Введение
На протяжении всей истории не угасал интерес человечества к своему будущему, и можно безо всякого преувеличения утверждать, что стремление постичь перспективы и закономерности развития общества является сегодня страстным и всеобщим как никогда ранее. Неизбежным следствием вовлечения в исследование проблем социальной эволюции представителей самых разных областей знания стало применение в общественных науках методов и приемов, не вполне соответствующих самому объекту анализа; подчеркивая значимость трендов, отчетливо проявившихся в последние десятилетия, ученые утрачивают ощущение более глобальных историчес ких тенденций. Объектами сравнения все чаще выступают не прошлоеибудущее, анастоящееибудущее, и историческая перспектива противопоставляется не всему пройденному человечеством пути, а текущему моменту, случайно выбранной точке в истории цивилизации.
Большинство современных футурологических теорий не отличаются последовательностью и универсальностью. Их авторы, стремясь добиться широкого признания создаваемых концепций, инкорпорируют в них явления, знаменующие новейшие достижения в технологической и информационной областях, используют броские термины, максимально резкие противопоставления, не всегда заботясь о том, реально ли подобные приемы обеспечивают формирование подлинно нового знания или лишь популяризируют доктрину в академических кругах.
Тридцать лет отделяют нас от того времени, когда понимание надвигающихся перемен как качественно нового этапа обществен ного прогресса стало фактически общепринятым среди социологов большинства развитых стран. Прошедшие годы лишь подчеркнули два фундаментальных недостатка, еще тогда унаследованных в подходах к оценке перспектив развития общества. Первый из них
проистекает из чрезмерной сосредоточенности исследователей на отдельных хозяйственных, а иногда даже технологических процессах, что не способствует созданию комплексной картины развития социальной структуры. Самые впечатляющие новации последних лет, связанные с развертыванием информационной революции, не могут стать основой не только периодизации общественного развития, но даже осмысления его нынешнего состояния, если их оценка не дополняется анализом множества иных процессов, которые не следует считать ни сопутствующими, ни второстепенны ми. Второй недостаток связан с тем, что преувеличение роли подобных изменений объективно порождает иллюзию относительно устойчивости возникающих в последнее время тенденций. Предположения, а порой и чрезмерная уверенность обществоведов в том, что в ближайшие годы социальное целое не претерпит радикальных сдвигов, не перейдет в новое качество, не приобретет иной характер развития, искусственно сужают возможности исследования и представляются важным препятствием на пути по строения современных футурологических теорий.
Сам революционный, переломный характер нашей эпо хи предполагает, что нынешние тенденции общественного развития трансформируются или даже вовсе сходят на нет. Сегодня подчас невозможно привести убедительные доказательства того, что зародившиеся несколько десятилетий назад тренды реально знаменуют рубеж истории, пролегающий между «до» и «после». Ни определение действительного значения переживаемых человечеством трансформаций, ни оценка перспектив развития общества сегодня невозможны вне рамок глобальной концепции, способной непротиворечиво поместить изучаемый период в общую картину эволюции цивилизации, которую мы хотим предложить в нашей книге.
Начиная наше исследование, мы отдаем должное тем, кто в прежние столетия посвятил себя анализу социального прогресса. Итоги осмысления этими философами реалий жизни, в которую они были погружены, создали на протяжении веков картину, не менее захватывающую, чем та, что была порождена делами их современников. Изучение их трудов позволяет увидеть многие исторические повороты более сглаженными, а многие закономернос ти — более выпуклыми, чем они кажутся людям, предпочитаю щим исследовать отдельные конкретные события мировой истории. Мы твердо убеждены, что анализ развития теорий прогресса, изучение процесса осознания обществом самого себя, дает в руки ученого не менее действенный и эффективный инструмент постижения реальной истории, нежели непосредственное штудирова ние относящихся к прошлым эпохам фактов.
Развитие идеи прогресса свидетельствует, что на каждом новом уровне постижения социальных закономерностей философы все более решительно отходят как от жесткого деления истории человечества на эпохи «до» и «после»некоторого значимого события, так и отвычленения на основе тех или иных признаковнеопреде ленно большого числапериодов общественного развития. Все более широкое признание получают концепции, основывающиеся на выделениитрехстадий, каждая из которых представляется завершенным целым. Периодизация любой из них может в этом случае осуществляться на основе принципов, главным образом свойственных самой данной эпохе, естественно подготавливающей становление следующей в рамках сугубо эволюционного по своему характеру процесса. В рамках такого подхода современная социальная трансформация представляется не единственной в истории человечества глобальной модернизацией. Она завершает продолжительный период, порожденный распадом существовавших в архаическую эпоху примитивных сообществ, и формирует новые противоречия и отношения, представляющие собой не простое отрицание тенденций последних ста или двухсот лет, а сложный синтез исторического опыта, накопленного цивилизацией, прошедшей путь от первых классовых обществ до расцвета буржуазно го строя.
Учитывая уроки, преподносимые развитием человеческого знания, в нашем исследовании мы стремимся прежде всего избегать крайних подходов к периодизации и анализу исторического процесса.
Во-первых, мы подчеркиваем, что законы технологического развития, нередко рассматриваемые как базисные, не являются таковыми не только потому, что они непосредственно не определяют закономерностей эволюции социальных отношений, но и потому, что, представляя собой глубинную основу движения человеческого общества, прогресс основных материальных факторов производства необратим и однонаправлен. Человечество не возвращалось ни к охотничьим общинам после усвоения ценностей оседлого земледелия, ни к ремесленному производству от мануфактурного. Отдельные случаи регресса были связаны прежде всего с «растворе нием» более развитых цивилизаций в менее развитых, однако такие периоды не были продолжительными, и через определенное время хозяйственный подъем возобновлялся уже на больших территориях и достигал несравненно больших успехов. Таким образом, совершенствование технологических основ общественного производства не может быть адекватной основой вычленения периодов исторического развития, ибо этот поступательный процесс обеспечивает лишь череду последовательных успехов человеческого рода в постоянном возрастании его власти над природой.
Во-вторых, мы не можем признать адекватным и подход к истории цивилизации как к смене отдельных социальных форм, каждая из которых считается завершенным и самодостаточным целым. Хотя большинство обществоведов согласны с выделением в европейской истории античного, феодального и буржуазного периодов, мы хотим отметить, что каждый из данных типов социального устройства базировался на вполне определенных принципах, не только не воспринятых последующими типами обществ, но даже не ставших отражением некоей единой тенденции, если не считать таковой очевидный рост производительных сил и обусловленное им возрастание степени свободы человека от сил природы. В русле такого подхода формирующийся строй можно определить как новый, четвертый период истории антагонистических обществ, что не поможет ни выявлению его центрального отношения и основных принципов, ни обнаружению основ его внутренней структуры.
Современная трансформация является слишком глобальной для того, чтобы определять наступающее общественное устройство как посткапиталистический строй. Происходящие перемены затрагивают уже не индустриальную формухозяйства, а самуприродучеловеческой деятельности, структуру и характер предпочтений и ценностей индивида. Отметим, что ни между античным и средневековым обществами, ни между феодализмом и капитализмом не существовало различий подобного масштаба, так как все прежние общественные структуры основывались на господстве материаль ных интересов, определявших не только закономерности поведения хозяйствующих субъектов, но и источники социальных противоречий и конфликтов.
Вместе с тем в истории четко прослеживаются две глобальные эпохи. Перваяиз них ознаменовала становление общества, и на ее протяжении поведение человека обусловливалось материальными потребностями вполне непосредственно и прямо. Люди противостояли силам природы как единый организм, их объединяли не столько осознанные материальные интересы и сознатель ная совместная деятельность, сколько примитивные инстинкты самосохранения и выживания, в силу чего архаическая община не знала многих базовых отношений, присущих развитым формам социального целого. В рамкахвторойэпохи люди стали осознавать себя представителями определенного класса или общественной группы, занимающими заданное место в социальной иерархии или общественном производстве. Разделение труда, обмен его продуктами, закрепление в различных формах принципа частной собственности, классовое деление общества и эксплуатация одной его части другой стали принципиальными чертами данного социального устройства. Лежащая между этими периодами граница, равно как и наблюдаемая нами сегодня, обусловлена достижени
В рамках первойэпохи интересы человека сводились к непосредственному присвоению предоставляемых природой благ и не получали сколь-либо завершенного социального определения. Стремления любого человека были вполне тождественны интересам его соплеменников, отличаясь лишь количественно, так как задавались физиологически различными потребностями. Не выделяясь из интересовобщинногоцелого, материальные стремления отдельных индивидов не могли стать основой формирования системыобщественныхсвязей и противоречий; сообщество людей было лишь формой примитивного объединения ради противостояния силам природы.
Втораяэпоха знаменует осознание отдельными индивидами своих материальных интересов как отличных от интересов других людей и общественного целого; начало этому процессу было положено разделением труда и обменом, разнообразившими варианты достижения личного благосостояния. Закономерным следствием индивидуализированного присвоения стало появление собственности, а постоянно воспроизводящееся противостояние индивидов и классов, стремившихся удовлетворить свои материальные притязания за счет ущемления интересов других, оказалось имманентным признаком нового типа социальной структуры.
Принимая различные формы — от античного полисного хозяйства до капиталистического строя, — такая организация производства долгое время соответствовала потребностям общественно го развития. Ее предел обнаруживается с достижением социумом такого уровня удовлетворения насущных потребностей составляю щих его индивидов, когда стремление к дополнительному материальному богатству не обеспечивает прежнюю динамику хозяйственного прогресса. Сегодня основными факторами производства становятся информация и знания, и стремление человека к материальному богатству или достижению высокого социального статуса не может заменить потребности в развитии собственной личности, в умножении своих умений и способностей. С каждым следующим поколением новая система мотивации принимается все более широким кругом людей, и нематериальные интересы становятся доминантой социального развития.
В условиях архаической эпохи интересы входивших в общину людей оставались схожими, различаясь лишь количественно, в меру настоятельности материальных потребностей; направлен ность вектора общинного интереса совпадала со стремлениями большинства индивидов. Следующая эпоха выглядит иначе: интересы отдельных членов общества, по-прежнему располагаясь в одной плоскости, задаваемой их материальным характером, стали
разнонаправленными, а зачастую даже противоположными, в результате чего вектор общественного интереса оказался результирующей этих стремлений, заведомо противоречащей, порой весьма радикальным образом, ряду индивидуальных интересов. Сегодня, когда наметился переход к третьей эпохе эволюции социальной организации, а человек все более полно осознает свое подлинное предназначение, значительная часть интересов утрачивает свою материальную направленность, тем самым открывая перед цивилизацией новые перспективы.
Сопоставимость масштаба перехода между первой и второй, а также второй и третьей эпохами подтверждается важным обстоятельством, никогда не отмечавшимся социологами. Считается, что формы человеческого общежития, производственные отношения, а также, пусть и более опосредованно, политические процессы определяются в конечном счете технологическим уровнем производства и степенью совершенства общественного хозяйства. Основоположники марксизма формулировали это положение в виде закона обусловленности производственных отношений уровнем и характером развития производительных сил. В той или иной форме оно признается сегодня представителями большинства социологических школ. Между тем за скобками данного положения остается тот очевидный факт, что радикальные перемены во всей организации общественного производства становились непосредствен ным следствием не только качественных изменений в производи тельных силах, но ирезких трансформаций человеческой психологии.
В этом контексте переход от архаических общественных форм к новой эпохе представляется отражением возникшего понимания человеком личного материального интереса, осознания противостояния своих целей целям других индивидов и общества. Современная трансформация обусловлена тем, что жажда умножения материального богатства перестает быть основной для человека; с этого момента важнейшим фактором, обеспечивающим прогресс цивилизации, становятся нематериальные интересы. И в первом, и во втором случае развитие производства определяет саму возможность изменения человеческого сознания, но именно сознание становитсянепосредственной причиной модернизации производственных отношений.
Три основные эпохи прогресса цивилизации могут быть разграничены не только по признаку соотношения индивидуальных интересов, но и по основным видам человеческой деятельности в рамках каждой из них. Деятельность, наиболее распространенную в рамках второй эпохи, мы называем трудомв собственном смысле слова. Он обусловлен осознанными материальными интересами человека, ему присущи воспроизводимый характер его условий и результатов, возможность их свободного присвоения и отчуждения.
Однако нашу задачу мы видим не в констатации эпохальности современной социальной трансформации, а в попытке понять, какими новыми явлениями она сопровождается, какие новые формы обретает в ходе данного процесса общественная структура. Важным инструментом такого осмысления мы считаем изучение тенденций, общих для второй эпохи исторического развития, сменяемой новым, постэкономическим строем. Такой подход не распространен в современной социологии, ограничивающейся противопоставлением формирующегося ныне общества капиталисти ческому или индустриальному типам хозяйства. При всей его значимости такое противопоставление не обеспечивает должного понимания ни процессов становления, ни характера упадка экономической эпохи.
Важнейшими чертами, объединяющими в рамках данной эпохи античность, средневековье и новое время, мы считаем рыночный обмен, частную собственность и эксплуатацию.
С момента обретения разделением труда устойчивого характера противоречия, возникающие в сфере обмена, стали важнейшим источником общественного прогресса. Товарные отношения, известные с раннеантичных времен, были и остаются вплоть до сего дня важнейшим фактором социальных трансформаций. Само развитие форм производства — от античного полиса, причудливо сочетавшего товарные черты с доминировавшей натуральнохозяйствен ной системой, через средневековье, где рыночные отношения начали проникать в различные сферы общественного хозяйства, вплоть до становления буржуазного способа производства, когда товарное обращение приобрело всеобщие масштабы, — скорее отражало эволюцию товарного хозяйства от примитивных к наиболее развитым формам, чем представляло собой прогрессивную смену классовых обществ. Продолжительная история генезиса и развития товарного хозяйства однозначно свидетельствует о том, что преодоление рыночных отношений будет не менее долгим и комплексным.
Отношения собственности отражают механизм функциониро вания социума как системы, основанной на противоречивости материальных интересов составляющих ее индивидов. Они ведут свою историю с появления личной собственности, принимавшей разнообразные формы — от владения участком общинной земли, хозяйственным инвентарем и продуктами труда, которыми земледелец свободно обменивался с соседями в земледельческих сообществах, до обладания всем достоянием государства, включая и подданных, что характерно для ранних азиатских монархий. Частная собственность в привычном понимании этого термина возникла намного позже, когда атомизированный характер производства стал общественной нормой, а политическую власть получили силы, отражающие цели и ориентиры нового строя. Преодоление частной собственности способно стать содержанием весьма продолжитель ного периода общественного прогресса, характеризующегося скорее возвратом к различным формам личного владения, чем пресловутым обобществлением производства.
Феномен эксплуатации в нынешних условиях должен быть заново осмыслен с учетом изменившейся социальной реальности. Вопреки распространенному мнению, он сегодня не может быть устранен одним лишь перераспределением части продукта, обычно присваиваемой представителями праздных классов, в пользу производителей общественного богатства. Устранение эксплуатации возможно прежде всего в форме преодоления специфического феномена сознания. В обществе, где каждый человек рассматривает материальные интересы как основные, любое ущемление таковых естественным образом воспринимается им как эксплуатация; там же, где интересы не привязаны столь жестко к материальным целям, эксплуатация естественно перестает существовать как значимый элемент социальных отношений. Преодоление эксплуатации, этого характерного атрибута экономической эпохи, станет длительным процессом, сложность которого обусловлена прежде всего инертностью человеческого сознания.
Таким образом, нельзя не заметить, насколько существенно меняется представление о будущей эпохе, если противопоставлять ее не капитализму или индустриальному строю, а всему периоду господства классовых обществ как единому целому.
Хотя ныне вряд ли возможно с должной основательностью охарактеризовать этап общественного прогресса, открывающийся изменениями, наблюдаемыми нами в последние десятилетия, не следует объяснять эти трудности несовершенством человеческого разума; заметим, что и понимание единства предшествовавшей эпохи проясняется только сейчас, когда сама она уходит в прошлое. И именно сегодня четкое терминологическое определение уходящей, а не наступающей, эпохи представляется исключитель
Все эти соображения определяют структуру предлагаемой книги.
В первойее части рассмотрен, пусть и не слишком подробно, процесс формирования теорий исторического прогресса, показаны закономерности их становления, отражающие в конечном счете законы движения самого общества. При этом мы сочли возможным детально проанализировать ряд наиболее заметных теорий, в той или иной мере опирающихся на деление исторического прогресса на три эпохи.
Во второйчасти обосновывается понимание формирующего ся сегодня общества как постэкономического. Значительное внимание уделено терминологическим вопросам, которые, наряду с методологическими проблемами, представляют собой одно из главных препятствий на пути адекватного осмысления характера как современной эпохи, так и будущего общества. По нашему убеждению, теория общественного развития, объясняющая основы грядущего социального устройства, должна базироваться на глубоком и всестороннем анализе системы человеческих интересов как движущей силы прогресса. Именно поэтому центральное место в этой части работы занимает исследование перехода от трудовой деятельности к творческой, рассматриваемого как
главная движущая сила процесса становления постэкономичес кого общества.
Третьячасть книги посвящена анализу основных хозяйственных, социальных и политических изменений, порожденных глобальной трансформацией современного общества. Наиболее подробно рассмотрены три процесса — деструкция рыночного хозяйства как главная экономическая проблема; модификации отношений собственности как источник наиболее принципиальных изменений в социальной сфере; преодоление эксплуатации и сопряженные с ним возможные политические конфликты грядущей эпохи. Рассмотрение каждой из этих проблем убеждает нас не только в масштабности сегодняшних перемен, но и в том, что постэкономи ческое состояние общества отнюдь не будет свободно от самых различных конфликтов и противоречий, а его достижение вряд ли явится перспективой ближайших лет и даже десятилетий.
В заключительной, четвертойчасти предпринята попытка исходя из предложенных методологических подходов оценить потенциал стабильности и возможности развития постэкономической системы на ее сегодняшнем этапе, проанализировать направления и формы ее взаимодействия с остальными регионами мира, исследовать в новом контексте стоящие перед человечеством глобальные проблемы.
Воплощая план нашего исследования, мы стремились пройти по весьма узкому коридору, ограниченному, с одной стороны, известной истиной, согласно которой недостаточно опасная мысль не достойна называться мыслью, с другой — пониманием того, что современные социальные теории могут представлять собой опасное оружие в руках не в меру ретивых экспериментаторов. Отсюда вытекает наше стремление сочетать изучение происходящих перемен с отказом от любых намерений их ускорить; насколько его удалось воплотить в книге, судить читателю.
