неразличимы" (66, с.110-111).
С точки зрения социально-репрезентативного подхода как варианта конструкционизма в психологии, задача аналитика состоит в наблюдении "конструктивных событий" и интерпретации их на языке научной рефлексии, отличном от языка самих этих событий, подчеркивает Вагнер. Социальная жизнь являет себя не иначе, как в подобных событиях, будь то повседневная практика или смоделированные действия (опросы, тесты, эксперименты). Сами субъекты конструктивных событий не мыслят себя в качестве агентов конструирования и представления своего социального мира; они говорят на "языке объектов", оставляя язык социальной репрезентации привилегией социальной психологии.
К сожалению, научная психологии не всегда пользуется этой привилегией. Часто аналитики социальных представлений прибегают к объяснительным схемам, характерным именно для логики здравого смысла. Так, уже сама структура построения многочисленных исследований, посвященных соотношению представлений и поведения, предполагает причинноследственную связь между первым (независимая переменная) и вторым (зависимая переменная). В качестве примера Вагнер ссылается на работу М.Кранаха, посвященную связи профессиональных представлений и медицинской психотерапевтической практики. В ходе сравнительного анализа поведенческого и гуманистического видов психотерапии Кранах приходит к заключению, что различие представлений (научных психологических идей) обусловливает несовпадение терапевтических стратегий, акцентирующих роль когнитивноинформационных процессов в первом случае и желаний и диспозиций пациентаво втором. Кранах избегает объяснений в каузальных терминах, однако сама последовательность его экспериментальноаналитических шагов (интервью-наблюдение за поведением - объяснение связей между идеями и поступками) указывает на имплицитную схему "интенциональной каузальности" (представление - намерение - действие) и логической формулы "Post hoc, ergo
propter hoc", которые лежат в основе модели рационального объяснения действий в "фольк-
психологии".
С не меньшим успехом, утверждает Вагнер, можно прогнозировать содержание будущих интервью на основе уже имеющихся поведенческих актов. И вербальное, и наблюдаемое (невербальное) Поведение выражает суть одного и того же основополагающего социального конструкта. Предпочтение вербальных источников информации - это просто бессознательное следование принятой в экспериментальной психологии конвенции. В основе же данной конвенции лежит то самое "мета-убеждение обыденного сознания" (т.е. повседневная модель рационального объяснения поведения), которое призвана интерпретировать психологическая наука. Научная психология должна "объяснять, что именно, почему и в каких ситуациях говорят и думают люди" (63, с.296). Это значит, что на уровне научной интерпретации метаубеждения здравого смысла уже не могут служить аналитическими инструментами. Они оправданы только в качестве элементов содержательного описания повседневной работы сознания, занятого рациональным объяснением поведения. Мета-убеждения носителей обыденного сознания относительно функционирования этого сознания (включая отношения представлений и поведения) должны стать для социального аналитика "верованиями того же уровня, что и прочие элементы обыденного знания о мире" (64, с.257).
В отличие от Вагнера психолог из Шотландии И.Маркова не считает концепцию социальных представлений разновидностью социального конструкционизма; по ее мнению, теория Московичи, имеет совершенно иной эпистемологический статус. Социальный конструкционизм видит в социальной психологии "особый вид моральных устремлений", связанных с "выявлением необходимых условий дискурсивной практики"; последняя же рассматривается как альфа и омега "социального вообще". Такой подход, без сомнения, является метатеоретическим. Теория социальных представлений, хотя И использует понятия, близкие конструкционистским, не занимается выяснением философских, эпистемологических или социополитических оснований социально-психологического знания. Еще меньше ее интересуют проблемы объективности и истинности научных категорий или специфика познания социальных объектов по сравнению с естественнонаучным исследованием, считает Маркова. Теория Московичи - это эпистемология непрофессионального (обыденного) знания, она изучает "содержание повседневных понятий, их двойственную - социальноиндивидуальнуюдетерминацию,ихформирование, сохранениеи изменение,обращаясьтакже к обыденной онтологической реальности и эпистемологическим процессам" (40, с.181).
В отличие от других теоретических моделей обыденного знания, здесь в центре внимания находится проблема взаимосвязи сознательной рефлексии о мире и бессознательных ментальных процессов, базирующихся на привычке и традиции. С одной стороны, социальные субъекты воспринимают контекст своей жизнедеятельности как онтологическую данность, существование которой становится предметом размышления лишь в чрезвычайных обстоятельствах. "Люди сохраняют неизменным онтологический статус своего социального окружения путем привычного, бессознательного, бездумного воспроизведения заданного цикла" (40, с.180). С другой стороны, социальные субъекты так или иначе объясняют себе мир своего бытия и сообщают эту информацию друг другу. В этом качестве "социальных агентов" люди не просто репродуцируют социальную онтологию, но включаются в эпистемологические процессы, в результате чего они изменяют свою онтологическую реальность, воздействуя на нее.
Социальные представления, участвующие в конструировании и воспроизведении социальной онтологии, можно, таким образом, определить как символическое (или универсальное) социальное окружение, выражающее себя - как отдельное или частное - в деятельности индивидов. Это определение, по мнению Марковой, отражает диалектический (гегельянский)
дух концепции социальных представлений: социальное и индивидуальное выступают здесь не
как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие сущности, которые в совокупности составляют устойчивую, но постоянно реконструируемую социальную среду обитания.
В определенном смысле идеи Московичи концептуально сопоставимы с так называемыми социокультурными теориями знания (Дж.Болдуин, Дж.Г.Мид, Л.Выготский, С. Рубинштейн), утверждает Маркова. В обоих случаях анализу подлежит процесс "автономизации" носителей социального знания, их превращение в независимых, творческих субъектов мышления и действия. Однако, обращаясь к проблеме генезиса знания, социокультурные и социальнорепрезентативные модели описывают противоположно направленные процессы. Первые акцентируют пути индивидуального овладения социальным окружением благодаря формированию оригинальных форм мышления, представлений и суждений, прорывающих рутинуустоявшихсяспособовпостиженияреальности.Вторые,напротив,подчеркивают власть над познающим субъектом освященных традицией социальных представлений, этих "ловушек", расставленных на пути свободного развития мысли, которые навязывают специфическую манеру толкования мира, событий и объектов. Если социокультурные теории знания заняты проблемой независимости мышления и возникновения научных категорий, то концепция Московичи раскрывает механизмы действия имплицитных структур общепринятой интерпретации реальности и специфических эпистемологических табу.
В реальной практике познания инновационный (научный) и традиционный (базирующийся на социальных представлениях) типы знания не исключают друг друга, как не являются взаимоисключающими сознательные и бессознательные параметры ментальных процессов. Социокультурные теории знания - это в основном модели индивидуального онтогенетического развития рефлексивного мышления, результатом которого является когнитивная самодифференциация. Теория социальных представлений сосредотачивается на описании таких форм мышления, о которых люди, как правило, не задумываются, полагаясь на авторитет и власть социального консенсуса. Результатом постижения мира посредством социальных представлений становится когнитивная глобализация, инструментами которой выступают закрепление и объективация. Когнитивная самодифференциация (сознательный акт) и когнитивная глобализация (бессознательное упрощение мира), это два процесса, которые в совокупности делают возможным познание социальной реальности, считает Маркова.
По мнению С.Йовчелович, анализ социальных представлений способствует созданию "новой парадигмы для осмысления социально-психологических явлений" как "формы символического опосредования,глубоко укорененнойв сферепубличной жизни(39,с.81;38,с.122). Йовчелович интерпретирует сферу публичности как пространство интерсубъективной реальности, где кристаллизуются и постепенно трансформируются социальные представления. Выступая одновременно в роли контекста и конституирующего элемента социальных представлений,
.публичность является одним из условий их возникновения, "местом" символического опосредования отношений субъекта и объектов. Отталкиваясь от идей Ю.Хабермаса и Х.Арендт, Йовчелович описывает сферу публичности как область человеческой множественности, или проявления инаковости, которая становится предпосылкой индивидуального чувства Я. Средством выражения публичности выступает диалог, высвечивающий взаимосвязь индивидуального и множественного, своего и иного.
Являясьусловиемвозникновенияязыкаиобщения,публичнаясфера"провоцирует"идею своей познаваемости; в Конечном счете она совпадает с пространством интерсубъективности, в которомпротекает символическаядеятельностьлюдей и рождаютсясоциальныепредставления
(39,с.86).
Собственно социальное качество представлений возникает как следствие их формирования и
изменения в процессе социальной коммуникации и практики в публичной сфере - диалога, разговора,ритуальныхдействий, производственныхи трудовыхстереотипов,искусства, короче - социального опосредования. Любой вид социальной практики - это процесс опосредования отношений, например, между потребностями человека и сырьем (труд), между бесконечным числом точек зрения (общение), между прошлым и будущим (история), между естественным и сверхъестественным (мифология). Все эти опосредования в той или иной мере отвечают стремлению людей придать смысл и значение своему существованию в мире. Поэтому "социальные представления генерируются именно социальным опосредованием во всем многообразии его публичных форм" (39, с.93). Они олицетворяют собой общее, совместно продуцируемое потенциальное пространство, где каждый отдельный человек выходит за рамки своей индивидуальности, разделяя с другими сферу публичности. "Как индивидуальная, так и социальная жизнь в своем конституировании базируется не на индивиде и не на обществе, а на тех пространствах опосредования, которые в одно и то же время связывают их и разъединяют", - подчеркивает Йовчелович (39, с.99).
Толкование концепции социальных представлений в терминах социально-символического опосредования отношений субъекта и объекта, предложенное Йовчелович, близко к конструкционистскому пониманию социальной реальности. Однако, сопоставляв теорию Московичи и постмодернистскую (джердженовскую) версию социопсихологического знания, Йовчелович отдает эпистемологический приоритет французской модели как принципиально новой интерпретации субъект-объектных отношений. Суть позиции Джерджена сводится к утверждению, что знание - это не то, что обитает в голове отдельного субъекта как отражение некоторого объекта, а то, что возникает между субъектами в ходе их социальной (прежде всего -дискурсивной) практики. Следовательно, с этой точки зрения, так называемые психологические процессы коренятся в социальной интеракции и совместной лингвистической деятельности людей: сознание выступает дерриватом дискурса, а идея представления (зеркального отражения) уступает место принципу дискурсивного обмена.
Постмодернистское отрицание "знания как репрезентации" уязвимо, по крайней мере, с двух сторон, считает Йовчелович. Во-первых, сторонники Джердженанаправляютсвоикритические аргументы против картезианской трактовки представления как копии объекта в сознании субъекта, неправомерно отождествляя с этой трактовкой концепцию Московичи. Во-вторых, несмотря не аргументированную критику когнитивизма, сами психологи-постмодернисты все еще рассуждают в рамках традиционной философской дихотомии внутреннего и внешнего (сознания и поведения). Более того, доведенный до своего логического конца, постмодернизм в психологии - это не что иное, как "бихеовиоризм с черного хода". В свое время бихевиоризм отстаивал идею психологической науки, лишенной субъективного тумана интроспекции. Антипод бихевиоризмановейший когнитивизм, - вернулся к концепции знания как ментальной копии реальности и подтвердил незыблемость противостояния объекта и субъекта в репрезентативном акте. Ив том, ив другом случаенеприкосновеннойоставалась тажемодель индивида как закрытого, самодостаточного существа, для которого социальный контекст его действий (поведения или преобразования информации) является внешним, чуждым, существующим вне и независимо от него. Постмодернизм, провозгласивший "смерть субъекта", заменил изучение психологических процессов (включая представление) анализом дискурсивных позиций участников лингвистической деятельности. Последние как обитатели дискурсивного пространства лишены онтологического статуса. В результате психология, как и во времена Уотсона, вновь становится бессубъектной, на сей раз "бессубъектной наизнанку" (38, с. 130). Отказавшись от понятия сознательного творческого субъекта, постмодернизм не разрешил эпистемологических проблем картезианства, считает Йовчелович. Между тем, принципиальная новизна концепции Московичи как раз и состоит в переосмыслений классической схемы отношений субъекта и объекта познания, что позволяет построить