Индивидуальные издержки и субъективная полезность

При попытках оценить стоимость со стороны потребления неизбежно возникает вопрос об основных характеристиках потребностей (needs) современного человека в тех или иных благах. Он имеет два существенно различающихся по своему значению аспекта.

С одной стороны, изменение мотивационной структуры человеческой деятельности приводит к преодолению привычного разрыва между производством и потреблением, традиционно считавшегося фундаментальной основой не только стоимостных отношений, но и товарного производства как такового. Признание рынка как «прямого неизбежного следствия отделения производителя от потребителя»¹⁰¹ не должно дополняться утверждением

о том, что «товары, произведенные на основе такого разделения... не могут непосредственно после производственного процесса стать потребительными стоимостями; для их превращения в таковые требуется выход во внешнюю среду с целью создания возможнос ти непрерывного производства и общего воспроизводства системы капитала»¹⁰². Совершенно очевидно, что деятельность, объединяющая в себе черты как производства, так и потребления, и создающая вещные и нематериальные блага лишь в той мере, в какой они обеспечивают самосовершенствание личности, не создает продукты как такие потребительные стоимости (use-values), иной стороной которых неизбежно выступает меновая стоимость (еxchange-value).

Современные социологи отметили данный феномен, указав на то, что новое содержание полезности заключено не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной символической ценности (sign-value); по их мнению, «постмодернистская культура... [не только] в большей мере способствует потреблению благ как "символических ценностей", чем как потребительных стоимостей»¹⁰³, но и изменяет сам характер потребления, которое Ж.Бодрийяр называет consumation в противоположность традиционному французскому consommation¹⁰⁴. Между тем понятие символической ценности кажется нам несколько более комплексным, чем его обычно представляют; мы вернемся к этому вопросу несколько позже, сейчас же ограничимся лишь констатацией того, что восстановление внутреннего единства производства и потребления безусловно приводит к радикальным изменениям в природе и характере стоимостных оценок.

С другой стороны, имеет место феномен, в значительной мере основывающийся на тех же хозяйственных и социологических изменениях, что и формирование символической ценности, однако принимающий совершенно иные формы. Речь идет о престижном, или статусном, потреблении и других видах симулированных потребностей. По нашему мнению, это явление более низкого порядка и степени сложности, чем становление символической ценности. Анализ симулированных потребностей основан в первую очередь на противопоставлении needs и wants, предполагающем, что первые отражают уже прошедшие социологизацию потребности, которые «заставляют нас рассматривать потребительское

поведение как социальный феномен»¹⁰⁵, в то время как вторые, хотя и могут становиться объектом социального прогнозирования, основаны на субъективных стремлениях личности к самовыражению в потреблении¹⁰⁶. Можно утверждать, что они определяют важные черты социального состояния, часто называемого «обществом потребления» и знаменующего собой одно из проявлений экономического строя в условиях, когда импульсы к самореализации уже становятся серьезным фактором социального развития, но еще не проникают в сферу производства.

Когда рассматривается проблема симулированных потребнос тей, чаще всего говорят о феномене фетишизма потребительной стоимости, предполагающего возможность влияния социума на потребности, ибо,  «если бы потребности имели единственную реально выраженную причину, было бы абсурдно говорить о фетишизме»¹⁰⁷. Называя сущности, возникающие в результате такого влияния, символическими ценностями (symbolic values)¹⁰⁸, Ж.Бодрийяр совершенно справедливо отмечает их относительную несравнимость друг с другом¹⁰⁹. Между тем неоднократно подчеркивается, что фетишизм потребительной стоимости характерен прежде всего для «потребительского общества», сложившегося в западных странах после Второй мировой войны, то есть на протяжении периода, в течение которого вследствие индивидуализации потребностей росло производство уникальных благ, и на этом фоне он, пусть и с некоторыми оговорками, действительно может рассматриваться как нечто не менее важное, чем фетишизм меновой стоимости в конце XIX века. Подобно тому как для экономистов проблематично количественное определение стоимостей в условиях распространения индивидуализированного производства и потребления, современные социологи обращают внимание на утрату возможности «исчисления стоимости подобных объектов в квантифицируемых единицах цены или общей полезности»¹¹⁰.

Феномен символической ценности хотя и рассматривается как одна из форм проявления полезности, следующая за потребитель ной стоимостью, подразумевается как более сущностным, так и более глобальным. Нельзя не отметить ни мнения М.Фуко, связы

вающего одно из условий возникновения символической ценно-сти с тем, что во все времена «богатство представляет собой систему знаков, которые созданы, преумножены и модифицированы человеком»¹¹¹, ни позиции Ж.Бодрийяра, прямо противопоставляю щего символическую ценность не только потребительной, но и меновой стоимости¹¹². В соответствии с комплексным пониманием символической ценности как феномена, не только логически, но и исторически замещающего потребительную и меновую стоимость в качестве основного мотива производства, исследователи выделяют три этапа в истории развития стоимостных отношений по признаку доминирования той или иной субстанции на каждом из них; при этом отмечается возможность формирования основ четвертого, наиболее совершенного этапа. По мнению Ж.Бодрийяра, «после натуральной, товарной и структурной стадий стоимость проходит фрактальную (курсив мой. — В.И.) стадию. На первой из них господствовали натуральные отношения, и представления о стоимости возникали на основе естественного восприятия мира. Вторая базировалась на всеобщем эквиваленте, и стоимостные оценки складывались в соответствии с логикой товара. Третья стадия управляется кодом, и стоимостные оценки здесь представляют собой набор моделей. На четвертой, фрактальной стадии стоимость не имеет совершенно никакой точки опоры (курсив мой. — В.И.) и распространяется во всех направлениях, занимая все промежутки без какой бы то ни было основы... На фрактальной стадии не существует больше никакой эквивалентности — ни натуральной, ни всеобщей... мы не можем более вообще говорить о "стоимости"»¹¹³.

Таким образом, мы хотим обратить внимание на то, что разделение потребительной стоимости и символической ценности достаточно широко признано среди социологов, однако не получило должной поддержки среди экономистов. И то и другое вполне объяснимо: современные философы рассматривают мотивы и цели человека как во все большей мере определяющие и потребление, и производство, а экономисты стремятся, как и ранее, объяснять складывающиеся на рынке уровни цен, исходя из взаимодействия традиционных факторов, и полагают, что любые их изменения могут скорее привести к модификации стоимостных отношений, чем к их полному преодолению¹¹⁴. Такой подход представляется нам безнадежно устаревшим.

Соглашаясь с теми, кто рассматривает символическую цен-ность как феномен, свидетельствующий о новом этапе развития производственной и социальной структур современного общества, мы хотели бы дать несколько иные определения явлений, свойственных последним десятилетиям эволюции стоимостных отно шений.

Во-первых, обращает на себя внимание то, что в степени, в какой несводимая к абстрактному труду деятельность интеллекту ального работника создает неквантифицируемые издержки производства, индивидуализированное статусное потребление, в котором человек выражает себя как уникальная личность, формирует неквантифицируемую полезность потребляемых благ. Как никто не может воспроизвести (а не скопировать) созданное человеком новое знание, так никто не может признать предметом широкого потребления ту полезность, которую несет то или иное благо для конкретного потребителя. Данное свойство предметов статусного потребления углубляет процессы, связанные с экспансией знаний и информации как основного ресурса производства, и усугубляет количественную неисчислимость стоимостных характеристик про дукта.

Во-вторых, современная структура мотивов человеческой деятельности такова, что некая определенная полезность имеет неизмеримо большую ценность для одного конкретного человека, чем для большинства других, а некоторые полезности вообще не подвержены объективации вне конкретного человека. Такие полезности не могут быть учтены в теории стоимости; их формирова ние происходит в условиях, когда человеческая деятельность уже не соизмеряется с активностью других людей не столько по формам и результатам, сколько по мотивам и предпосылкам. Полномасштабное развитие это явление получит лишь в обществе, основной формой деятельности в котором будет творчество; именно тогда будут лишены всякого смысла рассуждения о модификациях стоимости и речь пойдет о полном устранении ее экономического характера и замене ее иными оценками, однако перспективы такой ситуации отчетливо просматриваются уже сегод ня.

Реалии современной экономической жизни делают необходимым отказ от традиционного противопоставления конкретно го труда, создающего потребительную стоимость, абстрактному труду, создающему стоимость. Подобная дихотомия могла быть и была актуальной тогда, когда двойственная природа труда, соединявшего в себе эти два процесса, казалась вполне очевидной. Однако она не должна была претендовать на тот всеобъемлющий характер, который приобрела в рамках марксистской доктрины, и первым заметным пределом на ее пути является тот историчес

кий период, когда виды конкретного труда, несводимого к «абстрактной затрате физических и умственных усилий», становятся столь многочисленны, что их экспансия начинает представлять собой уже не исключение из некоего правила, а явную закономерность.

Специфика соизмерения издержек и полезностей на различных этапах развития стоимостного отношения может быть представлена следующим образом.

Первый этап соответствует классическому индустриальному обществу, в котором любая деятельность мотивирована утилитарным образом, любой продукт может быть воспроизведен в неограниченном количестве, издержки на производство каждой дополнительной его единицы не отличаются радикальным образом от издержек по производству прежних единиц того же продукта, а субъекты рынка ориентированы на потребление унифицированных благ, не имея явно выраженных предпочтений и максимизируя полезность продукта при минимизации цены. В этой, и только этой, ситуации классическая теория стоимости отражает реальное положение дел. Любой вид труда сводим к абстрактному труду, а полезность производимого продукта отражает возможность использования его широким кругом лиц. В таком случае общественные издержки, соотносясь с общественной полезностью, конституируют стоимость в классическом смысле данного понятия и делают возможной ее квантификацию.

Второй этап соответствует началу преодоления закономерно стей индустриального строя. В данном случае фактически любая производственная деятельность может быть признана утилитарно мотивированной, любой продукт может быть предложен рынку в неограниченном количестве, однако, во-первых, потребности перестают быть столь унифицированными, как ранее, во-вторых, труд широкого круга работников не может быть сведен к просто-му труду и квантифицирован в единицах абстрактного труда и, в-третьих, создание дополнительного числа единиц того или иного блага зачастую означает его тиражирование, а не воспроизвод ство, в результате чего издержки могут радикально отличаться от издержек по созданию оригинального блага. В данной ситуации как издержки, так и полезности утрачивают свой универсальный общественный характер и становятся индивидуальными потребно-стями и издержками. В этом понятии мы пытаемся выразить то, что ни потребности, ни издержки не обязательно должны сводиться к общественным категориям, но еще могут быть пред ставлены как их модификации. Стоимостные характеристики не получают здесь прежней четкой квантификации, но сохраняют свое значение как регуляторы производства. Такое положение соответствует тому периоду становления постиндустриального об

щества, для которого характерна трансформация потребительских предпочтений.

Третий этап отражает специфику современного периода становления постиндустриального общества. В этих условиях определяющее значение имеют снижение роли материальной мотивации и качественно новый характер результата деятельности. Сама деятельность не только становится несводимой к абстрактному труду количественно, но и в качественном отношении теряет всякое с ним сходство. Основным мотивом деятельности становится самосовершенствование, а ее непосредственным результатом — характеристики личности. Таким образом, можно говорить уже не столько об индивидуальных издержках и полезности, сколько о субъективных издержках и субъективной полезности продукта. Объектом потребления действительно становится система знаков, и в этом отношении можно согласиться с социологами, обозначающими современный период как период доминирования символической ценности. Он завершает экономическую эпоху, и мы не считаем необходимым детально исследовать здесь ту систему отношений, которая приходит ему на смену.

Таким образом, анализ модификации категории полезности дает нам возможность по-новому осмыслить преодоление стоимостных оценок. Мы считаем уместным еще раз подчеркнуть единство протекания процессов деструкции стоимости как со стороны производственных факторов, так и со стороны развития системы потребностей; по мере того, как уменьшается количество видов конкретного труда, сводимого к абстрактным затратам рабочей силы, увеличивается количество полезностей, которые уже не конституируют потребительных стоимостей, воплощавших в себе универсальные общественные полезности времен индустриального строя. Понятие стоимости социологизируется сегодня не только в том аспекте, что люди производят то, что они более всего ценят¹¹⁵, но и в том, что именно признание за определен ным благом определенной ценности делает таковое действитель но ценным¹¹⁶. Последнее же приводит к тому, что иррациональные оценки начинают распространяться не только на все более широкую номенклатуру материальных и нематериальных благ, но также и на человеческие качества, на самих субъектов производства и на составляющие общество организации и институты.