Об эволюции интроспекции

Декартовское представление о сознании, как было сказано, послужило основанием для возникновения эмпирической психологии. Философская интроспекция обосновывала возможность получения достоверных данных о душе, но не являлась специальным методом. Об интроспекции как специальном методе получения данных о сознании (душе) можно говорить в философской психологии. Эмпирическая психология допускала использование метода интроспекции для получения конкретных данных о сознании, хотя использование метода было бессистемным, хаотическим. Часто использование метода сводилось к проведению мысленного эксперимента, который должен был подтвердить справедливость рассуждений. Важно подчеркнуть, что логика рассуждения определялась принципами системы, из которой исходил автор. Соответственно, психология строилась или как естественная история, или по образцу механики, или по образцу химии (“ментальная химия”). Таким образом, интроспекция, хотя и провозглашается методом эмпирической психологии, реально эмпирическим методом не является, выступая, как уже говорилось, скорее средством контроля рассуждения. Отметим, что другие источники знания о душе были хорошо известны (объективное наблюдение, анализ произведений искусства, сравнительный метод и т.д.), но предпочтение имел метод интроспекции, т.к. предполагалось, что самонаблюдение способно давать достоверное знание.

Та интроспекция, которая использовалась в научной психологии, отличалась систематичностью и большей строгостью. В научной психологии самонаблюдение стало эмпирическим методом: предполагалось, что психология будет основана исключительно на данных опыта. Еще Д.С. Милль, отвечая на критику Контом интроспективного метода, отмечал, что в действительности интроспекция включает в себя элементы памяти, т.е. в действительности представляет собой ретроспекцию. Поскольку идея метода сохранялась, никто против такого расширения интроспекции в научной психологии сильно не возражал. Даже Титченер, который, как известно, был особенно непреклонен и настаивал на аналитическом характере процедуры. Э. Боринг замечает, что в интроспекции Титченера “налицо чересчур большая зависимость от ретроспекции. Порой требовалось двадцать минут на то, чтобы описать продолжавшееся 1,5 секунды состояние сознания, и в течение этого времени испытуемый ломал голову, силясь вспомнить, что же на самом деле случилось за более чем за 1000 секунд до этого, опираясь естественно, на предположения” (История психологии, 1992, с. 27). Увеличение “строгости” самонаблюдения означало, что оно в значительно большей степени, чем раньше, ставилось в контролируемые условия (например, физиологического эксперимента), либо указывался новый объект (описывать именно акты, а не содержания). Но для нашего анализа важно подчеркнуть, что в различных вариантах интроспективный метод выглядел существенно по-разному.

Вильгельм Вундт: интроспекция должна применяться в сочетании с физиологическим экспериментом. Стандартизованная процедура эксперимента позволит сделать интроспекцию более строгой, упорядоченной, приблизив тем самым, к идеалу строгого научного метода. Интроспекция должна направляться на постижение структуры сознания, описывать элементы, из которых построено сознание.

Франц Брентано: интроспекция должна быть направлена на фиксирование актов сознания. Брентано полагал, что задача психолога состоит в том, чтобы тщательно описывать не само по себе содержание, а связанные с ним акты. Последние должны описываться испытуемым целостно. С точки зрения Брентано, принятая в лабораториях В. Вундта интроспекция искажает реальные процессы сознания, которые следует тщательно наблюдать в их естественном течении и составе. По Брентано, интроспекция должна изучать сознание в его “целостности” и “доподлинности”.

Эдвар Титченер: интроспекция должна быть аналитической интроспекцией, направленной на изучение структуры сознания. Обычное самонаблюдение легко впадает в “ошибку стимула”, которая выражается в смешении психического процесса с наблюдаемым объектом. Научно-психологический анализ следует очистить от предметной направленности сознания. Для этого необходимо изгнать из языка интроспекции “значение” и говорить исключительно об элементах, из которых складывается опыт.

Вюрцбургская школа: интроспекция используется в форме систематического экспериментального самонаблюдения. Метод систематического экспериментального наблюдения, состоял в том, испытуемый должен был описать весь процесс умственной деятельности. Использовался метод перерыва, ретроспекция. Испытуемых просили сделать объектом самонаблюдения не результат, а процесс, включая подготовительные этапы.

Уильям Джемс: в интроспекции должны открываться не “элементы сознания”, не его “атомы”, а целостности – “поток сознания”.

За этим разнообразием вариантов одного метода скрывается важная проблема. В психологии конца XIX века ее называли проблемой интроспективного апперципирования. Обратим внимание на тот факт, что все научные психологи, использовавшие метод интроспекции настаивали на том, что испытуемый должен быть “тренированным”. Известно, что вундтовской лаборатории испытуемого, который выполнил менее 10000 интроспективно проконтролированных реакций, не считали подходящим источником информации (Boring, 1953). Зачем требовалось так много опытов? Затем, чтобы научиться описывать именно то, что представляет для этих психологов максимальный интерес. Стоит ли удивляться, что у Вундта в Лейпциге испытуемые прекрасно описывали элементы сознания, а у Титченера в Корнелле редко совершали “ошибку стимула”? Обсуждая этот вопрос, С.В. Кравков писал в книге “Самонаблюдение”: “С точки зрения психологической, интроспективное восприятие как акт опознавания представляет собою, аналогичную восприятию внешнему, деятельность внимания или апперцепцию, долженствующую сообщать ясность и отчетливость объекту, и связанную с более или менее полно формулированным обозначением (нотированием) его” (Кравков, 1922, с.41-42). Нельзя не согласиться с С.В. Кравковым в том, когда он утверждает, что в “интроспективно описательной психологии вопрос об осуществлении апперципирования наличных переживаний оказывается, мы сказали бы, центральным в ее методологии” (Кравков, 1922, с.42).

Действительно, идея метода одна: “воспринимание нами наших переживаний в их качественной окраске”, доставление “описательного материала для науки как системы” (Кравков, 1922, с.41). А реально описывается либо структура, либо функция, либо процесс. Сам характер заданий, получаемых испытуемыми, которые должны были заниматься интроспекцией, способствовал описанию именно того, что предполагалось изучать: элементарные задания практически исключают возможность изучения процесса, для этого нужны более или менее сложные задачи; изучение функции предполагает получение какого-то осмысленного результата и т.д. Инструкция, даваемая испытуемому, вопросы, которые ему задаются – все “работает” на то, чтобы создать у испытуемого установку на описание того, что соответствует “теоретическим” ожиданиям. Л.И. Анцыферова отмечала, характеризуя особенности исследовательской деятельности в Вюрцбургской школе: “В экспериментах при этом участвовали, как правило, психологи, работавшие в данном направлении. Во время предварительных опытов у них вырабатывалось умение осознавать именно то, что отвечало их теоретическим взглядам. Такая избирательная установка или “задача” самими испытуемыми не осознавалась (это было убедительно показано в опытах Вюрцбургской школы), но определяла результаты экспериментов” (Анцыферова, 1966, с.72). Об этой опасности предупреждал еще Г. Эббингауз, призывавший не доверять экспериментам, произведенным над самим собой для подтверждения собственной теории (Эббингауз, 1911, с.89). Он видел выход в том, чтобы организовать дело так, “как будто бы наблюдатель был посторонним человеком” (Эббингауз, 1911, с.89). Но этого оказывается недостаточно: как убедительно показал Мюнстерберг, выдержка из книги которого приводилась выше, в любом самонаблюдении присутствует «нагруженность». Там она была физиологической, здесь она психологическая. В вундтовской лаборатории она проявляется в нацеленности на описание структурного состава сознания, у Аха на описание процесса мышления. Субъективизм, противоречивость результатов и невозможность объективной проверки вызвали разочарование в возможностях интроспекции. На смену интроспекции как непосредственному методу пришел метод словесного отчета, где самонаблюдение давало материал, который интерпретировался с каких-то теоретических позиций. Впрочем, это уже новая глава в истории психологии, нас же интересовали первые шаги научной психологии.