Srednev legendi

А. Варваро, которое высказывал еще В. Гольтер 102, подтвер ждает отнесение этого памятника к «эпической» традиции. Черты эпического стиля — частые обращения к слушателям, «формульность», повторы (хотя бы в постоянном назывании противников Тристана «проклятыми богом» и т. п.), разделение повествования на отчетливо фиксированные куски, известный перевес «событийности» над попытками раскрыть психологию персонажей — были подробно рассмотрены А. Варваро в его обстоятельной работе, хотя прямого вывода о принадлежности памятника к «эпической» традиции ученый и не сделал.

«Тристан» Беруля стал в середине XIX столетия предметом еще одной контроверзы. Обычно, еще со времен Ж. Бедье, причисляемый к «простой» версии, памятник был переориен тирован в лоно версии «куртуазной». Этому была посвящена объемистая монография П. Жонена 103. Доводы исследователя были убедительно опровергнуты в ряде работ 104. В них было показано, что Изольда бесконечно далека от куртуазных геро инь рыцарских романов эпохи. В ней, например, нет ничего от самонадеянной капризности Геньевры. Наоборот, Изольда у Беруля унаследовала многие черты своих кельтских предшест венниц — она постоянна в своем чувстве, решительна, откро венна, способна на жестокость и на обман. Характерно также, что внешность героини мало соответствует куртуазным пред ставлениям: Изольда не блондинка с голубыми глазами, а ско рее шатенка с отливом в рыжину и глаза у нее зеленые (то есть она типичная ирландка). Отметим также, что внешность Изольды описывается Берулем не часто, а когда речь заходит о ее одежде, здесь поэт отделывается общими фразами — ге роиня одета красиво и богато, но не потому, что она «куртуаз на», а потому, что так полагается королеве. Версия Беруля при

102 Golther W. Tristan und Isolde in den Dichtungen des Mittelalters und der neuen Zeit. Leipzig, 1907. S. 103—104.

103Jonin P. Les personnages feminins dans les romans franqais de Tristan au XII sircle. Gap, 1958.

104См.: Noble P. L’influence de la courtoisie sur le Tristan de Beroul // Moyen Age. LXXV. 1969. № 3—4. P. 467—477.

мыкает к эпической традиции благодаря еще одному важному моменту. Это образ Марка и его взаимоотношения со своими баронами. Марк советуется с ними и дорожит их поддержкой как раз как герой «жест». И, видимо, далеко не случайно одно го из таких мятежных баронов, стремящихся диктовать свою волю королю, поэт называет Ганелоном. Именно у Беруля Марк обрисован как слабый, «ленивый» король. В этом отно шении особенно существенны три сцены. Первая — это Марк, поверив наговорам баронов, подслушивает мнимое объяснение влюбленных. Здесь он полностью верит разыгранному для не го спектаклю и не верит баронам. Вторая — в лесу Моруа. И тут Марк, опять взбудораженный придворными, все таки не сомневается в невиновности Тристана и Изольды, ибо спят они одетыми и между ними лежит меч. Наконец, третья сцена, где колеблющийся, неустойчивый, слабый характер Марка особен но очевиден: поддавшись наветам баронов, король соглашается на испытание раскаленным железом и затем легко верит еще одному ловко разыгранному Тристаном и Изольдой спектаклю. То есть, Марку все время приходится вести тяжелую внутрен нюю борьбу: он не находит в себе сил противостоять требова ниям баронов, соглашаясь на изгнание виновных, на отдачу Изольды на поругание прокаженным, на расправу над любов никами, на жестокое испытание раскаленным железом, но при любой возможности прощает племянника и жену и верит в их невиновность.

Какая любовь изображена Берулем? Совершенно очевидно, что совсем не куртуазная. Любовники сознают, что нарушают общественные установления, что они неправы по отношению к Марку, как королю и супругу. Но подлинного раскаяния они не испытывают. Причем внутренним оправданием служит им не только любовный напиток (срок действия которого у Беруля ограничен тремя годами, у Эйльхарта фон Оберга — четырь мя), но также — и прежде всего — всепрощающими правами любви. Примыкающий к книге Беруля роман немецкого поэта Эйльхарта фон Оберга 105 эту субъективную правоту любовни

105 Muret E. Eilhart d’Oberg et sa source franqaise // Romania.

ков еще более усиливает. И Тристан, и особенно Изольда счи тают себя абсолютно правыми, поэтому то они столь легко со глашаются на «божий суд», по сути дела не только вступая в сделку с совестью, но и вовлекая в эту нечестную игру и бога, имя которого так часто вспоминают. Такая концепция безогово рочной правоты любви, провозглашенная Берулем и его после дователями, не была чем то исключительным для эпохи. По зволим себе привести интересные соображения на этот счет Ж. Ш. Пайена: «Мы не знаем, конечно, — пишет ученый, — что бы подумал Абеляр о “Тристане” Беруля, если бы он мог его знать. Тем не менее, мы догадываемся, благодаря его пате тическим диалогам с Элоизой, в их переписке, в какое замеша тельство приводили его доводы его ученицы, которая, следуя взглядам своего учителя, отвергала какое бы то ни было раска яние. Что касается Изольды, то она настаивает на своей неви новности. Она и действительно невиновна, если подходить

сопределенной точки зрения к ее провинности. Но чувствова ла ли она свою невиновность и в продолжении “Тристана” Бе руля, к сожалению, утраченном? Все заставляет нас думать, что нет. В последней сцене любовники вновь обретают друг друга. В романе Эйльхарта они, на этот раз полностью сознавая, что делают, возвращаются к своей преступной связи, что должно соответствовать концепции “простой” версии. В этой версии нет места раскаянию, его нет ни у Беруля, ни у Эйльхарта» 106. Это отсутствие чувства раскаяния и сознание правоты своей любви отразилось и на роли в романе Беруля отшельника Ог рина. Его участие в судьбе любовников нельзя принимать за божественное прощение. Их не в чем прощать перед лицом бо га, поэтому то Огрин в основном заботится об их примирении

сМарком, то есть о чисто внешней стороне конфликта.

Визвестной мере переходом к «куртуазной» (по терминоло гии Ж. Бедье) версии является небольшая поэма «Тристан

XVI. 1887. № 3. P. 288—363; Schoepperle G. Op. cit. Vol. I. P. 11—65.

106 Payen J. Ch. Le motif du repentir dans la litterature franqaise medievale. Genrve, 1967. P. 354.

юродивый» (так называемая Бернская редакция), развиваю щая эпизод, очевидно, восходящий к несохранившейся части романа Беруля и имеющий параллель в романе Эйльхарта фон Оберга. М. Лазар 107 настаивал на воздействии на эту поэму любовных теорий, господствовавших в провансальской курту азной лирике, — любовь как служение даме и т. д. Думается, однако, что это влияние не было доминирующим.

Оно не было таким, как очень убедительно показал в своей недавней работе Ж. Ш. Пайен, и на роман Тома 108. Это произ ведение всегда рассматривалось в составе «куртуазной» версии легенды. В. Ф. Шишмарев писал о «Тристане» Тома: «Роман его... отличается ярко выраженным куртуазным характером

итрактует любовь как стихийную силу, сопротивление которой невозможно, которой все приносится в жертву и которая свя зывает любящих навеки. Действие любовного напитка продол жается не только всю жизнь влюбленных, но соединяет их

ипосле смерти. “Кельтский” роман превратился в один из са мых ярких образцов любовного психологического романа, как его мыслило французское и англо нормандское куртуазное об щество, воспитанное на “Любовном искусстве” Овидия, на трубадурах и идеях Андрея Капеллана» 109. Нет сомнений, что версия Тома, созданная в англо нормандской куртуазной среде, быть может, непосредственно в окружении Альеноры Аквитанской (не случайно же поэт вставляет в свой роман по дробное описание Лондона), испытало воздействие соответ ствующих концепций любви. Тома писал после создания уже многих рыцарских романов, в частности, после «Романа о Бру

107Lazar M. Amour courtois et fin’amors dans la litterature du XII sircle. Paris, 1964. P. 158—160.

108См. о нем: Bedier J. Le Roman de Tristan par Thomas. Vol. II.

P. 9—55. Русский перевод см.: Легенда о Тристане и Изоль де. М., 1976. С. 116—185. См. также: Fourrier A. Le courant real iste dans le roman courtois en France au Moyen Age. Paris, 1960. P. 19—109.

109В. Ф. Шишмарев. Книга для чтения по истории француз ского языка. М.; Л.: Изд во АН СССР, 1955. С. 114.

те» Васа, даже, быть может, где то около 1170 г. Но у Тома нет безоговорочного подчинения даме, нет капризной возлюблен ной, нет утонченной игры в любовь, нет подвигов во имя люб ви, нет мотива любовной награды, что мы находим в некоторых памятниках эпохи. Роман Тома, как справедливо замечали мно гие исследователи, вобрал в себя опыт куртуазной лирики и ро мана вообще, но прежде всего — их приемы в изображении своеобразной любовной риторики, то есть любви как сложного и противоречивого чувства. Таким образом, применительно к этому памятнику мы можем говорить о «куртуазных» при емах раскрытия любовного чувства, но не о куртуазной концеп ции любви. Между прочим, думается, как раз это обстоятель ство и заставило П. Жонена отнести к «куртуазной» версии книгу Беруля, а не Тома. Как писал Ж. Ш. Пайен: «“Тристан” Тома — это куртуазное произведение, но проявляется здесь куртуазность языческая» 110. Лирический характер книги яв ственно проявился в нелюбви Тома к пространным описаниям. Что представляют собой сохранившиеся фрагменты? Это до вольно короткие повествовательные части, стремительные диа логи и долгие монологи, в которых напряжение неизменно на растает к их концу. Сменяющие друг друга монологи эти скла дываются в горестный диалог Тристана и Изольды, который любовники как бы продолжают вести на расстоянии, вдали друг от друга, в преддверии новой встречи. Эти монологи — одно из основных достижений Тома. В них подвергается анализу слож ное, далеко не всегда светлое и не всегда взывающее к справед ливости любовное чувство. Здесь нет овидиевой «сладкой бо ли», чем упивались герои и героини многих куртуазных повест вований, нет и натуралистического выписывания внешних про явлений любви, что было столь распространено у предшествен ников Тома в жанре рыцарского романа. С какой, например, психологической тонкостью мотивируется женитьба Тристана. Это и желание побольнее отомстить возлюбленной, якобы пре дающейся нескромным радостям супружеской любви, это и по пытка в собственном браке забыть обманщицу, это и стремле

110 Les Tristan en vers. P. VIII.

ние, женившись, проверить на себе самом, можно ли забыть прежнюю любовь и предаться новой страсти. Женитьба для Тристана — это во многом попытка заслониться новой Изоль дой от Изольды старой и — увидеть любимые черты в этом но вом лице (см. стихи 273—284). Эти рассуждения героя очень показательны для лирической стихии романа Тома. Мысль как бы движется здесь по кругу. Но это кольцеобразное движение мысли не бесцельно, не статично. Мысль развивается, уточня ется, формируется. И приходит решение. От констатации двух совпадений — имени и красоты — герой приходит к желанию обладать ими, но только ими в данном сочетании: ни одной кра соты, ни одного имени было бы недостаточно. Этот кусок тек ста с его внутренней структурой, которую мы отметили, входит как элемент более крупной структуры, построенной по тем же приблизительно принципам. Высказанные в стихах 273—284 мысли повторяются затем еще раз (стихи 357—366). Есть в романе и другие повторы (например, соответственно стихи 1011—1087 и 1092—1119). Однако это не топтание на месте, а всегда углубление и уточнение исходной мысли, ее развитие, ее подытоживание. Здесь перед нами — попытка психологиче ского анализа, и именно в этом смысле книга может быть отне сена к «реалистическому течению» куртуазного романа. Книга нормандца Тома явилась важным этапом в движении романа к психологическому реализму.

Как уже говорилось, от романа Тома сохранились лишь не большие фрагменты. В них наиболее полно разработаны вза имоотношения любовников уже после их возвращения из леса Моруа, а также психологически сложные отношения Тристана и Изольды Белорукой. Именно в трактовке Тома образ послед ней получил большую психологическую глубину. Хотя в сохра нившихся отрывках нет многих эпизодов «испытаний», можно с уверенностью сказать, что отношение героев к своему чувству здесь иное, чем у Беруля. Они не только убеждены в своей высшей правоте, но и не считают, что нарушают какие то обще ственные установления 111. Именно поэтому действие любовно

111 У Беруля же они сознают, что преступают правовые нормы

го напитка не является для них смягчающим обстоятельством. Срок действия напитка здесь не указан. Не указан, потому что сам напиток — простой символ, и это совершенно ясно автору романа. Для него высший закон и высшее право — это фаталь но неотвратимая сила любви.

Изображение ее — основное в книге Тома. На первом мес те у него — правда чувства, правда переживания. Если сопоста вить это произведение с другими рыцарскими романами середи ны XII в., то не может не броситься в глаза то вызывающе не большое место, какое уделил автор изображению феодальной действительности, особенно ее праздничной и чисто внешней стороны, всем этим турнирам, охотам, шумным застольям

ит. п., о чем с таким воодушевлением и поэтическим подъемом писали многие современники Тома. Значительно большее вни мание обратил автор не на праздничную, а на будничную сторо ну жизни своих героев. Это долгие и изнурительные морские пу тешествия, это печальная и страшная жизнь прокаженных, это, наконец, жестокие картины пыток огнем, феодальные усобицы

имногое другое. Действительность в представлении Тома тра гична, она лишена гармонии, в ней царят неправда и зло. В та ком мире нет места просветленной и благостной любви. Но яр кая — и даже яростная — любовь, по мысли поэта, существу ет, и лишь она одна права и оправдывает все. Поэтому любовь толкает героев не только на обманы и предательства, она вселя ет в них стойкость и твердость, отчаянную до самозабвения, смелость, нерушимую верность, не отступающую даже перед лицом смерти. Не осуждая героев в их неразрешимом конфлик те с общепринятой моралью, Тома не осуждает и общественные установления, препятствующие счастью влюбленных. Для него трагический финал этой печальной повести неизбежен.

Такая концепция любви была подхвачена и развита рядом продолжателей Тома и опровергнута некоторыми его современ

своего времени. Эта разница интересно проанализирована Ж. Фрапье. См.: Frappier J. Structure et sens du Tristan: version commune, version courtoise // Cahiers de civilisation medievale. VI. 1963. № 3. P. 255—280; № 4. P. 441—454.

Четко вижу двенадцатый век. Два три моря да несколько рек.

Крикнешь здесь — там услышат твой голос. Так что ласточки в клюве могли Занести, обогнав корабли, В Корнуэльс из Ирландии волос.

А сейчас что за век, что за тьма! Где письмо? Не дождаться письма. Даром волны шумят, набегая.

Иль и впрямь европейский роман Отменен, похоронен Тристан? Или ласточек нет, дорогая 113?

Совсем иначе подошел к своей задаче немецкий поэт начала XIII в. Готфрид Страсбургский 114. Он был типичным горожани

113 Кушнер А. Стихотворения. М., 2000. С. 39. Мы решились посвятить поэту, живущему в Петербурге около Таврического са да и очень любящему Марселя Пруста, такое шуточное стихотво рение перифраз:

Четко вижу Таврический сад. Узнаю сеть аллей и оград И поэта любимые строки.

Но открыл мне их вовсе не Пруст, А простой можжевеловый куст И Ирландии берег далекий.

Сван, конечно, Тристана оттер. Но все так же пылает костер, Кораблям путь найти помогая, Так же берег суров и скалист, Горизонт так же светел и числ, Так же волны шумят, набегая.

114 См.: Bedier J. Le Roman de Tristan par Thomas. Vol. II. P. 76— 86; Piquet F. L’originalite de Gottfried de Strasbourg. Lille, 1905.